КАЛЕЙДОСКОП ЖЕЛАНИЙ

Фантазёр и Облачко Яшка был фантазёром. Все его так называли. Стоило ему выйти на улицу, как тут же кто-нибудь из ребят кричал: - Смотрите, Яшка-фантазёр идёт! - А остальные дети начинали смеяться, но смеялись они как-то не по-доброму, отчего Яшке становилось очень неуютно на душе. Он уже даже и не помнил кто его первым так назвал, и почему, но прозвище накрепко приросло к нему. - Неужели так плохо быть фантазёром? - думал мальчик. - Я же никому не делаю зла. Просто придумываю разные истории, ведь это так интересно. - Но как объяснить всё это другим Яшка не знал. Поэтому, друзей у него не было. Он конечно переживал из-за этого, но недолго, пока не находил себе какое-нибудь увлекательное занятие. На свете так много замечательных вещей - только успевай примечать. И Яшка примечал. Сколько любопытного таил в себе обычный дворовый палисадник. Яшка мог часами наблюдать за его обитателями. Кого там только не встретишь. И каждому жителю насекомого царства он придумывал в своей истории роль. Длинноногий зелёный кузнечик стал у него рыцарем. Он отважно сражался с коварным пауком, который плёл сети, для того чтобы заманивать в них невинных букашек. Божья коровка была доброй тётушкой с кучей племянников, мал-мала меньше, все они ждали от неё вкусный подарочек. Тётушка-коровка усердно собирала сладкую пыльцу и лепила из неё конфетки А эта большая и красивая бабочка севшая на цветок, вовсе и не бабочка, а сказочная принцесса. Её заколдовала злая мачеха, которая была к тому же ещё и волшебницей. Мачеха захотела избавиться от мешавшей падчерицы и стать полновластной хозяйкой королевства. Однажды она подлила в питьё девушки колдовского зелья, отчего та тотчас же превратилась в бабочку. Яшка склонился над бабочкой, и прошептал: - Принцесса, не бойся, я тебя обязательно расколдую. - От Яшкиного дыхания цветок покачнулся, и бабочка взмахнув крыльями улетела. - Куда же ты? Я же должен снять с тебя чары злой волшебницы! - хотел крикнуть он, но увидел Её. Это была девочка, которая ему очень нравилась. Её звали Сонечкой. И она была единственной, кто никогда над ним не смеялся. Сонечка лишь с любопытством смотрела на него издалека своими огромными наивными глазами, словно ей что-то хотелось спросить, но она не решалась. А Яшка тоже не решался к ней подойти и заговорить, потому что Сонечка всегда была в окружении многочисленных подруг. - Мама, а фантазёр - это плохое слово? - спросил как-то Яшка у мамы. - Кто это тебе сказал, сынок? - удивилась мама. - Фантазёр - самое замечательное слово на свете. Без фантазий мир был бы скучен и неинтересен. - Тогда почему все смеются, когда называют меня фантазёром? - в глазах у Яшки блеснули слезинки. - Знаешь, сынок, просто есть люди, которые не умеют фантазировать. Им не дано это понять. А непонятное - всегда кажется странным. Не стоит на них обижаться. Рано или поздно ты обязательно встретишь того, кто тебя поймёт и не будет смеяться. И вы подружитесь. - Сонечка не смеётся. Значит мы можем с ней подружиться? - спросил Яшка с надеждой. - Ну вот, а говорил что все смеются, - улыбнулась мама. - Конечно можете, только тебе нужно сделать первый шаг, ты же мальчик. - Я боюсь. Вдруг она не захочет дружить со мной. - Ты никогда не узнаешь этого, пока не попробуешь, сынок, - сказала мама. - Хорошо, - согласился Яшка, - я попробую. - Ну вот и славно. А теперь засыпай. Утро вечера мудренее. А ещё Яшка очень любил рисовать. Уж в рисунках-то он давал волю своим фантазиям. Чего в них только не было: всякие неведомые загадочные звери и сказочные существа, придуманные им страны и города, в которых жили странные жители, с чуднЫми именами. Рисунки были такими яркими и живыми, что глядя на них, невольно хотелось улыбаться. У Яшки явно проявлялся талант художника. И мама собиралась отвести его в школу, где учат рисованию. Однажды Яшка сидел в своей комнате, у открытого окна. На подоконнике лежали, чистый лист бумаги и коробка с карандашами. Он ещё не решил, что бы такого ему нарисовать. На небе он увидел облачко. Облачко было на вид таким мягким и пушистым, что Яшке даже захотелось на нём полежать. Он взял карандаш и нарисовал его. Облачко вышло очень похожим. Но вдруг, Яшке показалось, что облачко на небе улыбнулось ему. Тогда, он и своему облачку пририсовал улыбку. Яшкино облачко сразу стало весёлым и озорным. - Привет, Яшка! Здорово ты меня нарисовал! - послышалось откуда-то. - Видимо со мной и правда что-то не так, не зря надо мной люди смеются, вот уже и голоса слышу, - думал Яшка. - Вообще-то невежливо не отвечать, когда с тобой здороваются, - обиженно сказало Облачко, а говорило именно оно. - Зд-равст-вуй, - неуверенно ответил Яшка, - извини, я просто не понял что это ты со мной разговариваешь. Я же не знал что вы умеете. - Ещё как умеем! - рассмеялось Облачко. - Да ладно, я не сержусь. Даже такие фантазёры как ты, Яшка, иногда не верят в чудеса. Что же говорить про других. - А откуда ты знаешь моё имя, и то что меня дразнят фантазёром? - спросил мальчик. - Я высоко, мне отсюда всё видно! Вот одного не пойму, почему ты стесняешься когда тебя называют фантазёром. Разве ты не фантазёр? - Фантазёр... Но из-за этого никто не дружит со мной, только смеются, - вздохнул Яшка. - Подумаешь, трагедия, - сказало