ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)

ВЕЩИ МЕРТВЕЦА (1) — А мне обязательно? — прошептал Степа, вытирая засаленным платком крупные капли пота со лба. — Да, — прошипела в ответ его пожилая мама, — Твой брат умер, а ты на поминки не едешь? Где такое видано? Тем более ты теперь при машине. Хоть так его отблагодаришь. Она, проявляя напускную озабоченность, демонстративно стряхнула с плеча сына невидимую пылинку. Тем временем четыре крепких парня с помощью широких брезентовых лент медленно опускали гроб в свежеразрытую могилу. На улице стояла непереносимая, необычная для начала мая жара и больше всего на свете (кроме извечных нравоучений матери) Степан Пивоваров не любил именно ее. Каждый раз, когда температура окружающего воздуха переползала через отметку тридцати градусов, на рубашке Степы тут же появлялись темные пятна в области подмышек, а лоб превращался в открытый пожарный брандспойт. Ко всему прочему, мать заставила его надеть черный костюм (траур как ни как) и теперь палящее солнце, от смертельных лучей которого на кладбищенской пустоши было решительно негде укрыться, буквально плавило его как дешевую церковную свечку. Мысли путались, пот заливал глаза и никакого траурного настроения. По сути, даже если бы Степа вдруг оказался в кондиционируемом помещении с максимально комфортной для него температурой и фуршетным столиком с обилием вкуснейших закусок, настроение бы все равно не появилось. А все потому, что он совершенно не жалел своего брата. Даже более того, он в глубине души был рад, что тот наконец затянул на своей шее петлю. Саша, хоть и был старше, в последние годы жизни совсем не казался мудрее. За каких-то пять лет он из подтянутого и обеспеченного мужчины в полном рассвете сил превратился в полусумасшедшего нелюдимого алкоголика. И все как всегда из-за бабы. В подобных житейских трагедиях без роковой женщины никак не обойтись. Сашу бросила жена. Он, естественно, всеми силами пытался убедить окружающих в том, что она мистическим образом пропала, но никто, даже его мать, в это не верил. Их роман был бурным и сильно походил на один из этих бразильских низкопробных сериалов, но супружеская жизнь и банальная бытовуха сбили весь накал и обнажили все те мелкие и раздражающие недостатки, которые они не могли сквозь розовый туман разглядеть друг в друге. Брак был обречен и все это видели кроме самого Саши. Он всячески пытался собрать осколки их былой страсти во что-то хоть издали напоминавшее супружеские отношения. Это была банальная попытка отсрочить неизбежное. И вот, когда терпение Марины наконец лопнуло и она ушла, он потерял связь с реальностью. Это не было чем-то вроде переключенного рубильника, нет. Процесс занял не один год. Постепенно Саша отдалялся от родных, все больше и больше замыкаясь в себе, потом уволился с работы и почти перестал выходить на улицу. Люди поговаривали, что последние пару месяцев из его дома по ночам было слышно стенания и громкий плач. И вот, когда мать, наконец, решила покончить с этим фарсом и определить своего дражайшего Сашеньку на так необходимое ему лечение в местный дурдом, оказалось, что он уже нашел другой выход. После того как мать со Степой и еще несколькими бывшими сотрудниками покойного в дань традиции бросили на крышку гроба по горсти земли, могильщики резво замахали лопатами, а это означало, что похороны окончены и настало время поминок. Степан не любил поминки, по его мнению, бесплатная пьянка посреди недели никоим образом не могла быть связана с памятью об усопшем. Подобные мероприятия всегда нагоняли на Пивоварова младшего тоску, а уж если на них присутствуют люди, практически не знавшие Сашу, то непреодолимое чувство фальшивости происходящего было гарантированно. — Мам, ты куда? — спросил Степа, заметив, что его мать прошла мимо Сашиной машины. — Я в автобусе поеду, с остальными. Хочу поспрашивать о нем. Пивоваров понимающе кивнул. Он знал, что это обычная отговорка и ей было абсолютно плевать на то, что думают о ее сыне какие-то незнакомцы, просто мама не могла сесть в этот автомобиль, слишком рано. Забравшись на водительское сидение, Степа, дрожащей от нетерпения рукой повернул ключ в замке зажигания, и с неподдельной детской радостью услышал шелест кондиционера. Хоть Пивоваров младший и был зол на своего брата за то, что тот сыграл в ящик, не удосужившись даже позвонить напоследок, но оставленная им в наследство «Шевроле Каптива» с полным фаршем и двухзональным климат контролем слегка смягчала удар. Дождавшись, когда все гости загрузятся в повидавший не один десяток покойников ПАЗик с табличкой «РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ» под лобовым стеклом, Степа завел автомобиль и миниатюрная траурная процессия двинулась по ухабистой грунтовой дороге к воротам кладбища. По пути в кафе, специализирующееся на организации поминок, Пивоваров младший постепенно остывал и приходил в себя, а потому все больше утверждался во мнении, что пить с незнакомыми людьми, при этом изображая крайнюю степень печали, ему вовсе не хочется и он под любым предлогом хотел увильнуть от этого гнусного мероприятия. Оставалось придумать увесистый повод, вооружившись которым он смог бы избежать всепоглощающего маминого гнева. «Поеду наводить порядок в доме, — подумал Степа, стоя позади ПАЗика на светофоре, — Да, это всяко лучше, чем тухнуть в этой рыгаловке с не пойми кем и выслушивать в очередной раз какой Сашечка был молодец и умница. Тошно уже от всего этого притворства. Уж лучше рыться в вещах мертвеца. Да, поеду наводить порядок.» Твердо решив, что в свои тридцать пять он уже может себе позволить собственное мнение, Пивоваров младший дождался, когда светофор загорится зеленым и смело свернул с дороги, ведшей в зловещие лапы поминок. Александр и Марина Пивоваровы часто ссорились по пустякам. Их конфликты зачастую брали начало в несущественных мелочах, но, подхваченные резкими характерами супругов быстро превращались в растущий снежный ком скандала. Только в одном вопросе Пивоваровы были едины и дружны – это обустройство домашнего очага. Саша с благословения матери оформил, запущенные давно почившим дедом, шесть соток в пригороде на себя и направил свои немалые финансовые ресурсы на то, чтобы снова сделать полуразвалившийся дом, стоявший на этом участке, пригодным для жизни. Стройка обошлась молодым супругам в кругленькую сумму и моток сожженных нервных клеток. Степу не особо интересовали эти вещи, но даже он со своим иногда болезненным равнодушием к делам семейным был в курсе, что строители на домкратах поднимали всю крышу, чтобы перестроить внутренние стены и увеличить высоту потолков, а это значило, что брат разошелся не на шутку. Ремонт длился больше двух лет и, по личному мнению матери, которого естественно никто не спрашивал, заканчиваться не собирался. Всегда находилось что-то, какая-то мелочь или деталь, требовавшая переделки, перестройки или шлифовки. Но этот торжественный момент на зло матери все же наступил, и Саша объявил об окончании работ на грандиозной пьянке по поводу новоселья. Степа на новоселье брата не попал, в тот момент его угораздило слечь в больницу с желтухой, а потому он не мог судить насколько сильно изменился дедушкин дом тогда, но сейчас, стоя у калитки и теребя в руках ключи, он ни на грамм не верил, что какой-либо ремонт вообще имел место быть. Двор Сашиного жилища порос высокой травой в дебрях которой просматривалась только тонкая тропинка, по которой покойный хозяин изредка выходил за едой, но больше водкой. Массивная ветвь ореха, призванного прикрывать восточные окна от ярких солнечных лучей отломилась, скорее всего в одну из последних гроз, и мертвым грузом лежала на растрескавшемся шифере, через отверстия которого дождевая вода стекала прямо по белоснежной стене, оставив после себя неприятную сетку серых потеков. Одно из стекол в пластиковых оконных рамах отсутствовало, а вместо него была натянута клеенка, явно снятая с кухонного стола. Помедлив с минуту, Степа глубоко вдохнул и побрел по тропинке, при этом прокручивая в голове те ужасы с которыми ему сейчас предстоит столкнутся в доме мертвеца, а если быть более точным, те ужасы, которые он сам себе только что по навыдумывал. Замок на двери был нетронут. Полиция, которую вызвали соседи, к счастью приехала немного позже Сашиной матери, явившейся с запасной связкой ключей, так что вскрывать ничего не пришлось. Как только Пивоваров младший открыл дверь ему тут же в нос ударила крепкая смесь запахов затхлости и смерти. Протерев снова намокший лоб платочком, Степа сцепил зубы, мысленно напомнил себе, почему он здесь и от чего скрывается, а затем смело шагнул навстречу вони. Степа прекрасно знал, что мама со своей пенсии дом ремонтировать не собирается, да и его крошечная зарплата для таких тяжелых задач не сгодится, а посему единственным реалистичным вариантом развития событий будет продажа всего участка. Но для этого необходимо было навести здесь порядок, разобрать Сашины вещи, определится с тем, что оставить, а что выбросить, иными словами, работы непочатый край. Степа совершенно не представлял себе, как он будет справляться, но абсолютно точно знал, с чего начнет – откроет все чертовы окна настежь. Внутри жилище Пивоварова старшего выглядело еще хуже, чем снаружи. Уборку здесь в последний раз явно делала смотавшаяся куда подальше жена. Все более-менее горизонтальные поверхности, кроме кухонного стола и пары стульев были покрыты внушительным слоем пыли, в кастрюле на плите проросли грибы, а на пушистый ковер в зале, судя по его внешнему виду и легкому душку, что-то пролили и плесень, проросшая между ворсинками, означала, что это было очень и очень давно. В восточном углу, аккурат под тем местом, где ветка ореха проломила крышу, на полу стояла целая армия кастрюлек и тазов, призванная сдерживать бурные потоки воды, которые просачивались через потолок при каждом дожде. Быстро осмотрев кухню, через которую, собственно и был организован вход в дом, Степа заприметил еще одну тропинку – более светлый ламинат, явно очищенный от грязи и пыли человеческими ногами. Небольшая дорожка вела от истоптанного пятна у холодильника и электрической плиты вдоль коридора прямо в кабинет Саши, туда, где нашли его тело, неподвижно висящее над опрокинутым табуретом. Воображение Пивоварова младшего, подпитываясь печальной обстановкой и едким запахом, принялось обрисовывать красочный, детальный и буквально осязаемый образ мертвеца. Степа невольно мотнул головой, будто пытаясь вытряхнуть неугодные мысли, и решил, что самый лучший способ избавиться от них – это работа, а ее была целая гора, хоть лопатой греби. Первым делом Степан распахнул настежь все открывавшиеся окна в доме, и уличная жара моментально хлынула внутрь, попутно выдувая затхлость. С запахом мертвечины дела обстояли куда хуже, но дышать стало гораздо легче и свободней, а это уже что-то. Следующим этапом было тщательное изучение всех помещений на предмет ценностей, какие можно было забрать себе прямо сейчас, пока непомерные аппетиты матери сюда не дотянулись. Некоторые назвали бы это мародерством, но Саша Степану был братом, так что простительно. И первой комнатой, в которой Пивоваров младший хотел устроить обыск была ТА САМАЯ. Где же еще взрослому мужчине хранить все свои ценные игрушки как не в кабинете? Проследовав вдоль протоптанной тропинки Степа остановился у порога. Ему казалось, что, как только он войдет в комнату, то непременно уткнется лицом прямо в колени Саши, который висит там до сих пор. Он прекрасно понимал, что это не имеет никакого смысла, что он сам помогал снимать брата в тот злосчастный вечер, что он сам буквально десять минут назад кинул пригоршню земли на крышку гроба в котором тот лежал, но несмотря на это понимание, ощущение оставалось сильным и уходить никуда не собиралось. Не находя в себе сил преодолеть непонятно откуда взявшийся страх, Пивоваров младший решил прибегнуть к старой уловке, которой они с братом частенько пользовались в детстве. Оглядевшись по сторонам, он убедился, что нежеланных свидетелей этого таинства нет, ведь будь они, ему стало бы чертовски стыдно. — Наши то портные храбрые какие, — начал тихо Степа, — Не боимся мы зверей, ни волков, ни медведей. Этот стишок частенько зачитывал ему брат, когда тянул его в очередную передрягу, вроде налета на соседский яблоневый сад или драки с задирами с другого края поселка. — А как вышли за калитку да увидели улитку – испугалися, разбежалися, — Степа зажмурился, со всей силы сжал в кулаке уже порядком пропитавшийся потом платочек и шагнул через порог, — Вот они какие, храбрые портные! Никакого мертвеца в кабинете, естественно, не оказалось, как собственно и петли, на которой тот должен был висеть, да и табурет не был опрокинут, а стоял в дальнем углу, там, где его оставил полицейский, заполнявший документы. Словом, не приключение, а сплошное разочарование. По непонятной для Степы причине, окна в Сашином кабинете не наблюдалось. Возможно, это было сделано для того, чтобы вид солнечной улицы не отвлекал братца от его важной, высокооплачиваемой, но очень скучной работы. Александр Пивоваров писал книги. Не то, чтобы они были сильно популярными и постоянно возглавляли списки бестселлеров, но свою аудиторию имели приличную, а учитывая, что писал он их сразу на английском, то и гонорары выходили для этих мест солидные. Степа окинул блуждающим взглядом «творческий беспорядок» на рабочем столе покойного и тяжело выдохнул. Кучи каких-то смятых листов бумаги вперемешку с раскрытыми томами непонятной литературы занимали большую часть площади. Грязные тарелки, из которых была выложена шаткая конструкция, напоминавшая пизанскую башню, скромно ютились в опасной близости от края стола, рядом с кружкой, у ободка которой собралось так много засохшей кофейной пены, что, казалось, можно было заварить еще одну порцию просто долив кипятка. Но самым главным элементом этого хаоса, который и хотел найти под завалами Степа, был ноутбук. Естественно, он оказался в самом низу. Заметив заветный алюминиевый уголок, торчащий из-под кипы книжек и бумажек, Пивоваров младший приступил к раскопкам. Он методично, не желая по ошибке потерять какого-то важного документа или же прощального письма, если оно вообще существовало, начал откладывать в одну аккуратную стопочку листы бумаги, попутно выравнивая их по мере возможности, а в другую – книги, названия большинства которых были написаны на языке, отдаленно напоминавшем испанский или итальянский. Занимаясь такой монотонной, медитативной работой, прикасаясь к вещам брата, Степа невольно впускал в свою голову воспоминания прошлого. Он опять почувствовал тот неприятный холодок, который сопровождал его на протяжении всех молодых лет, проведенных в деревне. Холодок какой обычно дает тень, но это была не освежающая прохлада, избавляющая от летнего зноя, а неприятный озноб. Степан снова ощутил себя в тени собственного брата, в тени мертвеца. Когда на столе остался один лишь серый прямоугольник ноутбука, Степа аккуратно открыл его крышку и нажал на кнопку питания. Он без сомнения собирался забрать компьютер себе, но перед этим хотел хоть одним глазком взглянуть на жизнь Саши, ведь именно