Я. Ты. Он. Она.

Обсудим? Живем с мужем 5 лет, он старший сын, их трое, ещё брат и сестра. С сестрой все в порядке, а вот деверь даёт семье прикурить. Месяц назад он женился третий раз, официально, загс, смокинг, фата, ресторан, подарки. Но фишка в том, что все это за счёт моего мужа. Он продал свою дорогую машину и оплатил торжество брату. Машину он покупал до нашего брака и я не протестовала, так как это его личная собственность. Но сразу сказала, что свою машину мужу давать не буду, он водит неаккуратно, часто лихачит. В день свадьбы он украл ключи от моей машины и поехал на свадьбу брата. Меня кстати не пригласили. Я позвонила в полицию и сказала, что мою машину угнали. Его задержали на подъезде к загсу, проверили и отпустили, машину эвакуировали, я ее потом забирала. Теперь муж злится, что я испортила семейный праздник, а свекры прекратили общаться со мной и внуком. Как считаете, я права?

Согласны?

Мальчик потерял память и поседел из-за занозы в ноге. Матвей отдыхал у бабушки, когда случайно наступил на доску с гвоздём. Рану обработали, но в больницу обращаться не стали, подумав, что травма несерьёзная. Школьник ещё неделю мучился от боли и не мог нормально ходить. Родители отвели его в областную больницу. Там не смогли ничего сделать и отправили в Уфу, где мальчику сделали две операции. Но это не помогло, и нога начала гноиться. Медики поставили диагноз хронический остеомиелит, который вызывает разрушение кости. Вместе с сыном мать отправилась в Москву. В столице занозу наконец-то извлекли. Врачи уже провели несколько операций и планируют установить искусственную кость. Сейчас Матвей передвигается на коляске и вынужден обучаться дома. После всего пережитого у него появилась седина. Психиатр сообщил матери о развитии амнезии у школьника на фоне многочисленных наркозов. Мать Матвея считает, что врачи в Уфе не извлекли занозу вовремя, что и привело к таким последствиям. Она планирует обратиться в суд

А как вы учились?

Рамиль Рахматуллин «Нечистая», 1987 год На этой картине художник изобразил молодого мужчину в нарядном костюме, сидящего на стуле посреди комнаты. Рядом на кровати лежит женщина, которая, судя по всему, горько плачет. Давайте попробуем разобраться, что же здесь происходит. Чтобы лучше понять сюжет полотна, придётся обратиться к первоначальному его названию — «Не девственница». Однако в годы создания картины такое название не пропускала цензура, поэтому прижилось неофициальное название — «Нечистая». Сюжет отражает тему первой брачной ночи. Очевидно, что перед нами молодожёны, которые должны быть очень счастливыми, однако новоиспечённый муж очень зол на свою супругу, за то, что она оказалась не невинной. Может показаться странным, что современного мужчину волнуют такие нюансы, однако художник Рамиль Рахматуллин был проживавшим в Казани мусульманином, поэтому отразил на картине традиции мусульман Татарстана. Там до сих пор считается, что девушка должна выходить замуж «чистой». Иначе за обман жених мог развестись или того хуже, наказать несчастную. Видно, что герой картины очень расстроен и даже зол, однако он не слишком торопится уходить, поскольку, видимо, очень любит свою молодую жену. Мужчина даже уже оделся и хотел побыстрее покинуть злосчастную комнату, но что-то остановило его, и он сел на стул, чтобы подумать и сгоряча не наделать глупостей. Останется молодой муж со своей женой или уйдёт? Художник не дал нам ответа на этот вопрос, оставив ситуацию в подвешенном состоянии и дав зрителю пищу для размышления. ©