Облачко. - Сделай вид что это ты не хочешь с ними дружить, потому что с ними скучно. А вот с Сонечкой я бы на твоём месте подружился, она из наших .. из "фантазёров". - Услышав про Сонечку Яшка покраснел. - Да, так я и знало, - хихикнуло Облачко. - Ты ещё к тому же и стеснительный фантазёр. - Я уже решил, что завтра подойду к Сонечке и предложу ей дружбу, - сказал Яшка. - Это правильно, это по-мужски! - одобрило Облачко. - Эх, Яшка, надо мной тоже смеются. И ещё как! Называют меня "балбесом". Все облака как облака, одно я - непутёвое. - А ты что, тоже фантазёр? - удивился Яшка. - Конечно! Люблю я, знаешь ли, разных зверушек изображать, нравится мне это очень. А другие облака меня не понимают, хотят казаться серьёзными и важными. Но посмотри, как это весело! - сказало Облачко, и превратилось в забавного слоника. - Ух ты! Так ты - волшебное Облачко!- воскликнул Яшка. - Волшебнее не бывает! Могу например исполнить одно твоё желание. - Правда? И оно что .. исполнится? - с сомнением спросил Яшка. Из книжек он знал, что желания могут исполнять - золотая рыбка, разные феи и джинны, живущие в старых лампах, ну ещё, цветик-семицветик.. Но чтобы облака... Такого он никогда не слышал. - Ты что же, думаешь что я врун? Если я сказал - исполню, значит - исполнится! - Прости, Облачко! Я тебе верю. А что нужно для этого сделать? - поинтересовался Яшка. - Ну, это просто! - ответило Облачко. - Сначала - загадай желание. А потом - нарисуй своё желание на том листочке, где нарисовал меня. И жди, когда исполнится. - А как же волшебные слова? - спросил Яшка. - Будут тебе и волшебные слова, - смеялось Облачко. - Как нарисуешь желание, произнеси три раза: "Тучка дождик проливай. И желанье исполняй". - Но ты же Облачко, а не Тучка, - удивился Яшка. - Все мы иногда бываем тучками, Яшка, - подмигнуло Облачко. - Яшка, иди обедать! - послышался мамин голос. - Тебя мама зовёт, иди, Яшка, - сказало Облачко. - Да и мне уже пора лететь дальше, я и так здесь слишком задержалось. - А мы ещё когда-нибудь увидимся с тобой, Облачко? - с грустью спросил Яшка. Ведь он только-только приобрёл друга, а уже нужно было с ним прощаться. - Не знаю, Яшка! Мы плывём туда, куда нас гонит ветер. Возможно .. когда-нибудь.. Пока... И не забудь про рисунок... - Пока, Облачко! - крикнул Яшка и помахал рукой. Откуда-то налетевший ветерок уносил его нового друга всё дальше и дальше. Но Яшкиным планам не суждено было сбыться. Сначала он узнал, что Сонечка уехала в гости к бабушке. Потом.. Потом - Яшка заболел. Заболел так сильно, что его даже положили в больницу. Яшку долго лечили разными лекарствами и уколами, но ничего не помогало. Сил у него с каждым днём становилось всё меньше. Мама не узнавала в этом бледном и грустном мальчике своего Яшку, всегда такого живого, говорливого и любознательного. Ей хотелось ему помочь. Но как? Она ясно понимала, что нужно что-то делать, но что именно, не знала. И мама с трудом сдерживая слёзы, старалась ничем не выдать перед сыном глубокого отчаянья и тревоги. Плакать она разрешала себе только дома. Вот и в этот раз, она пришла в Яшкину комнату, чтобы поплакать. На столе лежала целая стопка рисунков. Из них уже можно было сделать настоящую выставку. Мама подолгу рассматривала каждый рисунок, словно хотела найти в них хоть какую-то подсказку. Вдруг один из листочков вылетел из стопки и упал на пол. Мама подняла его. Он был совсем простенький, нарисованный цветными карандашами. В левом верхнем углу листка красовалось улыбающееся облачко, чуть ниже - на зелёной травке, стояли мальчик и девочка, взявшиеся за руки. В другой руке девочка держала ярко-красный воздушный шарик. Сверху большими буквами было написано - МОЁ ЖЕЛАНИЕ, снизу - два имени, ЯША и СОНЯ. Яшка лежал и смотрел на белый больничный потолок. За окном по подоконнику застучал тёплый летний дождик. Раньше он бы побежал к окошку, чтобы посмотреть, как стайки воробьёв пьют воду из дождевых лужиц. А люди раскрывают яркие зонтики. И улица, сверху, становится похожа на разноцветную мозаику. "Тучка дождик проливай. И желанье исполняй", - вспомнилось вдруг почему-то Яшке. В палату вошла мама. Вид у неё был взволнованно-торжественным и немного загадочным. - Сынок, тут к тебе пришли, - сказала мама Яшке. - Бабушка? - спросил Яшка. - Нет, сынок, не бабушка, - ответила мама и махнула кому-то рукой, приглашая войти. В палате, как "чудное виденье", появилась Сонечка. В руке она держала ярко-красный воздушный шарик. Такого Яшка никак не ожидал. Так значит Облачко не обмануло его! - Здравствуй, Яша, - смущаясь сказала Сонечка, и протянула шарик Яшке. - Это тебе. - Спасибо! - ещё более смутившись ответил Яшка. Щёки его стали одного цвета с шариком. - Выздоравливай поскорее! - пожелала Сонечка, и добавила. - Без тебя во дворе очень скучно. Ты не бойся, тебя больше никто не будет называть фантазёром. - Что ты, Сонечка, пусть называют! - сказал Яшка. - Фантазёр - это самое замечательное слово на свете. Теперь я это точно знаю. А ты ведь ещё придёшь? - Приду, Яшка! Мне нужно столько всего спросить у тебя. - И они о чем-то быстро зашептали. Вздох облегчения вырвался из груди матери. Теперь она тоже точно знала. Всё будет хорошо! © Copyright: Елена Бухальцева, 2023

Невероятная опаловая бабочка-красотка.