в этой, на первый взгляд неприметной, вещице все еще тлел огонек его души. По крайней мере такая романтичная мысль пришла в голову Пивоварову младшему. На корпусе ноутбука загорелась маленькая зеленая лампочка, система охлаждения мерно зашипела, а экран, коротко мигнув, изобразил приветственное окно операционной системы. Степа нерешительно нажал на энтер и приветственный экран сменился рабочим столом. «Вот так просто, и никакого пароля?» – подумал Степа, но сильно зацикливаться на этой загадке не стал, потому как тут же столкнулся с новой. Среди множества ярлыков и файлов, захламлявших Сашин виртуальный рабочий стол с такой же плотностью, как был захламлен и настоящий, внимание Пивоварова младшего привлек один, стоявший немного поодаль, текстовый документ, а вернее его название. «Предостережение для всем известного постового» Остатки волос на затылке Степы встали дыбом. В детстве, когда на полтора года старший Саша начал усиленно расти, превращаясь из ребенка в подростка, он частенько дразнил своего младшего брата постовым из детской книжки. Вот только если имена их совпадали, то про выдающийся рост этого сказать было нельзя, ведь Степа был гораздо ниже не только брата, но и своих сверстников, что еще больше добавляло комичности сравнению. Открыв файл и прочитав первые строки, Пивоваров младший, чтобы не застонать, прикрыл рот соленым от пота носовым платком. Вот оно, прощальное письмо, и адресовано оно не кому-то там, не ушедшей Марине, не матери, которая всегда любила Сашу больше и даже не пыталась этого скрывать, а ему, самому, черт бы его побрал, известному в мире постовому. Привет, мой друг, мой брат, моя кровь. Надеюсь, то что я сейчас собираюсь сделать не сильно тебя огорчит. Хоть я и понимаю, что в последние годы мы почти не общались и значительно отдалились друг от друга, но все же верю в то, что наша связь по-прежнему сильна, ведь это кровные узы, о которых я теперь знаю гораздо больше. Я обо многих вещах теперь знаю гораздо больше и эти знания тяготят меня настолько, что я решился на подобный радикальный шаг. Но обо всем по порядку. Думаю, тебе прекрасно известно, что моей дражайшей жены, Марины Пивоваровой, а в девичестве – Золотаревой, больше нет со мной. Не смотря на все мои многочисленные заверения в обратном, окружающие почему-то решили, что она просто бросила меня, но это совсем не соответствует истине. Я надеюсь, что ты не сочтешь далее написанное бредом сумасшедшего, а если сочтешь, то из уважения к покойному найдешь в себе силы дочитать до конца. Марина Пивоварова, не бросала меня и не убегала. В то злополучное утро, когда я ее потерял, а именно так я теперь считаю, она спокойно села на свой велосипед и отправилась на рынок за рутинными еженедельными покупками. Больше ее никто не видел, ни друзья, ни знакомые, ни родственники. Естественно, я подал заявление в полицию о ее пропаже, но их ответ меня крайне огорчил. Как оказалось, кроме рассылки фотографии по вокзалам и дежурным частям они ничем не могли помочь, потому, как люди пропадают постоянно, а в этом районе – особенно часто и искать их – как собирать грибы с закрытыми глазами – дело чистой удачи. Слова полицейского окончательно убили во мне веру в эффективность правоохранительных органов, но при этом разбудили любопытство, и я стал наводить справки. Терпя постоянные нападки родственников и близких друзей Марины, которые не оставляли попыток обвинить меня в ее исчезновении, я собрал большое количество информации о пропавших без вести. Сначала я составил подробный список тех, кто пропал в моем районе за последние десять лет. Меня интересовали только те люди, которых не нашли по сей день, и ты удивишься их количеству. Досконально изучив все доступные мне подробности их исчезновений, я столкнулся с одной пугающей закономерностью, мимо которой просто не мог пройти мой воспаленный и уставший разум. Больше половины людей из списка пропали на той дороге, по которой собиралась ехать на рынок моя жена. Не могу передать словами то чувство, которое испытал тогда. Надежда снова увидеть Марину загорелась во мне как никогда ярко. Наполнившись энтузиазмом, я решил расширить свой список, добавив к нему людей из всех районов и пригородов, а затем и всей области. Я часами смотрел на карту города, отмечая последние места, в которых видели пропавших, и направления в которых они могли двигаться. Я перепроверял, перепроверял, и перепроверял, раз за разом упираясь в одну и ту же полоску, протяженностью в полтора километра, в дорогу, которую ты скорее всего знаешь, как нашу местную достопримечательность - «живой тоннель». Это просто не могло быть совпадением, по крайней мере тогда я в это свято верил. Я был в отчаянии и давление окружающих только усугубляло дело, а потому остановиться и подумать у меня не было никакого желания. Тогда все вокруг нашептывало мне, что она все еще там, что Марина где-то возле этой дороги, возможно она поранилась и заблудилась, а может, упала в люк водопроводного колодца, крышку которого давным-давно украли и лежит там, среди останков других, кому так же сильно не повезло. У меня было много версий, и все они казались правдоподобными, но главное – они давали мне надежду, а надежда – силы. Взяв с собой все необходимое для затяжных поисков, я поехал к живому тоннелю. Мой первый заход длился почти сутки. Я бродил между деревьями, стараясь как можно тщательнее осматривать землю, ища ямы или забытые всеми канализационные люки. Я ел и пил на ходу, не останавливаясь ни на минуту, и все время продолжал кричать ее имя. Я провел в лесу весь день и всю ночь, а на утро, окончательно выбившись из сил и потеряв способность говорить, вернулся домой. Много раз после этого я возвращался к той дороге и бродил, словно приведение, по лесу, обступившему ее, но так ничего и не нашел. Другие на моем месте уже оставили бы эти тщетные попытки, ведь даже если Марина была где-то там (в чем я до сих пор не сомневаюсь ни на йоту), то она давно мертва, слишком много прошло времени с ее исчезновения. Но чем дольше я находился в том месте, в том тоннеле из листьев, тем больше проникался странным чувством, будто кто-то следит за мной, смотрит на меня из глубины леса и от этого взгляда все во мне переворачивалось. Первобытный ужас обуял меня, страх перед неизведанным сковал мой разум, и я не мог продолжать поиски. Сперва мне казалось, что переутомление и стресс наконец взяли верх надо мной и я стал погружаться в пучину безумия, но спустя какое-то время понял, что эти странные ощущения возникают только в живом тоннеле, будто он не был простой объездной дорогой, будто он действительно был живым и не хотел моего присутствия, прогонял меня. Чтобы убедится наверняка, я, делая промежутки в несколько дней между попытками, еще три раза приезжал туда, но, как и раньше чувствовал затылком пристальный и полный холодной злобы взгляд, выворачивавший меня наизнанку. Я стал одержим этим местом. Мысли о живом тоннеле не покидали меня ни на минуту. Даже ночью, во сне я видел его, я видел зеленый купол плотно переплетенных ветвей, нависший над серым, потрескавшимся асфальтом, и Марину, бегущую по тоннелю. Она тянулась ко мне и что-то кричала, но дорога все время растягивалась, не давая нам встретится. Горя желанием выяснить, что не так с этим местом, я с головой погрузился в пучины всемирной сети и приступил к исследованиям. Не уверен, сколько книг, связанных с мистикой суевериями и оккультизмом я прочел, но могу смело сказать, что разгадка отчасти открылась мне. Сейчас я печатаю эти строки и сам понимаю, что не заслужил твоего доверия, но молю тебя, заклинаю всем, что мне дорого, дочитай до конца и отнесись со всей серьезностью, на которую только способен в сложившейся ситуации. Мне кажется, это место действительно приютило в своих дебрях злой дух. В мифологии многих народов мира встречаются упоминания о сущности, заставляющей путников сбиваться с пути и сходить с проторенной дороги. В наших краях таких духов называли «мара». Теперь мой враг обрел подобие лица, но облегчения мне это не принесло. Я всей душой верю в то, что мара, или нечто подобное, живет в живом тоннеле и время от времени заставляет людей исчезать. Оно забрало мою Марину, и я не в силах ничего с этим сделать. Скорбь и осознание собственной беспомощности пожирают меня изнутри не давая жить дальше. Полагаю, теперь, в последних строках моего предупреждения, коим и является это письмо, я, на правах будущего покойника, должен изъявить свою волю. Степа, друг мой, брат мой, моя кровь, заклинаю, что бы не произошло, какая бы нужда не приказала, ни при каких обстоятельствах не ходи в это богом забытое место. Забудь о существовании этой дороги и никогда не вспоминай о ней. Лучше запомни меня и то, как все закончилось. Саша P.s. оставляю в шкафу небольшой прощальный подарок. Прочитав последние строки, Пивоваров младший застыл перед монитором, обдумывая свалившийся на него ворох сумбурной информации. С одной стороны, это все откровенно попахивало бредом, сошедшего с ума пьяницы и в придачу самоубийцы. С другой – с чем черт не шутит, как ни как Саша, в отличие от него самого, всегда славился своим аналитическим складом ума и малой склонностью к суевериям. Из ступора его выдернул неожиданно завибрировавший в кармане брюк телефон. Степа неловко достал его и поднес к лицу. На маленьком экране светилась не самая удачная фотография матери и Пивоварова тут же передернуло. Он прекрасно знал, зачем она звонит и, нажимая на кнопку приема звонка, был морально готов к предстоящему разговору. — Тебя где черти носят? — ее голос своим скрипом и громкостью резал слух. Она всегда говорила с такими интонациями, когда собиралась развести скандал на ровном месте. — Извини, — начал оправдываться он, — я хотел немного срезать и попал в пробку. — Что ты несешь? — она явно не поверила, — Какая пробка, как срезать? А ну бегом сюда! — На самом деле я у Саши дома, перебираю вещи, — Степа отчаянно не хотел на поминки и решил воспользоваться тяжелой артиллерией, надавив на жалость. — Да мне все равно, где ты. Поминки – это очень важно, и, надеюсь, ты поймешь это до того, как я помру. А теперь бегом сюда, я сказала! Она бросила трубку, окончательно лишая Степу выбора. Он тяжело вдохнул спертый, горячий воздух и промокнул лоб носовым платком. — Ну хоть лысым балбесом не назвала, — пробурчал Пивоваров себе под нос, не зная, что он не услышал от матери такого привычного оскорбления, которым она его «награждала» за любой проступок, лишь потому, что она выдала его поле того как нажала на кнопку сброса. Степа, раздосадованный провалившейся попыткой побега от семейных обязанностей, захлопнул крышку ноутбука и с хозяйским видом сунул его себе подмышку, ведь именно за трофеями он сюда и приходил. Затем, уже выйдя из дома, он вспомнил о говорившемся в постскриптуме подарке. Спешно вернувшись, Степа открыл дверцу шкафа и с горечью обнаружил, что оба его отделения пусты. Возможно это была последняя шутка Саши? Или он просто забыл его положить? Тут Пивоварова младшего осенило. Он, совершенно не задумываясь, схватил тот самый стул, который выбил из-под себя его брат, встал на него и заглянул в антресоль. В самом дальнем углу, там, где даже человек среднего роста, не говоря уже о Степе, стоя на полу не смог бы ничего увидеть, лежала какая-то металлическая коробка. Степа встал на цыпочки и, подцепив ее краем пальца, вытащил наружу. При беглом осмотре вещица показалась Пивоварову похожей на банковскую ячейку, почти как в кино, только на верхней крышке, вместо обычного замка был расположен кодовый. Судя по весу, внутри лежало что-то довольно тяжелое. Решив, что с содержимым загадочной коробки он разберется позже, Степа, подгоняемый страхом узреть мамин гнев в полной мощи, пулей выскочил на улицу. Пытаясь удержать в одной руке Сашин подарок, а в другой – его же ноутбук, он кое как запер дом и мелкими шагами засеменил к машине. Неаккуратно бросив новоприобретенные вещи на пассажирское сидение, он завел автомобиль и выехал на пыльную дорогу, впопыхах совершенно забыв о том, что стоило запереть за собой калитку. Теперь, находясь в освежающих объятьях двухзонального кондиционера «Шевроле» у Степы было немного времени подумать над тем, что он только что прочитал. Все эти странные заявления о таинственном исчезновении Марины, каких-то приведениях, да и весь текст послания в целом, давали ему возможность краем глаза заглянуть через забор, выстроенный вокруг себя Сашей в последние годы. Так сказать, подсмотреть за тем, как живет и чем дышит (хотя уже нет) старший брат. Не сказать, что картина вырисовывалась приятная, но это все равно лучше, чем глухая неизвестность. Увлекшись мыслительным процессом, Пивоваров сам не заметил, как преодолел треть пути до кафе, в котором сотрудники покойного уже потихоньку напивались, и теперь, остановившись на т-образном перекрестке у знака стоп, задумчиво смотрел то влево, то вправо. На самом деле ни там, ни там автомобилей не было, и он мог спокойно ехать дальше, вот только в тот момент его раздирала внутренняя дилемма, не дававшая надавить ноге на педаль газа. Из пригорода, в котором находилась многострадальная резиденция Саши, в центр вели две дороги, длинная и короткая, и как вы уже могли догадаться, короткой был живой тоннель. В голове Степы разгорелся нешуточный спор. Одна часть его «Я», назовем ее послушным сыном, не взирая на все предупреждения брата, настаивала на выборе короткого маршрута, ведь расстраивать маму – это последнее, что он должен был делать. Другая, пусть будет известным постовым, спокойно давила на, гипертрофированную от рождения осторожность и утверждала, что береженого бог бережет. Послушный сын победил. *** Степа, до белизны костяшек вцепился в кожаное покрытие руля. Он часто дышал (гораздо чаще чем обычно) и висками чувствовал собственный пульс. Его нервное напряжение достигло предела, за которым отчетливо маячил сердечный приступ. — Бред какой-то, — сказал он вслух и посмотрел в зеркало заднего вида, — такого не бывает. Не верю. Нервничать Пивоваров младший имел полное право, ведь не всякий сможет сохранить самообладание в подобной ситуации, а уж худший из Пивоваровых и подавно. Еще пол часа назад он, не послушав совета мертвого брата, въехал в этот треклятый живой тоннель длинной всего полтора километра, и до сих пор не смог из него выехать. Нет, с автомобилем все было в порядке и он, тихо урча, вез своего новоиспеченного хозяина вперед даже быстрее, чем того позволяли правила дорожного движения, вот только тоннель все никак не кончался. — Так, сейчас я собираюсь и начинаю думать логично, — Степа на мгновение закрыл глаза, чтобы хоть как-то отвлечься от удивительно монотонного вида проносящихся мимо деревьев, — Вспоминаем школьный курс математики. Автомобиль выехал из точки А со скоростью, — он посмотрел на спидометр, — ну допустим, шестьдесят пять километров в час, и движется, опять же допустим, равномерно вот уже, — он взглянул на часы, — тридцать семь… нет, пусть будет сорок минут. Какое расстояние он преодолел за это время? Степа сощурился, пытаясь в уме посчитать точную цифру, но спустя пару минут пришел к выводу, что и примерной более чем достаточно. — Сорок