ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)

Эй, девчонки, берегитесь! Эй, девчонки, берегитесь... И это не пустые слова. Я теперь такое знаю... Ух... Если захочу, любая красавица мира моей будет... Да, да. Не верите? А вы послушайте мою историю и всё поймёте. Есть у меня дружок, Валерка Смешок. Да, да. Фамилия у него Смешок. Редкая фамилия. Только речь пойдет не о фамилии. Стал я замечать, что если понравится Валерке какая нибудь девчонка, то через пару дней они уже под ручку идут. Мне например давно уже девушка одна нравится, только вот ключик к её замочку я всё никак подобрать не могу. А Валерка пожалуйста, день два и целуются уже. Вот как так? Вот вроде ничего особенного в нем нет, пацан как пацан, а девки в него влюбляются. Ну явно это не просто так. Явно секрет он какой-то знает. Положил он глаз на Лариску Иванову, первую отличницу нашей школы. - А вот здесь Валерка, будет у тебя облом,- говорю я ему,- Не по твоим зубам птичка. - Это почему же,- спрашивает - Не твоего поля она ягодка. Ты посмотри кто у неё родители. Они же и близко тебя к ней не подпустят. - Спорим,- говорит он мне,- день, два и всё. - Сумасшедший,- протягиваю я ему свою руку И что вы думаете? Через два дня они во дворе нашем прогуливаются, и Лариса на него влюблёнными глазами смотрит. Офигеть просто. Вот теперь я стал уверен на сто процентов, что Валерка секрет какой-то знает. - Слушай Валерка,- говорю я ему однажды,- А ну колись, что за секрет у тебя. Рассказывай. - Да я то расскажу, только ты всё равно не поверишь. - Ну посмотрим ещё, верить, не верить. - Ну ладно, слушай. Есть у моей бабушки в деревне старый шифоньер. Вот войдёшь в него в одну дверцу, а выйдешь в другую, думая о девчонке. И она твоя. - Ой да ладно лапшу мне вешать. Бабушка, дверца. Я тебя серьезно спрашиваю. - Я же говорил что ты не поверишь. Кстати шифоньеру этому пятьсот лет. У колдуньи он какой-то раньше был, и бабушке достался когда раскулачивали после революции. Хоть и не поверил я Валерке, но червячок меня съедать стал. А вдруг это правда, и я такой шанс упущу. - Слушай Валерка,- спрашиваю я его как-то,- а мне можно в дверцу ту войти и выйти? - Да без проблем - А далеко деревня? - Семь километров от города. - И что,- спрашиваю,- Светка в меня влюбится? - Конечно. Даже не сомневайся Приехали мы на воскресенье в деревню. Бабушка его обрадовалась - Внучек приехал. Молодец какой... И друга привёз. А я как раз картошку решила сегодня выкопать... Заходим мы в дом, и показывает он мне старинный шифоньер. Действительно старинный. Резной весь. - Ну я полез?- улыбаюсь я - Не сейчас...Как бабушка ляжет отдохнуть, так и залезешь. С картошкой сначала ей поможем. Сказано, сделано. Конечно всю картошку мы не осилили, но зато бабушка притомилась и прилегла отдохнуть. - Думай о девчонке,- говорит Валерка закрывая за мной дверцу. Вылез я с другой дверцы и стою красный от стыда. Ну ведь прикалывается Валерка. Как лоха меня развел. Смотрю а он серьезный такой. - Езжай домой,- говорит,- я здесь ещё побуду. Приехал я в город. Подхожу к подъезду, а возле него Светка стоит, смотрит на меня и смущённо говорит. - Привет Сережа. А я тебя жду. Погуляем? Я чуть на асфальт не сел. Я за ней четыре года бегаю безрезультатно, а тут она сама пришла. Да это фантастика. Неужели это правда, и дверца старого шкафа действительно работает. Вот это да. Мы шли по вечернему городу, и я держал в своей руке теплую Светкину ладонь. Вот оно настоящее счастье. Вот оно..! Хотя... За четыре года, пока я за ней бегал, поостыло моё сердце к Светке. Столько девчонок вокруг красивых. Ну вон хотя бы Наташка из соседнего дома...Вот это да... Как увижу её, аж немею...в истукана деревянного превращаюсь... Но теперь всё будет по другому... Никуда теперь Наташка не денется. Я ведь теперь знаю потайную дверку к сердцам девушек. Надо только с Валеркой договориться...и Светке как-то сказать, что разлюбил. Ну девчонки, берегитесь.

Синего озера хозяйка Я просыпаюсь с первыми лучами солнца, но встать сразу нет сил, я долго лежу, смотрю, как комната наполняется светом. Солнце проходит сквозь цветастый ситец занавесок, как сыворотка сквозь сито, когда творог откидываешь – в комнате одна лишь водянистая муть, а все остальное солнечное: запах реки, радость цветов и листьев, бриллиантовый блеск бесчисленных капель росы – все остается снаружи, не доходит до меня. Я поднимаюсь, ковыляю по крохотной комнатке полусогнутая, пытаюсь размять поясницу. Дом спит, я слышу храп мужчин, да и невестка, Параша, последние пару лет не хуже заливается. Стареет красавица, раздалась сильно, характер у нее испортился, уж как Петеньке нашему с женой повезло, а все Параше не по нраву. Аглая старается-старается, а никак свекрови не угодит. Маленькие спят на чердаке, прямо над моей каморкой, я слышу, как они начинают вертеться на своих лежанках, еще крепко спящие, но уже плывущие к поверхности сна. Свет солнечный ведь первыми будит старых да малых, тянет из сна золотым неводом, зовет: «Открой глаза, посмотри на меня, впусти меня в себя». Старым добавляет: «Сколько уж их осталось-то тебе, этих рассветов, вставай, не пропускай, скоро отоспишься». Малый смеется: «Сколько их у тебя ни будет, а и меня не пропусти, торопись, беги, все впитывай, ничего не отпускай». Я открываю деревянную дверь, стараясь, чтобы не скрипнула, иду мимо кухни, где Параша вчера с вечера ставила сдобное, пряно и широко пахнущее тесто, мимо стола, сколоченного еще моим Семеном, выглаженного до блеска за долгие годы телами всех, кто за ним ел и пил. Бывало, что скудно, одну кашу неделями да щи пустые, а бывало и сытно - с курицей, маслом да салом. От работы мы никогда не бегали, а уж даст ли Бог урожай, на то Его воля – не наша. Старое и потемневшее зеркало отражает меня – тоже старую, потемневшую, с трудом ковыляющую там, где раньше проходила быстро, красиво, заглядывая в блестящее серебро на миг – косу поправить или хитро подмигнуть сама себе. Веселая я была, радостная, очень счастливая почти всегда. В сенях ждет кошка, маленькие подобрали, выкормили, хорошая выросла, ласковая. Работы ей у нас немного – в дому ни мышей, ни крыс никогда не водилось из-за меня. Кошка мяукает приветственно, хвост трубой, но близко не подходит, тоже не любит. Мы ведь с Семеном моим даже коровы не держали, пока Василек не женился и не привел в дом Парашу. Семену когда было заниматься, и так все хозяйство на нем, а от меня вся скотина всегда шарахалась. Зато Параша сразу хлев собрала: свиней, двух телок, овечек с десяток, работящая она была молодуха, а уж красавица – мне молодой ровня. – Не ровня, – говорил Семен, опрокидывая меня на перину и щекоча своими усами, длинными и пушистыми, как у бравого кавалериста, хотя и почти уже седыми. – Не было тебе ровни ни тогда, ни сейчас. Я запрокидывала голову, смеялась, а сама вспоминала, каким его впервые увидела у озера – худеньким и хрупким черноволосым мальчиком с дудочкой. Как полюбила его с первого взгляда, как будто расцвела душа в одно мгновение. Вот еще только что не было ничего, а один взгляд в его лицо – и я совсем иная, и мир иной, и обратно не повернуть. Мой Семен целовал меня, я летела в небесах, счастливая, и все мне казалось, будто я… «…бессмертна, во веки веков», – говорит отец Григорий. Я чуть качаюсь от усталости – давно не была у заутрени, забыла, как ее тяжело выстаивать, да после долгой дороги, да после девяноста семи лет. Церквей много позакрывала советская власть, приходится теперь добираться за тридевять земель. Я давно не была, меня не сильно и тянет, да сегодня Василек настоял, езжай, говорит, мама, постой службу, вот Аглаю с собой возьми и девочек, я телегу заложу. Лошадь была новая, норовистая, Аглая едва справлялась, пока доехали, я видела, у нее уже руки тряслись. А может, тоже чувствовала, что неспроста нас сегодня со двора сбагрили, что затеяли что-то делать без наших лишних глаз. Опасное, наверное. Время сейчас такое – много опасного, чуть не так ступил – и провалишься в беду, как в болото. Девочки сидели, хихикали, им-то, маленьким, что – солома на телеге щекочется, да букашка проползла, да мама сказала, что пряник заветный уже можно разворачивать и ломать. Славные удались маленькие, умные да ловкие, любопытные, резвые, а уж хорошенькие – как с открытки. Аглая-то мне мила, но далеко она не красавица – бесцветная, тонкая, конопатая, да и Петенька, мой внучок любимый, тоже собой нехорош. Степа вот был лицом и статью весь в Семена моего, красавец писаный. Девочкам скучна длинная служба, они толкают друг друга локтями, показывают на попа, на строгие темные лица святых мучеников, на блюдечко с молоком для кошки на полу у амвона. Глядя на них, и я блуждаю мыслями, пока кланяюсь и крещусь, не думая, на каждом «Господи, помилуй». Думаю: "Что же там Василек с Парашей затеяли сегодня, уж не собрались ли зерно прятать от продразверстки, а если собрались, то куда. Опасно, но если Параша решила, то сделает". Четыре раза рожала моя невестка – все мальчиков. Первенец родами умер, второй маленький от скарлатины за ночь сгорел, года два ему было. Параша потом долго не рожала, потемнела вся, красоту растеряла. А потом двоих, одного за другим, Степан да Петя, и все легко, без единого крика, здоровеньких, расцвела краше прежнего, а потом больше и не тяжелела. Вышло ей за страдания такое женское послабление. Аглая вот девочек трудно рожала, мучилась, смерть звала. Разрешилась к утру, а на следующий день война началась. Двое у нас в призывном возрасте были – Степан да Петя. Петя прихрамывал с детства, его не тронули, а Степана сразу забрали, да и убили почти сразу. Вот он прыгает на телегу ехать на станцию, в глазах веселье над страхом плещется, а усы бравые топорщатся, как у Семена моего. А вот уже и похоронку несут, и Параша воет, и Василек темнеет лицом, а я оседаю на кровать, рук поднять не могу, смотрю на липу за окном и не вижу ни липы, ни света белого – только пелену слез. Таким, как я, плакать очень больно – слезы льются горячие, едкие, глаза разъедают, потом долго взгляд не свести. Всего трижды я и плакала за эту свою долгую-долгую жизнь. Раз – после той скарлатины, забравшей внучка моего маленького, имени уже не упомню. Когда Семена моего схоронила, неделю слезы сами текли, все глаза выжгли, почти год потом читать не могла. Парашенька мне читала, хорошо я ее выучила. И вот тогда, в пятнадцатом году, когда Степин полк бросили через заснеженное поле на немецкие пулеметы. Служба кончается, народ начинает расходиться. Аглая подходит ко мне, поддерживает за локоть: – Устали вы, бабушка. Присядьте на лавку тут, отдохните. Маша, Варя, посидите с бабушкой. Я пойду свечки поставлю – маме с папой, дедушке Семену, дяде Степану. Маленькие садятся рядом, крутятся беспокойно, вот уже тянут меня за рукав: – Бабушка, бабушка, а сколько тебе лет? А ты правда Пушкина видела? А правда у него была нянька, а у няньки – ученая белка с хвостом, как у черта? А кто такой был дядя Степан? А еще ты кого видела? А царя? А Ленина? А жирафу? – Отстаньте от бабушки, – говорит Аглая, но улыбается. Любит она сильно маленьких, потакает им, да и Петя их баловать горазд. Светлые они девочки, как удержаться, даже строгая Параша нет-нет да и порадует внучек лакомством или сказкой. – Пора домой возвращаться, – говорит Аглая, а у самой беспокойство в глазах плещется. – Чую беду, бабушка, неспокойно на сердце. Думала – помолюсь, развеется, но не уходит, не отпускает. Она кусает губы, очень бледная, конопушки кажутся темнее, чем обычно. Придерживает маленьких за плечи, сжимает пальцы, никак не справится с волнением. – Лишь бы все обошлось, зачем они все это задумали, господи, с голоду бы чай не померли, да пропади бы оно пропадом это… «…зерно!» – крики и ругань такие громкие, что мы их слышим, еще не доехав до двора. Потом выстрелы – раз, другой, третий. Крик Параши – дикий, нутряной. Кровь стынет в жилах, сердце подступает к горлу. Аглая что-то кричит маленьким, прыгает с телеги, мчится к дому. Я слезаю неловко, трудно, долго, слишком долго. Падаю, с трудом поднимаюсь, ковыляю быстро, как могу, – сквозь боль в коленях, негнущуюся спину, слабость в ногах и страх, черный страх. Звук удара, крик Аглаи. Корявым колобком вкатываюсь в ворота, в свой двор, знакомый до кочки, до листочка. У хлева кучей свалены мешки с зерном – собирались, видно, под соломой прятать. Посреди двора лежит сынок мой Василек с дырой во лбу, возле мертвой руки выпавший топор. Он на спине, совсем седой, совсем уже старый. Рядом еще мертвец, этот лежит лицом вниз, на нем серая рубаха, по спине расплывается бурое пятно. Нет, не Петенька, не может быть Петенька, так почему же Аглая смотрит на него, закусив руку, и глаза у нее черные от страха и горя? – О, вот и бабка Черногорова подоспела!

САШЕНЬКА Близился обед, а Галина даже с утренним чаем не разделалась. Так и сидела за кухонным столом над давно остывшей чашкой. Морщила мясистый нос, щурила подслеповатые глаза. – Люблю, не люблю… Вчера на свидании, вручая ей букет ромашек, Владимир наплёл что-то про красоту в простоте. Да просто денег пожмотил, думалось Галине. Так что дербанить дешёвенький цветок было совсем не жалко. Она рассеянно выщипывала по лепестку, и те оседали на стол у хрустальной вазы. – Не лю… Остался всего один, но она никак не решалась сомкнуть пальцы на без того очевидном ответе. Не то чтобы ей не нравился Владимир. Но и не то чтобы нравился. К цветам она равнодушна, приняла их, только чтобы не обидеть ухажёра. Подруга Валька всё подшучивала: ростом ниже, лысоват, полноват. Так и Галина не топ-модель. Зато интеллигентный, оправдывалась она. «Выйти замуж за принца» в свои за тридцать, как в старой песне, не рассчитывала – не верила в сказки с детства. Она с тоской вздохнула, повертела выщипанную ромашку в руке, и вдруг заметила на стебле крошечную голубоватую сферу. Наверное, чьё-то яйцо, сообразила Галина. Может быть, это будущая прекрасная бабочка. На автомате потянулась за смартфоном, набрала в Ру-гле: «Яйца бабочек на ромашках». Листая бесчисленные ссылки, наткнулась на недавний сюжет местного новостного канала. Эфир шёл в оранжерее. Среди ухоженной до глянца зелени худощавый, несолидно обросший мужчина рассказывал что-то, протягивая узкую ладонь – всю в бабочках. Невзрачные такие, вроде капустниц с местных огородов. Только голубоватые. – Бабочки крайне чувствительны к загрязнению среды, – вкрадчивым голосом объяснял мужчина корреспонденту. – Так, лет пятьдесят назад в японской префектуре Фукусима из-за землетрясения взорвалась атомная электростанция. Спустя всего пару месяцев после трагической аварии в её окрестностях появились голубянки с серьёзными мутациями. Спустя четыре месяца бабочки-мутанты встречались уже в пятидесяти двух процентах случаев вместо двенадцати. – Охо-хо! Галина оторвалась от видео. Уже половина выходного прошла, а она ерундой какой-то мается. Сунула цветок назад в вазу, вскочила из-за стола и спешно засобиралась в магазин – в холодильнике шаром покати. Прежде чем выйти, приоткрыла форточку, осторожно принюхалась. И тут же скривилась, ощутив знакомую вонь. Районный РосВоздух не соврал с предупреждением о выбросах. А погодка за окном – просто загляденье: солнышко греет бока кирпичных пятиэтажек, сыплет расплавленным золотом на пышно цветущие клумбы. Доставку заказать проще, но в такой денёк грех не прогуляться, решила Галина. Она нацепила респиратор и спустилась во двор. Выбросами синоптики корректно называли до слёз удушливый запах, то и дело накрывавший волнами весь город. Про его источник знали все – с завода несло. Того, что построили за лесополосой ещё года три назад. Завод выпускал отменные удобрения, все здешние только ими и пользовались. Ещё бы не так воняло… В городской администрации заверяли, что выбросы не опасны. К тому же, через рекомендованные РосВоздухом респираторы дышать было немного полегче. На обратном пути Галина ощутила, как тошнотворные миазмы сменились ароматами роз, и с облегчением стащила маску с взопревшего лица. «Мы обратились к передовому опыту Петербурга и оборудовали специальную систему дезодорации», – это она ещё в прошлом году в новостях смотрела. А говорят, власти ничего для города не делают. Вот же, заботятся. Вторую часть дня Галина тоже провела дома, возилась с готовкой и уборкой. Потом позвонила Валька, долго расспрашивала про отношения с Владимиром. А следом мама – и всё по кругу: «А сколько он зарабатывает? А какая у него квартира?». И коронное: «Когда внуки?!». Про яйцо Галина вспомнила только на следующий день. Но вместо него на стебле облезлой ромашки сидел крошечный – всего несколько миллиметров – белёсый червячок. Ещё через день листья и лепестки на букете сделались ажурными от множества дырочек, а червячок превратился в толстую гусеничку необыкновенной расцветки: голубую, с фиолетовым затемнением и россыпью белых точек. «Просто космос!», – иронично фыркнула Галина. Цветы погибали под натиском ненасытных челюстей, но её это не беспокоило. А вот за гусеницу почему-то стала переживать. Постоянно поглядывала, как она там. Всего за неделю червячок распух с мизинец. К тому моменту целых листьев на увядшем букете не осталось. Галина аккуратно переселила гусеницу в майонезную баночку, прикрыла крышкой, не забыв наделать отверстий, чтобы не задохнулась. «Чем же тебя кормить?», – задумалась она. Сходила в ближайший парк, надёргала наугад всяких листьев и травы. Гусеница умяла всё. И увеличилась вдвое. Теперь, едва вернувшись с работы, Галина бросала сумочку в угол, скидывала неудобные остроносые туфли и бежала на кухню к банке. Каждый новый миллиметр толщины и длины питомца вызывал в ней странное чувство, нечто вроде эйфории. Как будто этот самый миллиметр был неким личным достижением, очень важным в её жизни. «Галенька, я скучаю по вам! Когда же мы вновь увидимся?», – чуть не ежедневно ныл в Ру-цапе Владимир. Раньше она бы не раздумывая согласилась на встречу. Но теперь находила всё новые предлоги не пойти: то больной скажется, то занятой. Сама себе удивлялась. Но тратить время на его душные беседы и робкие заигрывания окончательно расхотелось. Почему-то возня с гусеницей увлекала гораздо сильнее. В будничной суете пролетела ещё одна неделя, Галина заметила, что космической сосиске стало тесно в банке. Пришлось сменить на литровую из-под огурцов, а ещё недели через две – достать из кладовки трёхлитровую. Траву и листья из парка она таскала уже пакетами. «Странно, разве гусеница не должна окуклиться?», – размышляла Галина, глядя на то, как синяя колбасища с аппетитом догрызает очередную охапку еды. Вечером пятницы Галина вернулась с работы, зашла на кухню, едва волоча сумки с травой для питомца и продуктами для себя. Да так и застыла в дверях. На линолеуме поблёскивали осколки трёхлитровой банки, а рядом белели части разбитого блюда. Того самого, которое только сегодня утром стояло на столе, наполненное румяными яблоками. Огромная сине-голубая туша переползла со стола на подоконник и там доедала герань. Галина опешила, выпустила ношу из вмиг ослабевших рук. Пакеты с шуршанием плюхнулись на пол. Гусеница медленно повернулась, будто бы на звук, сфокусировала на хозяйке шесть малюсеньких чёрных глазок – по три слева и справа от башки, крупной и круглой, покрытой реденькими волосиками. Точно у новорождённого младенца, почему-то