РЕЗЬБА ПО СЛОНОВОЙ КОСТИ. КИТАЙ. В Китае резьба по слоновой кости известна еще с доисторических времен. На раскопках развалин столицы династии Ин, существовавшей 3700 лет назад, были обнаружены кинжалы и линейки из слоновой кости. 

Пасхальное дитя Родился он как раз в пасхальную ночь. И в пасхальную ночь умер. Оттого и звала его мать пасхальным дитятком. А жизни его было ровно шесть лет. Если расспросить о нем у посторонних, так, пожалуй, можно было бы услышать, что вот был у Федотовых сынок уродец, да его, к счастью, скоро Бог прибрал. А если бы удалось вам послушать, что говорит сама Авдотья Павловна, то узнали бы вы, что был у нее сынок — чудо Господне, радость и благодать, во всю жизнь незабвенная. И что, если спросит ее на том свете строгий судия: «Как ты, раба Божия Авдотья, прожила жизнь?» — ответит она поклоном и благодарностью. Много было обиды, и горя, и труда сверх сил, и боли, и слез, но все покрыло чудо Господне, пасхальное дитятко, младенец Алексей, умом своим, красотою и ласкою. Вот так — ничего мы друг о друге не знаем. Кто из нас зерно благословенное, а кто сорная трава. Было у Федотовых уже трое детей. Все рыжие, крепкие, сытые, здоровые и веселые. Дочь Варюшка училась у модистки и уже щурила золотые ресницы и подвинчивала шпильками над ушами волосы. Лупила ее за все эти штучки Авдотья Павловна — да та в ответ только хохотала. Шел ей всего пятнадцатый год. Потом сын Андрюша. Способный малый. Будет, как отец, слесарем. Младший Ванька в школу бегал. Казалось бы, и довольно троих-то. Но вот так вышло, что пришлось ждать четвертого. И вот, под самый конец этого ожидания — оставалось всего недельки две, в страстную субботу отправилась она с Варюшкой в церковь. Несла Варюшка в салфетке кулич и пасочку. И у самой церкви, у боковой улочки, — как это случилось, так и потом разобрать не могли, — налетел на них автомобиль. Девочка проскочила, а Авдотью Павловну подмяло. Вытащили ее без сознания, отвезли в больницу, и там родила она четвертого своего ребенка — сына Алексея. От автомобиля она особенно сильно не пострадала. Все оказалось цело и на своем месте. Нашли врачи только сильное нервное потрясение, да сын Алексей увидел свет раньше, чем ему было положено. Ребенок был спокойный, пухленький, белый, голубоглазый. Удивляло Авдотью, что, распеленатый, не сгибал он коленки, как все грудные дети, а лежал, весь вытянувшись. — Ровно солдат, — говорила она. Но все-таки было очень странно, что он как будто не шевелил ни руками, ни ногами. Снесла его к доктору. Доктор осмотрел ребенка, постукал, как ихнему брату полагается, молоточком, потом вытянул из своего лацкана булавочку и поколол мальчику ножки и ручки. Легко поколол — тот даже не почувствовал. А врач покачал головой и говорит: — Он у вас паралитик. Вряд ли что можно сделать. Ну, да вы не горюйте, такие дети редко до семи лет доживают. «Не горюйте», — сказал. А тот, маленький, смотрел на нее, а глаза у него синие-синие и все понимают. Волосики шелковые, личико беленькое, милое. Вот тебе и «не горюйте!». Началась ее жизнь с младенцем Алексеем. Доктора ведь тоже не святые. Не все им знать дано. Мальчик белый, толстенький, улыбается. Подрастет немножко — надо будет пробовать ставить его на ножки. Целые дни она с ним одна. Муж на работе, дети — кто работает, кто учится. А этот лежит тихо, только глазами водит — смотрит, где мать. Работы было много. Дела шли неважно. Муж покучивал с приятелями, частенько и домой не приходил. Старший Андрюша стал грубияном. Прежде Авдотья Павловна ходила стирать или помогать по хозяйству. Теперь уходить из дому было нельзя. Брала кое-какую работу, шитье. Трудно приходилось. Иногда, потеряв терпение, покрикивала на маленького. Тот обижался, закрывал глаза и переставал есть. Сует она ему в рот ложку с кашей, а он ее назад выдувает. — Злющий ты! — кричит она. — Связал меня по рукам и ногам, да еще измываешься! Развалился и вертись тут вокруг него, пока жилы не лопнут. Все вы такие! Кричит, а у самой сердце исходит кровью от жалости, от горя за него, от любви. И чем больше кричит, тем острее любовь и жалость. Поуспокоится, подойдет. — Ну, чего сердишься? Ты прости. Ты ведь не какой-нибудь, ты понимаешь, что не от радости я кричу, а что сил нету. Уж не мучай ты меня. Пожалей! Не серди-ись! Зернышко ты мое отборное! Перышко мое разноцветное! Глазок голубиный! Изумруд ты мой царский! Соседи говорили: — Славные у вас детки, здоровые, веселые, хорошо учатся. — Да, — рассеянно соглашалась Авдотья Павловна. — Дети как дети. Ничего себе. А вот