километров, — озадаченно заключил он, — Не, херня какая-то. Тоннель – всего полтора, а тут и края не видно. Просто я куда-то не туда свернул. С другой стороны, куда тут вообще можно было свернуть? Ни развилок, ни перекрестков… Была же обычная дорога. Степа нажал на тормоз, дождался практически полной остановки и припарковал автомобиль у дорожного заграждения. Затем, чертыхаясь, вышел на середину дороги и посмотрел сперва вперед, а потом и назад. В обоих направлениях дорожное полотно будто специально извивалось, не так сильно, чтобы его можно было назвать извилистым, но при этом не давало никакой возможности заглянуть дальше чем на пару сотен метров. Лесной массив, в плотную подступивший к ограждениям только усугублял дело. Степа снова достал из кармана носовой платок чтобы вытереть вспотевшее от напряжения лицо, но понял, что тот насквозь мокрый, и сунул его обратно. Тем временем где-то в центре города, в кафе с кричащим названием «Шашлык-машлык» порядком захмелевшие сотрудники Пивоварова старшего окончательно устали исполнять свои траурные роли. С каждой новой бутылкой водки поминки неумолимо скатывались в обычный сабантуй. Но старенькую мать покойного сейчас это интересовало меньше всего. Она, тихонько сидела в дальнем углу банкетного зала, по которому то и дело торопливо сновали официанты, и задумчиво смотрела на экран своего мобильного телефона. Она только что в седьмой раз набрала номер Степы, но бездушный голос автомата продолжал сообщать ей, что связь с абонентом отсутствует и это заставляло ее пожилое сердце сжиматься. Степа, прикрыв ладонью глаза, чтобы защитить их от ярких солнечных лучей, пробивавшихся между листьями, проверил мобильник. Заряд батареи только что упал ниже пятидесяти, а сигнал полностью отсутствовал. С одной стороны, это было очень и очень плохо, ведь за все время, что он провел на этой дороге, он не встретил ни одного автомобиля или велосипедиста, а их тут обычно с достатком. С другой – мама уже бы давно проела ему всю плешь своими бесконечными звонками и нравоучениями. Уж лучше умирать в тишине и спокойствии. — Стоп, — сказал он вслух, — не собираюсь я здесь умирать. Откуда вообще такие мысли? На самом деле он догадывался откуда. Во всем была виновата Сашина записка, заставившая его допустить даже малейшую возможность, что вся история про живой тоннель и приведений – правда. — Ладно, проеду еще немного, а потом уже буду что-то придумывать. Хотя, ничего я не буду, тоннель закончится и все. Нечего тут придумывать, просто я редко здесь езжу и забыл какой он длинный, вот и все. Естественно, это было абсолютной ложью. *** Дорога была удивительно монотонной. Преодолевая ее изгибы, автомобиль мерно покачивался, будто мать укачивала вредничающего ребенка, а мелькающие перед глазами деревья то и дело сливались в сплошную зеленую стену. Степа пару раз в ужасе ловил себя на том, что терял ощущение времени, погружаясь в своеобразный транс. Стоило хоть на секунду ослабить внимание, и мысли тут же разбегались как тараканы ночью на кухне, когда хозяин включает свет. В такой обстановке ехать быстрее шестидесяти становилось чертовски опасно и Степа немного снизил скорость. — Это не дело, — он говорил в слух, чтобы снова не потерять концентрацию, — Если так пойдет и дальше, то мне придется пересмотреть свое отношение к сумасшедшим писателям. Нет, ну серьезно, как такое может быть? Бесконечный тоннель, бесконечная дорога, бесконечный, мать его так, лес вокруг. Может и бензин у меня тоже бесконечный? — он посмотрел на стрелку индикатора, которая была в двух третях шкалы от нуля, — Нет, бензин не бесконечный. Вот почему всегда так, одним все, а другим ничего?.. — он поднапряг извилины и вспомнил название духа, — Мара… Ну и имечко. Мара… Мара… — Степа перекатывал слово на языке, пытаясь понять, что же в нем было такого, что так заинтересовало брата, — От соседской мары у меня кошмары. Мары – кошмары. Хм, интересно, они как-то связаны? Скорее всего. Тогда и марево тоже можно кинуть в общую кучу. Бумага, бумагу ведь марают. Смотри ка, а я много знаю про слова. Может мне тоже стоило стать писакой? Не, одного на семью вполне достаточно. Тем более, меня не совсем устраивает судьба предыдущего… Так, монотонно бубня себе под нос, Пивоваров младший вел автомобиль, совсем не замечая, как мимо, вместе с деревьями, листьями и опорами дорожного ограждения, проносилось время. Прийти в себя и снова начать трезво мыслить его заставила спина, а вернее, мышцы этой самой спины, которые резко запротестовали против такого длительного и почти неподвижного сидения. Прокашлявшись и часто заморгав, Степа почувствовал себя только что проснувшимся от долгого и тяжелого сна. Вдруг он понял, что, сам того не заметив, без остановки проговорил несколько часов. Снова припарковав автомобиль у обочины, он озадаченно посмотрел на часы. Циферблат на приборной панели показывал почти девять вечера и даже учитывая поездку по бесконечному тоннелю, в эту цифру Степа совсем не верил. Одно дело – показания приборчика, который мог просто на просто сломаться, и совсем другое – собственные глаза, которые отчетливо видели через сетку листьев солнце, висящее в зените. Решающим в этом деле оказался датчик топлива, стрелка на шкале которого находилась в опасной близости к нолю. — А вот это уже хреново, — прохрипел Пивоваров и облизал языком сухие губы. С таким количеством бензина, даже при выключенном кондиционере, «Шевроле» могла протянуть еще километров пятьдесят – семьдесят, не больше. Но эта пугающая мысль была не единственной. Степу волновало другое. Снова применив свои не самые выдающиеся навыки счета в уме, он прикинул, что проехал по тоннелю уже около пятисот километров. Такие числа не укладывались у него в голове. Выйдя из автомобиля и хорошенько размявшись, он снова достал телефон. Значок батарейки отчаянно мигал красным, а сети по-прежнему не было. Тяжело вздохнув, Пивоваров младший сел прямо посреди дороги на горячий асфальт и уткнулся лицом в колени. Сейчас бы он не отказался от нравоучений матери, лишь бы она смогла до него дозвониться. Он бы немного потерпел, пока она выскажет ему все, что накопилось в ее желчной железе, которую она отрастила специально для таких дел, а потом… А что потом? Попросил бы помощи? И как, спрашивается, он бы это сделал? Где прикажете его искать? На пятисотом километре живого тоннеля? Двигайтесь прямо, никуда не сворачивая и через восемь часов, возможно, упретесь в мой, слегка подсушенный труп. Да и по правде говоря, он очень сильно сомневался, что его вообще можно найти. Скорее всего именно так и заканчивали свои последние дни все те, кто пропадал в этом хреновом тоннеле, бесконечно блуждая по дороге, идущей из ниоткуда в никуда. Одно радовало Степу, никакой мары тут не наблюдалось. *** — Женщина, я еще раз вам повторяю, два патруля проехали по району и ничего подозрительного не увидели, — в голосе диспетчера полиции явно читалось раздражение. — Это я вам еще раз повторяю, мой сын просто так планы не меняет и телефон просто так не отключает. С ним точно что-то случилось, а вы, лентяи, не хотите работать. — Вот хамить только не надо. — А с вами по-другому нельзя. На вас вообще в суд подать надо. — Это ваше право. Советую завтра же этим и заняться, а заодно и заявление о пропаже напишете. На этом терпение диспетчера лопнуло, в трубке раздался щелчок, а затем короткие гудки. *** 1234 Маленькие цилиндры с выдавленными на них цифрами, под пухлыми пальцами Пивоварова выстроились в нужную комбинацию, но замок не открылся. 4321 Снова ничего. — Мог бы и подсказку оставить, — раздосадовано буркнул Степа себе под нос, буравя тяжелым взглядом металлическую коробку. В первую очередь он, естественно, испробовал их с Сашей дни рождения, потом матери, даже каким-то чудом умудрился вспомнить год, в который появилась на свет Марина, хоть и не был на сто процентов уверен в правильности, но ни один из вариантов не открывал замок. Тогда он начал просто перебирать комбинации, в надежде на то, что нужная окажется в начале бесконечно длинного списка. Он знал, что надолго его терпения не хватит, как это бывало всегда, но продолжать путь сейчас совсем не хотелось, а больше заняться в тоннеле было категорически нечем. Спустя примерно пол часа ленивого перебирания, Степа, так и не добившись результата, отбросил коробку на заднее сиденье и открыл ноутбук. Возможно в нем он сможет найти заветный код, хоть зная Сашу эта мысль казалась слишком обнадеживающей. Компьютер был явно рабочим. Ни фильмов, ни игр, ни даже музыки, только тонны текстовых файлов, без какой-либо закономерности наводняли жесткий диск. По большей части это были Сашины наброски, зарисовки и готовые рукописи в которых Степа не видел интереса. Были так же и упомянутые в предсмертной записке книги про древние мифы и предания разных народов мира. По-прежнему никаких паролей. Вообще, всю эту историю со спрятанным на антресолях «кладом» Степа считал гораздо интереснее, чем она казалась на первый взгляд. Слишком уж много вопросов вызывала коробка с кодом, оставленная человеком, который даже свой рабочий ноутбук не удосужился защитить. К сожалению, ответить на эти вопросы было некому. Время в живом тоннеле проходило незаметно, вернее, оно не шло вовсе. Лениво перелистывая страницы какого-то справочника славянских суеверий, Степа поглядывал на часы в правом нижнем углу экрана и его уже совсем не удивляло, что они показывали без пятнадцати полночь, а на улице по-прежнему светило солнце. И более того, оно за целый день даже не сдвинулось. Бесконечный полдень на бесконечной дороге. *** У Пивоварова младшего, как и у большинства людей, время от времени в голове возникали «светлые мысли». Возможно, не так часто, как следовало бы, но все же. Сейчас был именно тот случай. Степа стоял у обочины и, опершись коленями о дорожное ограждение, справлял малую нужду. При этом он вглядывался в плотный строй деревьев, думая о том, что рано или поздно жажда доберется до него и заставит пересмотреть свое отношение к так безрассудно расходуемым телесным жидкостям. Тут то «светлая мысль» и пришла. А что, если у этой необыкновенной дороги совершенно обыкновенный лес? Что если эти дебри – всего лишь оградительный слой, цель которого убедить жертву в безысходности положения? Эта мысль, такая чистая и яркая, настолько резко ворвалась в сознание Степы, что его рука, сжимавшая заветный орган, невольно дрогнула, направляя струю прямо на лакированные туфли. — Ах ты ж, твою ж мать! — вскрикнул Пивоваров и отступил на шаг назад, неловко отряхивая ногу, при этом разбрызгивая раскаленный асфальт вокруг себя сверкавшими в полуденном солнце каплями. *** Вывернув наизнанку пиджак (подкладка была гораздо светлее) Степа повязал его вокруг головы, тем самым защищая мозги от перегрева, а глаза от уже порядком поднадоевшего пота. Затем, с полным вызова взглядом подошел к дорожному ограждению и замер в нерешительности. В нем опять спорили послушный сын и постовой. Первый говорил, что главное правило потерявшегося, а именно им Степа и являлся, это стоять на месте и ждать спасения. Второй же, с кличем «спасение утопающего дело рук самого утопающего» тянул его в лес. Пивоваров обернулся и посмотрел на пыльный монумент «Шевроле», который манил в свое лоно прохладой кондиционера, а затем снова на лес, взвешивая все за и против. Битва мнений была долгой, но на этот раз победил постовой. — Наши то портные храбрые какие, — начал тихо Степа, словно викинг, заводящий себя боевой песней перед сражением, — Не боимся мы зверей, ни волков, ни медведей. А как вышли за калитку да увидели улитку – испугалися, разбежалися. Вот они какие, храбрые портные! Зажмурившись, он перемахнул через ограждение и спустя секунду затерялся среди кустарника и стволов деревьев. Он продирался сквозь заросли, стараясь держать направление по собственной мелкой тени. Изредка оборачиваясь, он все надеялся разглядеть между ветками и листьями оставленный позади автомобиль, но лес сомкнулся так плотно, что это было просто невозможно. Спустя примерно час непрерывной борьбы с противящейся чужаку природой, он, обессиленный и сонный, споткнулся о корягу и упал. Лениво перевернувшись на спину, Степа посмотрел на небо, оно ярко-синей пеленой просачивалось между листьями и было девственно чистым. Ни единого облачка, ни дымки, ни тонкого инверсионного следа самолета. Лишь бесконечное синее поле с одиноким желтым диском солнца. — Надо вставать, — прохрипел Степа себе под нос, — а не то подохну прямо тут. Но вставать совсем не хотелось. На реальных часах, где-то там позади, в автомобиле, было уже давно за полночь, в то время как Степины внутренние совершенно сошли с ума. Этот яркий, не меняющийся свет сбивал организм с толку, путая не только разум, но и тело. Усилием воли, которую ранее за собой Пивоваров не замечал, он заставил себя подняться и на дрожащих от усталости ногах продолжил путь. *** Сказать, что он испытывал разочарование – не сказать ничего. В голове Степы бушевала настоящая буря из мыслей и эмоций. Первой, конечно, была радость, когда он в просветах между стволами деревьев разглядел что-то, разительно отличающееся от уже успевшей поднадоесть земли. Затем была надежда, когда это что-то оказалось ничем иным как асфальтом. А завершающим коктейль чувством была растерянность, когда он, ковыляя, буквально выпал из лесу на этот самый спасительный асфальт и обнаружил стоящий у противоположенной обочины дороги, Сашин «Шевроле». Сперва Степа подумал, что это галлюцинация, что у него просто тепловой удар и он бредит, но, подойдя поближе и прикоснувшись рукой к раскаленному металлу он почувствовал боль, и боль была вполне реальной. — Херня какая-то, — он ввалился на водительское сидение, захлопнул дверь и включил кондиционер. В баке еще оставалось топливо и такую роскошь как прохлада он мог себе позволить, по крайней мере пока. — Херня какая-то, — снова повторил он, но уже более вдумчиво, — Я же с другой стороны в лес уходил… Постепенно остывая, голова Степы прояснялась, и он начинал осознавать всю абсурдность произошедшего. Он отчетливо помнил, что перелазил через дорожное ограждение по правую сторону от автомобиля. При этом вернулся - с левой стороны и этого не могло быть, ведь иначе ему пришлось бы пересечь дорогу как минимум еще один раз, а он этого точно не делал. И тут существовало два варианта событий. Либо бесконечный тоннель не такой уж и бесконечный, и он, сделав большую дугу, вышел с другой стороны дороги, либо все законы физики, да и здравого смысла, просто перестали работать. В свете последних событий, второй вариант Степе казался куда правдоподобнее, но думать о нем он сейчас не собирался. Ему очень хотелось пить, и еще сильнее – спать. Сложив сидения в некое уродливое подобие кровати, он согнулся калачиком и, не обращая внимания на все неудобства, быстро уснул. Сон был густым, тяжелым словно гиря. Степа постоянно ворочался и стонал то и дело хрипя. Ему казалось, что он задыхается, будто воздух заменила вода. Во сне он бежал по песку. Бескрайние дюны осыпались под его ногами, сухой как старушечья кожа ветер нещадно дул в лицо, а солнце светило в глаза, пытаясь его ослепить. Он бежал и бежал, не