подумала Галина. Существо встало столбиком, сложило на груди три пары коротеньких лапок. – Мямя, кюшац! – растопырив жвала, пронзительно проскрипело оно. Галина охнула и чуть не осела рядом с пакетами. Существо же захныкало, требовательно протягивая к ней мясистые отростки-лапки. Опомнившись, Галина подхватила с пола кулёк и сунула его гусенице. Пока питомец жадно хрустел содержимым, прибрала кухню. Ссыпав осколки в мусорное ведро, Галина устало присела на табурет и призадумалась. – Что же мне с тобой делать? – вслух спросила она. Гусеница высунула рожицу из пакета. – Мямя! Галина невольно улыбнулась. Конечно же, она понимала всю абсурдность ситуации. Но как-то приятно, что ли, когда тебя называют мамой, вдруг осознала она. Будто бы это разом оправдывало все вложенные силы и потраченное время, всё то, чем она занималась последние несколько недель. Правда, таким ни перед кем не похвастаешь, загрустила Галина. Мать уж точно не обрадуется «внучку», да и подруга не поймёт. Что уж говорить о Владимире… Он вообще детей недолюбливал. Ещё минут пять Галина смотрела на несуразное создание, потом решилась, и, медленно вытянув руку, коснулась голубоватой шкуры. Так мягко! Будто трогаешь игрушку, набитую синтипухом. – Мямя? – гусеница выгнула пятнистое тельце, протянула лапки навстречу. Галина замешкалась на пару секунд, а потом – была не была – взяла гусеницу. Пухлое и неуклюжее создание и впрямь лежало на руках как младенец. Одна, две, три… Шесть лапок с коготками-крючками насчитала Галина на утопающей в складках шее, и ещё десять мясистых, с чем-то вроде присосок – пониже брюха. Заканчивалась гусеница толстым мохнатым хвостиком. Пожалуй, анатомия слишком непривычная. Но если присмотреться, то даже симпатично, смирилась Галина. – М-м-м-м… – тихонько промычала она колыбельный мотив, покачивая тушу. Через несколько минут гусеница на её руках сладко засопела. Во всяком случае, Галина именно так расценила звуки, вылетавшие из её жвал. «Ой, – спохватилась она. – Ты у меня уже разговариваешь, а я тебе ещё имя не дала». Сперва Галина хотела назвать гусеницу Владимиром, ведь именно поклонник, подобно аисту, преподнёс ей букет с будущим малышом. Они с существом даже внешне были похожи: оба лысоваты, коротконоги… Но подумав, пришла к выводу, что это имя ей никогда не нравилось. К тому же она не могла с уверенностью сказать, мальчик у неё или девочка. Потому решила взять такое, чтоб подошло любому полу. «Будешь Сашенька», – удовлетворённо кивнула она. Не зная, как ей поступить, уложила питомца с собой в кровать. Так и заснула, нежно прижимая к себе. В выходной Галина прочесала объявления на Ру-вито, съездила за подержанной коляской. На обратном пути купила в «Детском мире» подгузники – гусеница постоянно пачкала всё зелёными лужами. Дома она запеленала изгибающееся тело, нарядила в чепец и кое-как упихала в коляску. Гусеница даже согласилась пожевать соску. Галина метнула взгляд в окно – солнечно, зелено, птички поют. И, не долго раздумывая, выволокла коляску на улицу. Выбросов сегодня не обещали, так что можно было не таскаться с респиратором. Галина робко сделала круг по двору. Потом осмелела и дошла до соседнего квартала. На небольшой площади у памятника толпилась кучка активистов, человек семь примерно. Молодёжь с красочным транспарантом: «Мы против вони в Мухейском районе!», выкрикивала лозунги и требовала немедля закрыть вонючий завод. Всё как обычно. Галина свернула в парк. Повсюду пестрели цветы невероятных размеров и расцветок, зелень так и норовила переползти с газонов на тротуары. С тех пор, как растительность в городе стали поливать удобрениями с завода, улицы буквально захлебнулись в ней. Вместе с цветами будто бы подросли и опылявшие их шмели. Вот только Галина никак не могла насладиться окружающей красотой. Жутко боялась, что кто-нибудь из прохожих догадается: в коляске отнюдь не милый младенец. Поднимется крик, на неё будут смотреть как на полоумную. Вместе с тем риск невероятно будоражил и подстёгивал. Круче аттракционов, на которых она каталась в далёком детстве. Но никто из встреченных людей так ничего и не заподозрил. Мужчины и женщины, завидев коляску, одаривали прилежную мамашу взглядами, полными умиления и одобрения. Ловя их на себе, Галина лучезарно улыбалась в ответ, катила коляску всё дальше по дорожке. Эйфорическая лёгкость так и распирала изнутри – вот-вот босоножки оторвутся от асфальта, и она полетит. – Галина? – окликнул её знакомый голос. «Только не это, только не сейчас!», – мысленно взмолилась она. Пересекая сиреневую аллею, её стремительно нагонял Владимир. Он взмок и запыхался, аж лысина заблестела на солнце. Но всё-таки сумел догнать её у центрального фонтана. – Куда же вы так надолго исчезли, душа моя? – запричитал он, но осёкся, приметив коляску. – Вы говорили, у вас нет детей, – обиженно щурясь, выцедил он. – Это подруги! – нашлась Галина. – Попросила присмотреть, пока с мужем в кино пошла… – А-а-а, – посветлел лицом Владимир. – Ах, вы такая отзывчивая, Галина! Меня это всегда в вас восхищало! Комплимент Галину не порадовал, лишь кольнул досадой. Захотелось поскорее отделаться от назойливого ухажёра, но она знала, что будет непросто. Как назло, Сашенька в коляске проснулось и заворочалось. – Кюшац! – просочилось приглушённо из складок одеяльца. – А кто это у нас тут проголодался? Кто тут у нас голодный малыш? Галина брезгливо отвернулась. Сюсюкающий Владимир казался ещё противнее. – Нам пора домой, – заспешила она. Не обращая внимания на её слова, настырный поклонник склонился над коляской, едва не нырнув под откидной капюшон. Остановить его Галина не успела. Взвизгнув, Владимир одёрнул руку. Растерянно оглядел кровоточащий укус и устремил на Галину полный недоумения взгляд. – Что это за… Монстр?! Она вцепилась в ручку коляски, развернулась и опрометью бросилась прочь из парка. – Я был о вас лучшего мнения, Галина! Но эти ваши выходки!.. – верещал вслед Владимир. Не слушая его крики, не поднимая взгляда на прохожих, что с удивлением оборачивались на поднявшийся шум, она бежала мимо лавочек и фонтанчиков, мимо буйствующих городских насаждений, через ворота, через площадь с активистами, домой… Ворвалась в квартиру, дрожащими руками заперла дверь. Прижав к себе тряпичный кулёчек с Сашенькой, долго пыталась успокоиться. – Не слушай этого болвана напыщенного, сам он монстр! – шептала она, глотая слёзы. Сашенька не проявляло никаких признаков обиды. По глазастой рожице невозможно было понять, что оно думает или чувствует. Уже через час существо настойчиво требовало кормёжки. Но тут Галину ожидал сюрприз: заранее припасённую траву Сашенька есть не стало. – Что такое, малышик? – забеспокоилась она. У Сашеньки стресс, сразу поняла Галина. Не надо было бедняжку в парк тащить. «Вот же дура, довела ребёнка!», – укорила она себя. Существо капризничало, голодно хныкало, но ничего из зелени не ело. Галина сдалась и решила хотя бы поужинать сама. Достала из холодильника гуляш и тут же заметила на себе заинтересованный взгляд шести глаз. – Хочешь? – спросила она. – Ку… – заскрипело в ответ создание. – Это? – Галина поднесла к мордочке мясистый кусочек. – Шац! – Сашенька, рванув вперед, сомкнуло жвала на ломтике, и тут же жадно его заглотило. Подкармливая существо сырым гуляшом, Галина размышляла о причинах резкой перемены его вкусовых пристрастий. Видать, распробовало Сашенька Владимира, понравилось. Вот только нормально ли, не вредно? Вымыв руки, она долго копалась в смартфоне, пока не вычитала: даже травоядным насекомым для хорошего роста иногда нужен белок. На том и успокоилась. Кормить Сашеньку мясом оказалось накладнее, но что поделать. Теперь после работы Галина шла в мясную лавку, выбирала там куски посвежее, и дома, мелко порезав, скармливала Сашеньке. Самой пришлось перейти на салаты, чтобы не разориться. И всё ждала, когда же окуклится… Но Сашенька не куклилось, только увеличивалось в размерах. До тех пор, пока это не стало настоящей проблемой. Как-то Галина шла домой позже обычного. Неладное почувствовала, едва свернув на свою улицу. Мамаши в панике метались по двору, таща за руку детей, молодёжь задирала головы, целя камеры смартфонов на стену. В собравшейся у её дома толпе мельтешила синяя униформа Шерифа. Так на районе называли местного участкового Егорыча. Галина подошла ближе и тоже взглянула вверх. Там, где только сегодня утром было окно её кухни, зияла дыра. От неё за угол здания тянулся зеленовато-голубой след. – Сашенька! – не сдержалась Галина. На полном ходу она врезалась в толпу зевак, преграждавших путь к подъезду. – Да дайте уже пройти! – психовала она, распихивая людей локтями. – Эй, Галюня! – окликнул Шериф. – А не твоя часом квартирка-то? – Моя, – остановилась Галина. Протирая платком скверно бритые, вспотевшие щёки, Егорыч протолкался к ней. Галина не представляла себе, как будет рассказывать про Сашеньку. К счастью, Шериф не дал и слова сказать, всё объяснил сам. По его версии, в квартиру пытались вломиться воры, но их постигла неудача. Галина безропотно согласилась на такой вариант. Горожане во дворе постепенно разошлись по делам. Шериф закончил осмотр квартиры, заполнил бумажки, отпустил свидетелей. – Тьху, никогда не уйду на пенсию с такими пирогами, – досадливо чертыхнулся он. И тоже ушёл, вслед за понятыми. Галина позвонила в оконную службу, заказала новое стекло. Дыру на время завесила простынкой. И только после всего этого позволила себе впасть в отчаяние. «Где теперь искать Сашеньку?», – схватилась она за голову. На следующий же день взяла на работе отгул под предлогом недомогания. А сама вскочила ни свет, ни заря, и бросилась прочёсывать дворы. В любой другой ситуации расспросила бы соседей, не видел ли кто беглеца, но тут пришлось рассчитывать только на себя. В одном из переулков наткнулась на Егорыча. – Тоже ищешь кого? – хмыкнул он. – Стекольщиков жду, – соврала Галина. – Утром звонили, приехать смогут только после обеда. Решила пока погулять, всё равно отгул взяла на работе. Егорыч понимающе покивал головой. – А что, пропал кто-то? – осторожно добавила она. – Да, кошак у соседки. Всю плешь мне проела, старая: «Егорыч, помоги найти Масеньку, у тебя же связи», – передразнил Шериф. – Вот не было печали, то воров ищи, то кошек... Галина сочувственно поохала и поспешила дальше. Но Сашеньку так и не нашла, даже следов, тех самых, зелёных и склизких. Да как можно потерять в городе такую громадину? Ведь, судя по разбитому окну, Сашенька уже достигло метров двух-трёх в длину, не меньше. Она вернулась домой под вечер, уставшая, голодная и расстроенная. Всю следующую неделю кошки и собаки пропадали в их районе регулярно. С каждым таким случаем, что рассказывал Галине Егорыч, у неё крепло чувство, что она знает причину массовых пропаж. От таких раздумий становилось жутковато, но изменить что-либо она была не в силах. Хорошо хоть Владимир прекратил названивать, капать на мозги своими любовными излияниями. Вскоре Галина узнала настоящую причину молчания поклонника. Она возвращалась с работы, когда у самого дома её перехватил Егорыч. Страж порядка снял осточертевший респиратор, отдышался. Сказал, что хочет задать пару вопросов. Начал как-то издалека, и по его непривычно сдержанному тону Галина сразу заподозрила неладное. – Не подумай, что есть какие-то серьёзные подозрения, – будто бы оправдывался он. – Но мне сообщили, что вы знали друг друга. И Егорыч протянул Галине фото Владимира. – Знали, – кивнула она, но тут же насторожилась. – А почему в прошедшем времени? Шериф устало выдохнул, почесал затылок и выложил, как есть. Владимира нашли в подворотне недалеко от дома, где он проживал с матерью. Точнее, нашли изрядно объеденные останки: одни кости, да обрывки одежды. Родственница пострадавшего и опознала. Как увидала туфли, так за сердце схватилась – сама их сыночке дарила, ещё на школьный выпускной. «Так у него и квартиры-то собственной нет, – поникла Галина. – То-то в гости не звал, а моей так настойчиво интересовался». Но тут же одёрнула себя: о покойных или хорошо, или никак. Егорыч ушёл, оставив Галину наедине с невесёлыми думами. От постоянного беспокойства ей не спалось ночами, и днём она ходила точно варёная. В офисе на рассеянную сотрудницу осуждающе косился шеф, просил быть повнимательнее. Валька сочувствовала подруге, думала, что она переживает из-за безвременно почившего любовника. На выходных даже поволокла её в кафе, заедать горюшко-горькое чем-нибудь сладким. – Да ты не отчаивайся, не велика потеря, – говорила она, жеманно поджимая гилауроновые губы. – Мужики все поголовно мудачьё. Взять хотя бы моего последнего… Галина слушала, рассеяно жуя огромный шоколадный пончик. Ну, сейчас начнутся обалденные истории про Валькиных мужиков, загрустила она. Нет уж, увольте. – Ты не в курсе случайно, за что Егорыча Шерифом прозвали? – перевела она тему. – А, так это не секрет, все знают, – пожала плечами подруга. – Из-за пончиков. Он их как-то на спор три коробки за раз смолотил. Блевал потом так, что до сих пор от одного их вида и запаха передёргивает. Едва не поперхнувшись, Галина с трудом проглотила откушенный кусок. – Вот как… Остатки сдобы она отодвинула подальше – от рассказов подруги мигом улетучился аппетит. – Так что ты давай, отвлекись на что-нибудь, и всё забудется, – вернулась Валька к обсуждению Владимира. – Кстати, видела утренние новости? Про чертовщину в лесополосе у завода? Галина напряглась: вариантов чертовщины на ум приходило немного. Валька потыкала в айфоне едко-красным маникюром, пихнула экран ей в лицо. Корреспондентка местного канала стояла спиной к рощице на редкость мощных берёз, где меж стволов повисло нечто. Иссиня-чёрный продолговатый объект около трех-четырёх метров в длину своим округлым концом терялся в трепещущих на ветру кронах, а острым завис метрах в двух-трех над травой. В середине просматривались крупные поперечные сегменты, как бы заходящие один на другой, а ближе к верхушке внахлест тянулся жилкованый шлейф. Галина вмиг угадала, что это за штуковина. – Ой, у меня же сегодня дела важные! – вдруг засобиралась она. Не обращая внимания на возмущенное лицо подруги, подхватила сумочку и собралась на выход. – Так давай я подвезу, – предложила Валька. – Мне тут в пригороде со знакомым увидеться нужно. Оказалось, что на встречу подруга едет как раз к месту странной находки. Галина призналась, что спешит туда же. На Валькиной ядерно-красной Киа Рио они долетели минут за пятнадцать – сев на автобус, Галина потратила бы на дорогу часа полтора. Остановились на обочине, о парковках в этой лесной чащобе можно было не мечтать. Сбоку маячила автобусная остановка, от неё сквозь заросли вилась тропа, единственный путь к заводу. Так туда добирались рабочие, что жили в городе. За знаком до сих пор припаркован фургон местного телеканала, заметила Галина. Рядом – полицейская машина Егорыча и даже несколько велосипедов. Непримечательная локация быстро набрала популярность. Если в городе клумбы и газоны разрослись не хуже тропиков, то за городом природа и вовсе сходила с ума. Пожалуй, это лето можно было назвать самым зелёным и цветущим за все последние годы. Галина оглядела сплошную стену растительности и зашагала по вытоптанной траве в самую чащу. Валька на своих шпильках плелась следом, каждые полминуты разражаясь ругательствами. Минут через семь они были на месте. У берёзовой рощи, той самой, где висел аномальный объект, Галина сразу приметила длинноволосого мужчину из выпуска новостей. Сотруднику оранжереи противостояла группа молодёжи с транспарантами в руках, пёструю компанию возглавляла девушка с кислотно-зелёными волосами. Эко-активисты с площади, узнала она. И сюда уже добрались. Протестующие наседали на единственного оппонента, требуя прекратить работу завода и призвать к ответственности всех, кто допустил надругательство над природой. Мужчина робко отбивался, настаивая на предварительном изучении находки. Поодаль мялся Шериф: он озадаченно мусолил былинку в пожелтевших зубах, наблюдая за этой перепалкой. – Ты чего здесь, Галюня? – удивился Егорыч, завидев её. – Нельзя сюда, я эту зону закрывать буду как опасную. До выяснения обстоятельств. Галина заверила, что надолго не задержится, ей бы только посмотреть. Шериф махнул рукой и пошёл разгонять активистов. Молодёжь мгновенно переключилась на спор с правоохранителем. Воспользовавшись моментом, мужчина из оранжереи незаметно ретировался из рощи. Тем временем Галину догнала Валька. – Арнольд Германович, дорогой! – размахивая наманикюренной пятернёй, завопила она. Мужчина обернулся на голос, подошел ближе. Валька моментально повисла на его вешалко-подобной фигуре, одарив поцелуем в заросшую щёку. Тот попытался сохранить достойный вид, но подавить смущённую улыбку ему не удалось. Галина тотчас догадалась, какого рода знакомым он приходится подруге. – Арнольд Германович, – представила Валька своего очередного любовника, – Он энтомолог. – Это я нашёл куколку, – объяснил мужчина. – Приехал собрать материал для домашней коллекции, и наткнулся… – А я вас в новостях видела, – робко улыбнулась Галина. «Опять Валька самого нормального мужика отхватила, – с досадой думала она. – Через месяц же бросит, скажет, что очередной мудак. Не повезло бедолаге…» – Товарищ энтомолух, – вмешался в их беседу внезапно вернувшийся Шериф. – Так и что вы скажете на это безобразие? – Не представляю, как такое комментировать, – замялся Арнольд Германович. – Во всяком случае, никогда не видел ничего подобного. Даже в научных работах, не говоря уже про личный опыт. Здесь нужно собирать экспертов широкого профиля… – Ладно, я понял, – отмахнулся Шериф. – Ну, хотя бы примерно: что это за хрень? – Очевидно же, это куколка, – развёл руками Арнольд Германович. – Только из куколки таких размеров выйти может разве что кайдзю… Шериф вскинул взгляд к небу, ругнулся полушёпотом. – Вы, учёные, там со своей латынью совсем родную речь забыли? По-русски говорите же, ну! – Это японский, – обиделся энтомолог. – Кинематографический монстр гигантских размеров. Та же Мотра, например… – Сашенька не монстр! – не сдержалась Галина. Зря, тут же осознала она. Все трое одновременно уставились на притихшую Галину. – Галя, скажи мне честно, ты что-то знаешь? – нахмурился Шериф. Она подхватила Егорыча под локоть и утащила в сторону. Попыталась всё объяснить: про цветы, про гусеницу, про Владимира. Но чем больше Шериф её слушал, тем выше по лбу ползли его брови. – Галя, – не выдержал он. – У нас в лесу неизвестный объект, который может представлять угрозу для населения. Что ты мне тут паришь?! – Крак! Отчётливый громогласный звук оборвал их диалог. И гомон активистов, и рассуждения Арнольда Германовича, что-то объяснявшего Вальке. Казалось, даже птицы в соседней роще притихли. – Кажется, оно… – нарушил тишину энтомолог. Ситуация уже не нуждалась в его объяснениях. Кокон лопнул. Из трещины показалась когтистая искривлённая лапка, потом ещё одна. Следом вылезла огромная мохнатая башка с чёрными полусферами-глазами, занимавшими её практически на треть. Помогая себе конечностями, существо расширяло трещину, стремясь наружу. – Так! Все отошли от объекта! – заорал Шериф. Создание стряхнуло остатки скорлупы и повисло на согнувшейся дугой ветке. Там оно недвижно замерло, только два комканных выроста на спине подрагивали, медленно