младшенький у меня, тот, конечно, особенный. Он сейчас еще слабенький, и говорить ему, конечно, трудно, и ходить доктора еще не советуют. Но такого ума и у взрослого не сыщешь. Все-то, все понимает, все чувствует. Уж такой друг, такой друг, что не понимаю, как я без него на свете жила. Милушка мой, пасхальное дитятко. Того доктора, который первый сказал, что у ребенка паралич, она остро возненавидела и называла его дураком и шарлатаном. И в ту детскую больницу, где он принимал, никогда больше не ходила. — Морских свинок резать — на это они мастера, — говорила она. — А к человеку у них подхода нету. — Чего же вы обижаетесь, — говорили ей. — Ведь он же правду сказал. — Правду, — повторяла она. — Да только правда разная бывает. Что Христа распяли — тоже правда. А нужна она нашему сердцу, эта правда? Махнут рукой и отойдут. Одержимая какая-то. Жизнь шла. У слесаря Федотова вышли какие-то нелады на заводе, где он служил. Пришлось уйти, искать места, жить случайной работой. Потом пошли новые дела — Варюшка спуталась с каким-то парикмахером. Слесарь ходил морду бить и жаловаться хозяину. Наладили свадьбу. Младший сын, Ванька, сломал ногу. Лежал в больнице. Хлопот, и горя, и слез, и забот навалило на плечи, — спину согнуло. А маленький лежал тихо, поворачивал синие глазки, следил за матерью, все понимал. И в целом свете не было человека ближе его, роднее. Весь свой, единственный. Из-за Варюшкиной свадьбы стали в дом люди ходить. Женихова родня. Все это, конечно, в порядке дела, и везде так водится, и в другое время, конечно, Авдотья Павловна принимала бы всех и с почетом, и от души. Но теперь неприятно было, что все они за загородку заглядывали, — любопытно им на маленького посмотреть. И потом начинались расспросы: почему не говорит, да почему не ходит, да надо бы ванны делать, да надо бы в больницу отдать. И от этих расспросов ей самой становилось ясно, что время идет, а он не говорит и не ходит, и будто бы и надеяться уж не на что. А без этих расспросов и разговоров в тихой своей жизни словно закрывалась от нее злая правда. — Не говорит — и не надо. И так все понятно, что ему нужно, и он все понимает, что ему скажешь. Не ходит? Зато и не уйдет никуда. Всю жизнь вместе будем. Вон те, старшие, ходили, так все и ушли. И старалась гостей выпроваживать, либо натягивала маленькому на лицо простынку и говорила: «спит». А тот, будто понимал, лежал, чуть дышал. И он тоже не любил чужих. Хмурился, глаза закрывал — не мог ведь, бедненький, убежать от них. А потом, ночью, спал плохо и плакал. Носила она его по разным докторам. И все кололи булавочкой и утешали, что недолговечен. Носила и на электризацию. Ему уже шестой год шел. Тяжелый был. Ведь он не такой, как здоровые дети, он не мог руками ухватиться, он весь валился, всей тяжестью. И каждый раз, как трогали доктора ее дитятко пасхальное, трясло ее всю и в глазах темнело. Измучилась вконец, а пользы для маленького не получила никакой. Только что пугаться начал Да плакал по ночам. Так и бросила все. Справили Варюшкину свадьбу. Ванька поправился. Слесарь место получил. И все это прошло для нее как-то стороною. Были эти события не в главной жизни. Одно только очень хорошо вышло — сказала она маленькому: — Папаня-то наш место нашел! И вдруг маленький засмеялся. — Да неужто ты и это понимаешь? — ахнула она. А может, он просто ее радостному лицу ответил?.. Она долго всем рассказывала: — Уж как Лешенька был рад, прямо описать не могу. Видно, очень за отца беспокоился. Умер он совсем неожиданно. Неожиданно для нее. Был весь день, как всегда, к вечеру разгорелся, застонал, затомился. Она думала, что это простуда, укрывала его, поила теплым, только глотать он не хотел. Ночью схватили его судороги, и дико было ей видеть, как корчится это всегда недвижное тельце. Потом сразу затих. — Кончился! — повторяла она, но умом этого слова не постигала. А на столе стоял куличик, который спекла для него и украсила бумажным цветочком, чтобы удивились его синие глазки. И ничего от него не осталось, ни башмачков, как от других детей, ни платьишка, ни игрушек. Три рваненьких рубашонки да четыре пеленки. Ложечка еще — которой свою кашу ел. Ушел. Потом пошла долгая жизнь, пустая и трудная. Не освещенная и не освященная. Много людей смотрело на нее, и глаза их ничего не говорили и ничего не понимали. И слова и дела — все шло мимо. Бессмысленно уставало и болело тело. Болела и засыпала душа. И когда удавалось ей поговорить с кем-нибудь о своем маленьком, не умела она рассказать о чуде любви, дающей силу и разум самой простой и грубой жизни. И, чтобы хоть как-нибудь поняли ее, плела она длинные небылицы о пасхальном дитятке, о его необычайном уме, о заботе его и помощи. — И не знаю, как бы я свою жизнь осилила, если бы его не было! Надежда Тэффи