останавливаясь ни на секунду, не понимая куда и зачем. Он бежал и единственное, что он знал наверняка, если остановится – умрет. Проснувшись, Пивоваров застонал. Потирая затекшей рукой такую же затекшую спину, он сел и озадаченно посмотрел по сторонам. Сперва он не мог понять где находится, но память постепенно вернулась к нему, а вместе с ней и разочарование. Засыпая, маленький клочок его сознания, в котором находились остатки тлеющей надежды, верил в то, что каким-то чудом утром он проснется не здесь, а дома, с жутким похмельем, ведь водка на поминках оказалась паленой и все гости чуть не ослепли. Но этой вере суждено было разбиться о бесконечные дорожные ограждения бесконечного живого тоннеля. Степа поерзал, разгоняя застоявшуюся кровь, и с досадой обнаружил, что его задница больше не чувствует прежнего комфорта при контакте с кожаной обивкой салона. Более того, она ощущает обильное количество влаги, которой здесь явно не место. Слегка привстав, Степа понял, что за то время пока он спал, воздух в салоне изрядно нагрелся. Даже при сильном дефиците воды, его тело бурно реагировало на жару обильным потовыделением, а кожа на сидении не имела такой полезной привычки его впитывать, и теперь вся его одежда была насквозь мокрая, хоть выжимай. А еще он понял, и это было гораздо важнее всяких там мокрых задниц, что, засыпая, он, дубина стоеросовая, забыл заглушить двигатель и остатки топлива с превеликим удовольствием сожрал кондиционер. — Вот дерьмо, — чертыхаясь, Пивоваров распахнул дверь и выполз на свежий воздух, оставив автомобиль проветриваться. Ситуация с каждым часом становилась все безысходнее. После неудачной лесной прогулки Степа потерял всякую надежду выбраться из этого проклятого места самостоятельно. И его можно было понять. Довольно сложно видеть перспективу и смысл в преодолении чего-то бесконечного. Куда ни пойди, везде тебя будет ждать только повторение увиденного и ничего больше. На неисчислимые километры вокруг только асфальт, проминающийся под ногами, дорожные ограждения и лес. Степа пару раз наклонился к ступням своих ног, затем помахал руками, не на шутку запыхался и решил закончить на этом непродолжительную зарядку. Тем не менее, довольно простые упражнения возымели эффект. Неприятные ощущения в затекших конечностях прошли, хрип в пересохшем горле уменьшился, а туман в голове рассеялся. Вместе с улучшившимся самочувствием поднялось и настроение. К нему вернулся вчерашний боевой запал и мысли суетливо заметались в черепе в поисках выхода из сложившейся ситуации. Естественно, никаких «светлых мыслей», как вчера, у Пивоварова не родилось, но, ведомый желанием жить, он просто не мог оставаться на месте. Его тело инстинктивно требовало действий и он, не придумав ничего лучше, решил продолжать путь пешком. Тем более, что в тот момент, как кондиционер в автомобиле остался без топлива, «Шевроле» начало неумолимо превращаться в духовку, а строить убежище Степа не хотел и не умел. Порывшись в автомобиле в поисках хоть чего-то, что могло принести пользу в предстоящем долгом, и, возможно, последнем путешествии, он пришел к выводу, что брать с собой особо то и нечего. Единственным, что представляло сейчас для него хоть какую-то ценность оказалась загадочная коробка с кодовым замком. Он не знал, какую практическую пользу она может ему принести, но любопытство и разгоревшийся в нем спортивный интерес не давали просто оставить ее здесь. Поэтому, поправив на голове импровизированную куфию из пиджака и покрепче зажав подмышкой коробку, Степа на прощание помахал рукой «Каптиве» и вяло зашагал вдоль дороги. Он шел и шел, ощущая под ногами мягкий и упругий как плоть асфальт. Хоть кроны деревьев и образовывали купол над дорожным полотном (ведь иначе это не назвали бы тоннелем), но полноценной тени они не отбрасывали и совсем не спасали от жары. Скорее наоборот, усугубляли ее, удерживая горячий воздух внизу. Когда-то давно Степа смотрел по телевизору передачу про Австралию. В ней мужчина, походивший на немытого бомжа рассказывал основные правила выживания в Австралийской саванне и одно из них почему-то крепко осело в его памяти. Оно звучало примерно так: «Ни в коем случае не стоит останавливаться на отдых в полутени.» И это имело определенный смысл, ведь она не давала такой хорошей защиты от солнца как полная тень, и риск получения теплового удара оставался, но человек при этом о нем совершенно забывал, ведь он в спасительном тенечке, что может случится? Шагая вперед Степа прокручивал раз за разом в голове это правило и становился только грустнее. Рано или поздно его силы закончатся и нужно будет сделать привал, а исходя из слов немытого Австралийского бомжа/эксперта по выживанию, это был верный путь к тепловому удару, шоку и смерти. Степа очень не хотел смерти. По сути, единственное, чем он занимался вот уже вторые сутки, так это старался не умереть. С другой стороны, он этим занимался и до того, как попал в тоннель. Даже более того, каждый человек в мире, только и делает, что старается всеми известными ему способами отсрочить собственную смерть. Ну за исключением тех немногих, типа Саши, что сами заканчивают гонку с неизбежностью. Плавно дрейфуя от мыслей о коварных свойствах полутени к философствованиям на тему жизни и смерти, Пивоваров крайним умом решил пожевать листья. Вне контекста это решение выглядит довольно странным, но для Степы оно имело определенный смысл. От жары и жажды его губы изрядно потрескались и теперь, как по текстуре, так и по цвету, напоминали иссушенную землю. Чтобы в полном отсутствии слюны хоть как-то смочить их он и решил пожевать листья. Не сбавляя темпа, он на ходу сорвал целую жменю, выбрал из нее самый мясистый и сунул в рот. На вкус лист оказался совсем не таким, как ожидал Степа. Невероятная горечь в купе с отчетливой сладостью гнилого мяса. Да, именно гнилого мяса. Степа хотел выплюнуть отраву, но было слишком поздно и его живот моментально скрутило в рвотном позыве. Вытерев рот болтавшимся у плеча рукавом пиджака, Пивоваров раздраженно швырнул охапку листьев обратно в лес, затем прошел несколько метров, пошатнулся и упал. «Ничего страшного, — подумал он, лежа на спине и прижимая коробку к груди, — просто немного закружилась голова, вот и все. Сейчас минутку другую отдышусь и дальше пойду. Сейчас, только одну минутку…» Его глаза сами собой закрылись, и он тут же провалился в небытие. *** Снова этот странный сон. Пустыня, раскинувшаяся до самого горизонта и он, маленькая черно-белая точка среди бесконечных дюн. Он идет и идет, оставляя за собой причудливую ниточку следов на песке, а ветер так и хлещет по лицу, пытаясь сбить с ног. *** На этот раз Степа проснулся не от жары, а от странного чувства. Он, кряхтя, приподнялся и осмотрелся по сторонам. Вокруг был все тот же асфальт и лес, но что-то все же изменилось. Он не совсем мог понять, что именно, но организм точно подавал какие-то сигналы, к которым стоило прислушаться. А потом он вспомнил Сашины слова про то, что он в тоннеле испытывал жуткое чувство, будто за ним кто-то следит и все стало на свои места. Действительно, сейчас Степа всем телом ощущал чье-то присутствие, чей-то тяжелый взгляд на своем затылке. — Кто здесь? — он спросил так громко, как только мог, но сухое горло вместо крика выдало слабый хрип. — Кто здесь?! — повторил он, пристально вглядываясь в лабиринт из стволов и листвы. Из-за жары и жажды голова слегка кружилась и деревья, казалось, плясали вокруг Пивоварова. Они гнулись, хоть в этом месте не было даже намека на ветерок, их ветви сплетались вместе, как сплетаются пальцы у пары танцоров, выполняющих сложное па, а кустарник потрескивал, аккомпанируя и выдавая ритм для этой адской пляски. Пивоваров, не в силах стать на ноги, перевернулся на живот и пополз. Он хотел скрыться от этого ужасного чувства, он хотел убежать от этого жуткого взгляда, устремленного на него из дебрей, он хотел, чтобы деревья прекратили танцевать. Стирая локти и колени до крови, он полз, уткнувшись носом в серую монотонность асфальта и плакал от страха. Он молил всех богов, которых мог вспомнить, о спасении, просил их забрать его отсюда, перенести в любое другое место. И даже если этим местом окажется сама преисподняя, он будет счастлив, ведь там, скорее всего нет асфальта. Он шептал молитвы вслух, чтобы заглушить смех, да, именно смех. Деревья, извиваясь в причудливой пляске смеялись над ним, они надменно хохотали, над жертвой, так просто попавшейся в этот зеленый капкан. Они смеялись над ним, вырывая свои корни из земли, обступая его все плотнее и плотнее, а по их шершавой коре струилась кровь. *** Степа с криком проснулся. Теперь по-настоящему. Отчетливое ощущение абсурдности происходящего его не покинуло, но сейчас он точно знал, что бодрствует, хоть и не совсем понимал откуда. — Так это все был только дурной сон… — с облегчением выдохнул он и пошатываясь встал на ноги, затем краем глаза заметил, уже успевшую порядком подсохнуть, лужицу собственной желчи на асфальте и добавил, — ну почти все. Если бы у Степы с собой были часы, то он бы знал, что подходили к концу уже вторые сутки его заточения в аномальном тоннеле, который все больше и больше казался живым. Теперь, после того отвратительного послевкусия гниющего мяса, который оставил во рту местный листик, словосочетание «живой тоннель» приобретало более глубокий и пугающий смысл. — Пойдем, коробочка, нам здесь не рады, — Степа наклонился за загадочным Сашиным подарком и чуть снова не оказался на земле. Головокружение было достаточно сильным, но он морально был к нему готов и все же устоял на ногах. — Идем, пока эти твари снова не начали ржать, — он прижал обеими руками на удивление прохладный металл к груди и зашагал вперед, продолжая свой бесконечный поход в никуда, свою отчаянную попытку выжить без плана и стратегии. Просто бездумная медленная гонка со смертью, в которой он не мог выиграть, но собирался убегать как можно дольше. — Слушай, коробочка, — Степа не знал, говорит он вслух или же эта способность покинула его, — а Саша не передавал тебе никаких посланий? Может записка какая, или что устно просил передать? Нет? — он поднес коробку к уху, — Я так и думал. Да, я знаю, коробочка, он всегда был таким скрытным. Никогда не угадаешь, что у этого гаденыша на уме. Был пацан как пацан, в футбол вместе гоняли, дрались с уродами из двора напротив… Нет, ты не подумай, они не инвалиды, обычные дети, просто мы тогда их уродами считали. Как почему? Они же из двора напротив – значит враги. Конечно, а ты как думала? Люди то еще дерьмо… А потом раз и он уже писатель. Ишь че, важная шишка. Знать меня не знает и даже на дни рождения зовет нехотя. Что говоришь? Да, точно, не ровня я ему, наверное, был, со своими девятью классами и ПТУ. Гусь свинье не товарищ. И женился так же. Ни слова от него, ни смски, а потом БАХ! Звонит мамке и говорит, что уже свадьбу сыграл. Вот и что после таких делов думать прикажешь, а, коробочка? Пивоваров, расстроенный собственным монологом, сплюнул, а вернее сделал вид, что сплюнул, на обочину. — Что говоришь, коробочка? — он снова поднес ее к уху, — попробовать влезть в его шкуру? Это типа повеситься или как? А-а, — он протянул это «а» так, будто понял, о чем ему толковали, — Пойму, как он думал и, может быть, пойму какой код! Ну ты, коробочка прям молодец. С твоим умом хоть в депутаты. Ни за что бы до такого не допер. И как мне влазить? Что делать то надо? О чем мог думать писака, смотря на петлю? Я бы на его месте думал про петлю, по-моему, очевидно. Нет? А что тогда? О семье?! — Степа хрипло рассмеялся, — О семье этот козел в последнюю очередь думал, это уж точно. Ну и что, что записку мне оставил? А подарок тот, так вообще бессмысленный кусок железа, хотя ты и сама знаешь… Ну ладно, ладно, только не ори ты так. Предупреждал он меня про тоннель, ну дык кто же мог знать, что это правда?.. Ну хорошо, может и думал он о семье, но поздновато, как по мне, было. И как это с кодом поможет? Тут Пивоваров запнулся, будто ему действительно ответили. В его плавящемся от невыносимой жары мозгу ярким огнем загорелась огромное как вся вселенная слово «МАРА». Последние слова Саши, были не про Марину, не про хреновую полицию и даже не про извинения перед братом. Нет, послание с того света было про мару и только про нее. Степа остановился и посмотрел на кодовый замок. Он знал, что правильный ответ на загадку коробки – мара. Он был уверен в этом настолько, насколько мог быть уверен вообще в чем-либо. Он стоял посреди дороги, и пялился на замок, скрипя поржавевшими от жажды шестернями в попытке хоть как-то применить полученное из ниоткуда знание. И ему в этом деле снова помогла «светлая мысль». После прошлой встречи он ждал ее так долго и так жадно, что обрадовался ей как обрадовался бы кружке прохладной воды. Саша был писателем и словами зарабатывал себе на жизнь. Но как можно было запихнуть слово в цифры? Правильно, по буквам. Звучит тупо, но если разобраться, то все станет на свои места. Каждая буква алфавита имеет свой порядковый номер, а с номерами в кодовом замке все гораздо проще. — Мара. Первая буква М, — Степа начал считать, одновременно с этим загибая пальцы на руке, — А Б В… М. Четырнадцать. Это две цифры, а в пароле всего четыре, значит все слово не влезет… Но что, если...? Он предположил, что раз самая большая цифра каждого барабана, это девять, то нужно посчитать насколько четырнадцать больше девяти. Вышло пять. Считая в уме порядковые номера букв и крутя барабанчики кодового замка, Пивоваров казался себе Нобелевским лауреатом, совершающим величайшее открытие в истории человечества и от части он был прав. Если учитывать, что в этой бесконечности тоннеля он был единственным человеком, то его единственное открытие, в отсутствии конкурентов, и было величайшим. 5191 ЩЕЛК Сердце Степы дрогнуло от этого еле слышного щелчка. Все, тайна металлической коробки сейчас откроется перед ним. Оставалось только сдвинуть крышку, но этого он сделать не мог. Вредная привычка терзать себя сомнениями снова проявила себя, и он застыл в нерешительности. А что, если внутри ничего нет? Просто нелепая Сашина шутка. Он сейчас лежит там, на кладбище, и ржет так же как ржали те деревья из сна. Хохочет, надрывая свой разбухший синий живот. Или еще хуже, внутри окажутся обычные бесполезные бумажки типа последней редакции завещания или пачки долларов, припрятанных на черный день. — Не откроешь – не узнаешь, — заключил Степа, затем зажмурился, чтобы процесс прошел менее болезненно, и сдвинул крышку. Продолжение далее... #МистическиеИстории

Смотреть страшно, а для него это обычная работа.... (и это я про быка, если что)

Василиса в Стране кошмаров Беда пришла в дом к каждому, у кого были дети: не открыли утром глаз мальчики и девочки, а продолжали спать в своих кроватках по всему миру, и притом спать не спокойным, а тревожным сном. Они хныкали и постанывали, дергали ручками и даже плакали. Кто знает, почему это случилось, да только в последнее время родители всё больше времени работали и занимались своими делами, забывая о своих чадах. Но точной причины не знал никто. Хотя не всех детей поглотил колдовской сон – одна девочка из России бодрствовала.