DarkZotovLand: …Однажды Георгий сказал - ладненько. Давайте специально на минутку вообразим — Гитлеру повезло, и он победил Сталина. Сейчас крайне много народу в Европе и бывшем СССР с умным видом рассуждает — следует поставить знак равенства между этими двумя режимами (Сталин так и вовсе типа хуже фюрера), а в Европе одна тирания заменилась другой, никакой разницы. Правда ли это? Сейчас узнаем. Перед сеансом воображения Георгий хочет деликатно предупредить: он такой же сталинист, как вы английская королева. Прапрадед Георгия при Сталине был сослан в Сибирь, а прадед получил «10 лет без права переписки» (читай — расстрел). Но это скучная лирика, чтобы два раза не вставать. Давайте уже начнём подсчёты. Итак, Гитлер выиграл. Во время Холокоста погибло 60 процентов евреев Европы, то бишь 6 миллионов человек. Стало быть, в крематориях сгорают уцелевшие евреи, до единого — ещё 4 миллиона. Точно также, нацисты отправляют в газовые камеры цыган (их уничтожили при Гитлере четверть от общей численности) — полтора миллиона. Аналогичная участь постигает популярных нынче на Западе участников движения ЛГБТ. Простите, а вы не знали? Надо же. Геи в Третьем рейхе также заключались в лагеря (на «робе» они носили пришитый розовый треугольник) — из 15 тысяч человек было убито 9 тысяч. Конец за колючей проволокой ждёт секту «Свидетелей Иеговы» * и поклонников языка эсперанто — они тоже не нравились Гитлеру. Советские военнопленные уничтожаются поголовно, поскольку больше не нужны (а их без того убили 3 миллиона). Полностью ликвидируются все уцелевшие больные и нетрудоспособные, душевнобольные в клиниках Европы (их также в 1942—1945 погиб миллион). Был такой специальный план Т-4, согласно которому этих людей планомерно умерщвляли инъекциями яда (особенно детей-инвалидов), морили голодом и душили газом. Кто не может работать — не приносит пользу и экономически неэффективен для великого рейха. Поляки сейчас, пожалуй, больше всего настроены антироссийски: публично страдают, что «одна тирания заменила другую». O`кей, пусть возрадуются — Гитлер победил. Дальше? Поляки по официальной нацистской расовой доктрине считаются «унтерменшами» (недочеловеками), им не разрешают ездить вместе с немцами в одних трамваях, и определяют как низшую расу. В 1943 году, после тяжёлых потерь нацистов на Восточном фронте, даже из русских и украинцев (а также из индусов, боснийцев и арабов) начинают поспешно формировать легионы и дивизии СС, однако поляков туда не берут — кровь не годится, их собираются умерщвлять и далее, без остановки. По плану «Ост», в рамках операции «Танненберг» были уничтожены 20.000 польских интеллигентов, учёных, актеров и политиков, а всего нацистские оккупанты убили 6 миллионов 200 тысяч граждан Польши — 20% населения, и это сугубо за несчастные 5 лет. Если Гитлер продолжает властвовать над Европой, подсчитать вполне себе легко: через 25 лет такой нации, как поляк не существует вообще. И уж конечно, нет в природе государства Польская Народная Республика со своим языком, гимном и флагом, СССР не отдаёт новой стране в вечное владение Померанию, Восточную Пруссию и Силезию. Есть просто стандартное немецкое генерал-губернаторство, полностью очищенное от поляков. Украины как государства, само собой, тоже нет. В рейхскомиссариате Украина всем распоряжаются немцы. Степан Бандера дважды обращался в Берлин с просьбой о создании украинской державы, немцы его откровенно послали — в июле 1941 года, заключив в концлагерь, и в сентябре 1944-го, освободив оттуда: даже перед крахом рейха Гитлер не согласился на создание независимой Украины. И то — выпустили из барака Бандеру нацисты потому, что были заинтересованы в борьбе УПА с наступающей советской армией. Иначе забили бы насмерть в Заксенхаузене, как другого лидера украинских националистов — Олега Ольжича. В случае своей победы, гитлеровцы запросто ликвидировали бы и ОУН, и УПА — они им больше не были нужны. И тех, кто их поддерживал, сожгли бы в деревнях вместе с семьями. Немцы это умеют. «Гигантская восточная страна неизбежно обречена на гибель. К этому созрели уже все предпосылки. Конец еврейского господства в России будет также концом самой России как государства» — писал Адольф Гитлер в «Майн Кампф». «180-миллионный народ, смесь рас и народов, чьи имена непроизносимы и чья физическая сущность такова, что единственное, что с ними можно сделать — это расстреливать без всякой жалости и милосердия» — вторил ему Генрих Гиммлер 13 июля 1941 года в городе Штеттине. По плану «Ост» на землях СССР, предназначенных для немецких колонистов, должны были остаться лишь 14 млн. славян. «Нежелательных в расовом отношении местных жителей» думали отправить в Западную Сибирь. 5−6 млн. евреев, находящиеся в восточных областях, подлежали ликвидации ещё до начала мероприятий по переселению. В соответствии с планом около 65% украинцев обещали переправить ближе к вечной мерзлоте. То же самое планировалось сделать и с белорусами: переселены будут 75%, а 25% «подлежат онемечиванию». Аналогично — и с русскими, хотя отдельные деятели, типа доктора Вольфганга Абеля, хотели уничтожить русских полностью. Но им возражали более хозяйственные чиновники Третьего рейха — следует оставить процентов 25, ведь как расе господ обойтись без рабов? План «Ост» застопорился сугубо по причине, что в 1943-м немцы стали проигрывать войну: поэтому им срочно понадобилось «пушечное мясо». Что там у нас в сухом остатке? Ага. Значит, Польши нет, Украины нет, Белоруссии нет, Чехии тоже нет как государства, нет Австрии, Израиля нет, да и гордой Прибалтики нет — немцы не думали возвращать им независимость даже в форме республик, как в СССР. Газовые камеры в лагерях продолжают работать, по-прежнему миллионами уничтожая «неполноценные» народы, неправильных геев и душевнобольных. Из человеческого жира варится мыло для экономики рейха, печатаются открытки на человеческой коже, волосами заключённых набивают матрасы. Думается, рано или поздно были бы оккупированы и Швейцария со Швецией, Гитлер это планировал. Удержалась бы Британия? Конечно, нет. На Восточном фронте расстались с жизнью 4 миллиона солдат вермахта, 5 миллионов тяжело ранено, и 2,5 миллиона взято в плен. Щёлкаем калькулятором, получается 11,5 миллионов военных. Обрушься эта вооружённая до зубов армада скопом на Лондон, затем на Соединённые Штаты — до свидания. За 5 лет войны Адольф Гитлер убил 37 миллионов человек. Его следовало остановить любой ценой: и основную цену пришлось заплатить нам. Ставить знак равенства здесь может лишь тот, кто слышал звон, да не знает, где он. Да ****. В последнее время это норма жизни. (с) Zотов