«Читающие камни». Еще две тысячи лет назад невероятно дорого ценились «читающие камни». Никогда про такие не слышали, нет?... «Читающим камнем» древние называли очень крупные, равномерно слабо окрашенные, отполированные и прозрачные – «чистейшей воды», как говорят ювелиры, – экземпляры самоцветов, чаще всего горного хрусталя и особенно изумруда. За один такой камень античные богачи готовы были отдать целую гору золота! Вы догадались, о чём идёт речь? Вот что пишет об изумрудах («смарагдах») древнеримский учёный Плиний Старший в книге «Естественная История»: «Они же обычно вогнутые, так что сосредотачивают зрение. А те смарагды, у которых плоская форма, по тому же основанию, что и зеркала, воспроизводят изображения предметов перевёрнутыми. Принцепс [император] Нерон на сражения гладиаторов смотрел в смарагд». «Погодите-погодите! – скажет самый догадливый. – Это же линза!». Абсолютно верно. Самые первые линзы делались из драгоценных камней – других материалов для линз в древности не было! Тогдашнее стекло было очень мутным.

Если жизнь была горьковатой, вы добавьте улыбок свет. Пусть надежда со вкусом мяты ваши души хранит от бед... Жизнь порой, как без масла каша... А бывает, как суп с лапшой... Ваша жизнь - это блюдо ваше... Так готовьте его с душой. ....................................Ирина Самарина-Лабиринт

Бывают дни, дарованные свыше... Когда на все гримасы суеты Глядишь с пренебреженьем, — так на крыши, Должно быть, птицы смотрят с высоты. В подхваченные ветром занавески Небесная сквозит голубизна, И всё вокруг в каком-то влажном блеске, Как будто в детстве, после сна… ..........................Николай Зиновьев

Брак по расчёту Сладилось у них все как-то неожиданно быстро. Она продавала овощи в своей палатке на продуктовом рынке, а Он подошел к прилавку с длинным списком в руке. — Будьте любезны, кочан капусты, — сказал Он, близоруко всматриваясь в список. — Какой капусты? – уточнила Она. — Да просто капусты... А что, она бывает разная? — А то! Одинакового ничего не бывает. Вам для чего – для голубцов или для борща? — Да, вроде, для борща, — неуверенно произнес Он. – Да, да, точно для борща. — Что ж вам супруга толком не объяснила, — Она уже ловко снимала верхние подвялые листья с кочана. – Принесёте еще что-нибудь не то, а виноватой останусь я. — Да нет у меня супруги. Не обзавелся как-то, — смущенно ответил Он. – Это матушка список мне составляла. — Что ж это вы, такой интересный мужчина и холостой? Не мальчик же уже. Нехорошо это, не по-людски. — Да вот не встретил такую, как вы. --Тю! — сказала она. – А чего такую искать? Считайте, что повезло. Нашли уже. Вот она я, берите, женитесь. Что, слабо? — А вы что, не замужем? — искренне удивился Он. — Да тоже, видно, такого, как вы ждала, — пошутила Она. Она вообще любила пошутить, так легче было и работать, и жить-поживать. — И вы согласны за меня выйти? — как-то странно медленно произнес Он. — Да бегом побегу, — все еще ёрничала Она. – В припрыжку. Вот в шесть палатку свою закрою и сразу в загс. — Так я подойду к шести с вашего позволения? — Давай, давай, жених, подходи. Поможешь мне ящики на склад снести. ****** На этом их первая встреча и окончилась. Она рассказала товаркам об этом чудаке во время короткого перекура за складскими помещениями. Подруги ржали, как лошади. Повеселились и разошлись по своим прилавкам, до конца рабочего дня было еще далеко. Она уже и забыла об этом инциденте, как вдруг, подсчитывая дневную выручку, заметила его, спешившего к ее палатке. — Спасибо, что подождали. Задержался я немного, лишнюю пару неожиданно поставили. Прошу прощения. — Какую пару? — не поняла Она, растерявшись. — Я в университете лекции читаю, пара – это лекция. Так какие ящики нужно нести? — Да не надо ничего нести, — отчего-то покраснела Она. – Все уже рабочие отнесли. Осталось только деньги сдать. — Так вы сдавайте, я подожду. — Чего ждать-то собираетесь, не поняла? — Но вы же пообещали замуж за меня выйти. У вас паспорт с собой? Загс сегодня до восьми работает, мы успеем. ****** Вот так неожиданно стала Она невестой в сорок два года. Впервые. Товарки на рынке просто обалдели от такой новости. — Ты что, с колокольни упала? — смеялись они, вспоминая ее рассказ о необычном покупателе со списком. – Он хоть красивый? — Как мерин