Черная роза - один из редких сортов роз. Когда они цветут весной у них красный цвет, а летом у них "черный" цвет... символ тайны. 🌿🖤

РЕБЁНОК (мистический рассказ) -И что ты теперь рыдаешь? Сама же говорила, что ребенок тебе не нужен. Все уже, дело сделано. Как говорится, процедура прошла успешно. Молодая врач недовольно смотрела на Марину. Сколько к ней таких ходит. Почти все потом обливаются слезами, непонятно кого жалея: себя или нерожденное дитя. Но есть и те, кто превозмогая болезненные ощущения, шустро собираются и уходят. И каждая из них, как и врач, знают, что скоро снова встретятся в этом кабинете. -Тебя кто-то заберет? Или такси вызовешь? – врач закончила заполнять карту и обратилась к Марине. -Муж. Он заберет, - тихо ответила женщина, - он на улице ждет. В окно второго этажа была прекрасна видна лавочка, где сидел мужчина. Он нервно постукивал пальцами по коленке. Потом встал и с надеждой посмотрел на окна, пытаясь в очередной раз вычислить, за каким из них сейчас находится Марина. Его беспокойство было заметно сразу. Обычно у женской консультации не так много мужчин. И если они есть, то скорее всего ждут любимую от врача, который наблюдает бeременнoсть. А этот ждал, когда ее прервут. Врач лишь мельком посмотрела на мужа Марины. Как так? Молодая семья, вполне обеспеченные, судя по внешнему виду самой Марины. Муж пришел с ней, значит, переживает и любит. Сама пациентка плачет, значит, дай еще время, она оставила бы ребенка. Почему же все-таки решилась на такое? -У нас никогда не будет своих детей. Не должно быть, - тихо сказала Марина, она успокаивала этим себя, а не оправдывалась, - муж носитель какой-то генетической аномалии. Показывал мне исследования и свои анализы. Я мало что поняла, кроме того, что наш ребенок со стопроцентной вероятностью будет болен. -Так, погоди! Быть такого не может. Когда он анализы сдавал? Какой ген, какое заболевания? Вы вдвоем обследовались? – врач быстро завалила Марину вопросами. -Я не знаю, - тяжело вздохнула женщина. -Тут что-то не складывается, - врач нахмурилась, - одних его анализов для такого вывода недостаточно. Вам надо обоим обследоваться. Ты с ним серьезно поговори, все выясни. А так это больше походит на глупый розыгрыш, за которым прячут нежелание иметь детей. -Мы думали взять из детского дома, - Марина задрожала, вдруг, понимая, что врач права. -Поговори с ним! А то будешь бегать сюда, пока вперед ногами не вынесут!

ВИКА... (мистический рассказ) Иномарка только коснулась девушки, но та, всплеснув руками рухнула на землю уронив кейс и кажется ударившись при падении головой.

ВЗГЛЯД ИЗДАЛЕКА... Декабрьское ранее утро на сеновале в сарае. Солнце, пробиваясь сквозь щели досок, падает на перекошенное, измятое сеном и бурной ночью с алкоголем, лицо молодого мужчины в диковинном костюме. Скрипнула дверь, с улицы заглядывает восьмилетняя девочка, качает головой, вздыхает, и всплеснув руками, убегает. Дмитрий попытался поднять голову, не вышло. Открыл один глаз. Ошарашен. Сел. Оглядывается кругом, схватившись за голову. - Чёрт! Вот это погуляли вчера на новогоднем корпоративе... Берёт клочок сена и подносит себе к лицу. Нюхает. «Это что за прикол такой? – внимательно осматривается. – Кино что ли снимают? Это Макс перегнул со своими заморочками. Было достаточно ресторана и девочек в баре. Интересно, а где они все?» Дмитрий Остафьев двадцати восьми лет от роду – совладелец крупной компании и единственный наследник. Большую часть своего драгоценного времени он прожил за границей: учёба, обязательные тусовки, потом вынужденная работа в дочернем филиале отца. Пару лет назад, после его смерти, мать уговорила сына вернуться домой. Дмитрий приехал нехотя. Понимал, что без его участия бизнес рухнет. Мать Тамара Львовна – совладелица бизнеса, но никогда не работала и не имела даже смутного представления, как им управлять. Поэтому на семейном совете принято решение, что сын возглавит руководство и увеличит, пошатнувшиеся доходы компании. - И ещё, сынок, прошу тебя, - воркует возле него Тамара Львовна. – Тебе пора жениться. Твой папа подыскал тебе хорошую партию – Викторию. Ну, ту, что ты дразнил в детстве из-за брекетов. Её отец очень успешный бизнесмен. А папа считал, что такое слияние пойдёт нам обоим только на пользу. Она сегодня придёт к нам на ужин. Присмотрись к ней. Дима присмотрелся. Утром, умываясь в ванной, он с улыбкой смотрит через отражение в зеркале на спящую в его постели Вику. «Хороша! – думает он, - да и приданное достойное. Пожалуй, стоит на ней жениться. Обрадую мамулю». Свадьбу назначили сразу после новогодних праздников. Вчера в компании бурно отмечали предновогодний корпоратив. А потом с приятелем Максом и ещё парой ребят Дмитрий отправился продолжать банкет в ночной клуб, ресторан и ещё куда-то. Он усиленно вспоминает вчерашнюю ночь. Двери сарая распахнулись и вошли две девочки: одна, та, что заглядывала ранее восьмилетняя и вторая помладше лет шести. Обе одеты в овчинные полушубки, валенки, а на головах вязаные шали, концы которых подвязаны на талии. - Вот он, Дашка! – говорит старшая, показывая на него, - а ты ревёшь. Вот, твой папка. Живой, только пьяный после гулянки. Дмитрий вытаращил глаза от такой наглости и открыл рот. Шестилетняя девочка, улыбаясь, подбежала к нему и прижалась, обхватив руками шею. - Тятя, замёрзнешь здесь. Идём в дом, - говорит она, заглядывая ему в глаза. - Мамка блинов напекла. Со сметаной, как ты любишь. Пошли! Мужчина шарахнулся в сторону и встал. Отряхивает сено и оглядывается. Ищет скрытую кинокамеру. «Вот, хохмачи! – злится он, - такую сценку разыграли. Ещё и детей привлекли». - Эй! Хватит! Я больше в ваши игры не играю! – кричит он, задрав голову и глядя в угол сарая. – Выходите! Всё! Девочки переглядываются. Даша сквасила ротик, собираясь расплакаться. - Дуня, мне страшно, - жалуется Даша, - что с ним? Девочка пожала плечами. - Тять, выпей! – протягивает ему кувшин старшая девочка, поворачивается к сестрёнке. - Совсем плохой, - снова обращается к мужчине, - квасок хорошо похмелье снимает. А хочешь, молока парного принесу? - Ты... ты кто? – спрашивает он строгим голосом, - оставьте меня! - Беги за мамкой, - приказывает Дуня, - горячка у него, похоже. Да не реви ты! Младшая девочка поспешно убегает, а старшая охлопывает мятый костюм мужчины и настойчиво протягивает кувшин. Дмитрия мучит жажда. Он хватает квас и жадно пьёт. В это время вбегает красивая молодая женщина с русой косой толщиной в руку. На ней старинный сарафан, домотканый фартук и вышитая жилетка с овчинной отделкой. - Проснулся! Дмитрий, ну что же ты в дом не идёшь? – ласково укоряет она. - Детей и меня пугаешь. Не дожидаясь ответа, она обнимает его за шею и жарко целует. Дмитрий в ответ, обнимает женщину и крепко прижимает к себе. Поцелуй ему очень даже понравился. «Ладно, спектакль продолжается, - думает он, - но только не долго. Посмотрим, что дальше. Мне бы только душ принять и кофе выпить не мешает». Вошли в просторную, украшенную вышитыми занавесками, полотенцами и салфетками комнату. Справа русская печь. У Дмитрия от восторга даже дыхание перехватило. «Здорово! – восхитился он про себя. - Всё, как настоящее. Не поскупились на декорации. Ну, ну!» За столом, накрытым домотканой скатертью, на блюде лежит стопка румяных блинов, миски с мёдом и сметаной, в кружках ароматный чай. Сидят две девочки. Одна шестилетняя Даша и вторая лет четырёх Наташа. Увидев Дмитрия, самая маленькая заулыбалась и протянула к нему на встречу ручки. - Тятя... – лопочет она, сжимая и разжимая кулачки, как бы подзывая к себе, - тятя, тятя. Дмитрий остолбенел. Женщина раздевает его у входа, скидывает жилет. При этом тихо ворчит и приговаривает: - Чего раньше времени вырядился шутом, - она снимает его дорогой пиджак. - Колядовать ещё рано. С дочками бы и сходил позже. Дуня разделась и подошла к столу. Женщина строго глянула на старшую Дуню и та поспешно подошла к младшей сестрёнке, села рядом. После завтрака он осторожно шёпотом спросил у Дуни: - А как маму твою зову? – на его вопрос девочка испуганно посмотрела, но Дмитрий быстро рассмеялся и поправил себя, - по батюшке... - Екатерина Ивановна... – нерешительно ответила девочка и внимательно посмотрела на отца, - тять, ты чего? Память потерял? - Ага! – кивает он, а про себя смекает: «Значит жена моя Катя. Ничего себе. Интересно сколько ей заплатили за такую игру?» Ему грустно, что всё это не настоящее: и любящая красавица жена и девчонки, с такой искренней радостью лезут к нему на колени. После плотного завтрака он уснул, сам не поняв, как оказался на широкой кровати, со стопкой подушек, что стояла за занавеской. Проснулся. За окном темнеет. Дети о чём-то тихо говорят. Катя гремит ухватом, доставая из печи что-то очень ароматное. Он втянул носом. «Щи!» – догадался и сел на кровати, которая громко скрипнула. - Ага, проснулся, лежебока, - весело говорит жена, заглядывая за занавеску. Дима виновато улыбается. - Баньку затопила. Она с тебя весь хмель вытянет, – говорит она, ласково улыбаясь мужу. - Скоро будет готова. Девчонок помою и можно нам собираться. Она нагнулась к огромному сундуку у стены, обитому коваными заклёпками. Откинула тяжёлую крышку и что-то достаёт, кидая на крышку. - Вот твоя рубаха и кальсоны, - подняла глаза на него. - Веники какие запарить: берёзовые или дубовые? Дима пожал плечами. - Ага! Не проснулся ещё, - поняла она и добавила, - и тех и других запарю. Пока Катерина мыла дочек, он с удивлением ходит по дому, рассматривая старые снимки, где он и Катя сидят с напряжёнными лицами. Много незнакомых людей: старики и пожилые женщины. Икона в углу под потолком прикрыта вышитым полотенцем. Мать, запыхавшись, вошла в дом, держа на руках двух самых младших девочек с красными, распаренными личиками. Они укутаны в стёганые одеяла, только головы торчат с мокрыми волосами. Усадила их на кровать и распеленала. Девчонки яяяя в белых длинных сорочках упали на спины и раскинули руки. Отдыхают. Медленно вошла старшая Дуня. У неё своя кровать, а Даша и Наташа спят вместе. Девочки хихикают и балуются. Дуня строго погрозила им пальцем. - Дим, ну ты собрался? – спрашивает она деловито, - тогда идём мыться. Дима загадочно улыбнулся и вышел вслед за женой. Баня действительно сняла весь хмель и не только. Память так и не вернулась к нему. Дмитрий не понял, как вжился в роль главы семейства. Жена удивлялась ночью на его ласки и смущённо хихикала: - Девчонок разбудим, шальной! Прошло более суток. На следующее утро Дмитрий ходит, как пьяный, удивляясь всему и восхищаясь. Ему ещё никогда не были так искренне рады ни мать, ни друзья. Он чувствовал себя, как дома. Спокойно и уверенно. Дмитрий плюнул на бизнес, на все дела и наслаждается подарком друзей, что так славно окружили его «семьёй». Он ни о чём не жалеет: «Наверное, хотят, чтобы я перед свадьбой с Викой мог сравнить жизнь до женитьбы и после. А я и не против. Даже жениться на этой Катерине готов. Викины деньги – это прекрасно, но... Катя просто находка для меня. А если дети действительно её, то и с детьми бы взял. Славные они. Жаль, что актриса. Интересно откуда она?» Неожиданно для себя выяснил, что он зажиточный крестьянин. Хороший добротный дом, пара лошадей, тринадцать коров, более двадцати овец, свиньи, куры, гуси. Он по-хозяйски обошёл свои владения и заметил в коровнике мужчину. Кашлянул. - Здравствуй, Дмитрий Фомич! – незнакомец, здороваясь, поклонился, а Дима про себя заметил: «отчество то не моё. Я по отцу Михайлович». Дмитрий вышел следом за незнакомцем, они вошли в конюшню. - Надо бы с дальнего поля сено для скотины привести... – говорит мужчина, - пока сани могут проехать. А то наметёт снегу. Вы как считаете? - Надо, так надо. Поехали, - отозвался Дмитрий и вдруг обнаружил, что машинально запрягает лошадь в сани. Да так ловко, словно всю жизнь этим занимался. Прошёл ещё день. Из разговоров односельчан он выяснил, что сейчас 1910 год от рождества Христова. Долго сомневался, надеялся, что тоже нанятые актёры. Но выехав на лошади в районный центр, убедился, что попал в другое время. Это его и пугает и радует. «Значит, она меня действительно любит, - думает он про жену, - и дети наши с Катей». Через две недели Дмитрий совершенно освоился в новой жизни. И в качестве зажиточного хозяина, который лихо управляется с подворьем, и в качестве любящего мужа, и в качестве заботливого отца. Девочки забираются ему на колени, и он читает им книжки перед сном. Младшая Натка сопит в ухо, уткнувшись в его шею. Так и засыпает на руках. Катерина бережно берёт дочь и несёт в кровать, где закрыв глаза, лежат остальные сёстры. Очередной счастливый день закончился. Дмитрий совсем смирился с тем, что застрял в прошлом времени, и почти не вспоминал о жизни в двадцать первом веке. Но судьба готовила ему новое испытание. Однажды днём с улицы прибежала, запыхавшись, растрёпанная и полураздетая Дуня. - Тятя, мама, беда! – выдохнула она страшную весть. Отец и мать разом обернулись к дочери и замерли в ожидании. - Дашка в прорубь упала. Натку я притащила домой... – она делает передышки и опустив голову дышит. - Она в ограде хнычет, а Дашке я свой полушубок отдала. На край проруби постелила, чтобы было за что держаться. Дмитрий и Катя выскочили на крыльцо. В ограде в снегу плачет Натка. К ней подбежала мать и подняла на руки. - Неси её домой, а я к речке. Быстрее! Дмитрий быстро окинул двор и заметил топор. Подбежал, схватил его и побежал к проруби. «Лунка узкая вот девочка и не пролазит. Надо расширит лунку», - соображает он на ходу. Слышит хруст снега за спиной. Это бежит Дуня. Ещё издали видит барахтающуюся руку. Край лунки мокрый и скользкий. Сама лунка очень узкая. «Как она туда провалилась?» – злится он. - Даша, - он хватает девочку за ледяную мокрую руку, но та выскальзывает. Голова погружается под воду. - Дашка! – кричит, рыдая Дуня, и