распрямляясь. – Арнольд Германович, а бабочки же питаются нектаром, правильно? – с надеждой шепнула Галина. Тот вздрогнул, будто стряхнув с себя оцепенение, и утвердительно кивнул. – Конечно. Только откуда в наших краях цветы таких размеров? Тем временем в себя пришли активисты. Они сбились в плотную кучку и снова загалдели, воинственно размахивая транспарантами. – Закрыть вонючий завод, рождающий мутантов! – выкрикнула зеленоволосая девушка. В берёзовую рощу полетела бутылка, глухо стукнулась в бурый, мерно вздымающийся бок. Монстр медленно повернул голову, выпучив глазища на враз притихших ребят. – Блямс! Туша грузно свалилась на примятую траву, отряхнулась, встав на все шесть лап. Растолкав буйно цветущие кусты, точно какие-нибудь тщедушные былинки, создание вылезло на поляну. – Кю-у-ша-а-ац! – гулко разнеслось над лесополосой. – Японский городовой, вот это хреновина! – задрав голову, присвистнул Егорыч. – Ну-ка, разошлись все, я кому сказал! Он замахал руками, подгоняя людей. Активистов больше уговаривать не пришлось, они сами кинулись врассыпную, побросав картонки с лозунгами. Валька охнула, мигом скинула туфли, и, подхватив их в руки, засеменила к трассе. Только Галина, не обращая внимания на спасающихся бегством людей, двинулась навстречу гигантской бабочке. – Сашенька, – позвала она. Существо на миг застыло, а, заметив её, сменило направление. Расстояние между ними стремительно сокращалось. – Галя, куда? – заорал вслед Егорыч. Но остановил Галину не он. Крепкая рука ухватила её за плечо и резко одёрнула назад. – Галька, ты что, долбанулась? – зашипела на ухо подруга. – Чего творишь, жить расхотелось?! Не обращая внимания на сопротивление, Валька настойчиво потащила её назад. – Да ничего не будет! – сопротивлялась Галина. – Бабочки же едят нектар, что оно может сделать? Гигантская тень загородила небо и солнце над ними. В Галину с размаху врезалось что-то большое, мягкое. Не удержавшись на ногах, она откатилась в кусты. Но перед этим успела увидеть хоботок, а точнее – хоботище Сашеньки, что вошёл аккурат в правую глазницу Вальки. – Сашенька, не смей! – завопила Галина. Жертва булькнуть не успела, как бабочка высосала её досуха, отбросив прочь пустую оболочку. – Кушац! – требовательно бухнуло существо. Не наелось, поняла Галина. Сейчас и её стрескает. Она вся подобралась, сжалась в комочек, ожидая худшего. Где-то рядом зашуршала трава под тяжкой поступью здоровенных лапищ. Кровь в висках отстукивала секунду за секундой, но вокруг вроде бы ничего не происходило. Галина робко приподняла голову. Крылья гиганта над нею колыхнулись, подняв настоящий шторм. Вскрикнул Арнольд Германович – Галина успела заметить мелькнувшие стоптанные ботинки, прежде чем её отбросило в траву шквалом ветра. Она зажмурилась, закрывая голову руками. А когда открыла глаза… – Красота! В воздухе над лесом, точно радужная пыльца, кружили-переливались пушистые чешуйки. Они плавно оседали на крупные листья и неестественно высокую траву, покрывая их искристым ковром. Даже распростёртая в дурацкой позе Валька под ними смотрелась приятнее, несмотря на дыру в голове. Галина поднялась на ноги и, пошатываясь, добрела до ближайшей опушки. Мощные деревья и непролазные кусты здесь редели, постепенно уступая место обширному цветущему полю. Посреди него стоял злополучный завод – тот самый, где производили зловонные токсичные удобрения. С опушки леса открывался хороший обзор на лазурное небо. Галина заметила, что из заводских труб больше не валит столб чёрного дыма, который раньше был заметен даже из города. Теперь их, как и бетонные стены, и забор вокруг завода, опутывали толстые, обсыпанные соцветиями лианы. А ведь уже больше недели не было выбросов, вдруг вспомнила она. В очистившемся небе парило Сашенька, унося несчастного энтомолога. Бабочка взлетела высоко-высоко, и на большом расстоянии уже не казалась огромной. От её порхающего в вышине силуэта отделилась точка и устремилась вниз. Наверное, Арнольд Германович полетел, подумала Галина, наблюдая, как точка приземляется где-то на горизонте. Вдруг из-за этого самого горизонта поднялось ещё одно светлое пятно и полетело к Сашеньке. Галина заворожённо наблюдала танец двух бабочек-гигантов. Брачный танец, поняла вдруг она. – Выросло моё Сашенька, – прошептала Галина, и потянулась пальцами к лицу, туда, где жгло веко под горячей солёной каплей. – Как быстро… – Мда-а-а… Галина вздрогнула, услышав голос за спиной, но обернувшись, успокоилась. Её нагнал чудом выживший в этой переделке Шериф. Он поравнялся, и, запрокинув голову, тоже уставился в небо. – Вот и всё, – задумчиво произнёс он. – Елда настала человечеству. Из стен мёртвого завода одна за другой ввысь поднимались десятки огромных плотоядных бабочек-мутантов. Автор: Evil Supreme #МистическиеИстории

ТРАВЛЯ — Степанчук повесилась! — кричит Костя Карягин, залетая в кабинет физики на перемене. Весь класс тут же притихает, с недоумением глядя на его раскрасневшееся от бега лицо. В тишине проходит несколько секунд, а потом поднимается шум. Одни взволнованно кудахчут, другие снисходительно посмеиваются, третьи стучат пальцами по экранам мобильников, выцеживая у знакомых подробности: «на ремне от своей сумки!», «ее дворник нашел!», «не оставила записки!», «в заброшенном бараке!». Серега Сеньков щурится на всех исподлобья, подперев подбородок кулаком. Олеся Степанчук перешла к ним из другой школы еще в седьмом классе. Тощая, невысокая, с вечно грязными сальными волосенками, собранными в крысиный хвостик на затылке. На лице ни единого живого места — сплошь угри. От нее вечно несло кислой капустой, а на футболке подмышками темнели влажные пятна. Никто не любил Олесю Степанчук.

АМУЛЕТ ЗАРИНЫ (2) Я прошел по бараньим тропам несколько километров, не спускаясь вниз, но и не выпуская из вида дорогу внизу ущелья. Время от времени по ней проползали автомобили, поднимая целые столбы пыли. Среди машин было немало таких же точно УАЗов как у Каншао, видимо очень популярный автомобиль на местных горных дорогах, и при виде их, я каждый раз садился, прижимаясь пониже к земле, и пережидал. Других машин я не боялся, но старался не попадаться на глаза и им. Я больше не доверял, ни одному жителю Кабардино-Балкарии. Неизвестно, чем может закончиться еще одна встреча. Жаркое, осеннее солнце Кавказа, вышло из зенита, и потихоньку стало клониться в сторону заката. Наверное, по ночам в горах уже холодно. Плохо, если ночь застанет меня здесь, без вещей, нужно успеть выбраться до водопадов засветло. Там, когда мы проезжали, все свободные места были заставлены припаркованными автомобилями. Оставался только узкий проезд, через который мы двигались очень медленно, так как там кругом ходили люди. Кто-то останавливался прямо посреди дороги, сделать фото водопадов, кто-то рассматривал товары на прилавках местных торговцев, также примыкающих к самой дороге. Медленно двигаясь вдоль ряда автомобилей, я разглядывал их номера. Больше всего было московского региона. Меня это удивило, и потому, я это запомнил очень хорошо. Я доберусь до водопадов и попрошу кого-то из туристов, едущих в Нальчик, довезти меня до города. Что я буду делать в городе до отлета, я пока не знал. Я приехал с Каншао сюда в горы в четверг. Уже вечером. Сейчас, скорее всего, пятница, хотя я не могу сказать наверняка, сколько времени пробыл в том наркотическом состоянии, в котором я очнулся. Значит у меня впереди еще три ночи и два дня. Я не очень голоден, но это может быть от стресса и переутомления. А не от того, что прошли всего сутки. Сейчас вполне может быть и суббота. Что я буду делать в городе, я не знал, и думать об этом сейчас совсем не хотелось. Самое главное, добраться до этого города. А там уж как-нибудь решится и все остальное. Я посмотрел на солнце, прищурив глаза и приложив ладонь козырьком ко лбу. Уже не так высоко. Сложно сказать наверняка, но кажется, у меня в запасе осталось всего часа три-четыре до темноты. Туристы разъедутся вечером, вряд ли кто-то останется смотреть на водопады ночью. Мне нужно торопиться, а я даже не представляю, сколько мне еще до них идти. Точно помню, что это был проезд между двух отвесных высоких скал. Вздымающихся метров на триста с обеих сторон дороги. А сейчас я вижу вокруг только горы, покрытые зелеными лугами. На мгновение испугавшись, я тут же сумел взять себя в руки. Вон же внизу дорога, мы точно приехали по ней. Она тут одна, не считая узких съездов, попадающихся время от времени с разных сторон. Она все также пылит и вьется змеей то по одному склону ущелья, то перебравшись мостиком через реку, по-другому. Она привела меня сюда, она же и выведет. Нужно только не терять ее из виду. И я продолжал идти, петляя по тропкам, проложенным то ли людьми, то ли животными, спускаясь понемногу ниже, к реке. Скоро я увидел, как с обеих сторон ущелья, протянувшиеся серые скалы сходятся все ближе. Я на верном пути. Там, где они сойдутся вместе и текут водопады. Рельеф стал круто меняться, и больше не было возможности идти поверху, склоны становились слишком крутыми. Мне пришлось спускаться на дорогу. Петляя змейкой между густыми кустарниками и низкорослыми деревцами, часто соскальзывая на неустойчивой почве и мелких камешках, я спускался все ниже, и шум реки становился все громче. Наконец, добравшись до дороги, я ступил на нее. Итак, дело почти сделано, мне остается только пройти по ней еще немного. Судя по тому, как все больше смыкаются скалы, если смотреть прямо, то самое узкое место уже недалеко. Время в запасе еще есть, до темноты никак не меньше двух часов. Чувствуя безмерную усталость, но, в то же время, безмерное облегчение, я, уверенный, что все опасности остались позади, пошел по дороге. Всего пару десятков метров тянулась дорога прямо потом и круто поворачивала вправо, огибая гигантский камень и скрываясь за ним. Валун, высотой не меньше десяти метров, стоял вертикально. Видимо когда-то, очень давно, он свалился сверху, со скал, и остановился прямо на дороге, воткнувшись в землю. А за прошедшее время, еще и крепко в нее врос. Никто не стал пытаться убрать этот камень с дороги. Гравийка просто огибала его слева. Я уже приближался к нему, когда сквозь шум речки, расслышал где-то позади далекий шум мотора. Резко оглянувшись, я стал смотреть назад, на дорогу. Пыль поднималась еще далековато, в том месте, где крутой подъем заворачивал вправо и хорошо был виден отсюда. Вот, из-за рельефа, вынырнул источник поднимающейся пыли. С огромным облегчением я явственно разглядел небольшую белую машину - это не Каншао. Предстоящая встреча все равно беспокоила меня. Мне не хотелось встречаться ни с кем из местных жителей, я уже оценил здешнее гостеприимство. Наверное, я слишком перегибаю палку, не могут все люди быть плохими, а все эти места состоять из одних Каншао. Но я никак не мог отделаться от ощущения, что увидев, что я здесь один, меня снова могут ударить по голове и отвезти куда-то. Я хотел сойти с дороги и пересидеть, пока машина проедет мимо, но, в последний момент передумал. Меня взяла злость. Видимо, сказалось нервное переутомление и усталость. Которой я сам, до сих пор переполненный адреналином, не чувствовал. Плевать на них на всех! Мне нужно добраться как можно скорее до водопадов, а прячась от каждой машины, мне вряд ли удастся попасть туда скоро. И теперь я готов, меня не застать врасплох. А если еще кто-то захочет на меня напасть и запихнуть в машину силой, я за себя не отвечаю! Подниму с обочины камень побольше и разобью голову тому, кто решит на меня напасть! Я развернулся и пошел дальше. Камень еще немного приблизился, когда сзади, быстро приближаясь, послышался шум едущего автомобиля. Я шел вперед, не оглядываясь, и прислушивался. Хруст камешков, стуки и звон металла в подвеске и тарахтящий выхлоп становились все ближе. Подъехав совсем близко, автомобиль начал замедляться. Я напрягся и подобрался, надеясь, что дело ограничится предложением подвезти и расспросами, откуда я тут взялся. Медленно обогнав меня по противоположной стороне дороги, автомобиль, которым оказалась старенькая «Нива», остановился на обочине. Я, нахмурившись и не поворачивая головы, продолжал молча идти вперед, стараясь краем глаза наблюдать за машиной. Поравнявшись с ней, я вздрогнул и резко остановился. Звонкий девичий голос, который я никак не ожидал здесь услышать, вдруг окрикнул меня. - И зачем бы мне хотеть стукнуть тебя по голове и запихнуть в машину? Вы, москвичи, наверное, думаете, что у нас здесь с мужиками совсем плохо?? – И голос звонко и весело рассмеялся. Оцепенев от того, что только что услышал ответ на свои мысли, я остановился и развернулся. В машине, за рулем, сидела молодая девушка и приветливо смотрела на меня через опущенное пассажирское окно. - Здравствуйте. – Пробормотал я, глядя на нее с недоумением. Она была в машине одна. Сквозь запыленные, но все еще прозрачные задние окна было видно, что все заднее сидение и багажник завалены какими-то большими тюками. Она отстегнула ремень и, открыв водительскую дверь, вылезла из машины. Не обходя ее, облокотилась на капот и, задумчиво оглядев меня с головы до ног, вдруг нахмурилась. - Беда какая-то? – Голос ее, только что звонкий и веселый, теперь стал глухим и тревожным. - Да так, небольшие трудности. – Ответил я. Мне совсем не хотелось обсуждать с посторонними последние события. И я начинал беспокоиться из-за задержки. Вместо ответа она вдруг просто и уверенно подошла ко мне, протянула руку и дотронулась до моего виска. От неожиданности я едва не отклонился, но остался стоять неподвижно. Дотронувшись, она закрыла глаза, а ее прохладные пальцы подействовали на меня как успокоительное. Вдруг стало легче и спокойнее, как будто я вдруг оказался дома и все осталось позади. Но это длилось всего мгновение, она распахнула свои темные глаза и убрала пальцы от моего виска. - Он здесь, за этим камнем, поджидает тебя. Надо срочно бежать, прыгай в машину! – И она бросилась к водительской дверце. А я остался стоять на месте. - Чего ты ждешь? Ты уже почти попался! Быстрее! Я продолжал стоять неподвижно, не понимая ее странного поведения. Кто меня ждет за камнем? Она о Каншао? Но откуда она может о нем знать? Так, а откуда она знала, о чем я думаю, когда проезжала мимо? Мотор «Нивы» завелся, и машина с пробуксовкой тронулась с места. Вывернув руль и выбрасывая щебень из-под колес, она развернула машину, заехав на обе обочины и снова оказавшись на дороге. Резко затормозив, она также, через опущенное пассажирское окно, вопросительно посмотрела на меня. Не снимая рук с руля и, как бы, спрашивая в последний раз. В этот момент сзади раздался рёв, и, обернувшись, я увидел, как из-за камня выскакивает знакомый УАЗ Каншао. Больше не раздумывая, я рванул ручку, и завалился на сидение. Машина тронулась, едва я оторвал ноги от земли, и дернувшейся дверцей мне чувствительно прищемило ступню. Не обращая на это внимания, я вытащил ногу и захлопнул дверцу. Как раз вовремя. Более мощный УАЗ уже поравнялся с нами, и резко вильнув в нашу сторону, чуть не ударил нас боком, прижимая к обочине. Девушка ушла от столкновения заехав на обочину и вильнув от корявой и многоствольной березы, мы продрались через кусты облепихи, сильно ударились дном о камень, невидимый в густой траве и снова очутились на дороге. УАЗ остался позади. Видимо думая, что мы остановимся, съехав с дороги, он сам остановился у обочины. Теперь же он снова бросился за нами в погоню. Наш двигатель ревел так, что казалось, вот-вот он откажет или просто взорвется. Подпрыгивая на кочках машина неслась все быстрее, сзади поднималась столбом пыль, в которой пропал УАЗ. - Он если слишком близко, то ничего не видит. Будет держаться позади. Если успеем подняться к старому храму, то уйдем. Туда он не сунется. – Перекрикивая мотор и шум дороги, прокричала удивительная девушка. Вдруг, на всей скорости она свернула с дороги на примыкающую колею, поднимающуюся круто в гору. Двигатель жалобно застонал и машина стала замедляться. Здесь нас было не объехать, ширины колеи едва хватало на одну нашу «Ниву». С натугой поднимаясь все выше и все замедляясь, мы вдруг выехали на ровную поляну. Посреди этой поляны стояли руины старинного храма, с острыми гранеными куполами, сложенными из камня и высокими, длинными арочными проемами окон. Машина плавно остановилась, натужно гудя вентиляторами охлаждения, и заглохла. - Меня Зарина зовут. - Повернувшись ко мне, сказала девушка. - А я Лей… Игорь. - Лейтенант круче, можно я буду звать тебя так? - Можно. – Глухо сказал я. Не понимая, откуда ей все известно. - Здесь мы в безопасности, эти нелюди не выносят храмов и никогда не подойдут и близко. - Ты знаешь Каншао? - Какой он Каншао? Не называй его человеческим именем, эту нечисть. - Он говорил, что они из старинного рода уденетов, — Я сам удивился, что вспомнил это слово, — и живут отдельно от других людей. Сами по себе. Предки ушли из селений, чтобы не подчиняться каким то богатым… типо князьям. - Я даже слово такое первый раз слышу. – Она усмехнулась. – Не бывает никаких уденетов. А живут они отдельно от людей, потому что они нечисть. И тебе просто невероятно повезло побывать в их логове и выбраться оттуда живым. Очнулся бы ты ночью, когда они в полной силе, ты бы и пикнуть не успел, не то, что уйти от них. На вот, возьми. Она засунула руку за ворот футболки и вытащила какой-то амулет, висящий на цепочке. Сняла ее через голову и протянула мне... *** - Возьми и одень на шею. – Зарина протягивала мне свой амулет. – Иначе ночью сам к ним пойдешь, как позовут. Я протянул руку и взял его. Мы продолжали сидеть в салоне ее старенькой «Нивы», разрушенный храм возвышался перед нами, а вокруг стояла тишина. Пыль, поднятая нами позади на дороге, уже улеглась. В зеркало заднего вида был виден фрагмент дороги, уходящей резко вниз. Он был пуст, Каншао и правда, не поехал за нами к храму. Сжав амулет в руке, я сидел, и пытался собраться с мыслями. Где я оказался и что здесь вообще происходит в этих горах? Я, как будто в другом мире, где есть место таким вещам, о которых я раньше читал только в мистических рассказах. Зарина читает мои мысли и видит то, что происходит на расстоянии. А эти двое, Каншао и старая ведьма, они то кто такие? - У нас их называют просто нечистью. – Снова на мои мысли ответила Зарина. – Они те, кто используют свою силу в злых и плохих целях. - А ты то кто? Почему ты знаешь, о чем я думаю? - Я это непроизвольно… - Она, казалась, немного смущенной. – Я не пытаюсь влезть тебе в голову, если ты об этом. Я просто чувствую. Знаю. Ты думаешь, как будто говоришь со мной. - Расскажи мне, что вообще здесь у вас происходит. Где я оказался? - Ничего тут у нас особенного не происходит. Ты не оказался в каком-то особом месте, как тебе сейчас кажется. Тут также, как и везде, живут люди. Просто тебе «посчастливилось» встретиться с нечистью. Ну и со мной тоже… Но я не из них! Я просто вижу и слышу больше других людей. И я хочу тебе только помочь! - А этим от меня что нужно? - Убить тебя, совершив свой сатанинский ритуал. Забрать твои силы. Так они живут и не умирают, эти выродки. - Но ты ничего не бойся! – Поспешно добавила она. – Я тебя не брошу и с тобой ничего плохого не случится! - Я не боюсь. Но я вообще ничего не понимаю. Подожди. Давай по порядку. Эти двое, Каншао и вторая, та