сивый, — отвечала Она. – Попоны только не хватает. Зато умный такой… Чисто Ленин. Ученый, в универе преподает. — А не аферист, случаем, твой Ленин? Тот тоже вроде что-то преподавал, а у самого образование неоконченное. Или твой по другому профилю — многоженец? — Да непохоже. Паспорт чистый, проверяла. С мамочкой живет. — О, так он — маменькин сынок! Ничего не скажешь, повезло мамаше, такую невестку отхватила! Кондратий ее не подмял случайно от страха? Вы то хоть познакомились уже? — Вот завтра идем знакомиться, все думаю, что одеть. Волнуюсь, представляете? — Да ты, подруга, никак влюбилась! — Скажете тоже! Какая там любовь… Но раз мужик предложил, отчего не попробовать? Может, еще и рожу. Представляете, какой сынок умненький будет? Гены-то пальцем не раздавишь… — А если он в тебя будет? — Кто? — Да сынок твой. — Да пошли вы!.. Неужто и вправду поверили? Просто сделаю его как кочан капусты, не сомневайтесь даже. Не будет в следующий раз лишнее болтать. Ох, и сделаю же я его!.. Зарплата-то у него, думаю, побольше нашей. Ученый все-таки. И постоянная, между прочим, от погоды и сезона не зависит. А вы ко мне просто так скоро и не подойдете. Профессоршей стану – новых подруг заведу. С образованием, — и все смеялись до коликов в животе. Это было похоже на нее. Уж Она своего никогда не упустит. ****** — Это не трагедия, сын, и не фарс. Это катастрофа, — сказала его мама, оставшись с ним наедине. – Как ты мог с твоим умом, деликатностью, образованием докатиться до этого знакомства? О чем с ней вообще можно говорить?.. Ты прекрасно знаешь, что такое «человек одного круга». Этого понятия, как мне помнится, никто еще не отменял. По-моему, ты всегда был вполне счастлив со своими студентами, научной работой, со мной, наконец. Что за блажь пришла тебе в голову? Какая женитьба? Нет, это неприемлемо и даже недостойно обсуждений. Посчитаем, что ты неудачно пошутил… И как ты думаешь показываться с ней в обществе? Невеста... Невежество, возведенное в степень, крайний примитив… — Ну что ты, мамуля, какой она примитив? Просто женщина. — Она женщина?! Да твой бедный отец умер бы второй раз, увидев ее в нашем доме. Женщина… Хабалка! — приговор был произнесен, и мать презрительно поджала губы. ****** — Ой дурища, ой дурища непутевая! И в кого же ты у меня такая дурища? — причитала ее мать вечером того же дня. — Да на что тебе щавлик этот? Ни рожи, ни кожи. Полтора метра в прыжке, прости, Господи. Замуж она собралася… Да чем тебе и так плохо? Что тебе еще нужно? Сколько баб сами по себе живут и ничего. Я, например, тебя сама на ноги подняла, мужа никакого не знала, никто под ногами не блытылся. И, слава Богу, не спилася и по миру с котомкой не пошла… Да был бы еще человек нормальный, а то молотка, небось, в руках никогда не держал… Ни рожи, ни кожи… А молчит чего? Ведь ни поговорить за столом, ни выпить-закусить не может, больной, наверно. Ой дурища, ой дурища… — Ну что вы, мама, ревете? Я что, в рабство собралась? Да если будет что не по мне – турну под пятую точку, и нет базара. И вообще, чтоб вы знали, мужчина в доме не только для молотка нужен. тема из группы опусы и рассказы. — Тю!.. И говорю же – дурища! Стыдоба ты бессовестная! Да все я знаю. Сексу ей захотелося! Так было бы с кем секс этот делать! Нашла себе прынца на коне! С какой стороны ни посмотришь – щавлик и все. Жила себе сорок лет без сексу и не померла же… Были ж у тебя такие хлопцы и красивые, и высокие, и работящие… Что ж за них замуж не пошла, если так хотелося? — Ай, отстаньте, мама. Были-то были. Да вот в загс никто не позвал. — Опять она за свое. Да на что оно тебе нужно? — Сказала же, отстаньте. Я все уже решила. — Только не прописывай в квартире, доча, только не прописывай, не будь дитем несмышленым. — Не буду, не волнуйтесь… ****** Они действительно были очень разными. Абсолютно не пара, с какой стороны ни посмотри. Она большая, полная – что вдоль, что поперек одинаковая, высокая. А Он худенький, субтильного телосложения, сутулый, в очках, плешка просвечивается, ростом невелик. Она даже без каблуков выше его. Она шумная, смелая, за словом в карман никогда не лезла и выпить могла много, но даже не хмелела. Он же тихий, стеснительный, непьющий, в компаниях незаметный. Человек-невидимка просто. Целыми днями пропадал то в своем университете, то в библиотеках. Она деловая, палатку свою держала, поставщики ее побаивались. А его никто никогда не боялся, даже студенты. С деньгами вообще обращаться не умел, толком не знал даже, какой у него оклад. Он с мамой жил, а у нее квартира