падает на колени. Дмитрий моментально сбрасывает с себя полушубок. Садится на колени на лёд и со всего маху рубит лунку, пытаясь её расширить. «Только бы успеть, - молится он, - только бы течением не отнесло далеко». Лёд поддаётся и полынья уже достаточная, чтобы в неё пролез мужчина. Он скидывает валенки, бросает топор и лезет в прорубь. - Тятя, не надо! – рыдает Дуня, цепляясь за его рукав, но он уже по грудь в воде. Краем глаза замечает несколько человек спешащих на помощь, среди них бежит и Катя. Ледяная вода сдавила больно грудь, тяжело дышать. Она ныряет. Открыв глаза ищет Дашу. Она словно кукла висит у самой кромки льда метра полтора от лунки, зацепилась об острые края льда. Дмитрий тянет её на себя. Задыхается. В кромешной темноте видит только светлое пятно лунки. «Скорее глотнуть воздуха, - думает он, - Только глоток». Он высовывает голову и шумно, брызгая мокрыми волосами, машет головой. Делает вздох. Какие-то руки тянуться к нему. Но он снова ныряет за девочкой. Крепко сжимая ребёнка, он гребёт к проруби. Понимает, что сейчас задохнётся, если не глотнёт, но выбора нет. Из последних сил толкает девочку в лунку. Её тело занимает всё место. Его голове не протиснуться к воздуху. Ещё рывок, выталкивает малышку. Руки хватают её и тянут наверх. Последнее, что он видит – это светлое, спасительное отверстие в лунке, но сил больше нет. Вокруг холод и темнота. *** Удар по спине. Он очнулся и закашлялся. - Димка! – глухо раздаётся в голове. - Дмитрий Михайлович, очнитесь! – кричит знакомый голос. - Вылезай уже из бассейна. Ну, что ты устроил? – орёт Макс, - Мы тебя потеряли. Ну, ты и пить горазд. На черта ты попёрся в этот бассейн? Скоро совещание, приехали почти изо всех регионов. Ты хотел сделать важное заявление. Дмитрий кашляет и озирается по сторонам. Он в мокром костюме, в ботинках лежит на полу. - Как ты там оказался, - спрашивает Макс, помогая ему встать. - Поскользнулся, наверное, - отвечает Дмитрий и идёт в дом. Через полчаса модно одетый, надушенный дорогим парфюмом и с высокомерной улыбкой Дмитрий Михайлович сидит за столом в президиуме актового зала. Помещение наполняется народом. Рядом ворчит Макс, наливая ему воду в стакан из бутылки. - Ты, готов вести собрание? Может, я проведу? – спрашивает он шёпотом, - О! Вика твоя нарисовалась. Вошла, виляя бёдрами, крашенная блондинка и бесцеремонно направилась к Дмитрию. - Дима, ты куда пропал вчера? – спрашивает она капризно надув губки. «Только вчера? – хмыкает про себя Дмитрий и вдруг понимает, что всё, что с ним случилось это плод его пьяного воображения. Загрустил, - Чёрт! Жаль, что показалось». - Вика, подожди меня в нашем ресторане. Я пока занят, - сухо отвечает он. Когда его невеста поравнялась с дверями на выход, неожиданно вошла мамаша с тремя детьми. Женщина полная копия его Кати. Русая коса скручена в каральку на затылке. От удивления Дмитрий даже вскочил. - Это что такое? – возмущённо кричит Максим, - кто вас сюда пустил? Здесь совещание. - Извините! – отзывается женщина, - я из воробьёвского филиала, Скворцова. Мне просто детей не с кем оставить. Извините. Всё совещание Дмитрий не сводил глаз со Скворцовой, гадая про себя: «Сон это был или действительно я попал в прошлое?» Когда народ схлынул, а мамаша принялась одевать девочек, он подошёл. Вглядываясь в малышей, совершенно ошалел от сходства девочек с теми его дочками. Спрашивает: - Вы действительно есть или мне это только кажется? Женщина одевала дочек и не сразу подняла на него голову. - Что? – уточняет она, и взглянув на его лицо, замерла. В её глазах удивление. - Простите, как вас зовут? – спрашивает Дмитрий. - Настя Скворцова... – нерешительно отвечает женщина, продолжая пристально разглядывая его лицо. - А дочек... позвольте я угадаю, зовут Дуня, Даша и Наташа. Верно? Лицо женщины дёрнулось, она словно чего-то испугалась. - Нет. Старшая Варя, ей уже восемь. Это Света, ей шесть, а та – она улыбнулась засмущавшейся малышке, - четыре. Это Оленька. Дмитрий замолчал. Неловкую паузу прервала Настя. - Идём к нам в гости. Пожалуйста! – просит она с загадочным видом, - мне нужно вам что-то показать. Мы остановились здесь в старом бабушкином доме. Это недалеко за городом. Дмитрий к своему удивлению согласился. Уже из машины он позвонил Вике и извинился, что сегодня занят. Приехав в старый, но вполне добротный дом, Дмитрий ощутил себя снова, как в том видении, словно вернулся к себе. Настя раздела девочек, и они убежали в комнату к своим игрушкам. Хозяйка ушла в дальнюю комнату и вернулась с альбомом старых фотографий. - Вот, посмотрите! – она ткнула пальцем в ту самую фотографию, где они с Катей сидят вдвоём с напряжёнными лицами, - Это мой пра-прадедушка. Посмотрите, как вы похожи. Я даже немного испугалась такому сходству. Дмитрий словно во сне пытается осознать, где реальность, а где мираж. Она перелистнула страницы и три знакомые девочки снова смотрят на него. - Это сёстры моей прабабушки Натальи. Дуня и Даша, - она посмотрела на Дмитрия и добавила, - Вы удивительным образом назвали их всех по именам. Как вы угадали? - Я словно жил тогда и любил их. Они были моей семьёй, - говорит он, - Я сумасшедший? - Нет! Я тоже словно знала вас всю жизнь, - отвечает она, - давайте пить чай? Настя ушла на кухню и Дмитрий огляделся. Девочки расшумелись, и мать позвала их к столу. Когда все расселись, Дмитрий внимательно рассматривает девочек и улыбается им. - Это печальная история, - неожиданно начала Настя, - мой прапрадед утонул, спасая Дашу сестру моей прабабушки Натальи. Дмитрий вздрогнул. Он снова очутился в ледяной воде, под глыбами льда. Он всё вспомнил.

Живых не осталось... Сопя и прихрамывая, конь рысцой преодолевал бескрайнее поле. Колотая рана в ноге не давала скакуну перейти на галоп, и с каждой пройденной верстой бег становился всё медленнее. -Давай, хороший мой, держись! – гладя коня по гриве, приговаривал Степан, стараясь не выпасть из седла от усталости. Сделав последний шаг, жеребец запнулся и повалился набок. Наездник со всей силы рухнул в траву, на твёрдую невспаханную землю. Степан подполз к своему верному другу и, обняв, лёг рядом. Тяжело дыша, конь ворочал головой и толкал носом своего хозяина, словно хотел сказать: «Иди, друг, дальше. Оставь меня». Наездник поднялся и осмотрел кровоточащую рану жеребца. -Ну как же так? – горько проговорил Степан, – Сколько мы с тобой вместе прошли? Сколько всего повидали? И теперь ты меня одного бросаешь? Конь, будто бы понимая слова хозяина, снова толкнул его носом в ногу. -А может и не стоило уходить? Остались бы с Донским войском – не наткнулись бы на басурман, – поглаживая коня по голове, продолжил наездник, – Но кто же знал, что всё так обернётся? Азовскую крепость удержать помогли – пора и на родное Запорожье возвращаться. И откуда взялась эта напасть? Последний раз посмотрев коню в глаза, Степан утёр рукавом слёзы, невольно выступившие на глазах, достал нож и прокричал: -Прости меня, родненький! И спасибо тебе за всё! Птицы тучей поднялись над полем, изрешетив собой закатное розовое небо. *** Смеркалось. Степан шёл по вытоптанной лошадьми дороге мимо опустевших хат. Совсем недавно здесь была бойня, и из местных жителей вряд ли кто-то остался. Пройдя вдоль села, у одной из хат Степан увидел дым костра. Неподалёку раздался громкий свист. -Кто идёт?! Степан обернулся. Возле дощатого забора стоял худощавый невысокий мужик с густым чёрным чубом. -С Азова я, на Днепр возвращаюсь. Пусти переночевать, добрый человек! -Почему один? Где остальные? -Остальных турки перебили. Незнакомец, положив ладонь на рукоять шашки, медленно подошёл и протянул руку. Степан покачал головой, сказав: -Когда такое было, что бы казаки друг у друга шашки отбирали? -Если батько позволит остаться у нас на ночь – утром я тебе её верну, не бойся. Земли здесь одичали – кто знает, что у тебя на уме? Либо отдай мне оружие, либо иди дальше своей дорогой. Выбора не было. Усталость и голод валили Степана с ног. Оставаться одному в поле не сулило ничего хорошего, а скромная еда и сон на тёплой перине восполнили бы запас сил для дальнейшей дороги. Даже если возникнут неприятности – нож, спрятанный в голенище сапога, не даст в обиду. Получив шашку из рук Степана, незнакомец кивнул в сторону костра и велел следовать за ним. Во дворе приятно пахло едой. Пока на костре жарилось мясо, молодая женщина нарезала овощи на стол. Во главе стола сидел коренастый мужик с длинными седыми усами и размеренно курил трубку. Вероятно, он и был хозяином в их доме. Не глядя на Степана, он спросил: -Ну и кого это ты к нам привёл? -Говорит, с Азова на Днепр один возвращается -Один? С Азова? – нахмурился старик, – Не уж-то потеряли крепость? ­ -Крепость-то удержали, – поспешил ответить Степан, – там Донские остались. А мы приняли решение в Сечь вернуться. После битвы с турецким войском за Азовскую крепость нам было море по колено. Сидели бы дальше, пировали в честь победы – да чёрт нас дёрнул обратно возвращаться. По пути в родные края мы на басурман напоролись – их было больше, мы и не справились. Не были мы готовы, всех наших перебили. Так я остался один, бежать пришлось. Даже коню моему досталось. -Беглец, значит, – спокойно пробормотал старик, – Ну, садись за стол – гостем будешь. Как звать тебя? -Степан. -А меня Макаром кличут. Это вот Остап – мой верный друг и помощник. Злата, наша добрая хозяюшка – жена его, – представил Макар мужика с чубом и женщину, хлопотавшую у стола, – А это Настенька, сиротинушка наша. Семью потеряла, мы её и приютили, – Старик указал взглядом на молодую девушку, тихо сидевшую на скамье вдали от всех. Степан не сразу её заметил – она была в полумраке, и свет костра до неё не доходил. -Ты, поди, голодный? Сейчас поешь, сил наберёшься, – заботливо спросила Злата у Степана, поставив посреди стола тарелку с жареным мясом. Аромат был неописуем, и рот уставшего казака мгновенно наполнился слюной. -Настёна, неси вино из погреба, – скомандовал хозяин дома, и девушка бесшумно проскользнула за хату. Подмигнув Степану, Макар с улыбкой добавил: – Сейчас холодненького, да под мяско! -Нет-нет, я и воде буду рад – от крепких напитков дурным становлюсь. Как-то раз я выпил кружку пива, а потом зачем-то в пчелиный улей полез. До сих пор не вспомнил, что я там хотел найти, – поспешил оправдаться Степан, боясь обидеть хозяев дома своим отказом. Все громко захохотали. Остап, утирая ладонью слёзы, сквозь смех сказал: -Во даёшь! Ну оно и к лучшему, что пить не будешь! А то бы нам пришлось для тебя улей искать! Познакомившись и посмеявшись, все пятеро сели за стол. Степан с нетерпением приступил к трапезе. Еда была очень вкусной. После долгого пребывания в Азовской крепости, где каждый ломоть хлеба был на счету – свежие овощи и сочное мясо казались немыслимой роскошью. Кружки быстро опустошались, и сразу же наполнялись вновь из большого глиняного кувшина. Степан давно не пил ничего крепче кваса из-за своей дурной головы, но зависти не испытывал – уж лучше так, чем поутру стыдливо извиняться за свои пьяные пакости. -У донцов сейчас кто атаман? – посыпая помидор солью спросил Макар. -Татаринов, – ответил гость, не прекращая есть. -Слыхивал про него, слыхивал. Опытный вояка. Да только не долго он будет войском главенствовать – сгинет, как пить дать сгинет. -Это ещё почему? – оторвался от трапезы Степан. -Потому что много мы таких повидали. И Азовскую крепость османы просто так не отдадут. Много ещё будет столкновений. Это на годы затянется, – ответил старик и вылил себе в кружку остатки вина. -А я ведь слукавил, – стыдливо признался Степан, глядя в тарелку, – Не один я был. Братка мой, Грыня, тоже убёг. Мы вдвоём успели сбежать подальше от бойни. -И куда подевался твой Грыня? -Я велел ему не ждать меня и скакать вперёд. Коню моему совсем худо было, а я не хотел его бросать – думал, справится, доковыляет неспеша до Днепра. Не справился, не доковылял. Коня я, всё же, заколол, а Грыня уже далеко был. -Ну ты не переживай так! – подбодрил Остап, – Всё с твоим Грыней будет ладно! -Я когда ваше село увидел – думал, что он здесь будет. Не видали его? Не проскакивал мимо? Макар цокнул и с улыбкой произнёс: -Ты видишь его за столом? Мы добрых хлопцев не пропускаем мимо без еды, ночлега да баек. Тут уже давно никого нет кроме нас – так что братца твоего мы бы непременно заметили. Зачем нам врать тебе? -Да, тоже верно. Он бы и сам к вам в гости напросился. Братка мой тот ещё гуляка – где застолье, там и он. -Ну вот видишь – сам всё знаешь. Не грусти. Ночь переночуешь, сил наберёшься – и дальше в путь, вслед за Грыней, – спокойно ответил Макар и обратился к Насте: – Кружки совсем опустели, мясо нечем запивать. Девушка принесла из погреба кувшин и вино тут же стали разливать по кружкам. «Крепкий народ живёт в этом селе – вино их совсем не берёт. Хорошо, что я с ними не пью, а то лежал бы уже, хрюкал» – невольно подумал Степан. -Ну что, вкусно? – заботливо поинтересовалась Злата у гостя. -Очень, а что это? Никогда ещё так вкусно не ел. -Мясо по турецкому рецепту! – промычал Остап с полным ртом и все дружно засмеялись. -И правда! По самому, что ни на есть, турецкому! – подтвердил Макар, продолжая смеяться. Смеялись все, даже Настя, которая за всё это время сидела тихо, как мышка. Немного утолив голод, Степан отважился спросить: -А сами-то вы как одни справляетесь? Должно быть, тяжко тут жить, когда все, кого вы знали, полегли? -У нас всё, как всегда – грех жаловаться. Мы когда пришли – тут уже никого не было, – отпив вина, ответил Макар. -То есть, как это вы сюда пришли? – удивился Степан. -Мы в хуторе жили, неподалёку, пока там совсем скудно не стало, – сказал Остап и, оторвав зубами от кости кусок мяса, добавил: – А тут как раз войско прошлось – вот мы и перебрались на новое место. -А ещё раньше на другой земле жили, – наполняя кружки вином, добавила Злата, – Так и