старая ведьма в доме, они что, нечисть? - Ну, я не знаю, как сказать еще понятнее. Они не люди, или не совсем люди. Давай так: ты расскажи мне подробно, как ты тут оказался. Не тут в горах, это я видела, ты ехал с этим нелюдем, думая, что он твой друг. А здесь в Кабардино-Балкарии. Почему ты здесь один и как так получилось, что подружился с ним. А я тебе все объясню по ходу. Я видела, что вы были в городе, потом ехали в горы в его логово. А там ты чудом и каким-то непонятным везением, смог очнуться и сбежать. - Я приехал в Нальчик вчера. В гости. Но так получилось, что те, кто меня приглашал в гости, оказались заняты. И я остался в городе один. А обратно мне лететь только через три дня, в понедельник. Я сидел в кафе в своей гостинице и думал о том, как мне занять эти три дня. Не сидеть же просто в номере, раз прилетел. Ну и тут он подошел ко мне. А! Нет, погоди! Я видел его раньше, он прошел мимо окна и посмотрел на меня. Выглядел он очень заметно, в плаще и шляпе. Старомодно так, сразу бросалось в глаза. Он посмотрел на меня, я на него. А потом, позже, он подошел ко мне уже в кафе и предложил поехать к нему домой. Оказалось, он сидел за соседним столиком. Раз ты тут один, в Кабардино-Балкарии и ищешь досуга и интересного времяпровождения, поехали, говорит, ко мне. Пригласил в гости, в общем… - Сейчас, рассказывая Зарине, как все было, я сам удивлялся тому, насколько все это выглядело глупо. - Сказал, у него дом в горах, погощу у него. Покажет мне заповедные места, достопримечательности всякие. А в понедельник отвезет меня в аэропорт к моему рейсу. Мне было совершенно нечем заняться, и я, видимо, слишком доверчив... Я согласился, и мы поехали. - Извини, что перебиваю. Но, кажется, ты думаешь, что это все было вчера и сегодня пятница? Нет, сегодня воскресение. - Воскресение?! Я что проспал у них больше двух суток?! - Получается, да. Раз ты приехал с ним в четверг. - Так мне улетать уже завтра? Мне нужно как можно скорее добраться до города! - Во сколько вылет? - К вечеру, в 17:00 - Успеем. Я тебя отвезу в аэропорт. Выедем отсюда утром, после рассвета. Ночью нам с ним не справится, лучше и не пытаться. А он может быть и не один. Лучше нам пересидеть. - Где пересидеть? - Здесь, у храма. Я замолчал и снова нащупал плотный четырехугольник документа в тонком кармане предплечья ветровки. Если я не успею на свой рейс, то у меня возникнут большие проблемы. У меня нет ни денег, ни телефона. Второй раз за день, не доверяя уже ничему, я расстегнул молнию и вытащил паспорт. Удостоверится что это он и с ним все в порядке. Точно ли мы завтра успеем? Не лучше ли ехать прямо сейчас? Но, тут же вспомнив, как Зарина сказала, что он ждет меня за тем камнем и я уже почти попался и оказалась права, я решил полностью доверится ей. Она, похоже, очень хорошо знает, что делает. - Что тебе по пути говорил этот нелюдь, пока вы ехали? – Спросила она, когда я додумал свою мысль. - Рассказывал, что он из старинного рода. Что его далекий предок ушел из поселения и занял землю высоко в горах, не желая подчиняться всяким разным сословиям. Так как к тому времени все жители селений становились подвластны наиболее сильным и богатым. - Далекий предок? Да это он сам и был! Нет у него никаких потомков и быть не может. - Он сам? Так, те события, вроде, происходили несколько сотен лет назад. - Ну да. Я же тебе и говорю, что они живут и не умирают. Проводят свои отвратительные сатанинские обряды, забирают силы у людей. Он сам и его сестра владеют большой силой. В те времена, о которых он тебе рассказывал, это не было такой редкостью, как сейчас. Но они всегда использовали ее со злым умыслом. Считая себя выше всех людей, а свою силу, данным им самими небесами правом над всеми властвовать. Они стали самыми настоящими черными колдуном и ведьмой. Обряды их становились все страшнее, и однажды им пришлось уйти от людей в горы. Больше никто не хотел жить с ними по соседству, их стали считать проклятыми. В горах, скрываясь в пещерах, они продолжили свои странные обряды. А люди ущелья, долгие годы и столетия старались держаться от них подальше. Пастухи иногда рассказывали о встречах с этими нелюдями, но бывали случаи, что люди просто бесследно пропадали. Дважды объявлялась охота на эту нечисть, занимающуюся человеческими жертвоприношениями. Чтобы очистить от них землю. Собираясь вместе, люди обходили все окрестности, но находили только брошенные жилища. Даже те, кто обладал силой, не могли ничем помочь. Эти двое всегда были сильнее. А если их кто и находил, то никому потом об этом уже не рассказывал… Так эта нечисть живет и по сей день. Все также, заманивая обманом в свои сети, доверчивых людей, вроде тебя. - Жуть какая! А я то думаю, чего он так проникновенно рассказывает. Вот бы предок, говорит, удивился, посмотрев на современный мир. Он, говорит, не подозревал даже, какая большая Земля… Зарина вдруг молча взяла из моей руки свой амулет. Притянув мою голову к себе, она надела мне на шею цепочку. Затылок, в том месте, где она до него дотронулась, отозвался приглушенной тупой болью. Я поморщился. - Здесь он тебя чем-то приложил по голове. Но раны нет, только ушиб. Она стала мягко ощупывать мне голову. Кроме затылка ничего не болело. Я до сих пор не чувствовал никакой боли, видимо пребывая в нервном и перевозбужденном состоянии. Сейчас же, место удара стало тихонько саднить. Пощупав затылок, убедился в том, что там вздулась шишка. Амулет на шее как будто согревал, хотя я все равно относился к нему с некоторым недоверием. Трудно вот так, в одночасье, принять новый мир, с совершенно другими законами природы. - Мы просидим так всю ночь? – Спросил я Зарину. - Нам нельзя уходить от этого храма. Здесь мы в относительной безопасности. Они не любят храмов и держатся от них подальше. Вот, что я точно знаю. Еще, ночью они становятся сильнее и будут тебя звать. Ты это почувствуешь. Если снимешь этот амулет, пойдешь к ним сам. Это я тоже знаю. А сидеть нам здесь, или попробовать поспать где-то в храме или на травке, я знаю не больше твоего. Как-нибудь сориентируемся. - Спасибо тебе! – Я вдруг почувствовал в ее голосе усталость и некоторую досаду. Да, наверное, в такой ситуации трудно еще и спорить с упрямым ослом. Который продолжает во всем сомневаться. – Если бы мне не повстречалась ты, было бы мне сейчас плохо… - Да, я хочу помочь. – Ее голос и взгляд снова смягчились. – А если бы была хоть какая-то возможность с этой нечистью покончить, я была бы просто счастлива. - Ты тоже обладаешь силой? - Совсем немного. Моя бабушка обладала силой, а мне видимо передалось кое-что по наследству. Я слышу, о чем думают люди. Иногда вижу то, что должно случится или случилось на расстоянии. Вот и все. Амулет этот тоже бабушкин, она оставила его мне. Сказала, что он очень важен и велела никогда с ним не расставаться. И, самое главное, она всегда подчеркивала, что он выводит того, на ком надет, из-под власти любой нечисти. - А живешь ты здесь, в горах? - Да, в поселке, выше по ущелью. Продаю туристам вязаные вещи. – Она указала на большие тюки, которыми были завалены багажник и все заднее сидение. – Я с мамой живу, она у меня одна. Вяжем и продаем. Раз в неделю езжу торговать. Завтра утром собиралась занять место на водопадах. Там надо с рассветом приезжать, чтобы хорошее место занять. А мама не любит, чтобы я ездила по ночам, поэтому еду к вечеру в нижнее село, сразу за водопадами, ночую у тетки и с утра ставлю прилавок. - О, здорово! А я воспитатель в детском лагере. - Знаю. Лейтенант. – Она хитро глянула на меня и улыбнулась. – Ты очень любишь детей. И они тебя тоже. - Ну да, как-то так сложилось само. Не думаю, что я там надолго, но пока не хочется ничего менять. - Зачем же менять то, к чему зовет сердце? - Ну… Там не очень то много платят… - А это очень важно? - Ну да, а как же… - Я даже немного растерялся от прямого вопроса. Я еще ни с кем так откровенно не беседовал о себе, тем более с человеком, едва знакомым. – В наше время все стоит денег. - Ладно. – Она решила сменить тему, видимо прочтя мои мысли. – Давай пройдемся, посмотрим, что тут есть вокруг. И, открыв дверцу, она ловко выпрыгнула из машины. Я последовал за ней. На улице было тепло, несмотря на вечер. Солнце уже скрылось за хребтом, и дело шло к закату. Я оглянулся. Длинные тени гор лежали на противоположных склонах ущелья, а вершины скал еще освещались теплым, оранжевым, предзакатным солнцем. Зарина уже дошла до храма и скрылась внутри, войдя в темный, арочный провал входа. Я пошел следом. Храм внутри был также разрушен, как и снаружи. Долгие века не пощадили даже камень, крошащийся из стен, образуя дыры и провалы. Ничего, из того, что в нем было не каменного, не сохранилось. В конце большого зала, у трех эркеров с высокими арочными окнами, на полу стояла каменная, видно, вырезанная некогда из цельного валуна, купель. Рядом лежал большой, также вырезанный из цельного камня, крест. Вот и все убранство, кроме каменной кладки, из которой были выложены даже прямые конусы куполов. Здесь было не на что даже сесть. Я остановился в центре и посмотрел вверх, под высокие своды. Там было темно, свет проникавший через оконные проемы, освещал стены и пол, но совсем не отражался наверх, под купола. И из-за темноты, казалось, что зал еще выше. Что стены уходят куда-то в небо. Всю свою жизнь я не принимал веру всерьез. Я относился к ней нейтрально, не испытывая ни симпатии ни антипатии. Считая все это старинными готическими сказками. Сейчас же, в новой реальности, мне приходилось признавать самому себе, что люди, обладающие телепатическими способностями, относящиеся к храму с трепетом, знают больше моего. А нелюди, живущие сотни лет, приносящие людей в жертву кому-то и избегающие появляться у храма, несомненно порождения ада. А если есть ад, то где-то там, высоко, непременно должен быть и рай. Мои мысли прервала Зарина, подошедшая сбоку и тронувшая меня за руку. - Не сомневайся. – Просто и тихо сказала она. А я, уже начиная привыкать к тому, что она слышит все, о чем я думаю, вдруг подумал о том, какой она могла бы быть женой. От которой невозможно спрятать даже мизерную заначку. Мне стало весело, а она, вспыхнув и бросив мою руку, поспешно отошла в сторону. - Ночью они обязательно придут за тобой. Сюда сунуться не посмеют. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Но все равно спокойно спать и ожидать утра они нам не дадут, я чувствую. Они не собираются тебя отпускать. - А если ночь переживем, то утром мы спокойно отсюда уедем по ущелью? - Я не знаю. Может быть и так, что они нападут на нас утром. Я бы на их месте так и сделала, дождалась, пока мы выедем отсюда, и напала по дороге. Но я точно чувствую, что они придут еще ночью, в полной силе, и попытаются завладеть тобой. Самое главное – нам нельзя выезжать отсюда до утра. Мы и так чудом от него ушли. Мы помолчали. Зарина, как и я пару минут назад, осматривала храм. Глядя вверх, в темноту куполов. - Как мне нужно подготовиться к тому, что они придут за мной? Что вообще нужно делать? - Я не знаю. Я, как и ты, первый раз имею дело с этой нечистью. Хотя и наслышана с детства.- Все также глядя в потолок, ответила она. - Понятно. Тогда просто постараюсь быть готов, когда это начнется. Мы снова помолчали. Мне было трудно ни о чем не думать, но я старался изо всех сил думать о чем-то таком, что можно знать Зарине. Мы так привыкаем разговаривать сами с собой, к внутреннему диалогу, длящемуся всю нашу жизнь, что не замечаем его. А теперь я должен был помнить о том, что все, что я скажу сам себе, услышит Зарина. У меня почти ничего не получалось, хотя я прикладывал такие усилия, что пот катился по вискам. Наконец, она сказала, чтобы я перестал над собой издеваться и думал, о чем хочу. Она настолько привыкла слышать чужие мысли, что не обращает на это никакого внимания. И делает это не специально. Это также естественно, как и поговорить со мной. А мне все равно не удастся заглушить внутренний диалог, пока я жив. Размышляя над ее словами, я вышел из храма на воздух. Закат уже раскрасил ледники далеких снежных вершин багровыми красками. Померкли и растворились тени, а тишину вокруг заполнял звон цикад. Я, обведя глазами прекрасный пейзаж, посмотрел прямо перед собой и уперся в искаженное злобой и ненавистью лицо Каншао… **** Каншао стоял чуть дальше машины Зарины и смотрел прямо на меня злобным взглядом, полным ненависти. Из-за его спины показалась та самая злобная ведьма, которую я видел тогда в хибаре. Согнутая к земле, с торчащим на спине горбом, изуродованном морщинами и старческими пятнами лицом, как она была не похожа на брата, который выглядел едва ли на пятьдесят лет. Что за странную, уродливую жизнь ведут они оба, прячась в горах уже сотни лет, не умирая, но и не живя как люди? Я застыл от ужаса, ноги, как будто, парализовало. Несколько мгновений я не мог издать ни звука, казалось, невидимая рука железной хваткой держит меня за шею. Потом хватка ослабла, и я крикнул Зарине бежать. В то же мгновение ее рука легла мне на плечо и обернувшись, я увидел ее спокойное, но сосредоточенное лицо в профиль. Она смотрела на Каншао, а он смотрел на нее, с таким же сосредоточенным выражением лица. Это было похоже на дуэль взглядов и длилось всего несколько секунд. Наконец, Каншао отвел глаза, а старая ведьма визгливо вскрикнула. - Иди внутрь храма. – Не своим, глухим голосом, сказала мне Зарина. По этому голосу я понял, насколько тяжело ей пришлось только что. - Никуда не пойду. – Ответил я. Она быстро глянула на меня, сверкнув глазами, и в этот момент старая ведьма вдруг заорала изо всех сил и протянула руку со скрюченными пальцами в нашу сторону. Зарина вскрикнула как от боли, схватилась за сердце и упала на колени. Я бросился было к ней, но увидел краем глаза быстрое движение. Пригнувшись как раз вовремя, я пропустил над головой увесистое полено, которое запустил мне в голову Каншао. Я обернулся. Он стоял уже ближе и смотрел на меня каким-то звериным взглядом. Лицо искажал такой же звериный оскал. Крик ведьмы закончился хрипом и она, будто захлебнувшись, вдруг упала сама. Я снова глянул на Зарину и увидел, как она тяжело поднимается с колен на ноги. Она была бледной как мел. Теперь уже заорал Каншао. Громкий крик, полный злобы и ненависти так зазвенел у меня в ушах, что ноги подкосились и я сам упал на колени. Последнее, что я видел и запомнил, это как начал рушится храм. С грохотом я высоты стали падать на землю камни из кладки стен. Купол, медленно косился и оседал ниже. Потом наступила чернота. **** Я очнулся в зале терминала аэропорта. Схватился за голову, в которой, как казалось, до сих пор вибрирует звон от крика Каншао. Несколько минут пытался понять, где я, что со мной произошло, что мне приснилось, а что было на самом деле. Мысли метались как молнии, в таком состоянии я еще никогда не бывал. Объявили посадку, несколько человек, сидящих неподалеку, поднялись и направились к выходу, над которым горела зеленая табличка. Я поднялся и последовал за ними. Уже в самолете, сидя в уютном кресле, я вспомнил и нащупал на груди амулет. Амулет Зарины. Он со мной! Значит, все это было на самом деле! Да я и так знаю, что все было на самом деле! Самолет медленно выруливал на взлетную полосу, а я пытался понять, что случилось со мной после того, как я потерял сознание… Этот Амулет очень дорог ей, это наследство ее бабушки. Могла ли она сама оставить его со мной? Жива ли она вообще? Самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. Пол под ногами едва уловимо завибрировал. Я вернусь сюда, вернусь, как только побываю дома. Мне не будет покоя, пока я не найду ее и не узнаю о том, что с ней все в порядке. Узнаю о том, что случилось вчера вечером и что было прошлой ночью. Как я оказался в аэропорту и почему я вообще ничего не помню. Я верну ей ее амулет. А если возвращать его будет некому, тогда я найду эту нечисть… Чего бы мне это не стоило и чем бы это не закончилось. Конец Автор Записки горного гида #МистическиеИстории

КРАСНЫЕ ОГНИ... Ромка бежал со школы домой. Был самый разгар дня… 13:00… Но из-за затянутого серого неба казалось, что вот-вот настанет вечер и окончательно стемнеет. Март беспощадно красил небо в серый… И не только его! Здание школы было серым… а еще асфальт… Серые машины… Серые голуби, слоняющиеся по тротуарам между серых людей… И сам Ромка был серым, но он не знал об этом… Школьник шлепал ботинками по бескрайним лужам. Мыслями он давно находился дома, около телевизора. Кажды будний день в 13:30 начиналась его любимая передача про всякие потусторонние истории и Ромка всегда расстраивался, если пропускал заставку передачи… Очень уж ему нравилась эта нарезка загадочных кадров! Трехглазый ворон, девушка-призрак в белом платье на обочине ночью, черная блестящая машина медленно проезжающая мимо камеры и тд… Это интро, вместе с пугающей музыкой, отлично настраивало и погружало десятилетнего Рому в атмосферу мистики и не разгаданных тайн… Потом вечером, когда дедушка вернется с работы, Ромка будет подробно ему пересказывать сюжеты, которые сегодня транслировали в программе! До дома оставалось минут 10 пути и у мальчика были все шансы прийти в акурат к началу любимого шоу. Он стоял на светофоре и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Роман до жути не любил этот переход напротив магазина, светофор здесь очень долго горел красным, больше минуты приходилось дожидаться зеленого света для пешеходов! Наконец красный глаз светофора замигал и звуковой сигнал разрешил переход улицы! Ромка сразу спрыгнул с бордюра и, перескакивая собравшуюся лужу, в три прыжка оказался на середине проезжей части… Он даже не успел ничего понять, как что-то ударило его по ногам. Одно мгновение и мальчик оказался лицом на мокром асфальте… Роман услышал взволнованные голоса: —О боже! Мальчик выскочил прямо под колеса! - кричал кто-то. Ромка хотел оправдаться, мол светофор же разрешил идти, но горло не издало ни звука, его шею будто набили глиной, которая не пропускала воздух в грудь. —Я все видела! Он не виноват! - ворвался женский не приятный голос. —Разойдитесь разойдитесь! - командовал кто-то третий. Мальчик понял что его перевернули, так как оловянное небо над ним качнулось и в ребрах сильно засаднило. —Тихо-тихо! Все будет хорошо? - пообещали ему… Ромка не видел лица того, кто подошел так близко. «К тебе взываю, тебе колени приклоняю! Тебе молюсь, на тебя уповаю! Прийди! К тебе взываю, тебе колени приклоняю…» - забубнил голос в самое ухо Ромки. А потом стало трудно дышать, левое легкое вспыхнуло огнем. Метал скребанул по кости мальчика и рот быстро наполнился густой кровью… У школьника в горле что-то забулькало, но он уже не осознавал этого... Сильная травма головы и смертельное ножевое ранение в грудь освободили его от всего происходящего вокруг… То что он чувствовал было гораздо необычнее! Его тело как будто воспарило над землей, взлетело над серыми облаками… Проходило сквозь их толщу, и они тоже просачивались сквозь него, будто Ромка и сам был из пара! Он летел и летел ввысь, пока в одном из верхних слоев атмосферы не увидел красные огни… Совсем как на светофоре, который не дает ему перейти дорогу… Только их было множество! Они ждали Ромку, и они его получили! Красные огни набросились на мальчика и вобрали в себя остатки его существования!