Обсудим?

Когда меня забирали, мама кричала так, что охрипла и навсегда потеряла голос, но об этом я узнала потом. Оглянувшись на неё один раз, я навсегда запомнила эту картину - она стояла, прижимая руки к груди, в её глазах был непередаваемый ужас и рот перекосило от крика. Если бы вам вздумали отрезать разом обе ноги, вы бы, наверное, выглядели так же... Рядом с мамой, хватаясь за её серую юбку, ревели две мои младшие сестры. Они стояли босые на заснеженном крыльце и сухой мелкий снег волнообразно сыпал на них, срываясь с крыши от ветра. Нас, молодых незамужних девчонок, немцы забрали всех подчистую. Забрали также и мальчишек, которых по возрасту ещё не призвали на фронт. Мне в тот год было шестнадцать. Нас всех затолкали в грузовик с открытым кузовом и повезли к железнодорожной станции. Мы сидели в нём плотно, как овцы в загоне. Девчонки не смели громко плакать, только слёзы катились, замерзая тонкими сосульками под подбородком, а мальчики каменными лицами наблюдали, как остаётся позади родная земля и, сжимая борт грузовика пальцами с посиневшими от холода и напряжения костяшками, поглядывали на сопровождавших нас немецких солдат. Я знала, о чём думали мальчишки - о своих братьях и отцах, воюющих с проклятыми фашистами и отдающих жизни за родину. Снаружи мы примерзали от холода друг к другу, внутри - пылали единым огнём ненависти к немцам. Но что мы могли сделать? Что мы могли, если дула немецких винтовок были наставлены прямо на нас? На станции нас под конвоем поместили в товарные вагоны. Более скотские условия трудно себе представить. Мы ехали до Германии две или три недели и в нашем распоряжении была только солома и небольшая дырка в углу для справления нужды. Места не хватало, мы клали головы и ноги друг на друга. Юноши, девушки - все в одной куче. Запах немытых тел, неизвестность, холод, голод, грохот поезда... Доехали не все. Особенно мне запомнилась смерть девушки, которая стеснялась ходить в "туалет" при своём женихе. У неё лопнул мочевой пузырь. По прибытию мы попали на распределительный пункт. Там нас вымыли холодным душем, обрызгали какими-то дезинфицирующими химикатами, а девушкам состригли косы для профилактики вшей. Далее была биржа труда, которая по сути являлась самым настоящим невольничьим рынком. — Den mund auftun! Мне лезли пальцами в рот и я поняла, что его нужно открыть. — Gut, - заключил довольный немец, осмотрев мои зубы. Меня просили повертеть руками, поднять стоящую рядом девушку, разогнуться назад как можно ниже, даже спеть просили, желая проверить приятность голоса. С воспалённым горлом я пела, как пьяный охрипший сапожник. Они щупали мне мускулы на руках, шлёпали по животу, заставляя напрячь его как можно сильнее и вообще заглянули и в гриву, и под хвост, словно осматривали лошадь на аукционе. Наконец меня оставили в покое. Так я попала на кирпичный завод. В наши обязанности входило делать глину на конвейер для изготовления кирпича. — Руки все потрескались, смотри - прямо кровь из трещин сочится, - воровато показала мне руку напарница, девушка со смешливым круглым личиком. Кожа на её щеках была очень белая, тонкая и прозрачная, с веснушками, и сама она была светло-рыжей. — Да, у меня тоже вся кожа сухая, как наждачка, - ответила я, повертев свои измазанные в глину кисти. — Ты откуда? — Из-под Курска. А ты? — С Витебской области. Я Тая. — Валя. Тсс! Идут! За нашими спинами вырос надсмотрщик. Из коротких бесед выяснилось, что мы с Таей живём в одном бараке при заводе, но за месяц изнурительного труда не замечали друг друга. Постепенно мы с ней сдружились и Тае даже удалось поменяться кроватями с моей соседкой. После изнурительного трудового дня, в течение которого нас кормили всего один раз в день, мы засыпали с ней бок о бок голодными, с ломящимися от усталости