живём вчетвером, с места на место переходим. За то мы живы! И сыты! Степан насупился. Теперь стало ясно, как живут его новые знакомые – они как падальщики, доедают и допивают то, что остаётся в безлюдных поселениях после набегов османов и их вассалов. И понятно, в чём секрет их вкусной еды – в заморских специях, которые они собирают с полевых кухонь разбитых турецких гарнизонов. -Что это ты посмурнел, друг мой? ­– исподлобья, внимательно глянув на Степана, спросил Макар, подсыпая табак в свою трубку, – Кому-то отведено воевать, а кому-то – за ними подчищать. Вот если бы не мы – куда бы ты пошёл ночевать? Сидел бы ты сейчас в пустой хате, без еды и воды, а к утру тебя собаки бы мёртвого растащили по кускам. Царь ваш, Михаил Фёдорыч, чем вам помог в осаде крепости, а? То-то и оно. Его больше война с ляхами и шведами волнует, а южный рубеж на вас бросил ­­– живите как хотите. А мы вот так живём, и гостям всегда рады! Где-то турки пройдутся – мы следом за ними. Где-то татары с Крыма набегут, а мы тут как тут. В этой хате, например, басурмане погреб не заметили – вот нам и пропитание. Может, испробуешь вина – чего добру пропадать? Макар залпом осушил полную кружку. Красный след от вина, оставшийся на седых усах, в отблесках костра был похож на кровь. Степану стало дурно от того, что он сидит с этими людьми за одним столом. И кровь у них не только на усах, но и на руках. Кровь тех, кто когда-то жил на разорённых землях; кровь тех, кто погиб, защищая границы государства. Два взрослых мужа предпочли военной жизни разорение опустевших дворов, а Злата всячески ухаживает за дармоедами – готовит, стирает, хранит домашний очаг в чужих домах. Встреть их Степан в других обстоятельствах – казнил бы как предателей. Кроме Насти. Девушка сидела, не проронив ни слова. Украдкой, стараясь не привлекать внимания, она поглядывала на Степана и сразу же отводила взгляд, когда тот замечал её интерес. «Она ведь не по своей воле оказалась в их компании? Деваться больше некуда? Одинокая, никого у неё не осталось. Забрать её с собой, в Запорожье? Нет, глупости выдумываю – тут самому бы дойти…» – подумал в сердцах Степан. До поздней ночи Остап и Макар травили байки. Они вспоминали истории прошлых лет – как давних, так и не очень. Степан старался не слушать их историй, а на вопросы отвечал не охотно. Теперь эти люди не внушали ему доверия. «Сражения каких времён они обсуждают? Их тогда и на свете не было… Должно быть, их отцы и деды были славными воинами. Знали бы они, как живут их дети да внуки – удавили бы их голыми руками» – подумал Степан, глядя на рассказчиков. Застолье стало приближаться к концу. Злата, прихватив с собой грязные тарелки, ушла к колодцу. Почти вся еда была съедена, но очередная история из уст старика требовала ещё вина. Принеся третий по счёту кувшин, Настя заботливо разлила напиток по кружкам. -И вот представь: сидит он на стуле, смотрит на свою отрубленную руку, что на полу валяется, и как начнёт вопить: «А, курва! Моя рэнка! Моя рэнка!». А кровищи сколько было! – сквозь смех рассказывал Макар финал истории, – А я ему говорю: «Не рады тебе здесь, лях проклятущий! Не надо к нам свои ручонки тянуть – по локоть оттяпаем!». -Так ведь не по локоть же оттяпал, бать. Заговариваться уже начинаешь! – засмеялся Остап, и отпив из кружки вина, спросил у Насти: – А почему тёплое? Холодного не было? -В погребе закончилось. Это свежее, из хаты – вот и тёплое, ­– тихим тоненьким голоском ответила Настя. Далее последовала ещё одна история, а потом ещё одна. Степан уже начинал клевать носом, когда Макар наконец-то объявил, что пора идти на боковую. -Настенька, покажи хлопцу, где он будет спать, а мы с чубатым отойдём, – распорядился Макар, вставая из-за стола, – Надобно перед сном «коня привязать». Ненасытные любители вина ушли за угол хаты, а Степан устало потянулся, представляя, как после плотного ужина он, наконец-то, выспится в тихой мирной обстановке. Стоило ему обернуться к Насте – та схватила кувшин вина и, еле заметно улыбнувшись, скрылась в темноте. -Стой! Куда же ты? Девушка побежала в другую часть двора, где белый лунный свет освещал хозяйственные постройки – курятник, сарай, загон для свиней и вход в погреб. Степан бросился за ней. -Настя, где ты? – снова крикнул казак, оглядываясь по сторонам. -Я здесь, глупенький! Снова огляделся. «С какой стороны донёсся её голос? Она хочет поиграть со мной в прятки? Ох уж эти бабы… Ну, что же – поиграем!». Первым, где бы могла спрятаться девушка – ближайший курятник. К нему вела прямая тропа – вот и ответ, как Настя успела спрятаться так быстро и бесшумно. Двери были открыты. Лунный свет заливал собой всё помещение, в центре которого стоял огромный пень, блестящий от крови. Степан вошёл, сел рядом и подумал: «Кровь совсем свежая. И её так много. Негодяи, а такие везучие! Столько кур им досталось от прежних хозяев двора…». Рядом с пнём лежал окровавленный топор с налипшей на него землёй. Проведя по острию пальцем, Степан покачал головой и тихо прошептал: -Хоть бы наточили, прежде чем головы рубить, изверги. Бедная животина. Выйдя из курятника, Степан обратил внимание на телегу возле входа в погреб. Под телегой, в тени, что-то было. Или кто-то? Сделав вид, что не заметил находки, казак пошёл вдоль тропы. -Настенька, где ты? Наверное, в том сарае? – наигранно и громко приговаривал Степан, ­– А может, в погребе затаилась? Никакого ответа не последовало. Остановившись возле телеги, Степан продолжил актёрскую игру: -Где же ты спряталась? В траве лежишь? Или может быть ты…, ­– сделав короткую паузу, Степан резким движением нагнулся под телегу и крикнул: – Здесь!? От неожиданности казак вскрикнул и отпрянул назад. Под телегой лежал пёс. Огромный серый пёс. По внешнему виду – труп свежий. Животное околело совсем недавно. Степан сел на землю, чтобы перевести дух и прийти в себя после испуга. «Погреб. Она точно спряталась там». Парень тихо подкрался к двери и прислонился к ней ухом – снизу доносился шорох. Толкнул дверь ­– не поддаётся. Дёрнул на себя – безуспешно. Взор упал на большой навесной замок. «Должно быть, крысы копошатся» – подумал Степан и принялся снова осматривать двор в поисках возможного укрытия девушки. В тишине, совсем неподалёку, раздался скрип – это ветер приоткрыл дверь сарая. Пройти к нему можно было по тропе, что огибала собой весь хозяйственный двор. В центре самого двора, словно главная площадь в купеческом городе, располагался загон для свиней. Перепрыгнув через ограду, Степан с плеском приземлился ногами в грязь. Путь через загон тернист – но короче. Шлёпая сапогами по овощным обрезкам и поросячьему помёту, Степан быстро продвигался к своей цели. Чем дальше шли ноги идущего, тем сильнее запах нечистот резал нюх – перегной, отходы свиней и… тухлое мясо. Смрад от мёртвой туши становился всё отчётливее. Преодолев зловонный загон, Степан перелез через ограду и подошёл к сараю. Вонь тухлого мяса усилилась. Дверь всё так же была приоткрыта, а ветер нёс из неё дурной запах. Этот сарай как живой человек дышал немытым ртом. Открыв дверь настежь, Степан замер. Внутри была кромешная тьма и тишина, ни единого звука. Только вонь. Вдруг, из темноты появился женский силуэт и толкнул Степана в грудь. -Бу! – смеясь, крикнула Настя, ­– Испугался?! Схватив его за рукав рубахи, девушка повела своего преследователя в глубь сарая. -Здесь, кажется, скотина сдохла… Причём, уже давно. Мне аж дурно от этого запаха... Может, пойдём в другое место? – с трудом выдавил из себя Степан, в надежде услышать согласие. -А я тут хочу, – последовал короткий ответ нежным голосом. Настя повалила парня на сено и легла ему на грудь. Степан чувствовал прикосновения её губ, но эта вонь… Этот смрад, который источало тухлое мясо, перебивал всё настроение. -Всё хорошо? Может, всё же, выпьешь немного? Вино поможет расслабиться. Степан на секунду задумался: «А может, и правда? Такой повод подвернулся. Выпью глоточек – и никакой запах мне не помешает». Он прильнул к горловине кувшина, который Настя заботливо поднесла к его губам. Глоток – и тёплый напиток оставил после себя солоноватое послевкусие. Парень не успел опомниться, как уже сделал второй глоток густой жижи, и привкус железа раскрылся во всей своей красе. Вкус крови ни с чем не перепутать. Рвотный позыв был удержан, но остатки не проглоченного напитка потекли из уголка рта по подбородку. -Ты чего? Тебе не нравится? – обиженно спросила девушка и приблизилась к лицу Степана. Кончиком языка она прошлась вверх по его шее до того места, откуда вытекали остатки «вина». Опомнившись после шока, Степан оттолкнул от себя девушку и вскочил на ноги. Ошалело озираясь по сторонам, его взгляд остановился на Насте, которая сидела на сене поджав колени. Окровавленными губами она улыбалась, как ни в чём не бывало. -Ты… Ты что… Это… Это кровь? ­– парень с трудом подбирал слова, не веря в происходящее, – Ты совсем не нормальная? Не дожидаясь ответа, Степан поспешил прочь из сарая. Выпитая им кровь подкатила к горлу, а ноги стали ватными. Споткнувшись о бревно, что лежало под ветошью, Степан со всего маху упал в сено. Его рука погрузилась во что-то мягкое и влажное. Тошнотворный запах разложения ударил в самый нос, и всё содержимое казачьего желудка напором ринулось наружу. Когда судороги, сковавшие нутро, утихли, Степан смахнул сено с источника вони – им оказался труп в турецкой военной форме. Почерневший, раздутый, с выпученными помутневшими глазами, что смотрели в пустоту. Горло мертвеца было раздавлено – чёрный лоскут кожи содран, а из оборванной трахеи сочилась бурая жидкость. Боясь взглянуть на свою мокрую скользкую руку, Степан испуганно оглянулся на Настю. -Ну он совсем плохой был! Злата сказала, что его освежевать уже не получится. Мы его хотели перед уходом сжечь вместе с сараем. Не бросать же собакам на съедение? ­– стала оправдываться та. -Вы что творите, нехристи? Вы… вы совсем, что ли? ­– бормоча себе под нос и еле держась на ногах, Степан выбежал из сарая. Он слышал, как девушка кричала ему в след, умоляла вернуться. Луна ярко освещала белым светом всю округу. Все хаты, все сараи – всё было как на ладони. Степан, что есть мочи, побежал вдоль тропы, прочь от это проклятого места. Шашку не забрал – да и чёрт с ней! Главное – ноги унести. Тишину нарушил уже знакомый свист. -Браток! Ты куда собрался на ночь глядя?! – Остап стоял возле калитки, что вела на просёлочную дорогу. Этот невысокий худощавый мужичок держал на своих плечах тело крупного турецкого воина, – Пойдём со мной в хату, поможешь! Свернув с тропы, казак бросился бежать через соседние дворы, где и встретил своё спасение. Им оказалась лошадь, мирно спавшая на земле рядом с одной из хат. Степан, упав рядом с животным на колени, принялся хлопать его по спине, приговаривая шёпотом: -Подъём, просыпайся! Лошадь продолжала крепко спать, не обращая внимания на призыв. -Подъём! Ну же! – Степан стал срываться на крик и со всей силы толкать спящее животное, но всё без толку. Бок лошади был скользким, липким, а тёмная шерсть блестела с свете луны. Посмотрев на свои окровавленные ладони, Степан встал и что есть силы прокричал: – Здесь что, совсем живых не осталось?! Ждать помощи от мёртвой лошади глупо, нужно бежать дальше. Вот уже виднеется деревянная изгородь. Преодолеть её не составит труда: перелезть, перепрыгнуть, выломать собственным весом – да какая, к чёрту, разница?! А потом в поле, в высокую густую траву, и бежать пока силы не иссякнут! Из-за угла кто-то промелькнул. Лицо Макара с длинными седыми усами. Пудовый кулак. Могучий удар в бровь. Темнота. *** -Где корыто?! – раздался знакомый голос Златы, – Ставь на пол возле стола. Давай перевернём его – не хочу руки сильно марать. Степан с трудом открыл глаза. Он сидел в углу на земляном полу. Руки и ноги были туго связаны. Голова кружилась, а распухшая бровь сочилась кровью, от чего щипало глаз. -Ну, помоги рукой, а то так не получится! – скомандовал Остап. Степан повернул тяжёлую голову в сторону, откуда доносился разговор. Злата и Остап стояли спиной к узнику рядом с деревянным столом, на котором лежало тело. Именно это тело Остап нёс на своих плечах, когда Степан пытался сбежать. Чубатый перевернул труп на бок, а его жена принялась что-то ворошить руками. Раздался плеск кишок, вываленных из утробы прямо в стоящее на полу корыто. Голова у Степана закружилась и потяжелела ещё сильнее. Темнота. Сквозь беспамятство послышался голос – на этот раз его владельцем оказался Макар: -Придерживай голову – вот так! Сколько раз вас можно учить?! Как в первый раз, ей-богу! Степан снова открыл глаза, а точнее – всего лишь один. Отёк от разбитой брови захватил половину лица, и один глаз наотрез отказался открываться. Оглянувшись на разделочный стол, Степан увидел, что турецкий воин был уже полностью раздет. Пока Злата придерживала голову трупа, Остап резал ему горло. Кровь струёй лилась в глиняные кувшины, которые Настя ловко сменяла один за другим. -И додумались же – выпускать кишки, не раздев догола! Сколько раз повторять – сначала нужно всё подготовить, а только потом приступать к делу! Сначала тело раздеть, по возможности – обмыть, а уже только потом – разделывать! -Прости, бать, – виновато пробубнил Остап, – Торопились. -Правда, не серчай так – сейчас вот твоё любимое будет, – раздался нежный голос Насти. -Эх, знаешь, как задобрить старика! – ответил Макар и подошёл к столу. Взяв в руки нож, он принялся срезать с лица турка щёки. Обтерев слюну о рубаху, старик впился зубами в кровоточащую мякоть. -Куда же ты сырое-то ешь, бать?! – с отвращением спросила Злата. -Ничего ты не понимаешь! Это самая вкуснятина! Мясо нежное, что даже готовить не нужно. Я в твои сто двадцать лет тоже нос воротил. Когда доживёшь до моих годов – сама будешь с удовольствием щёчки обгладывать! Старик, не отрываясь от трапезы, обернулся в сторону