ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

Константин Райкин: "Пушкин - самый трудный для чтеца. Потому что он пишет - как дышит. Но, поскольку он дышит, как гений, у других от такого дыхания случается инфаркт". Давайте послушаем Константина Аркадьевича

История кафе Ван Гога

В 1975 году Юрий Люби­мов пригласил в театр на Таганке опального Анатолия Эфроса и предложил ему ставить любой спектакль. Тот выбрал «Вишне­вый сад». Сочетание этих вроде бы несовместимых понятий — Че­хов, «Таганка», Эфрос — было интригующим и предвещало если не сенсацию, то, по крайней мере, театральное событие. Сначала на роль Ермолая Лопахина Эфрос назначил Владимира Высоцкого и Виталия Ша­повалова. Репетиции начались в конце февраля без Владимира Семеновича — он в то время был за границей. К концу мая к работе подключился Высоцкий. В шутку, чтобы не ругали за опоздание, сказал, что отращивал бороду для роли. На первую свою репетицию он пришел, еще не показываясь на гла­за Эфросу, сел в темном зале и следил издалека, как шла работа на сцене. Из воспоминаний Анатолия Эфроса: «Я репетировал «Вишневый сад», он был в Париже. Играл Лопахина дублер, я с ним долго работал, упор­но, это был очень хороший артист — Шаповалов, мы замечатель­но репетировали. Но однажды после прогона я почувствовал, как что-то невольно притягивает меня к той части зала, в которой си­дят актеры на замечаниях. Что-то меня притягивает именно туда. И я начинаю говорить только туда. Говорю свои замечания и посте­пенно начинаю видеть два каких-то невероятных глаза, впившихся в меня, — слушающих. Я не сразу сообразил — только потом, что Высоцкий приехал на репетиции. И он хотел в один раз догнать — вот он так меня и слушал. Это было невероятно... Потом это воспо­минание долго-долго из меня не выходило. Действительно, он догнал за несколько раз, и мне пришлось очень обидеть Шаповалова, потому что, когда Высоцкий начинал репетировать, это было что-то неимоверное. Там есть момент, ко­гда Лопахин купил вишневый сад и когда он бушует, так вот, ко­гда он играл... Я помню, мы играли в клубе «Каучук», и в театре, и где бы ни были, к этому моменту все закулисные работники, люди из бухгалтерии, откуда-то еще — все-все-все стягивались к кулисе и слушали этот момент. Он играл его так страшно, что вообразить трудно, как может выдержать человек такое бешенство: он так пля­сал, так кричал, так неистовствовал, что это было невероятно". Спектакль сделали очень быстро — 30 июня состоялась пре­мьера. От спектакля к спектаклю Демидова играла Раневскую одина­ково вдохновенно и абсолютно точно, не нарушая сложной кон­струкции роли. И совершенно по-другому играл Высоцкий, кото­рый всякий раз менял интонации. А иногда даже позволял себе и несколько видоизменять классический текст роли, либо перестав­ляя, либо подменяя отдельные слова. К чеховскому монологу Высоцкий отнесся как к своего рода песне, подчинив его особому ритму, своей мелодии — и протяж­ной, и хрипловато-резкой. Чеховская проза разбивалась на стихо­творные строфы, и он не просто произносил текст пьесы, он дек­ламировал Чехова. Ничего не прибавляя к словам роли, Высоцкий произносил их так, словно становился не только исполнителем, но и соавтором: Ах-х-х, Ермолай, битый, малограмотный Ерм-м-олай, который зимой бос-с-иком бегал-л-л... Из воспоминаний Аллы Демидовой: «Как замирал зал, когда Высоцкий-Лопахин подходил в авансцене и тихо говорил: "Иной раз, когда не спится, я думаю: "Господи, ты дал нам громад­ные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами". Монолог Лопахина в третьем акте «Я купил...» ис­полнялся Высоцким на самом высоком трагическом уровне его пе­сен. Этот монолог был для него песней. И иногда он даже какие-то слова действительно почти пел: тянул-тянул свои согласные на хрипе, а потом вдруг резко обрывал. А как он исступленно плясал в этом монологе! Как прыгал за веткой цветущей вишни, пытаясь сорвать, на авансцене! ...Как легко играть после монолога Лопахина-Высоцкого в 3-м акте! Подхватывай его ноту — и все». На одном из вечеров, посвященном памяти Высоцкого, дра­матург Александр Володин сказал: «Я никогда не понимал Лопахина. Ну что Лопахин? Купец. Губит этих интеллигентных, хороших, утонченных, милых людей, покупает, скупает. Ему все равно — все под топор. А в «Вишневом саде» на «Таганке» я впервые понял простую-препростую вещь, почему он что-то тянет, не женится на Варе. Почему? А потому, что он любит Раневскую. Он любит ее. И в нем это было всегда видно... Он был самый положительный персонаж в этом спектакле». А вот Валерию Золотухину это театральное воплощение Высоцкого показалось не самым убедительным: «Мне не казалось и не кажется роль Лопахина удачной. Если брать подмостки «Таганки», то в ряду его ролей для меня она ста­нет на последнее место. Я смотрел на него с восхищением всегда, что бы он ни творил, но мой актерский эгоизм и подсознательная трезвость фиксировали фальшь и неискренность исполнения. А уж знаменитый монолог: «Кто купил?.. — Я купил...» — и вовсе шел в каком-то неорганизованном крике и в нелепых, зажатых, отнюдь не напоминающих ни одного знакомого пьяного движения. Странно: пьяного он играть не умел. Его тело безбожно фальшивило, особен­но выдавали его ноги... И уж кто был неровен в исполнении, так это Владимир... в Лопахине, могу дать голову на заклание, ему не хва­тало Любимова, его узды и остроты предельной, а не беспомощно­го метания от портала к порталу". Аудиозапись монолога Лопахина в исполнении Владимира Высоцкого - в первом комментарии. Из книги Виктора Бакина "Вишневый сад" Из Московские Записки