АМУЛЕТ ЗАРИНЫ (1) Черный прямоугольник дверного проема был прямо передо мной. Открытая настежь, толстая деревянная дверь, ручкой которой служил приколоченный гвоздями и отполированный до блеска чьими-то руками, толстый изогнутый сучок. Тронутая временем и плесенью дверь, так гостеприимно распахнутая передо мной, внушала настоящий страх. Я очень боялся в нее войти, но оставаться снаружи было не менее страшно. Там, в этом странном доме царила полная темнота. Ставни на окнах были плотно закрыты и только дымок над трубой говорил о том, что кто-то внутри все же есть. Поколебавшись еще секунду я сделал шаг и переступил через порог. Боль в голове взорвалась яркой вспышкой и затем свет померк, и я погрузился в забытье. *** Самолет продолжает набирать высоту, закладывая широкий вираж, для выхода на заданный курс. Пилот только что закончил приветственную речь и рекомендовал полюбоваться видом в иллюминаторы левого борта. Там медленно, и кажется уже внизу, перемещается цепь горных вершин, c Востока на Запад. Холодный Кавказ. Хребет блестит ледниками и свежим снегом вершин на закатном солнце. Рейс Нальчик-Москва увозит меня домой и в полупустом салоне мое место крайнее по левому борту, у самого иллюминатора. Я смотрю на эти горы сверху, из удобного кресла в салоне самолета, поддерживающего оптимальный уровень температуры и давления. И пытаюсь понять, какой из двух миров, реальнее? Этот, в котором я прожил всю свою жизнь или тот, в котором я провел последние три дня? В совсем другом мире, о котором могли бы написать только писатели – фантасты. Другом и чужом, но совершенно реальном, оставшемся там внизу, в этих суровых горах. Ровный гул двигателей отдается едва уловимой вибрацией в полу под ногами. Пилот продолжает плавный вираж. И хребет, вытягиваясь в длинную цепь, протянувшуюся на Запад в сторону Черного Моря, смещается немного назад. А спереди, в зону видимости, плавно вплывает Эльбрус. Гигантская гора с двумя вершинами нависает над всеми остальными настоящим горным патриархом. Его тень, от заходящего солнца настолько длинная, что конца ее не видно. Освещенный краснеющим диском солнца склон, сам окрасился в нежно-розовый оттенок. Я порывисто засунул руку во внутренний карман ветровки и нащупал амулет Зарины. Вот он. Он здесь, он существует. Значит, все это было на самом деле. Я откидываюсь на спинку и на минуту закрываю глаза, сжимая амулет в руке. Из задумчивости меня вырывает голос пилота, вновь раздающийся из динамиков. Мы уже летим прямо, я больше не чувствую центробежной силы и вибрация под ногами прекратилась. Пилот говорит, что мы набрали высоту, сообщает о температуре за бортом и желает приятного полета. Я смотрю в иллюминатор – ни цепи холодных гор, ни огромного Эльбруса больше не видно. Солнце уже почти зашло за линию горизонта, ровная земля, далеко внизу, видится теперь в мареве. Мы летим на Север. Я снова закрываю глаза и сжимаю в руке амулет, погружаясь в воспоминания. *** Дети называют меня Лейтенантом. А настоящее мое имя Игорь. Я работаю вожатым в детском военно-патриотическом лагере «Вымпел», в Одинцовском районе, под Москвой. Однажды, еще студентом, я попал в этот лагерь случайно, в поисках летней подработки. Один знакомый моих родителей предложил на месяц занять место вожатого. И вот так я и остался там навсегда. Оказалось, что работа с детьми делает меня по-настоящему счастливым. Та, самая первая моя смена, где я и получил свое прозвище, запомнилась мне навсегда яркими и теплыми воспоминаниями. И два года спустя, закончив обучение, я вернулся туда. По самому настоящему зову сердца. Я не мог забыть, как съехавшиеся из разных уголков страны ребята, стояли в первый день на линейке. Хмурые, взъерошенные как воробьи, поглядывая исподлобья на нас вожатых, и друг на друга. Как горели у них глаза через пару дней, когда мы учились командным играм. Как кричали и размахивали руками, когда товарищ из нашей команды бежал первым. Бежал, опережая участников из других команд, держа в руке флаг. И как плакали, прощаясь, спустя три недели. Они стали настоящими друзьями. И моими друзьями тоже. Лейтенант, так теперь меня знают даже другие вожатые и вся команда лагеря. И все дети, съезжающиеся к нам со всех уголков огромной страны, знают меня также, хотя я сам так никогда не представляюсь. Для меня все эти дети стали чем-то ужасно важным. Москва, Якутск, Владикавказ, Архангельск, Воронеж, Томск, Норильск. Дети разных родителей, дети разных народов. Такие непохожие. Но такие одинаково искренние. Такие настоящие. Где-то чуточку жестокие, от того, что еще не умеют чувствовать настоящую боль. Но очень добрые. И эти детские радость и любопытство, детские честность и непосредственность то, чего никогда не встретишь у взрослых. Этим летом в моей группе были три мальчика из Кабардино-Балкарии. Они очень приглашали в гости, очень просили приезжать. Они так хотели показать мне свои края. Кавказ, Эльбрус, Чегемские водопады, бездонное Голубое озеро. - Лейтенант, ты знаешь, у нас вода течет газированная прямо из-под земли! – Рассказывал Азамат, самый бойкий. – Даже в городе! А в горах снег никогда не тает и можно играть в снежки хоть летом! Приезжай Лейтенант! - Приезжай! – Просили и остальные. – Мы тебя встретим! Поедем на Эльбрус, на водопады, полетаем на парапланах! Они так искренне хотели, чтобы я приехал в гости, что я им пообещал. И правда, я сам очень захотел побывать в этих удивительных горных краях. Увидеть легендарный Эльбрус и высокие горы Кавказа. Осенью, в октябре, когда сезонные активные смены закончились, и стало можно взять отпуск, я написал заявление на неделю. Забронировал номер в отеле в городе Нальчик и купил билеты на самолет. Ребята уверяли меня, что не нужно никаких отелей, я буду гостить у них, их родители будут очень рады принять меня как гостя. Но я, конечно же, никого не собирался стеснять. А вот помощь с посещением достопримечательностей будет не лишней, и надеюсь, на выходных мы покатаемся вместе. Но главное встретиться с ребятами. Посмотреть на них, вспомнить наше лето, узнать, как успехи в школе. Я прилетел в Нальчик в четверг днем и первым делом написал Азамату. Он очень обрадовался и собирался примчать на встречу со мной вечером, после школы, как дождется отца с работы. А я взял такси из аэропорта и доехал до своего отеля. Разместился и вышел погулять по городу, чтобы не сидеть просто так в ожидании в номере. Городок оказался маленьким, но чистым и уютным. Я прошел по главному проспекту, который как бы упирался в горы, возвышающиеся в отдалении за городом. Вершины их белели свежим снегом. Свернул в парк и прогулялся по главным аллеям и вокруг озер и остаток дня пролетел совсем незаметно. Но ближе к вечеру позвонил Азамат и сказал, что сегодня приехать не получится, у отца срочные дела, и он должен ему помочь. Голос его был глух, он был очень скованным, так непохожим на себя. Но завтра он мне обязательно перезвонит, и мы что-то решим со встречей. Я положил трубку и горько усмехнулся. Родители даже не знают кто я такой, не знают, зачем я приехал, и никто не готовился меня встречать. У людей своя жизнь и ежедневные заботы. А я тоже хорош, зачем-то понадеялся на детей. Забыл, что здесь мы не в лагере. Ну и что теперь делать, Лейтенант? Придется организовать себе здесь досуг самостоятельно, ничего страшного. Жаль, конечно, что я здесь один, с компанией было бы веселее. Но выбора нет, устроится как-нибудь. Я был расстроен больше, чем хотел открыть даже самому себе и, возвращаясь в отель, нарочито не спеша и старательно осматривал все попадающиеся красивые здания и клумбы. Я вдруг оказался в чужом, холодном городе. Один, бесцельно слоняющийся по улицам, сам не понимающий до конца, что я здесь делаю. И, добравшись до отеля, я первым делом зашел на сайт аэропорта и попытался поменять обратный билет на самую ближайшую дату. Но ближе понедельника ничего не нашлось. Аэропорт города Нальчик оказался очень маленьким и, несмотря на солидную надпись на фасаде единственного маленького одноэтажного терминала «Международный аэропорт» имел всего четыре рейса. В Москву один. Раз в день, в одиннадцать утра. Я должен был улетать обратно в среду, и уже в четверг выходить на работу. Получается, я прилечу на два дня раньше. Ну и хорошо, успею немного отдохнуть дома. Закончив с билетом, я спустился из номера на первый этаж, где располагалось уютное кафе, и сел за столик. Вид из высоких панорамных окон выходил на оживленную улицу. По тротуарам в разные стороны спешили люди. Разные, одни в деловых костюмах, другие в спортивных. Доставщики в ярких куртках с большими сумками за спиной и молодежь на велосипедах и самокатах. Город просто жил, не обращая никакого внимания на такие близкие горы, поразившие меня своим видом на фоне городской застройки. Я не чувствовал голода, хотя сегодня практически ничего не ел. Успел только позавтракать на скорую руку, рано утром дома, перед выездом в аэропорт. И пробежав глазами меню, положенное на уголок стола улыбчивой и очень расторопной официанткой, сразу, как только я занял место, я остановился на кофе и чизкейке. Приняв заказ, все с той же обворожительной улыбкой, девушка упорхнула, а я снова стал смотреть за окно. Дорога не была переполнена, но отель был угловым зданием на этой улице и машины все время накапливались на светофоре. Как только уезжали те, кого я уже успел рассмотреть, на их места тут же собирались другие. Горькое чувство обиды и злости на себя самого снова поднялось откуда-то из глубины. Но я постарался его заглушить и думать о чем-нибудь другом, продолжая разглядывать машины горожан. И вот в этот самый момент я впервые увидел высокого худого мужчину в шляпе. Он прошел мимо меня по тротуару, засунув руки в карманы брюк и низко опустив голову, больше глядя на собственные туфли, чем на то, куда он идет. Проходя мимо моего окна, он, как будто почувствовав мой взгляд, вдруг поднял голову и посмотрел прямо на меня. Мы встретились глазами, и я поспешно перевел взгляд выше, снова глядя на дорогу. А мужчина, как мне показалось, на миг замер и снова продолжил свой путь, скрывшись за краем окна. Расторопная девушка очень быстро принесла мой кофе и чизкейк и аккуратно поставила передо мной. Я кивком поблагодарил ее, и она снова широко улыбнулась, тут же упорхнув куда-то дальше. А я отметил про себя, что нужно обязательно оставить ей чаевых, хоть я и не располагаю лишними средствами. Уже начало темнеть, когда я заканчивал свой кофе, все, продолжая, смотреть в окно на горожан и машины. За эти пятнадцать минут, я приметил, что машин в городе больше всего белых, а очень многие молодые девушки одеваются так, как будто собрались на бал. В противовес им, молодые парни в большинстве ходили в спортивных костюмах. Я предположил, что эти девушки еще не замужем и так привлекают внимание парней. Парни же, представилось мне, подражают именитым спортсменам, которые здесь в большом почете и уважении. Эти наблюдения и выводы, пока я пил кофе, немного позабавили меня и отвлекли от невеселых мыслей. Сейчас же, отвлекшись, я снова вернулся к своему положению. Ближайшие три дня, пятницу, субботу и воскресение, мне нужно чем-то занять досуг. А я пока даже не предполагаю чем. Не гулять же в городе день за днем. Хоть он и показался мне по-настоящему чистым и красивым, я ехал сюда не ходить по городу. Я ехал, чтобы увидеть горы. Великий Эльбрус, водопады, ущелья и ледники. Как же мне попасть в те места, ходят ли туда автобусы и насколько здесь все далеко? Учитывая мой скромный бюджет, я не могу разъезжать на такси за город, да еще не один день. Экскурсии брать тоже дороговато. Лучше всего воспользоваться обычным общественным транспортом. Надо завтра узнать, где здесь автовокзал и сходить посмотреть расписание. Думаю, там найдется, куда мне отправиться на денек. Размышляя таким образом, я уже начал вставать, чтобы отправиться наверх, в свой номер, как вдруг ко мне подошел и, не прося разрешения уселся за столик напротив меня, тот самый высокий и худой мужчина в шляпе. - Добрый вечер. – Сказал он, снимая шляпу. Голос его был низким и отдавал хрипотцой, но тон дружелюбным и доверительным. – Я тут случайно заметил, что вы рассматриваете различные возможности посмотреть природные достопримечательности республики. Проще говоря, задумываетесь об экскурсиях в горы. И я, прошу простить мою провинциальную непосредственность, решил просто подойти к вам и поговорить. Надеюсь, вы меня выслушаете? Я, признаться, совершенно опешил. Как он мог догадаться, о чем я думал? И вообще откуда он тут взялся? То ли прочитав на моем лице оба этих немых вопроса, то ли просто догадавшись, о чем я могу подумать, незнакомец продолжал. - Вы знаете, я сидел здесь, рядом за столиком. Вон там, у входа. И, признаться, позволил себе немного понаблюдать за вами. Сразу видно, что вы не местный и находитесь в городе первый день. Приехали с целью увидеть красоты Кабардино-Балкарии. То есть турист. А зачем к нам еще приезжают туристы в Кабардино-Балкарию, как не затем, чтобы увидеть горы? Задержаться здесь вы собираетесь на несколько дней. Вот я и подумал предложить вам интересное горное приключение. По мере того как он говорил, я стал прислушиваться. Его подчеркнутая вежливость и грамотная речь произвели на меня благоприятное впечатление, и мне уже было интересно выслушать его предложение, хоть я и знал заранее, что откажусь. Просто потому, что у меня банально не хватит денег. - О! Не волнуйтесь насчет высокой стоимости, — Опять ответил на мои мысли странный мужчина и широко улыбнулся. – Собственно, оплата услуг в нашем случае исключается! Уверяю вас, это совершенно неприемлемо! – Добавил он строго и глянул на меня так, как будто я вслух настаивал на оплате. - Признаться, вы меня совершенно заинтриговали. – Ответил я. – Да, я действительно первый день в Нальчике. И улетаю домой только в понедельник. Я наслышан о ваших красотах и вот приехал как турист, посмотреть на знаменитые достопримечательности Кабардино-Балкарии. И как раз сидел, продумывал различные варианты. И конечно, мне также интересно будет услышать ваше предложение. В чем оно заключается? - Тогда позвольте первым делом представиться. Меня зовут Каншао, я из горного селения Эль-Чегет. Вообще-то мы из старинного рода уденетов – то есть, живущих высоко в горах. Моя семья уже более четырехсот лет живет обособленно на своей земле. На красивейшей земле, прошу заметить. Речки, что текут по нашим владениям – чистые родники. Зеленые травы и яркие цветы наших альпийских лугов соседствуют с вечными снегами. Красота и уединение, вот как можно кратко охарактеризовать наши места. И я хочу пригласить вас к себе в гости на эти дни. Он замолчал и уставился на меня, видимо ожидая немедленного ответа. А я еще ждал какого-то продолжения. Очнувшись, я понял, что продолжения не будет, он сказал все, что хотел и это действительно просто приглашение в гости. И он ждет, что я соглашусь. Я совсем смешался. - Спасибо вам за приглашение. – Наконец смог заговорить я. – Но мы же с вами совсем не знакомы. И я не уверен, что вправе принять подобное приглашение. - Как же это «не в праве»? Потрудитесь, сударь, объяснить! – Сказал он с притворной строгостью и снова широко улыбнулся. – Видите ли, в наших южных горных краях так принято в веках. Все мои предки считали гостем любого человека, пришедшего в наши горы с миром. А гость у нас – это посланник бога. И если вы в Нальчике один и у вас нет определенных планов на ближайшие дни до отлета, прошу соглашаться, сдавать номер и ехать со мной в мой старинный родовой дом в горах. Там вы сможете гораздо ближе познакомиться, с природными достопримечательностями нашего края. Я не знал, что ему ответить. Да, это было весьма заманчиво, но все же как можно взять и пригласить в гости в свой дом совершенно постороннего человека? Которого видишь в первый раз в жизни. Он же может оказаться кем угодно, даже преступником. Хотя, видимо, я плохо знаю жизнь и местные обычаи. Этим их здесь точно не смутишь. Мне даже было неудобно отказываться второй раз, настолько просто и искренне говорил Каншао. - Вы даже не знаете, как меня зовут. – Сказал я, уже сдаваясь. - Совершенно верно, я не вправе спрашивать. – Он опять широко улыбнулся, поняв, что я согласен. – По старинным обычаям нельзя спрашивать у гостя его имя и откуда он приехал в течение трех дней. Если только захочет назваться сам. - Игорь. - Очень приятно, Игорь. Ну что же, я жду здесь. Заберите вещи из номера и уладьте дела с отелем и едем ко мне. По пути расскажу о своей семье и о наших обычаях. Я долго потом вспоминал эту нашу первую встречу и гадал, почему же я принял его приглашение? Знать бы заранее, как все потом обернется, я был бы осторожнее и благоразумнее. Но, наверное, я чувствовал себя оскорбленным и униженным из-за ситуации с мальчиками. Приглашенный в гости и не принятый. Я снова был приглашен и это реабилитировало меня в собственных глазах и еще, я не был финансово готов провести интересно три дня, в курортном регионе. И это приглашение попало на благодатную почву. Я быстро рассчитался в отеле, отменив проживание на последующие дни, и собрал свои немногочисленные вещи, помещающиеся в единственном небольшом чемодане. Каншао ждал меня за тем же столиком. Мы вместе вышли из отеля пошли к его машине, припаркованной, как он сказал, на большой городской парковке в двух кварталах отсюда. По пути он рассказывал мне о городе и памятнике на высоком постаменте, стоявшем посреди большой площади с фонтанами. Изображавшем женщину в национальной черкесской одежде. Это оказалась дочь знаменитого и сильного кабардинского князя, ставшая однажды русской царицей. Машиной Каншао оказался старенький и ржавый УАЗик с тентом вместо крыши. Лучшая машина для горных дорог, как он его мне представил, забираясь за руль. Прочихавшись, с третьей попытки двигатель завелся и мы покатили по улицам Нальчика… *** - Мы пасем свой скот, сеем свои поля на террасах и никому не подчиняемся долгие века. – Рассказывал Каншао, пока мы поднимались по пыльной гравийной дороге по ущелью. – Когда-то, очень давно, еще дальние предки ушли из селения и поселились отдельно, заняв землю в горах, которую объявили своей. Они не желали принимать над собой ничьей власти и жили просто свободными людьми. Как и сотни лет до этого жили их предки. Но однажды пришел день, когда уздень их селения стал настолько силен, что уже никто не смел ему перечить. И все, кто жил в ауле оказались под его