костями. Я засыпала под журчащие, как тихий дождь, белорусские песни Таи, которые она напевала мне шёпотом в ухо; я выключалась под её девичьи мечты, под её надежду о возвращении домой, под её обещания непременно поцеловать то самое дерево на родной земле, в которое она отчаянно вцепилась и от которого её оторвал немецкий солдат, чтобы угнать на работы в Германию. Тая тоже засыпала когда я, успокаивая, вытирала её тихие слёзы и держала за потрескавшуюся от работы руку, и обещала ей, и клялась, что мы непременно вернёмся домой, что наши победят, что иначе быть просто не может! Вскоре нас с Таей перебросили на сушку кирпича. Мы его сушили и выпаливали, перетаскивали тяжеленные готовые связки... Работа требовала невероятных физических усилий и самым нашим большим страхом с Таей стало то опасение, что после такого надрыва мы никогда не сможем иметь детей. Так продолжалось очень долго. Года полтора мы с Таей надрывали здоровье, опаляя и перетаскивая кирпичи. Когда наши войска приблизились к Германии, немцы стали отходить. Спешно сворачивалось производство на заводе. С Таей случилось несчастье - кто-то в суматохе толкнул гору готового кирпича и Тая, убегая, упала, и кирпичом ей сильно повредило ногу. Лечить её не стали, это было бессмысленно, потому что немцы, отступая, решили расстрелять всех рабочих. Тая оставалась в бараке, а меня с другими девушками гоняли туда-сюда, чтобы мы успели выполнить последние подготовки к отступлению. Это были наши последние рабочие дни. — Девочки, девочки мои хорошие, идите сюда! У заднего выхода нас манил к себе знакомый дед. Я хорошо его знала - дед Андрей был русским, но с детства жил в Германии и всю жизнь проработал на нашем заводе. Он был женат на немке и официально назывался Андреасом. Так как немецкий он знал в совершенстве и вообще впитал в себя культуру Германии, никто не догадывался, что он по происхождению русский. Он часто втихаря подкармливал нас с Таей домашней колбасой и пирогами, приготовленными его женой. "Держитесь, девочки, держитесь, мои красавицы!" - тихо говорил он нам хорошим, но чуть ломанным русским языком. — Идите, идите, девочки, скорей! Я осмотрелась. Немецкие работники не обращали на нас никакого внимания, они в панике сновали по заводу, как крысы на тонущем корабле. Мы подошли к нему с другой знакомой мне девушкой Машей. Дед Андрей тут же схватил меня за руку и потащил по коридору, и Маша едва успела вцепиться в мою протянутую ладонь. "Сейчас...сейчас..." - бубнил дед и резко свернул за одну из железных дверей. — Я вас спрячу, мои красавицы, спрячу у себя дома. Сегодня вечером будет расстрел. Всех работников расстреляют. Вы знали об этом? Так-то. - он откидывал пустые деревянные ящики от дальней стены. Там тоже была узкая дверь. Нас с Машей обдало могильным холодом. Мы переглянулись. Немцы говорили, что завтра утром вывезут нас в лагерь за городом, где нам будет намного комфортнее. Мы бросились помогать деду расчищать проход. Сырым, провонявшим плесенью узким туннелем дед вывел нас на улицу. В пятидесяти метрах от нас я увидела здание нашего барака с той, другой стороны, с которой прежде никогда на него не смотрела. — Тая... - вспомнила я. - Мы должны забрать её! — Нет, нет, моя девочка, нужно быстро бежать, бежать вон туда, я хорошо заплатил привратникам, чтобы нас выпустили, - воспротивился дед. — Десять минут! Зайдите назад и подождите меня ровно десять минут! Если я не вернусь, можете идти без меня. Я рванула к бараку, не оглядываясь. Тая должна вернуться домой, должна увидеть своих, должна поцеловать то дерево, от которого её оторвали... Я шла, гордо задрав голову под взглядами проходящих мимо немецких служащих. Консьержа в здании барака не было - судьба благоволила ко мне, не иначе! Пройдя самые опасные препятствия, я пулей влетела