собственная. Однокомнатная, но большая. И машина есть легковая, подержанная, правда, но на ходу. Она последнюю книжку, наверно, в школе еще прочитала. А Он сам книжки писал по истории, стихи любил и знал много наизусть, разряд по шашкам имел. Ну ничего общего. Мезальянс полный. ****** — Да надоело, понимаешь, с матерью спорить, — словно оправдывался Он перед соседом по лестничной клетке. – А тут такая женщина интересная подвернулась, и богатая вдобавок – с машиной, квартирой… И работа у нее полезная – каждый день на столе овощи-фрукты свежие будут. — Ну да, — отвечал сосед. – Тут тебе повезло. И собственно не теряешь ничего. Достанет – уйдешь к маменьке под крыло. Ты главное не тяни с пропиской, и машину на себя перепиши. Так надежнее будет. Любовь пройдет, а машина останется… — Да какая там любовь… Что-то в голову стукнуло, а отступать вроде неудобно… Время, наверно, пришло… ****** — …А чего? Я тебя понимаю. Поживи с мужиком, потом всегда можешь похвастаться, что замужем была. А найдешь кого получше и разведешься. Без детей это раз плюнуть, никаких проблем, — так ей подруга лучшая советовала, которая тоже ни разу замужем не была, потому все об этом процессе знала. — Так что не переживай, иди в загс, флаг тебе в руки. Здоровье поправишь заодно. В нашем возрасте интим от всех болезней помогает. Как он в постели-то? Спали уже или как? — Тю!.. Уж что-что, а вот этого мне вообще не нужно. Ты прямо как моя мамочка. — Так ты что, не для секса замуж выходишь? Для чего же тогда? — А… — махнула Она рукой. – Сама не знаю. Брак по расчету, похоже. ****** Они вышли из загса немного растерянные. Нечаянная шутка оказалась совсем не шуткой. Штампы в их паспортах были настоящими и очень четкими. — Может, в ресторан сходим, посидим немного, отметим, — предложил Он несмело. — Тю!.. В ресторан… Чего зря деньги на ветер бросать? Да и с букетом твоим я как дурища последняя. Придумал тоже… Я эти цветы и носить-то не умею… Пойдем ко мне, что ли? У меня обед есть, поедим, выпьем. Супруг!... Шампанское Он открывал так неумело, что больно смотреть было. Она даже отвернулась, сделала вид, что боится грохота. Посидели с бокалами в руках, помолчали. У нее вдруг куда-то вся смелость ушла, так неловко стало и страшно. Он тоже красный сидел, хотя ни капли еще не выпил, и в комнате было прохладно. — Ну что, супруг, выпьем что ли за новую жизнь? — наконец произнесла Она, пытаясь стать прежней – смелой и отчаянной. — Да-да, — заторопился Он. – Только можно я встану? Он встал, и Она неожиданно почувствовала себя маленькой и беззащитной. — Я хочу прочитать вам свое любимое стихотворение. Чтец я, конечно, никакой, вы простите… И Он стал читать стихи. Возможно, это были очень хорошие стихи и красивые. Но Она даже не поняла ничего. Во-первых, потому, что никогда в жизни никто ей не читал стихов, а во-вторых, потому что они действительно были слишком сложными. «Заумными», как сказала бы Она в другой ситуации. Но сейчас не сказала, а когда Он замолчал и неловко поцеловал, как клюнул, ее свободную руку, вдруг расплакалась. От этого Он еще больше покраснел и совсем смутился. Но потом они выпили немного, поели, успокоились и даже начали беседовать о чем-то. А когда Он на минутку отлучился в туалет, Она почему-то подложила в его тарелку еще один кусок курицы, самый большой и красивый на блюде. Сделала это и сама не поняла зачем. Он ел совсем мало, прямо как ребенок. Но ей почему-то захотелось сделать ему приятное. ****** Утром Он принес ей кофе в постель. Она жутко растерялась и застеснялась. До сих пор это чувство было ей не очень знакомо. Стеснялась она обычно только в кабинете у гинеколога и то только тогда, когда у нее спрашивали, сколько раз рожала. И потом Он стал приносить ей кофе каждое утро, тоже не понимая, зачем это делает. Что так иногда поступают мужья или любовники, Он читал в книжках или видел в кино. И всегда считал полной ерундой. Пить кофе в постели так неудобно и негигиенично. Но сам приносил, и это почему-то ему нравилось. Она послушно, как зомби, но не без наслаждения выпивала горячий крепкий напиток и все никак не решалась признаться, что кофе ей категорически противопоказан, ибо давление зашкаливало. И эта маленькая тайна доставляла ей странное удовольствие. Она пила кофе, видела, как он наблюдает за ней и волнуется – достаточно ли сахару и сливок, и понимала: признаться, значит, обидеть. А обижать как-то и не хотелось… ****** Что-то в ней изменилось. Не сразу и не вдруг, но стала Она другой. По-прежнему шутила на рынке с покупателями и