властью. Стало невозможно оставаться свободными на земле, ставшей по факту собственностью узденя. И они ушли с этой земли. Вот так мы и стали уденетами – свободными, но чужими для горских обществ. Сегодня это просто история, отголоски прошлого. Сегодня нет узденей и таубиев, нет крепостных и вольноотпущенных. Все мы одинаково свободные граждане Российской Федерации. У нас есть одни законы, они и те же, для меня и тебя. Они регулируют правила поведения во всех аспектах нашей жизни. И самое главное, они объединяют нас и уравнивают. Мы живем в больших городах, поселках, горных аулах. И можем ездить друг к другу в гости ни у кого не спрашивая разрешения. И мне съездить в Москву по делам – самое обычное дело. А тому же москвичу приехать в наши горы - просто внутренний туризм, не выезжая за пределы страны. Вот как причудлива история, да? Рассказать моему предку, тому самому, что однажды ушел из селения. Что наступит день, и его потомки будут жить в такой большой стране, которую он не смог бы даже представить, даже постичь ее гигантских размеров. Я боюсь, они имели мало представления о географии. – Он пожал плечами, посмотрев на меня с сожалением. – Будут жить в ней свободными людьми, не станет никаких узденей и прочих сословий. Будут просто люди, одинаковые, с одинаковыми правами. Вот бы он офигел! Я рассмеялся, слушая его увлекательные рассуждения, сопровождаемые такой искренней мимикой, как будто он сам офигел, не меньше своего далекого предка, только представив себе все это. - Действительно, жизнь на Земле очень изменилась с тех далеких времен. Мне кажется, стало намного лучше. - Сказал я отсмеявшись и глядя в окно, на проплывающие мимо, безумно красивые пейзажи ущелья. Совсем недавно мы проехали знаменитые Чегемские водопады. Которые меня совершенно не впечатлили, так как я ожидал чего-то гораздо большего. Судя по тому, как их расхваливали и как ими гордились все жители Кабардино-Балкарии, они должны были оказаться почти ниагарскими. А я увидел лишь несколько тоненьких струек, падающих с высоты метров в пятнадцать. Мой новый друг сказал, что раньше они были намного больше, но сейчас совершенно обмелели. Осталась лишь жалкая тень тех знаменитых Чегемских водопадов. Возможно, так и есть, но все же, я успел настроиться на скептический лад. Сейчас же настроение мое совершенно поменялось. Мы ехали вдоль чистой реки, протекающей по невероятно живописному ущелью. Склоны ущелья то вздымались суровыми и каменными отвесными скалами на недосягаемую высоту, то спускались к реке пологими альпийскими лугами, поросшими сочными травами и цветами. Вода в реке, еще недавно мутная и грязная, здесь была чистой и лазурной. Когда мы смотрели на водопады, Каншао предупреждал об этом. Чем выше будем ехать, тем чище будет вода в реке. Это из-за того, что здесь, в низовьях, она протекает через лесистые места, напитываясь почвой и глиной. Там же, в верховьях, она течет по камням. И действительно, река была та же самая, мы не отъезжали от нее, но сейчас она пенилась белыми бурунами, вокруг крупных камней в русле и отдавала лазурной голубизной в тихих заводях у берегов. Уже два раза я замечал в этих заводях крупные черные спины какой-то рыбы. Интересно, что здесь живет, в такой бурной и маловодной реке? Какая рыба способна подниматься по этому течению с перекатами? Надо будет спросить Каншао, но пока не хотелось нарушать покоя и созерцания даже этим, и я продолжал молча любоваться пейзажами. Мы ехали так долго по этой пыльной дороге вверх по ущелью, что я забеспокоился. Отсюда мне точно не вернуться в город без посторонней помощи. Тут, наверное, на пару дней пешего пути только до водопадов, где много людей и машин и откуда, как мне показалось, легко попасть в город. - Мы вернемся в Нальчик в воскресенье? – Спросил я, чтобы успокоить появившегося сверчка в голове. Но в мимолетном взгляде Каншао я уловил появившееся на одно мгновение удивление. И вместо успокоения, почувствовал, как беспокойство захлестнуло меня с головой. - Нет, лучше в понедельник. Ты же улетаешь в понедельник, зачем тебе в город в воскресение? Снова в отель селиться, снова ждать. Выедем пораньше и к рейсу будем в аэропорту. Беспокойство мое никуда не делось, но было неудобно сейчас еще что-то уточнять. Оставалось только положиться на нового знакомого. Я постарался успокоиться и откинулся на спинку сидения. Ландшафты сменялись, становясь все более суровыми. Крупные камни у дороги теперь были покрыты мхами и лишайниками, то оранжевого, то серо-зеленого цвета. В какой-то момент мы свернули с наезженной гравийной дороги, по которой хоть изредка, но проезжали другие машины, на какую-то боковую, уходящую круто вверх. Мотор загудел натужно, а капот вздыбился так круто вверх, что прямо по курсу я увидел небо над скалами. Разъехаться, случись встречная машина, здесь было нельзя, колея шириной только в одну машину справа заканчивалась крутым обрывом. Я до посинения вцепился пальцами в железную ручку на торпеде. Страх захлестнул меня настолько, что даже перехватило дыхание. Мне казалось, что гудящий, как самолет, мотор сейчас заглохнет, и мы покатимся вниз. Или из–за поворота вдруг покажется встречная машина, и мы, пытаясь с ней разъехаться сползем вбок и рухнем в обрыв. Твердо решил, что если я увижу встречную или вдруг услышу подозрительный звук в моторе, я тут же выскочу из машины. Благо скорость наша не превышала десяти километров в час. Я с трудом разжал левую руку с посиневшими ногтями, чтобы отстегнуть ремень, но вспомнил, что я не пристегнут и вцепился обратно в ручку. В УАЗике не было ремней. Каншао сидел за рулем невозмутимо и уверенно. Смело входил в повороты, заранее притормаживал перед промоинами, которые было видно только вплотную. Было видно, что ему вовсе не впервой ездить по этой дороге. Я, все также крепко держась за железную ручку, ехал и надеялся, что раз он до сих пор жив, то и в этот раз нам удастся добраться до места благополучно. Никакой встречной машины не было, наш левый склон стал широко заворачивать вправо, открыв вид на дорогу далеко вперед. Она была пуста и понемногу становилась шире. Когда же, наконец, закончился видимый участок, раздалась в широкий и ровный луг, поросший густой травой и редкими искривленными и низкорослыми деревьями. В глубине луга, а вернее небольшой и замкнутой долины, огороженной со всех сторон, кроме той, откуда мы приехали, скалами, виднелось строение. Сложенное из крупных камней, с плоской крышей, поросшей травой и поднимающейся широкой трубой, из которой курился легкий дымок. - Ну, вот мы и дома! - Каншао указывал на него рукой. Ну что же, все не так уж и страшно. Может быть потому, что пережитый страх дороги только что остался позади, и меня накрыло с головой волной облегчения. Руки, отпустившие ручку и ноги, все это время давившие, как оказалось в пол изо всех сил, мелко, едва заметно дрожали. По телу разливалось тепло. Наверное, поэтому мне и показалось, что позади все неприятности. Каншао остановился, не подъезжая близко к дому, сразу развернув машину в сторону единственной дороги, ведущей из долины, и заглушил двигатель. Мы вышли и он, махнув рукой и делая знак идти за ним, пошел по направлению к дому. Я шел следом и смотрел по сторонам. Вокруг все было в тени. Видимо из-за высокого скального рельефа, солнце в эту долину светило всего пару часов в день. Дымок, курившийся над трубой, плавно поднимался вверх и рассеивался. Стоял полнейший штиль. Чем ближе мы подходили к дому, тем страннее он мне казался. Окна были закрыты толстыми ставнями, вырезанными из массива дерева. Не крашеные и ничем не обработанные. Потемневшие и немного тронутые плесенью по краям, где, видимо, мокли в дожди. Труба над крышей была плетеной из прутьев, обмазанных глиной. Наверху она немного выкрошилась, обнажив свой обожженный деревянный каркас. Стены, сложенные из больших камней, без каких либо следов раствора, судя по глубоко утопленным окнам, были очень толстыми. Это строение было больше похоже на музей древнего горского зодчества, чем на современный жилой дом. Неужели он и правда живет здесь? Да уж, похоже, что странное приглашение было только началом странных событий. Я следовал за Каншао, что мне еще оставалось делать? А он подошел к дому, низко пригнулся, потому что входная дверь была высотой ему максимум по плечо, отворил ее и вошел в темноту. Еще проезжая водопады он был очень веселым и общительным, без остановки рассказывал мне о своих краях, шутил и смеялся. А потом чем выше мы ехали, тем замкнутее он становился. Вежливо отвечал на вопросы и только. Сейчас же я и вопросов не решался ему задавать, от него вдруг повеяло холодом. Повелительные жесты и не очень-то дружелюбные взгляды, вот и все наше общение. Какая сила заставила меня принять это донельзя странное приглашение и приехать сюда, в совершенно незнакомые места в глуши гор из такого же незнакомого города? Черный прямоугольник дверного проема был прямо передо мной. Открытая настежь толстая деревянная дверь, ручкой которой служил приколоченный гвоздями и отполированный до блеска чьими-то руками, толстый изогнутый сучок. Тронутая временем и плесенью дверь, так гостеприимно распахнутая передо мной, внушала настоящий страх. Я очень боялся в нее войти, но оставаться снаружи было не менее страшно. Там, в этом странном доме царила полная темнота. Ставни на окнах были плотно закрыты и только дымок над трубой говорил о том, что кто-то внутри все же есть. Поколебавшись еще секунду я сделал шаг и переступил через порог. Боль в голове взорвалась яркой вспышкой и затем свет померк, и я погрузился в забытье... *** Очнулся я с ломящей головной болью и тошнотой в какой-то темной и дурно пахнущей хибаре. По всей видимости, это тот самый дом. В нем было темно и душно. Где-то рядом со мной потрескивал огонь в очаге. Стоял густой запах затхлости и гнили. И еще жужжали большие мухи, которых тут летало множество. Больше никаких звуков я не слышал. Зрение работало странно, я видел четко только неширокий круг посередине, а все вокруг него было в каких-то темных помехах, рисующих причудливые узоры. Сменяя один за другим и никогда не повторяясь. Медленно, переводя взгляд из стороны в сторону, я рассмотрел, что сижу на земляном полу в углу. Одна нога лежит прямо, вторая изогнута и подобрана под себя. Руки? Я попробовал ими пошевелить и понял, что они связаны. Поднял к глазам и увидел опухшие кисти, крепко связанные веревкой. Чувствовал я их не очень хорошо, как и ноги. Вообще все тело было как будто ватное. Почему-то первой ассоциацией у меня возник Страшила из Волшебника изумрудного города. Да, точно, я – как Страшила. Хотя он был соломенный, а не ватный. Стало смешно. Вдруг откуда-то сбоку вынырнула тень и приблизилась ко мне. Какая-то очень древняя старуха, с огромным и уродливым горбом на спине. Отчего ее фигура была, как будто сложенной пополам и голову с плечами тянуло вниз, к земле. На меня уставились два глаза из-за косматых и слипшихся волос, свисающих с головы грязными, слипшимися сосульками. Кроме глаз, я в полумраке почти ничего не разглядел, успел только заметить испещренный какими-то рытвинами, крючковатый нос и искривленные губы, похожие больше на оскал, чем на человеческий рот. Вид этой дамы показался мне настолько забавным, что я громко рассмеялся. И смеялся так сильно и громко, что заболели ребра. Старуху же мой смех нисколько не обидел, даже наоборот, казалось, обрадовал. Она, вглядываясь мне в лицо, удовлетворенно хмыкнула и тенью исчезла где-то в глубине хибары. Только малая часть моего сознания осознавала серьезность ситуации, но эта часть сидела где-то глубоко. И я чувствовал тревогу как уколы где-то далеко и глубоко в голове. На что можно не обращать внимания. Большая же часть сознания чувствовала себя хорошо, мне хотелось веселиться, меня все радовало. Я искал глазами еще хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить и пошутить, обсуждая создавшееся смешное положение и забавную старуху. Но, кажется, больше в доме никого, не было. Только жужжали большие и жирные мухи, что тоже казалось мне забавным. Так проходило время. Не знаю сколько. Несколько часов или целый день, очень трудно было ориентироваться во времени. Но вот, постепенно, глубинная часть меня стала становиться больше, выбираясь из темного угла, а часть испытывающая эйфорию уменьшаться. Уколы тревоги становились все чувствительнее. Узкий круг зрения становился шире, «помехи» по краям все более размытыми и прозрачными. Скоро я начал хорошо чувствовать ноги и руки. Кисти заболели, крепко связанные врезающейся в кожу веревкой. А нога, на которой я сидел, сильно затекла. Высвободив ее и положив прямо, я занялся руками, стараясь размять кисти. А самое главное, я начинал нормально соображать и первым делом понял, что меня чем-то опоили. Чем-то лишающим воли и способности сопротивляться. Значит, дела у меня хуже некуда. Кто эта уродливая старуха и что им от меня может быть нужно? Ни денег, ни дорогой машины, ничего заманчивого, чем можно поживиться. Взять с меня нечего, так зачем же он обманом привез меня сюда в гости, ударил по голове, связал и чем-то опаивает? Ногу, по которой снова свободно побежала к.ров.ь, стало невыносимо щипать. А руки, тоже затекшие от жесткой веревки, слушались все лучше, хотя было очень больно разминать ими друг друга. Вдруг снова появилась эта отвратительная старуха. Не слышно она вышла откуда-то из глубины хибары и стояла в дальнем конце плохо освещенной комнаты, глядя на меня в упор. Накатила тошнотворная волна страха. Я, также, не отрываясь, смотрел на нее, пытаясь понять, что она собирается делать. Так прошло несколько тяжелых секунд и, наконец, она, развернувшись, зашла за какой-то простенок, скрывшись из вида. Так, думать, Лейтенант! Отпускать меня отсюда никто не собирается. Скорее всего убьют. Помощи ждать неоткуда, никто не знает, что я здесь. Рассчитывать придется только на свои силы. Думать, как мне выбраться отсюда! Что, если просто выйти в дверь и бежать? Пока я не могу быстро двигаться, но когда пройдет зуд в ноге, то стоит попробовать. Если бы еще как-то развязать руки! Там, недалеко от дома, стоит УАЗ, ключ Каншао оставил в замке, я это очень хорошо помню. Дорога отсюда одна и хотя я не опытный водитель, навыков вождения хватит. Если он на нем не уехал, оставив меня здесь с этой старухой. Осматриваясь по сторонам и каждую секунду ожидая очередного появления старой ведьмы, я вдруг увидел большую изогнутую двуручную пилу, стоявшую в углу. Такими, в стародавние времена, пилили толстые бревна, кладя их на специальный упор. Со ржавым полотном и отполированными чьими то руками деревянными ручками, она все же блестела в тусклом свете остро отточенными зубьями. Если наступить ногой на нижнюю часть полотна, натянув его таким образом, то может получиться быстро перерезать веревку. Но действовать нужно быстро и уверенно. Наверняка рядом есть кто-то еще и стоит этой ведьме поднять крик, как тут же меня схватят и что потом будет неизвестно. Может лучше подождать, пока она появится еще раз, убедиться, что пленник все также спокойно сидит в углу и не представляет опасности. Тогда у меня точно будет несколько минут. Или попробовать прямо сейчас, пока она не пришла? Ведь неизвестно, с чем она явится в следующий раз. А если я успею перерезать веревку, то заставлю ее молчать, если вздумает шуметь. Мгновенно решившись, я вскочил на ноги и бросился к пиле. Это решение, как оказалось позже, спасло мне жизнь, буквально висевшую на волоске в этот момент. Зуд в ноге, уже ставший мало ощутимым, вдруг ударил уколами в пятку. Я, видимо, очень долго сидел в такой позе, пережав кровоток. Сжав зубы, я наступил на ручку пилы, оперевшись на болящую ногу, и быстро стал пилить веревку об острые зубья. Звук перепиливаемой веревки получился очень громким, на что я не рассчитывал, и к тому же пила все время дергалась, стуча второй ручкой о стену. В панике я стал тереть веревку о пилу еще быстрее и несколько раз порезал руки. Оставалось совсем чуть-чуть, когда я услышал за спиной яростный крик. Резко обернувшись я увидел старуху и Каншао. Они стояли и смотрели на меня. Он держал в руке небольшой мешок и моток веревки и теперь, с этого ракурса, я разглядел за их спинами проход, выкопанный в земляной стене дома. Хибара, видимо, упиралась этой стороной в склон горы. Там, где-то в глубине, горел огонь. Я видел его тусклые отсветы на стенах пещеры. Они стояли так всего мгновение и Каншао, выронив из рук мешок и веревку, явно предназначенные для того, чтобы надеть мне на голову, связать еще туже и куда-то отвести, и бросился ко мне. Чувствуя ледяной холод внутри я, с лихорадочной быстротой, дорезал веревку, кинулся к двери, распахнул ее и бросился бежать. Яркий свет дня ослепил меня на мгновение и я, споткнувшись о крупный камень и заревев от боли, чуть не упал, прыгая на одной ноге. Сзади меня за шиворот схватила сильная рука, но я так дернулся, что услышал, как сзади на землю упал Каншао и рука, державшая ворот, разжалась. Не обращая внимания на боль в ноге я побежал изо всех сил, как не бегал никогда в своей жизни. УАЗик стоял там же, но времени садиться за руль и заводить мотор у меня не было и я пробежал мимо, уже видя дорогу, по которой мы сюда поднялись. Сзади я слышал крики старухи, которая зло кричала что-то на непонятном языке. Голос ее был жутковат и разносился эхом по этой горной поляне. Я продолжал бежать, не оглядываясь и уже начал спускаться по дороге, когда услышал звук заводящегося мотора. Каншао собирается догнать меня на машине. Единственное спасение теперь – это бежать не по дороге, а сворачивать на крутые склоны. Путь на большую дорогу, ведущую к водопадам и по которой изредка проезжают машины, мне тоже теперь заказан. Я продолжал бежать по дороге до тех пор, пока не услышал за спиной стремительно приближающийся звук мотора и тогда свернул с дороги влево, где вниз уходил крутой склон. Тонкая козья тропка вилась, огибая рельеф и плавно спускаясь к реке. Я, не задерживаясь, побежал по ней, а машина пронеслась выше меня и, не остановившись, стала удаляться вперед. Он хочет спуститься ниже и отрезать мне путь к дороге. Я, хоть и бежал вниз, уже совсем выдохся до такой степени, что ощущал вкус железа во рту и слышал собственный пульс барабанным боем в ушах. Все из-за высоты, понял я сразу, здесь воздух намного разреженнее, чем у нас и физические нагрузки даются мне намного тяжелее. Я уже не мог бежать и перешел на шаг, тяжело дыша и держась за правый бок рукой. Нога прошла окончательно, быстрый бег сразу разогнал кровь. Кисти рук тоже больше не болели, а кр.ов.ь на порезах запястий уже свернулась. Шум мотора все отдалялся и хоть я не мог видеть саму машину, пыль, поднятая ей, отлично выдавала ее местоположение. Примерно на середине спуска. Каншао гнал вниз, не жалея машины. Я остановился, тяжело дыша и сел на торчащий из земли большой камень. Бежать больше не нужно. Теперь мое выживание зависит от скрытности. Он наверняка съедет вниз и будет сидеть где-то в засаде, ожидая, что я выйду к большой дороге. Да, для меня это единственный путь к спасению, добраться до дороги и по ней вернуться в город. Можно было бы попробовать поймать попутку, но я больше не рискну связаться, ни с одним местным жителем. Значит, мне нужно быть хитрее и не теряя дороги из виду, двигаться по противоположному склону ущелья, стараясь перемещаться незаметно. Пока он будет поджидать меня внизу, я должен не теряя времени уйти в сторону водопадов поверху. Вдруг, спохватившись, я схватился за карманы. Моя сумка с вещами осталась в багажнике УАЗика, а кошелек, паспорт и телефон были в карманах, когда я зашел в этот проклятый дом. Ощупывая карманы я убедился, что ни кошелька, ни телефона у меня больше нет. Видимо вытащили, когда обыскивали, после удара по голове. Паспорт же я держал в маленьком кармашке, вшитом в предплечье ветровки. Через тонкую ткань четко прощупывался прямоугольник документа. Я рванул молнию и вытащил его, открыв и убедившись, что все в порядке, это мой паспорт и он цел и невредим. Итак: я могу сесть на самолет и улететь в Москву, но у меня нет ни денег ни связи. Я могу только прийти в аэропорт пешком. Ну что же, Лейтенант, могло быть и хуже. Я посмотрел вдаль, в ту сторону, куда текла река внизу ущелья. Там вздымались далекие светлые скалы, оставляя узкие ворота там, где проходило ущелье. Насколько я понимаю, там внизу и текут водопады. До них километров тридцать по прямой, не больше. Я должен дойти за день, если не буду терять времени. Солнце стояло в зените, был примерно полдень. Надеюсь второго дня… Я поднялся и быстро пошел по склону вдоль реки... Продолжение далее... Автор Записки горного гида #МистическиеИстории