в наш отсек. Тая стонала на кровати от боли. Наспех всё объяснив ей, я взвалила на себя подругу и поволокла к выходу... — Куда вы? - хрипнул заходящий в здание консьерж на скверном русском. — Приказано доставить в медпункт, - спокойно ответила я. Он прищурился и стоял, провожая нас подозрительным взглядом, пока мы не зашли в первые двери медпункта, находящиеся в торце соседнего здания. Я открывала двери тихо и осторожно, боясь, что нас услышат санитары. Через десять мучительных секунд мы вышли и я поволокла стонущую Таю на задний двор. Маша вышла из укрытия и помогла мне. Дед ковылял впереди. Замирая, мы приблизились к запасным воротам. Умирая от страха, прошли их, даже Тая перестала в тот момент стонать... Дед спрятал нас в подвале своего дома. Его жена обработала рану Таи и зафиксировала ей ногу деревяшками и бинтами. При любом шуме мы прятались в шкаф - за его задней стенкой была ниша в стене. Я потеряла счёт дням и ночам. Рана Таи затянулась, но нога распухла и она не могла на неё ступать. Я знала, что всех рабочих, всех тех, с кем я успела сблизиться, уже расстреляли. Дом то и дело сотрясался от взрывов. Настал день, когда дед вывел нас из подвала. — Немцы ушли, мои голубушки. Пришли американцы. Я отведу вас к ним. Жена деда помогла нам кое-как обмыться и дала свою одежду. Американцы встретили нас ослепительными улыбками, накормили своими консервами и подарили по шоколадке. Я ничего не понимала из их трескотни. Только одно слово звучало у меня в голове: "Домой!". Военный хирург осмотрел ногу Таи и наложил ей до колена гипс. Ей выдали костыли и на них она допрыгала вровень с нами до машины, которая должна была отвезти нас на станцию. Поезд был забит под завязку, в вагон поместили только Таю, выставив из него двоих женщин. Эти женщины, я и Маша (и множество других) забрались по лестнице на крышу вагона. Так и ехали мы долго-долго до самой БССР на крыше. На заре я, продрогшая до костей, услышала знакомый голос. — Валя, Валечка! Ты где, Валя?! — Тая! — Я приехала! Я приехала домой, Валюш! - сияла измятая тяжёлой дорогой Тая, держась на костылях. Поезд начал трогаться... — Спасибо, Валечка, спасибо за спасение! Удачно добраться! Целую, люблю! Не забывай меня! — И ты не забывай меня, Тая! Прощай... На следующей станции нам подставили лестницу и мы пересели в вагон. Можете себе представить чувства человека, который по прошествии двух лет рабства вернулся домой из лона врага? Когда я увидела лица наших русских солдат... Эти наши усталые, угрюмые, такие настоящие лица, которые не умеют улыбаться фальшиво, а если вдруг улыбнутся, то внутри тебя расцветает весна... Потому что это настолько искренно и сердечно, что хочется плакать. И я плакала. Все мы плакали, попадая в надёжные руки наших честных ребят, которых поболее, чем нас, прокрутило через жернова войны. Когда я шла домой пешком от станции, то первой, кого я увидела, была моя мать. Она полола картофельные грядки. Из горла мамы вырывались лишь хрипы, но по ним я поняла, что наш отец погиб в бою. Мать стала полностью седой, сёстры заметно подросли и исхудали... Меня же не сразу узнавали родные. После всего пережитого я постарела как минимум на десять лет. Я вышла замуж, у меня родился сын... Всё самое страшное осталось в прошлом, которое даже сейчас невозможно забыть. . Рассказ основан на воспоминаниях Валентины Григорьевны А. . инет.

Батюшка: «Вчера вечером на службу пришла женщина с ребенком. Она была в брюках и без платка. Кто-то из вас сделал ей замечание. Она ушла. Я не знаю, кто ей сделал замечание, но я благословляю этому человеку до конца своих дней молиться о ней и об этом ребенке, чтобы Господь их спас. Потому что из-за вас она может больше никогда не прийти в храм». Развернулся и ушел. Это была вся его проповедь. об Антонии Сурожском