веселила товарок во время перекуров. Но на вопросы о семейной жизни не отвечала или отвечала уклончиво, пресекала все шутки. Если же подруги становились излишне навязчивыми, спрашивая об ученом муже, найденном почти что в капусте, сразу же торопилась на свое рабочее место. Вскоре от нее отстали. Насмехаться над женщиной, попавшей в беду, как считали многие на рынке, было как-то не по-человечески. Иногда Он заходил к матери, и та молча, с некоторым разочарованием и удивлением фиксировала новую твердую походку у сына, незнакомые уверенные интонации в голосе, изменившуюся осанку. Он тоже стал другим. Они редко выходили из дома по выходным. Просто сидели рядом на диване и смотрели телевизор. Неважно что. Смотрели то, что показывали, лишь иногда щелкая пультом в поисках американского боевика. Она любила такое кино, а Он стал находить его забавным. Когда Она занималась нудными хозяйственными делами — лепила пельмени, которые Он очень любил, или гладила белье в кухне, Он сидел рядышком и читал вслух стихи или какой-нибудь роман. Сначала ей все истории казались "на одно лицо" — длинными, скучными и нереальными. А потом Она втянулась, думала о прочитанном и ждала вечера, чтобы услышать продолжение. Она уговорила его пойти на автомобильные курсы, а Он научил ее играть в поддавки. На Новый год Он подарил ей маленький цифровой фотоаппарат, а Она купила ему очень красивую чешскую настольную лампу с маленькими хрусталиками. Каждый получал от другого то, что хотел, отдавая при этом то, что мог. В общем, это был самый настоящий брак по расчету… ****** Они никогда не говорили о любви. Трудно говорить о том, чего нет. Но иногда ей снился страшный сон. Ей снилось, что его вдруг не стало в ее жизни – ушел, умер, испарился... В общем, не стало и все. А Она, оставшись одна, все плакала, плакала и падала в какую-то мерзкую грязную яму. И падая, кричала во сне – хрипло, натужно, долго, а потом пробуждалась и принималась судорожно искать в постели его руку, а найдя, сильно сжимала ладонью. Он тут же просыпался в таких случаях и начинал тихонько успокаивать жену, гладя свободной рукой по ее полным плечам, по тонким волосам, по мокрым от слез щекам и почти задыхался от несказанной, невыносимой нежности… © Ольга Клионская

Как Яков Васильевич к Норе Карловне сватался. Яков Васильевич проскользнул через дырку в заборе на соседний участок. И буквально замер в немом восхищении. Ух, какая тут бесподобная дама бродит! А ведь совсем недавно была бесполезным котенком... - Нора Карловна! Как я вас нежно уважаю! Выходите за меня! - Ах, Яков Васильевич, вы нахал! Я начинаю плохо думать за ваши мысли... - О чем вы, душа моя? Пройдемте со мной до сарайчика, там за ним и вступим в законный брак. Кошечка кокетливо скосила глазки: - Да шо за это много говорить? Конечно, я согласная! А в это время на крыльце показался Карл Давыдович, почтенный кот и отец Норочки. Нет, ну вы гляньте!!! Соседский Яшка собственной персоной. Нюх что ли, совсем потерял? Давыдыч получается зря, с самого утра, прошелся по периметру и выжал из себя всё, до последней капли, освежая собственные метки. Для начала Карл заорал на дочь: - Нора, домой! - Ну папааа... Но папа, продолжая ругаться, решительно направился с сторону "жениха". Не для этого Яшки он растил свою ягодку, курочку и конфетку. И таки да, сейчас он растреплет этого наглеца! Не получилось... Его опередила Василиса, его жена – кошка простая, без всякого отчества. Её маман по секрету сказала, что с Василисиным отцом ей так и не удалось познакомиться. Потому что он – летчик и не успели они толком "пожениться", как тот улетел за забор от грозного хозяйского крика. Вася увидела чужого кота, а это уже веский повод подраться! Без всяких там церемоний, моментально обогнала тяжело пыхтящего супруга и вескими аргументами быстро объяснила кандидату в зятья, что ему здесь не рады. Карл Давыдович вмешаться не успел, а уже ведь настроился на разборки. Поэтому тумаков получила Нора. - Ты должна думать за свою репутацию! Нора удрала под малиновый куст, оплакивать свою горькую судьбину. Ведь ей уже почти год – вот так и помрет старой девой! Яшка в это время тряс немного порванным ухом. Зря пострадал... Нора конечно обаятельна, но не до такой же степени! Ладно, в целях компенсировать моральний ущерб, Яков Васильевич побрел к мусорным бакам. Может, после выходных – городские чего вкусного набросали. Проходившая мимо хозяйка, увидев торчащий из баков хвост своего кота, предупредила Яшу: - Яков, много не ешь! Или ты дома обедать не собираешься?