Ангел за стеклом Кошмар возвращался. Под ногами надсадно скрипели рассохшиеся, серые от времени и сырости доски; мост раскачивался, грозя скинуть ненавистную ношу. Деревянные перила под рукой хлипко дрожали, сулили скорую и страшную погибель в кипящей внизу черноте. Она мало походила на воду; скорее напоминала темную густую кровь, исходящую смрадными пузырями. И что-то громадное, непередаваемо чужеродное, медленно ворочалось под смоляной толщей. Ветер хлестал по лицу мокрой тряпкой дождя, выжимал слезу. Страх - не за себя - за Ангела, сдавливал грудь, не давая сделать вдох. Прозрачная колба, закрепленная ремнями между ненадежными перилами моста, раскачивалась все сильнее, в такт порывам ветра. Сквозь завесу дождя - такого же липкого, серого и холодного, как и все вокруг; сквозь толщу стекла, пелену слез - лицо Ангела оставалось ясно видно. Чистое, беззащитное, прекрасное. Даже слой прозрачной жидкости не уродовал и не замутнял нездешней, хрупкой красоты, не скрадывал совершенства черт. Мокрые крылья плотно облепляли тело, окутывали светлым плащом. Желание увидеть их гордо расправленными отзывалось где-то внутри сладкой болью. Что угодно - царство, душу, бессмертие - за миг свободы Ангела! Миллиарды лет вечных мук за один только неповторимый миг... взлетай, Ангел! Будто услышав, пленник Серого мира и стеклянной тюрьмы очень медленно открывал прозрачные, хрустальной голубизны, чистейшие глаза. Под злобный вой ветра и хруст рассыпающихся в труху досок стекло покрывалось тончайшими паутинками трещин... - Глеб, ты меня вообще слышишь, или опять уснул? - голос Надьки штопором ввинчивался в ухо, просверливал мозг насквозь и выходил с другой стороны, оставляя мерзкое ощущение подступающей мигрени. - Я говорю, Оксюту надо к маме сегодня завезти, мы с Машкой идем в бассейн! Сможешь отпроситься на часок и забрать ее из садика пораньше? - Да, заберу, - Глеб отхлебнул из кружки и скривился. - Опять ты эту дрянь купила, на нормальный кофе денег не хватило, что ли? Надь, я тебя сто раз просил... - Ничего не дрянь! Цикорий полезнее твоего дурацкого кофе, ты и так в последнее время сам нормально не спишь и мне не даешь. Вчера вообще полночи руками размахивал, бубнил, чуть по носу мне не заехал! Может, тебе травок попить, перед сном, есть же разные сборы! Глеб брезгливо отпихнул полную кружку и поднялся. - Сама пей свои травы, цикорий, таблетки от бессонницы, или чего тебе там еще в интернете насоветовали! Ладно, я ушел, до вечера. Он попытался чмокнуть надутую щеку, но жена демонстративно отвернулась. Глеб пожал плечами и вышел из кухни. Надькины обидки давно ему приелись; все равно, виноватым он себя не считал. Если честно - ему с самого начала было наплевать. И на Надьку, и на ее дутые губы, перепады настроения по двадцать раз на дню. Зря он поддался уговорам матушки и решил стать "как все", обзаведясь ненужной женой и ненужным ребенком. И квартирой, за которую им платить еще несколько лет. Лучше бы жил один, в маленькой съемной однушке, заваривал по утрам угольно-черный горький кофе вместо дрянного, модного сейчас пойла. И был бы, если не счастлив, то спокоен и удовлетворен жизнью. А теперь, куда от них денешься? От не работавшей ни дня жены - любительницы надувать губы - и капризной, вечно болеющей дочери. Она уже сейчас дует крошечные губенки и морщит нос, точь-в точь, как мать. "Надо жить настоящим, Глебушка! Прошлого не вернешь, судьбы не повернешь. Наденька тебя давно любит, еще со школы. Хорошая девочка, умница, хозяюшка! И малыша тебе родит - я уже внуков заждалась, как будет у вас маленький, сразу на пенсию выйду, стану помогать..." Свадьба промелькнула пестрым хмельным кошмаром, под пьяные вопли многочисленной родни. Липкие от помады Надькины губы, ее животные ласки, влюбленные щенячьи глаза. Тошнотное ощущение совершаемой ошибки. И серая бессмыслица дней, имя которой - бесконечность. Совместные поездки на родительские дачи, все более редкие вылазки с друзьями на природу, растущий, как на дрожжах, живот жены. Несмолкающий плач Оксанки по ночам, слюнки, зубы, колики, простуды, аллергия, дерматит. Временами Глебу казалось, что он любит и понимает дочку, которой так же неуютно в мире, как ему самому. Но чаще он испытывал острое желание вытряхнуть ее из кроватки, сунуть Надьке в лапы и вышвырнуть обеих из квартиры. И своей жизни. Насовсем. А потом началась череда кошмаров: серый мокрый мир, рассыпающиеся доски моста, липкий ледяной дождь. Глеб долго боялся задать себе вопрос - почему, просыпаясь в своей кровати, он еще долго ощущал исходящий от ладоней запах сырой древесины. Но сильнее всего сводили с ума глаза Ангела за прозрачным гладким стеклом. Чистая, незамутненная, небесная голубизна. Такие глаза невозможно было забыть при всем желании. И Глеб помнил. *** Настя. Ее глаза, синее самого синего. Смех, рассыпающийся звоном стеклянных колокольчиков на ветру. Глаза Насти тоже умели смеяться - возле зрачков вспыхивали крошечные искорки-рыбки, золотистая россыпь. Такой же россыпью золотились на вздернутом озорном носике веснушки. Вся Настя, казалось, состояла из теплого солнечного света: золотисто-русые, с рыжинкой, кудри, лучики-ямочки на щеках, желтое платье, оранжевые босоножки на тонком ремешке. Девочка-солнышко всегда выбирала яркие, живые цвета - одуванчиково-желтый, лиственно-зеленый, мандариново-оранжевый, спело-вишневый. Глеб всегда считал, что его день начинался не с рассвета, а с момента, когда рядом появлялась Настена. Она умела расцветить мир вокруг сочными красками, наполнить звуками, запахами, согреть особенным теплом. И он, угрюмый, скучный, ничем не примечательный парень, тоже расцветал и тянулся к ней, подобно зеленому ростку. Откуда-то сразу вспоминались красивые слова, хотелось творить необычное, волшебное, даже сердце в груди стучало уже не так. А когда он, собравшись с духом, первый раз, очень робко и нежно, коснулся губами россыпи веснушек на щеке, сердце уже не просто стучало. Оно колотило в ребра изнутри с таким пылом, будто собиралось разломать их, выскочить наружу и прыгнуть в горячие Настины ладошки. Им было по пятнадцать лет. И мир вокруг еще казался странным, новым, ярким. Сулящим нечто необычное, новые открытия, чувства, границы. Двое толком не повзрослевших детей лакомились мороженым, гуляли по старому парку, отдыхали в тени узловатых дубов, сидя на старой, облезлой скамейке. Они не знали - да и не захотели бы знать - как мало страниц осталось в книге сказок. И что на последней из них уже нет солнца, скамеек, прохладной тени деревьев. И сверху донизу она исписана одним-единственным словом. Боль. Однажды Настя не пришла в школу. И вообще никуда не пришла. Просто исчезла. Солнце спряталось за пеленой грязных туч из тревоги и давящего серого страха. Вечером Глеб провожал ее домой, по дороге они купили пару сосисок на палочках в ларьке. Глеб быстро сжевал свою порцию, Настя пощипала тесто и отдала сосиску облезлой кошке, ластящейся у ног. Солнышко любила кошек и собак, они чувствовали ее любовь и тянулись к ней со всех сторон. Даже самые свирепые кобели прятали клыки и ложились у ног, желая ее ласки. Погладив благодарно урчащую киску, Настена чмокнула Глеба в щеку и поспешила своему подъезду. Звонко процокали по нагретому за день асфальту острые каблучки. Цок-цок-цок... Уже потом, после недель бесполезных поисков, звонков, слез, Глеб часто напрягал слух, пытаясь услышать этот звук, оживить его в памяти. Будто бы он мог вернуть тот, последний вечер, небесные глаза девочки-солнца, блаженно урчащую кошку. Но ничего не было слышно. Настю нашли почти через месяц, в лесу, недалеко от города. Вернее то, что от нее осталось. Как пятнадцатилетняя девочка оказалась в том месте, навсегда осталось загадкой. Как и личность нелюдя, или нелюдей, навсегда погасивших для Глеба его солнце. Прошло пять лет, десять, пятнадцать. Свет не возвращался, мир вокруг казался окутанным серой хмарью. Позади остались школа, институт; удалось найти хорошую работу, купить машину. Большего не хотелось - если бы не мама, день и ночь капающая на мозги по поводу его одиночества, Глеб с радостью прожил бы остаток дней в тишине и покое. Но мама отличалась менталитетом бульдозера, когда ей хотелось чего-то добиться. Так, в жизни тридцатилетнего, безразличного ко всему холостяка появилась Надька, и следом Оксана. Он честно пытался почувствовать хоть что-то к жене и дочери, но не смог. А потом начались странные бредовые сны. Рассыпающийся деревянный мост, серый туман и пузырящаяся внизу черная вязь. Прозрачная стеклянная колба, прикрепленная ремнями к перилам моста. Спящий внутри Ангел, с удивительными и такими знакомыми глазами. Откуда-то Глеб знал - если разбить проклятое стекло и разбудить Ангела, все будет, как раньше. Процокают каблучки по асфальту - цок-цок-цок... мягкие, пахнущие ирисками ладошки обнимут его сзади, закроют глаза: "Угадай, кто?!" И теплый солнечный луч разгонит вязкую стылую хмарь, облепившую его со всех сторон. Снова будет ясный солнечный день, ароматы жаренных сосисок, сладкой ваты, визг и смех детей, бегающих наперегонки по дорожкам парка. И россыпь золотых веснушек на теплой бархатистой щеке... *** - Ты в последнее время странный какой-то, - Надя вертелась перед зеркалом, охорашивалась, взбивала волосы, подкрашивала губы. - Тебе что ни скажи, ничего не слышишь, смотришь в пустоту, как дурак, и молчишь. Одевайся уже, выходить пора, нас к девяти ждут. - Иди одна, я дома останусь. Настроения нет. - Глеб подошел к окну. Грязно-серое небо кропило мелким противным дождем. Обычным, не тем, что во сне; там даже вода казалась липкой, похожей на холодную слизь. - Как - не пойдешь? Нас Левка с Машкой обоих приглашали, вообще-то, давай уже, одевайся! - приказной тон жены неожиданно вызвал прилив ледяной злобы. Глеб с хрустом сжал кулаки, стараясь погасить вспышку гнева: - Я сказал - остаюсь дома. Обратно на такси доедешь, деньги есть, или дать? Серые глаза Нади медленно потемнели от злости, губы задрожали: - Ты это сейчас серьезно? Глеб, сколько можно, вот честно? Я себя разведенкой ощущаю, уже все знакомые смеются за спиной; ты из дома вообще перестал выбираться, кроме как на работу. Ни в гости, ни в ресторан вместе не сходить. Хоть помнишь, когда в последний раз в кино меня водил, или в театр? Я, между прочим, еще молодая и красивая! Специально на вечер все организовала, с Машкой договорилась, Ксюту маме отвезла. В общем, одевайся и поехали, не стой столбом! Вместо ответа Глеб молча развернулся и ушел в спальню. На следующий день Надя торопливо собирала свои и дочкины вещи. Она косилась на прислонившегося к косяку Глеба и, наверное, ждала извинений, просьб остаться, хоть какой-то реакции. Он молчал. Так же молча помог ей вынести к машине такси сумки, пакеты и хнычущую Оксанку. Даже не спросил, куда они едут, к маме Нади, или на съемную квартиру. Было просто неинтересно. Вернувшись в опустевшую квартиру, впервые за несколько лет выдохнул с облегчением. Телефон в кармане жужжал разбуженной пчелой, количество пропущенных звонков от мамы росло. Глеб решил, что грядущая выволочка и требования помириться с женой никуда не денутся, и, выключив сотовый, небрежно швырнул его в кресло. Ремни навязанного брака с треском лопнули, дышать стало легче. Оставалось освободить Ангела. И ему почти удалось. Кошмар повторился первой же ночью, но стал ярче, наполнился новыми деталями, даже появились какие-то краски, помимо серого и черного. Странно, но это лишь прибавило сну потусторонней жути. Теперь стало видно берег, раньше скрытый пеленой вязкого серого тумана. Небо, напитанное кроваво-алым багрецом, брызгало липкими струями то ли дождя, то ли слюны. Уродливые кривые деревца, похожие на детские трупики, тряслись и корчились под порывами сырого ветра. Бледно-голубая, на редкость противная, с виду, трава колыхалась липким ковром. В траве то и дело скользили странные твари, похожие на кошек с ободранной шкурой. Пустые глазницы смотрели на судорожно цепляющегося за перила человека; твари чуяли его слабость и страх. Глеб кожей ощущал эти взгляды. Они говорили о неизбежном - скоро его силы истощатся, мост рассыплется окончательно и Глеба, вместе со спящим в стеклянной колбе Ангелом, поглотит липкая черная вязь. Он снова потеряет Настю - свою девочку-Солнце. Нет! Упав на живот, он упрямо полз по трухлявым мокрым доскам. Щепки и занозы впивались в кожу, причиняя жгучую боль; плевать! Пальцы коснулись холодной глади стекла. Мост жалобно затрещал, часть досок полетела вниз, к пузырящемуся черному месиву. Еще немного... - Проснись, Ангел! Открой глаза, время уходит! Ну же?! Прошу тебя! Под животом с треском и хрустом осыпались последние доски. Уже падая в никуда, Глеб успел увидеть: Ангел открыл глаза. Только в этот раз они оказались совсем не голубыми. Радужку цвета спелой вишни перечеркивала темная трещина зрачка. - Я говорю, сегодня к Надюшке ездила, гуляли втроем, мы с ней и Оксютка! Скучает, маленькая, по тебе, все спрашивает: "Де папа? Папа хочу..." Помирились бы вы, сынок? Надюша, вот, уже не сердится совсем! Мама говорила и говорила, опутывая его словами, будто липкой теплой паутиной. Убеждала, уговаривала. Глеб в сотый, нет, тысячный раз пожалел, что пустил ее в квартиру. Надо было просто отключить телефон и сидеть тише мышки, игнорируя трели дверного звонка. А лучше просто продать квартиру и уехать, не сказав никому ни слова. Зачем ему снова лезть в петлю постылого брака, терпеть рядом людей, которых он и видеть-то не хотел. Он хотел вернуть свое Солнышко. Хотел разбить стекло и выпустить на волю Ангела с ее глазами. А что потом? Настена ведь давно умерла. Отпущенная из своей стеклянной тюрьмы она расправит крылья и взлетит к небесам. Но за этот краткий миг возле нее, за жалкую долю секунды, Глеб готов был познать Ад. - Глебушка, ты меня совсем не слушаешь? У тебя телефон звонит, ответь - наверное, Надюша! Телефон полетел в стену, усыпал ковер острыми серыми осколками пластика. Глеб тяжело поднялся: - Мама, уйди, пожалуйста! С Надей мы разводимся. Я буду платить алименты, но видеть ее не хочу. - Да кого же я вырастила... горе ты мое! Стараясь не сорваться на крик, Глеб выпроводил заплаканную маму из квартиры и с безмерным облегчением захлопнул дверь. На душе стало легко и свободно. Ничего, теперь все будет по-другому. Кошмары становились все ярче, больнее. Теперь Ангел не спал - он смотрел в упор, Настиными небесными глазами, губы беззвучно шевелились. Глеб без слов ощущал стонущие призывы: "Помоги! Забери меня отсюда!" Давясь слезами, он стучал разбитыми костяшками в равнодушное стекло. Кровь размазывалась, закрывая от взгляда бесконечно дорогое лицо. Настя-Настюша-Солнце, потерпи еще чуть-чуть! А потом мост рассыпался в труху, и стеклянная тюрьма летела вниз, чтобы через секунду исчезнуть в кипящей черноте. С берега торжествующе-злорадно выли ободранные безглазые кошки, деревца-младенцы тряслись и корчились под стегающей плетью ветра. Змеиной чешуей шелестела чуждая глазу голубая трава. Серый мир ждал чего-то, напряженно, жадно, предвкушающе. Но чего? На работе пришлось взять длительный отпуск: задуманное отнимало почти все свободное время. За несколько недель Глеб перебрал кучу самой разной литературы, пытаясь отыскать нужное. Ни ад, ни лимб не походили на мир его кошмаров. Серый мир... что же ты такое? И зачем держишь Настеньку, ведь Солнышку не место среди грязного сумрака! В очередной раз проснувшись с дикой болью в висках, он даже не удивился сидящему возле кровати человеку. Ну, сидит и сидит, подумаешь! Интересно, только, как он попал в квартиру? - Как-как - ключом взял и открыл, - будто прочитав его мысли усмехнулся гость. - Вставай давай, хватит валяться уже, жизнь проспишь! - И хрен с ней... - морщась и растирая виски Глеб спустил ноги на пол. Он, наконец, узнал пришельца. Двоюродный брат Бориска - в детстве они почти не разлучались, сестра мамы жила в доме напротив. Потом дороги разошлись, тетя с братом уехали в деревню, общение свелось к дежурным звонкам; а со смертью тетки и вовсе оборвалось. Глеб слышал, что Борис ударился в религию, ушел в монастырь и, вроде, даже, принял постриг. А сейчас - вот, он тут - и даже близко не похож на священника. Ни рясы, ни