Одна мелочь создаёт настроение, а много мелочей — образ жизни...

Я до сих пор не уверена, что А. П. отдавал себе отчет в том, какую роль он сыграет не только в русской, но и в зарубежной литературе, - как огромен его талант. Никакого самолюбования, никакого честолюбия - которых невозможно скрыть - я в нем никогда не чувствовала. И однако он был писателем совершенно своеобразным, стоявшим особняком среди корифеев литературы. По-моему, самое существенное в Чехове - это раскрепощение рассказа от власти сюжета, от традиционных «завязки и развязки». Чехову, для того чтобы перевернуть душу читателя, было достаточно взять кусок текущей жизни и своими словами описать его. Ему не нужны были ни драматические восклицания, ни убийства, ни восторги - но он как бы пояснял слова забытого старого поэта К. Случевского: И капля вод полна трагедий, И неизбежностей полна... Щепкин сказал: «Нет маленьких ролей — есть маленькие актеры». Чехов с полным правом мог бы сказать: «Нет маленьких явлений — есть маленькие писатели». Для него ни одно явление жизни не было маленьким: все было достойно наблюдения. Как говорится в гетевском «Фаусте», он «выхватывал из самой гущи жизни — и где бы ни схватил — там было интересно». Сквозь это маленькое явление он видел очень далеко и очень глубоко. Как сквозь маленькое стекло можно увидеть огромную панораму, так сквозь каждое маленькое явление мы видим у Чехова целый огромный кусок жизни. Чехова смущали малые размеры его вещей, он все собирался писать «большой роман» и уверял, улыбаясь одними глазами, что «завидует Потапенке»... (Писателю средней руки, но необыкновенно плодовитому.) Однако его маленькие рассказы стоят других многотомных произведений. Взять хотя бы «Даму с собачкой». Тургеневу, например, хватило бы этой темы на целый роман. Чехов уложил ее в несколько десятков страниц, но из этих страниц ясно видна и чувствуется не только личная драма двух или трех людей, но весь быт тогдашнего «интеллигентного» общества, задыхавшегося под толщей предрассудков, ложных понятий о приличии и т.д., которые часто губили жизни и души людей. А другие его рассказы — иногда на несколько страничек... Какая в них страстная жалость и любовь к своим героям — именно любовь, о которой он «не говорил вслух» и которую близорукие критики принимали за «объективность, доходящую до индифферентизма»... Стоит наудачу вспомнить: рассказ «В ссылке», рассказ «Хористка», рассказ «Ванька», рассказ «Архиерей»... Один татарин из рассказа «В ссылке» стоит целого романа. Трагедия «Хористки» — обвинение, брошенное обществу за отношение к «падшим женщинам», трагедия «Ваньки» — не меньше диккенсовского романа вопиющая о судьбе брошенных в мастеровщину ребятишек, трагедия «Архиерея» — беспощадное одиночество человека, имеющего дело с толпами... Я назвала несколько, можно привести еще много — все это рассказы, написанные кровью сердца. Татьяна Львовна Щепкина-Куперник. Из воспоминаний

"Живешь, пока на земле есть хоть одно существо, которое знало тебя. Потом будут смотреть на камень, которому придана форма твоего лица, и не думать о тебе как о таковом, а просто смотреть. А если спросят: «Кто это?» – никто, кроме официальных лиц, которым это положено по службе, не сможет ответить. И ни с чем живым этот камень не будет связан. …Жил-был Я… Стоит ли об этом?!." Владислав Дворжецкий «Наедине с собой». Из дневников

— Интересно , кто придумал кофе? — проговорила она. — Бог, наверное. — Бог. Конечно. Очень остроумно. — она сделала глоток. — Вы верите в Бога, доктор Юнг? — Когда мне задают этот вопрос, леди Коутермэн, я невольно ощущаю внутренний протест. Сейчас, например, меня так и подмывает посмотреть на часы и сказать, что до девяти утра я в Бога не верю. Тимоти Финдли. Пилигрим

Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! /Гамлет "ПРОБУЖДЕНИЕ", (англ. Awakenings). 1990г. /в оригинале, название фильма даётся во множественном числе: Awakenings – Пробуждения; момент, кажется, мелкий, однако, словно тонкая иголочка, он добавляет существа И ещё. Всё показанное/рассказанное в фильме — правда. Это может удивить, заставит сомневаться; зритель особенно импульсивный воскликнет: "Не может такого быть, ибо не может быть никогда!" Однако… Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! О сути и о персонажах. Вся жизнь Леонарда Лоу (его сыграл Роберт Де Ниро) сомкнулась/скукожилась до нескольких лет: он прожил детство, как обычный мальчишка, затем были десятилетия, проведённые в коме, затем Вспышка Второго Рождения /на непродолжительное время, и опять возвращение в кому. Вы спросите, в чём причина? Ответ: летаргический энцефалит. Вирус работает настолько просто, что это достойно восхищения… было бы достойно, кабы не такие разрушительные последствия. Он проникает в мозг, поражает здоровые клетки, затем запускает механизм собственного копирования. Иными словами, организм начинает культивировать своего врага. Не стану утомлять подробностями сверх меры (тем паче, что от них бросает в жар), скажу только, что при поражении экстрапирамидной системы начинаются проблемы с движениями. Цитирую: "Экстрапирамидная система — это пластика, танец, тонус и усидчивость. Именно экстрапирамидная система ответственна за плавность и размеренность движений, их синхронность и адекватность расстоянию, приложенной силе, необходимой скорости движения и т.п." Когда вирус проникает ещё глубже, нарушаются базовые инстинктивные циклы: сон-бодрствование, отдых-тонус... лень, страх, радость — всё попадает под удар. Наступает (может наступить) летаргия. Так сложились обстоятельства, что доктор Малкольм Сэйер (Робин Уильямс)… милый, добрый, кабинетный учёный принужден поступить на работу в больницу — в настоящую больницу с настоящими больными. Чтобы неопытный доктор не натворил делов, ему поручают (если так можно выразиться) дюжину бесперспективных — это пациенты, выживших после эпидемии летаргического энцефалита 1917—1928 годов. Многие десятилетия они лежат в летаргии: не разговаривают, не двигаются. Как может поступить врач на месте доктора Сэйера? Поняв, что проблема велика (а это очевидно) доктор может отступиться, и спокойно присматривать за пациентами… регулярно получая зарплату и ожидая прорыва в науке или чуда. Доктор Малкольм Сэйер решает искать причину заболевания, разумея, что, отыскав её, можно будет с врагом бороться. После серии экспериментов, он выделяет вирус. Более того, док обнаруживает экспериментальное лекарство (препарат L-Dopa вполне реален, это не выдумка) которое помогает! И тогда он решается на Генеральный Эксперимент. Рассудив, что перспектив у его больных немного, он "возвращает к жизни" одного пациента — Леонарда. /конец трейлера Отмечу достоинства картины. Прежде всего, замечательно сыграл Робин Уильямс. Чудаковатый доктор Малкольм Сэйер — одна из лучших ролей Уильямса. Потрясающе сыграл Роберт Де Ниро, и это не просто хвалебные слова прославленному актёру. С одной стороны, трясти головой и руками имитируя движения больного человека, не самая большая сложность для лицедея. С подобной задачей справится даже студент провинциальной студии. Другое дело, передать восхищение Леонарда Лоу от пробуждения. И глубину его отчаянья, когда болезнь начала возвращаться. Притом показать эмоции нужно было в двух всего сценах, но так, чтобы зритель прочувствовал трагедию. Талантливый актёр Де Ниро. Вне сомнений. Что касается идеи фильма… я говорю о той "типовой" идее, которую попытались вложить авторы, мол давайте радоваться пока живы. Как хорошо жить. Мы не замечаем прекрасного. Я не согласен! Не согласен я! Перед нами не тот случай… не подходят подобные пафосные метафоры Леонарду Лоу. Почему? Очень хочется привести слова Треплева из Чеховской "Чайки": "Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль, – мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе". Красиво сказано: маленькую мораль, удобную в обиходе.Типовую идею. Медики лишь в общих чертах понимают, как происходит/протекает болезнь Паркинсона, летаргический энцефалит вообще не исследован. Порою Природа обходится жестоко со своим "лучшим творением". Позволяет мурыжить двадцать лет между жизнью и смертью, потом подарит надежду, покажет краски и прелести Мира и растопчет в одно мгновение… …и нет тут никакой морали, нет почвы для выводов и мудростей, а есть только данность и верх цинизма. И не надо пристраивать трагедии голубой весёленький зонтик. На этой печальной ноте, позвольте откланяться, Искренно Ваш, Искремас (Алексей Бородкин) З.Ы. Фильм смотреть обязательно. Он уникален! Из гр. Кино Живопись Литература