бороды, обычный серый свитер, джинсы. Только глаза совсем чужие - внимательные и холодные, будто мозг изнутри прощупывают. Кстати, о мозге; где-то тут валялась пачка анальгина, под кроватью, может? Головная боль сегодня казалась просто чудовищной. Брат с невозмутимым видом сунул ему бутылку воды и блистер с таблетками: - Глотай, Глебыч, потом ставь чайник, есть разговор! - А ты как здесь? Ты же вроде, того, ну... в монастырь ушел? - Глеб почесал макушку, чувствуя, как постепенно разжимаются клыки мигрени в мозгу. Бориска хмыкнул: - Было дело; да вовремя понял - не мое это, иной путь себе избрал. Решил, вот, тебя проведать, житье-бытье твое поглядеть! Он улыбался, почти как раньше, но улыбка не трогала ледяных глаз. За чаем Глеб рассказал брату все. Про Настюшу, постоянные кошмары, плененного Ангела, рассыпающийся мост. Тот слушал, не перебивая, потом со вздохом отставил кружку. - Значит, и тебя коснулось. Не судьба, видно, нашему роду. - Ты о чем, Боряха? - только сейчас Глеб обратил внимание на толстый белый шрам, теряющийся под рукавом свитера. - И где так руку успел порезать, не в монастыре же? Борис молчал. От этого молчания становилось все неуютнее. Теперь стала заметна еще деталь: кружка, которую брат несколько раз подносил к губам, оставалась полной. - Не в монастыре, нет. До того, как... - брат подумал и вздохнул. - Тебе мать ничего не рассказывала? Ну, и правильно. Хотя, по сути, уже неважно. Дядьку Карпа помнишь? Глеб кивнул. Поликарп Иваныч, брат бабушки по маминой линии, был тем еще чудаком. За жизнь он успел поменять несколько религий, побывал в какой-то сомнительной секте, к старости увлекся черной магией и спиритизмом. Последние несколько лет дядя провел в ПНИ, откуда "вышел" уже посмертно. - Так вот, если верить некоторым источникам, дядька Карп хотел того же, чего и ты. Выпустить Тварь. - Борис предостерегающе поднял руку. - Знаю-знаю - ты думаешь, это Ангел. До поры, до времени, он таким и кажется. Обещал что-то тебе? Девчонку твою вернуть, например? Глеб молчал. Чай оставил во рту горький привкус желчи. - Так вот, это обман. Тварь не может воскрешать мертвых, максимум, что ты получишь за то, что дашь ей свободу - это иллюзию, подделку. Твоя Настя давно ушла, и никому не под силу этого изменить. Я-то знаю; как дядьки Карпа не стало, она ко мне начала ходить. Мы потому тогда с мамкой и съехали, думали, можно от этого сбежать. Да только не вышло - везде находила. Я спать перестал, есть; запил конкретно. Потом на наркоту перешел, было дело, с собой пытался покончить, и в больницах разных лежал, только разве врачи от такого спасают? В монастырь уже после попал, когда у мамки сердце не выдержало. Там и встретил одного человека, он мне объяснил, кто такая эта Тварь. Не ангел, и даже не демон. Просто киш. - Просто... кто? - происходящее все сильнее казалось Глебу дурным сном. Перед глазами стояла Настена, ее колдовские небесные глаза, протянутые в мольбе ладошки. Борис помрачнел: - Киш - высосанная душа, пустая оболочка. Хватает людей, которые после смерти не могут или не хотят рождаться снова. Вот, их души и треплет по нижним мирам, где полным-полно всяких паразитов. Душу высасывают, как сок из коробочки, лишая всего, что в ней было человеческого, потом просто выплевывают. Остается шелуха, которая со временем сама рассыпается, уходит в никуда. Но бывает и так, что в эту оболочку набивается что-то еще, какая-то пакость с самых темных нижних миров. И тогда миру является такой вот "Ангелочек"! Точно не знаю, кто из наших с тобой предков баловался с темной магией, но то, что происходит с нами, явно последствие этой шалости. То ли договор с кишом заключили, то ли пообещали ему чего. Теперь, пока не получит свое, не отстанет, будет в каждом поколении цепляться. От дядьки не добился, взялся за нас с тобой. Ничего, я способ узнал, как с ним бороться, жаль, не успел до конца довести... Ладонь брата оказалась совсем ледяной, и, почему-то, влажной. Глеб растирал тонкие длинные пальцы, сжимал руки Бориса в своих. Почему он тогда не стал искать, звонить, может, не случилось бы самого страшного. Или случилось бы, ведь все заранее предрешено? - Когда... как ты? - он не хотел знать правду. Не хотел слушать. Брат усмехнулся уголком рта, как когда-то в детстве: - Мост раньше оборвался, еще бы чуть-чуть, я этому ангелочку крылья бы накрутил! Были же и до нас с тобой умельцы, что красавца изловили и над Безвременьем - так эта жижа черная зовется - подвесили. Поэтому он вырываться и боится, не успеет вовремя стекло разбить и ремни скинуть - хана ему! Если кто до него упадет, другое дело. Одна душа в пропасть - одна крепкая дощечка для моста. Он и старается, живой стройматериал к себе подманивает все время. И тебя нашел, чем подловить. Мне тогда совсем немного оставалось... Глеб с содроганием понял, что руки брата пахнут сырым деревом. Пальцам стало колко и больно, на светлую столешницу закапала кровь. - Борька, Боряха... - Времени нет. Возьми! Сунешь ей промеж глаз! В израненную занозами ладонь ткнулся мокрый деревянный крестик. На секунду перед глазами промелькнула знакомая картина: скрипящий рассыпающийся мост, багровое небо, брызжущее липким ледяным дождем, прозрачная, опутанная ремнями колба. Но Глеб смотрел не на нее. Под ногами трещала и хрустела доска, с оплывающим силуэтом знакомого лица... До ночи оставалось совсем немного. Глеб сидел на кровати и разглядывал распятие. Старый, размером с ладонь, крестик ручной работы, с искусно выполненной резьбой. Кощунственно казалось, что у вырезанной фигурки лицо не бога, а Бориски. Измученного, плененного Ангелом - или Тварью? Нижняя часть креста была заточена колышком. Он с трудом, но догадался, чего хотел от него Борис. Нужно разбить колбу и пронзить Тварь крестом, видимо, освященным. Времени до того, как мост снова начнет осыпаться всего-то ничего. А стекло прочное. Чего хотела от него сама Тварь? Это тоже ясно, как день - чтобы покинуть колбу, нужно посадить кого-то внутрь, вместо себя. То-то же, крылатый притворщик не стал скидывать его в пропасть, заставляя раз за разом просыпаться в последний момент. Ждал, пока дойдет, догадается? Видимо. Что же - сработало, догадался. Где там полка с давно зачерствевшим пирожком? *** Глеб ворочался с боку на бок, сжимая в забинтованной ладони крест. Заснуть, как назло, не получалось; пришлось обращаться за помощью к Надиным таблеткам. Со снотворным дело пошло веселее; воздух пахнул сыростью, в лицо полетели вязкие холодные капли. Мост бешено мотало из стороны в сторону, треск досок казался рычанием. Если прислушаться, можно было различить суровый голос Бориса: давай же, иди живее! И Глеб пошел, одной рукой цепляясь за хлипкие перила. Другой он придерживал за пазухой деревянный крест. Шаг, еще один, еще. Ангел не спал: он ждал Глеба и радостно улыбался Настиными губами. Глеб тоже улыбнулся и, пригнув голову, шагнул еще. И еще. Крак! Сразу две доски полетели вниз, где их тут же поглотила вязь Безвременья. Нога едва не соскочила, но удалось вовремя пробежать по самому краю дыры. "Давай, Глебыч, давай...! Ободранные твари бешено выли с берега, им хрипло вторила какая-то неведомая птица. Душа от дикой какофонии дрожала и съеживалась в липкий комок. Последний порыв ветра оказался таким сильным, что Глеба швырнуло вперед, ударив лицом о стекло колбы. Это его и спасло: доски сзади осыпались, как дорожка из домино. От треска заложило уши. Плечом утирая текущую из разбитого носа кровь, он одной рукой уцепился за ремень, просунув под него пальцы, другой вытащил распятие и с силой ударил по стеклу. Раз, другой, третий. Мост снова мотануло так, что пальцы захрустели, но чудом удалось не вылететь за перила. Глеб сплюнул заполнившую рот кровь и продолжил яростно бить по стеклу, намечая тонкие, как паутина, трещины. Ветер ревел и тряс остатки моста, дождь заливал глаза и рот. Глеб продолжал с хмельной яростью ударять распятием. Еще раз. И еще! Откуда-то снизу, из кипящих недр, доносились вопли. Наверное, кричали души, служившие раньше досками для моста. Интересно, не среди них ли сейчас Борис? От очередного удара стекло лопнуло, осыпав дождем осколков. Одно из креплений моста с хрустом обломилось, заставив его перекоситься. Колба опасно накренилась, но Глеб, зажав распятие в зубах, успел схватить протянувшуюся из разлома тоненькую руку. Сразу стало тепло, даже горячо. "Я здесь, не бойся! Лети, Ангел! Лети, но не забудь про меня!" Уже падая, Глеб краем глаза уловил какие-то перемены вокруг. Дождь и ветер утихли, развеялся липкий густой туман. Стремительно приближавшаяся снизу чернота вдруг остановилась. Он больше не падал, чьи-то руки крепко держали в воздухе. Он медленно повернулся. Ангел тряхнул головой, сбрасывая остатки стеклянного панциря и обрывки ремней. Крылья за спиной быстро чернели, обретали синеватый блеск. Глаза цвета переспелой вишни смотрели с недобрым лукавством. Даже лица стало не узнать - вытянутая морда то ли собаки, то ли крысы, с влажно блестящими желтыми клыками. Вот ты какой, цветочек аленький... Мост внизу вырастал заново, буквально на глазах. Блестящие светлые, свеженькие доски, пахнущие спиленным деревом. Сверкающая цепь, обвившая... нет, не колбу, а большой стеклянный куб, в котором, прижавшись друг к другу, уснули два ангела: мать и крошечное дитя. Мир вокруг тоже стал другим: исчезли безглазые кошки, деревья-уродцы, мерзкая трава. С тихим шелестом на мягкий белый песок набегали розоватые волны. Даже небо из багрового сделалось бархатно-голубым. - Новые хозяева, новый мир! - проскрипела Тварь над ухом. - Истинные ангелы... пусть сон их будет долог и сладок! Во сне они увидят серебряных птиц и золотых оленей, которыми скоро наполнится этот край... Глеб скривился, то ли от фальшивой сладости таких речей, то ли от боли в руке. Оказалось, он все еще сжимает в ладони распятие. Пальцы дрогнули и разжались. Глеб и Тварь молча наблюдали, как крест летит вниз и скрывается в светлой воде. *** Он с трудом встал с постели; тело ныло, будто его лупили палками, всю ночь. Порезы на коже нещадно горели. Ничего, заживет! Подумаешь, пара царапин. Прихрамывая, Глеб прошел в соседнюю комнату. Два тела на ковре уже начали коченеть. Хорошо, что дозу он рассчитал правильно. Еще лучше, что Надя согласилась приехать и привезти дочь. Совесть не мучила, ввиду своего полнейшего отсутствия. Единственным способом спасти Ангела, было предложить ему своевременную замену. Как показал опыт - совсем необязательно добровольную. Осталось только воссоздать нужную видимость событий: не вынеся разлуки, мать вводит малышке сильнодействующее лекарство, а следом и себе. С нашими правоохранительными органами такое прокатит на ура. А дальше... Тварь ждала, сидя на подоконнике и с хрустом разминая затекшие крылья. Видно, ей не терпелось умчаться прочь: пить кровь, ловить детей, плодить подобных себе? Кто ее знает! - За тобой должок, Ангел, - Глеб тоже с наслаждением хрустнул спиной. - Не забыл? Тварь ощерила клыки и зашипела, но не посмела возражать. Крылья втянулись в спину, кожа посветлела, глаза изменили цвет на небесно-голубой. - Зачем тебе это? Она давно мертва! - "Настя" с любопытством посмотрела на своего избавителя, знакомым жестом отбросила со лба золотистую челку. Повзрослевшая Настя, очень-очень красивая, такая, какой она должна была стать. Глеб молча притянул ее к себе, зарылся лицом в густые ароматные пряди. Как сладко. - Мне говорили, ты мастер иллюзий? Вот и дай мне то, чего я хочу - одна жизнь, рядом с ней. Ты ведь ждал своего часа столетиями, Ангел? Значит, сможешь подождать еще немного. А потом лети на все четыре стороны. Но сначала... Настена лукаво улыбнулась и закинула ему руки на шею. И жизнь началась... Автор: Effi

В ближайшие дни ожидается мощный взрыв звезды, который можно будет увидеть в небе. В созвездии Северной Короны «родится» звезда, которая через 5 дней исчезнет, сопровождаясь термоядерным взрывом. Последний раз подобное явление было в 1946 году, а до следующего взрыва наше поколение может и вовсе не дожить.

Гость из склепа Эти история написана со слов человека, проведшего 5 лет по контракту в Чечне, в Аргуне. Похожие истории встречаются в сети, но ужасна та легкость и цинизм, с которой она рассказывались этим 33-х летним мужчиной… Что делает война… будь она проклята… Я попыталась передать «сленг» рассказчика. (Удалила только все «НА» и «В») Нас закинули на очередное задание в сельскую местность, на карте было указано место нашей дислокации на сутки. Когда мы прибыли, руководствуясь картой на то самое место, оно оказалось старым, но доселе действующим местным кладбищем. Надо было искать место для ночлега, и мы облюбовали старинный склеп. Без особого труда, действуя ногами и прикладами, мы проникли вовнутрь, спустились. Находившиеся там три гроба вышвырнули с размаху за соседние могилы. Отдыхали по очереди - двое дежурили и караулили костер, который развели посередине, четверо спали. Дальше менялись каждые 2 часа. Только я задремал после смены (2 часа ночи), как услышал автоматную очередь, грохот вышибаемой двери. Подскочив тут же вчетвером, мы смотрели на двух дежурных, которые стояли, как вкопанные с АКС-ами на пороге склепа. - Что там? - знаками спросили у дежурных, те знаками же ответили, что ничего не понимают… при этом вокруг стояла мертвая тишина. Снегопад, начавшийся несколько часов назад, прекратился. Со словами «показалось», эти двое спустились вниз. - Ну и что показалось? - резонно был задан вопрос. – Да, блин, ходил кто-то, как вокруг, снег скрипел под ногами. Подошел сюда и стоит. Думали шакалы. Вот мы и проверили. Ладно, легли дальше. Через минут 15 сам слышу: реально шаги, но не одного человека, а двоих. Прямо над головой. И опять очередь в дверь, пинок ногой... Никого, и нет следов на только что выпавшем снегу. - Это что-то... для разнообразия, - становилось прикольно. Уже не спал никто. Шаги. Опять. Мы к двери - ОН за ней. Дыхание слышно. Нервы сдают… очередь в дверь... пинок… пусто. Так прошла вся ночь. Уже просто выходили подышать воздухом (сон как-то уже не шел) и смотрели, как над новыми захоронениями «танцуют» призраки - фосфорные очертания человека, которые колышатся от малейшего дуновения ветра. При этом рядом, буквально в метре ходил, не оставляя следов, ОН. (вот тут я его спросила: "Неужели не страшно?!" На что последовал ответ: "Там было, кого бояться"). Через 24 часа мы ушли из этого «уютного» гнездышка. Витька предложил закинуть гробешники на место, сказал, что они покоя не дадут, но было ужасно вломак. Закончился контракт, вернулся в Питер. Квартиру сняли с девушкой, чтобы с родаками не жить. Сижу ночью на кухне один, сон не прет, телек включен, что-то бубнит… смотрю так, «одним глазом», в сюжет фильма не вдаваясь. Отошел в прихожую за сигаретами… Что за хрень на кухне? Скрип-скрип… как шаги по снегу... по телеку может? Ни фига - там в самолете действие, стрельба-пальба-захват заложников - все, короче, кроме снега. Ну и началось… Нет, он ничего не делает мне плохого (пока), но посещает меня регулярно. Может ночью, а может и днем подойти и поскрипеть, иногда слышу, как дышит. Однажды ночью ходил, скрипел, подошел, жена проснулась. Перевернулась, дальше засопела. Я ее и не спросил, отчего. Может так просто, а может и нет...Так и не знаю, одному мне слышно, или нет?.. Совесть, блин, порой мучает. Жмур-то видно не вредный был… надо было их обратно «заправить», на законные места, как Витька предлагал. Дело-то пяти минут. Так нет же… Лень... Вот теперь и живи с «пассажиром» по жизни… хоть возвращайся назад, упаковывай. Попросил бы прощения, да имя забыл спросить. Да и ладно. Главное - не вредит, а так он меня не напрягает.» Спасибо за внимание. Автор: andgela888-18 Странные "бабули" Было это в Казахстане в 1988 году, тёплая летняя ночка, после дискотеки (время 00:30 примерно, в тот вечер что-то рановато закончилась по тех.причинам), стояли мы - кучка мальчишек и девчонок на "пятачке", был такой "пятачок" - место встречи молодняка, где все собираются, перекуривают и делятся впечатлениями, кто-то пивко попивал, а кто и волшебную травку покуривал, вот, сидели мы там, как обычно всякие, разные разговоры и вот... Мимо нас проходят две бабушки, все одетые в чёрное, но никто не обратил внимания, так как в этот день были похороны в посёлке, ну идут себе бабки, нас не трогают, ага... прошло минут 10 и Сашка засобирался домой (а нам с ним по пути), короче, пошли мы в ту сторону, куда и бабули почапали. Идём болтаем... Через некоторое время бабушки показались на горизонте, ну и Сашка предложил их догнать и спросить, как там поминки и всё такое, вот тут-то и начинается самое интересное! Короче, прибавили мы ходу, но "бабули", как на крыльях летят, а ножками старенькими вроде еле-еле перебирают. Ага, стало нам интересно, что за дела, неужели мы "старых клюшек" не догоним? Поднажали мы ещё, что за *ерня - уходят бабки, словно невидимые моторчики у них есть! Свернули на Набережную, ага, думаем финишная прямая и конец деревни, а дальше степь и местное кладбище. Куда это старые путь-то держат? Аль забыли чего днём около свежих могил или мерзость какую задумали сотворить? Были знаете ли такие любительницы колдонуть по свежачку! За время "гонки" мы уже уставать начали, а старые в отрыв пошли! Сашка бурчит: " Спортсменки поди? Может ну их на хр*н, да и граница села скоро заканчивается, дальше только степь да кладбище! Что мы за ними всю ночь по полям да оврагам рыскать будем? " Говорю: " Интересно же! Что за мистика такая, что за бабки? Ты не разглядел наши местные или как?" Сашка молчит и пыхтит рядом, мы уже и на бег перешли, но бабки не сдаются и рвутся, упорно, в стороны тёмной окраины! Ну, думаем, ещё немного и последние фонари - граница света на краю села и мы их потеряли! Нужно поднажать! Но видно не судьба, "бабули" слились с темнотой и пропали... А мы тормознули на перекрёстке дорог, дальше темень непроглядная (это вам не в городе с хорошим освещением) и что-то чувствуем, нет никакого желания погоню-то продолжать, волосёнки на голове приподнимаются потихоньку, мысли всякие одолевают, типа, а ну их на фиг, а оно нам нужно? Да и скотомогильник (про него будет отдельная история) там рядом с кладбищем, а на нём всегда что-то нечисто по ночам, то ли звери бродят, то ли духи какие? И мы, не сговариваясь, развернулись и потопали по домам... Так до сих пор и не знаем, кто это или что это было? Хотите верьте, хотите нет... Автор: Странни