Степана. -А вот и наш беглец проснулся, – улыбнувшись, сказал Макар и подошёл к Степану. Задымив трубкой, он сел напротив и спросил: – Куда же ты собрался, не попрощавшись? -Вы кто такие? – с трудом спросил Степан пересохшим ртом. -Мы-то кто? Мы те, кто сжалился над тобой – дали ночлег, накормили. А вот кто ты? Пить с нами отказался, дивчину одну в тёмном сарае бросил, ринулся бежать без какой-либо благодарности, ­– черты лица старика стали грубее, – А может быть, ты хотел обидеть Настеньку?! -Нет-Нет! ­– вдруг воскликнула Настя, – Он меня не обидел вовсе! Просто испугался хлопец, молодой ещё совсем. -А, бабы испугался, значит. Ну, ничего! Бывает! – понимающе вздохнул старик. Остап и Злата засмеялись. Макар бросил на них грозный взгляд и крикнул: -Отставить смех в строю! Человек с войны пришёл – дайте ему сил набраться! -Да не меня он испугался, а того турка поганого, что вы в сено бросили! Говорил, что пахнет дурно! – вдруг возбуждённо закричала Настя. Остап, оторвавшись от своего занятия, посмотрел на Степана и сказал: -Ничего не дурно – мясо как мясо. Если бы не мухи со своим потомством – шулюмчик получился бы знатный! -Я уже и позабыл, какими люди могут быть трусливыми. Будь то запах, или просто вид мертвечины – сразу в стороны разбегаться! Эх, люди вы, люди, ­– с тоской произнёс Макар и продолжил, глядя пленнику в глаза: – Ты уж прости, друже, за такие неудобства. Надо было того басурмана собакам бросить – хоть бы какая польза была. -Что? ­– чуть ли не плача спросил Степан, – Да что вы такое говорите?! -Настенька, он много выпил? -Два глоточка, всего лишь. -После тебя пил? С того же кувшина? -Да. Я даже горлышко облизала, чтобы наверняка. Макар похлопал Степана по плечу и сказал: -Ну, не переживай. Пару дней тебе будет плохо – поэтому ты на привязи побудешь. А как перебесишься – так мы тебя и освободим. Покушаешь, попьёшь – и всё будет хорошо. Мы тебя не бросим. -Не надо меня кормить! И не надо меня поить! – взвыл Степан и со всей силы пнул старика связанными ногами, – Отпустите меня, нелюди! Вы кто такие?! Чем вы тут занимаетесь?! Вот ведь уроды, а… Развяжите меня! Макар, отойдя подальше, спокойно ответил: -Ты смотри, какой буйный! А вот Остап, помню, вообще обмочился в первый же день. Злата и Настя, хихикая, переглянулись, а Остап стыдливо залился краской и еле слышно пробубнил: -Посмотрим, что с ним дальше будет. Он, может, и вовсе не доживёт. Старик взял вторую щёчку и ножом отделил с неё мясную часть. Степан узнал в руках Макара свой нож. Это был его нож – его последняя надежда, которая ранее была спрятана в голенище сапога. -Зря ты так грубо, друже, – обиженно произнёс старик, кладя в рот розовый лоскут мяса, ­– Мы ведь едим только тех, кто на нашу землю с мечом приходит. А своих мы не трогаем, а наоборот – в нашей семье всегда найдётся место для новобранца. До самого рассвета Степан кричал, ругался, брыкался, но без толку – нелюди разделывали труп, не обращая внимания на узника. Когда сил на сопротивление не осталось, связанный казак смирился со своим положением. Сидя в углу он наблюдал, как куски мяса один за другим наполняют деревянное корыто. Нелюди работали вместе, не теряя времени. Уверенными движениями они срезали мякоть, оголяя кости. Всё это время Настя изредка поглядывала в сторону Степана и мило улыбалась. Пленник смотрел на всё это словно сквозь сон – всё казалось не реальным. Голоса стали отдаляться, формы искривляться, голова идти кругом. Степан перестал чувствовать своё тело – оно было словно не его, а чужое. Потеряв контроль над собой, казак завалился на бок и стал биться в конвульсиях. Руки и ноги неистово колотились о земляной пол, глаза закатились за веки, а изо рта хлынула пена. Оглянувшись на него, Макар цокнул и продолжил разделку тела. *** Ключ вошёл в замочную скважину, сделал один оборот и навесной замок с щелчком разомкнулся. Когда дверь распахнулась, лучи солнца проникли в погреб и осветили собой связанное побелевшее тело, лежащее в самой глубине. -Эх, Грыня, – с досадой вздохнул Макар, – Помер, всё-таки. Слабый, нынче, народ пошёл. -Только еду на него зря перевели. А сколько времени потеряли? Скоро и нас так находить начнут! – зло проворчал Остап и, сплюнув под ноги, добавил: – И лошадь его жалко, до сих пор руки дрожат. Зря мы её закололи, сгодилась бы. -Отставить! – скомандовал старик, ­– Сейчас вот Степан, казачок наш, оклемается, и тогда нам будет проще. А он оклемается – точно тебе говорю! -Ну да, как же, – недоверчиво пробормотал Остап, – Хочется в это верить. Вон, с тех пор как Настасью обратили, пятьдесят лет прошло! А сколько сгинуло за это время? -А ты как хотел? Я тебе говорил, что как раньше уже не будет? Говорил! Да – многие не выдерживают и помирают. Да – мы и сами не вечные. Но самые сильные справляются и остаются с нами! Так что, отставить бунт! А что до лошади – это да, её жалко. Остап спустился в погреб и взял с полки кувшин, на ходу сказав старику: -Это последний, бачиш? Закрыв дверь, Макар и Остап осмотрели двор. Засиделись они здесь. Близится время отправляться в дорогу, на новые земли. Но нужно подождать, совсем немного. Подойдя к хате, в дверях появилась радостная Злата: -Проснулся! Степан проснулся! Говорит, пить сильно хочет! Старик с улыбкой посмотрел на Остапа и, положив руку ему на плечо, сказал: -Нужно будет обсудить нашу новую легенду. Думаю, что Степан сойдёт за твоего брата, как думаешь? Автор: Всеволод Могильный #МистическиеИстории

Алешенька - сиротинушка Он лежал в светлом помещении, а рядом стояли трое мужчин в белых халатах. - Да, повезло мальчишке... - говорил другой голос. - Да, как сказать?! Сиротой остался... - говорил третий. Алеша молча думал и жалел, того мальчишку которому повезло и который остался сиротой. - Все взяли! – папа торопил, - вечно вы копаетесь! - Да, вроде все… - неуверенно проговорила мама. Алеша с папой ждали возле двери, а мама уже в который раз проверяла, закрыты ли краны на газовой и водопроводных трубах. Она всегда так делала перед поездкой. Алеше становилось уже немного жарко, но он терпел, зная, что иначе мама весь день будет вспоминать про эти краны. Наконец они вышли, папа закрыл своим ключом дверь, а мама подергала ее, проверяя, чем опять вызвала снисходительную папину улыбку. Ехать предстояло больше часа в деревню, к папиной сестре тете Зине, у нее сегодня был день рождения, да не простой, а круглая дата, почти юбилей – сорок лет. - Вроде не принято сорок лет-то отмечать? – когда уселись, заговорила мама. - Может и не принято, а только приехать все равно надо, а то разобидится потом, - отвечал папа, выруливая на проспект. - Она же вроде не приглашала… - с сомнением посмотрела на него мама. - Я ее с детства знаю! – не отвлекаясь от дороги, отвечал папа. - Да, не приглашала, но если не приедем, все равно обидится. Да и Михаил намекал, что ждать будут. Ну и, в конце концов, кто нам запретит в свой выходной к родственникам съездить?! Алеша на заднем сидении, крепко пристегнутый к детскому креслу, устав от однообразия пейзажа начал засыпать.

ЗА ДВЕРЬЮ.... Делай вид, что нормальный, что такой же, как все. И тогда, возможно, ты проживешь отведенное тебе время. Так говорил мой Учитель. Он спас меня. Однажды. И спасёт ещё не раз. Даже, если уже мертв. Я не видел его несколько недель. Официальной информации о его смерти не было. Мне не хотелось сидеть в прокуренном зале, слушать пустой трёп, пить пиво, напоминающее мочу, но я сидел, пил, и даже поддерживал разговор, вставляя уместные «ага», «угу», «конечно», ну, я думаю, что уместные. Больше, я пялился в огромный монитор, занимавший всю стену бара. На нем транслировались события сегодняшнего дня, прерываемые рекламой. Сквозь гул голосов услышать что-то было невозможно. Да и не нужно. Все события сегодняшнего дня были повторением дня вчерашнего, и позавчерашнего, и позапозавчерашнего, или мне так казалось. - Идем в Башню? Толчок острого локтя в бок. Я неохотно отвёл глаза от экрана, на котором транслировался рейтинг самых успешных музыкантов этой недели. Моя любимая ООЗИ324554, известная как Оззи, в него не попала, в который раз. Посмотрел на сидящего рядом Сверчка, тощего, бледного, как личинка в майонезном соусе, с огромным ртом, занимавшим все лицо с мелкими чертами и чёрными глазками-бусинками. - Ну? - Сверчок нетерпеливо, даже обиженно, надул губы, будто требуя не столько внимания, сколько поцелуя. От ответа меня спас громкий вой срочных новостей. Экран заморгал, на мгновение потух, а потом белым по чёрному побежала строка: «Срочное включение с места событий». Раз тридцать. А затем, когда до всех присутствующих в баре, даже до самых пьяных гендеров или увлечённых тисканьем друг друга, дошло, что происходит что-то очень важное, на экране появилась картинка с тех самых мест событий. Чёрное небо, подсвеченное прожекторами, железный эшафот, на котором блестела серебром электрическая гильотина, а за ней около десятка особей, одетых в серые хламиды. В зале повисла неестественная тишина. На экране тоже была тишина. Эта тишина нервировала, скребла когтями по груди, медленно, с упоением, разрывая кожу, слизывая горячую кровь. Я вздрогнул от омерзения, сбрасывая с себя жуткий образ. Картинка на мониторе зашевелилась, откуда-то снизу, из-под эшафота, выплыл гендер в красной мантии и красной шапочке на белых кучерявых волосах. Наряд смотрелся на нем нелепо. Величественно, как ему казалось, взмахнул полами одеяния, церемониально поклонился. - Приветствую вас, жители Территории Триста Семнадцать. - Заскрежетал гендер. - Мы вынуждены прервать ваше приятное времяпрепровождение печальнейшими известиями. Эти… - он махнул рукой в сторону особей, тесно прижавшихся друг к другу. - Эти еретики... - Его лицо налилось красной краской праведного гнева. - Попрали святые законы наших Территорий. Совершили самый страшный из возможных грехов. Прелюбодеяние! ПРЕЛЮБОДЕЯНИЕ!!! По бару пронёсся вздох ужаса и отвращения, застучали стаканы, словно все пытались запить вкус этого гадкого слова, осквернившего своим прикосновением их сознание. Я тоже сделал несколько глотков пива, стараясь скрыть задрожавшие руки. - Они! - Скрежетал красный. Я, наконец, узнал его. Сам Первый и Единственный Епископ Всех Пятьсот Двадцати Объединённых Территорий. - Они возлегли друг с другом, обесчестив самое святое, что есть у каждой особи! Чистоту своего гендера! Предались самому злостному и скверному извращению, преступили священные истины гендерной природы! И так далее и тому подобное. Я не вслушивался в его пламенную речь. Я боялся. Страшно было представить, что однажды, когда обнаружится… нет, не буду об этом думать… Чтобы не думать, не слышать, я рассматривал особей. Мое внимание привлекла гендерка, отделившаяся от группы. У неё было красивое лицо, светлые волосы, налипшие на щеки. Она тяжело дышала, будто ей не хватало воздуха или было плохо, гладила огромный, выделявшийся даже под просторной одеждой, живот. Святой Апостол… что с ней такое? Какое наказание послали ей Пресвятые Равноапостольные Правители Мира, если ее так разнесло?! - За свои грехи они будут наказаны самой страшной карой… - Прорвался в мое сознание голос Епископа. - Прерыванием жизни. Они безвременно лишаться своего тела и будут преданы земле без права на возрождение в новых особях! Он снова махнул рукой. Палач, в маске, одетый во все чёрное, выскользнул из тени. Схватил одного из преступников и потащил за собой. К гильотине. Бросил на колени, за волосы положил голову в выемку на плахе. Я не мог разглядеть лица гендера, хотя камеры намеренно приблизили его, развернули на весь экран. Я видел только белое пятно, серебряное сверкание ножа, затем услышал глухой стук покатившейся по железу головы и громкий, надрывный вскрик кого-то из особей. По бару прошла влажная волна страха и отвращения, зашуршали одежды, застучали стаканы. Палач небрежно отпихнул обмякшее тело ногой и пошёл к остальным, ещё плотнее прижавшихся друг к другу, хотел схватить стоявшую в середине гендерку, но послышалось злобное шипение Епископа: «ее». Палач замер, оглянулся на красного, тот указывал пальцем на преступницу, притаившуюся за всеми остальными. Ту самую, с огромным животом. Она больше не гладила себя, лицо ее было напряженным, в крупных каплях пота. Палач попытался схватить ее, она попятилась, и остальные особи, будто до того пребывавшие во сне наяву, очнулись, встрепенулись, окружили ее кольцом, защищая. Он попробовал протиснуться сквозь них, но они отталкивали его, кричали и рычали, не позволяя ему коснуться ее. Епископ поднял руку вверх. Из темноты, со всех сторон, вылезли тени, в шлемах, с электрическими дубинками. Несколько взмахов дубинками, и приговоренные вокруг раздутой гендерки попадали на железный пол. Еретичка медленно пятилась назад, придерживая свой живот. Палач перешагнул через лежащих особей, схватил ее за руку. Она пыталась вырваться, упала, он потащил ее, брыкающуюся, по телам, по железному полу, швырнул к гильотине. Глухой удар, вскрик. Он нагнулся к ней, хотел положить ее голову на плаху, но особь с неожиданной проворностью вскочила, оттолкнула палача с такой силой, что тот полетел к груде лежащих тел. А она задрала свою хламиду, обнажила раздутый живот. - Я беременна! - завизжала она. - В моём животе растёт дитя! Я ро… Договорить не успела, из черноты отделилась тень и приложилась к ее спине дубинкой. Преступница тяжело осела на пол, ее грузное тело забилось в конвульсиях, а живот казался живым, словно в нем и правду что-то жило, и это что-то хотело вырваться наружу, прорвать ее плоть и кожу, и показать миру своё уродливую личину. Палач положил трепыхающуюся гендерку на плаху и серебренный нож отделил голову от тела. Камера не стала следить как ее голова покатилась по полу, а замерла на полуобнаженном тулове, на все еще живущем собственной жизнью животе. - Вы все! – Загромыхал Епископ. - Вы стали свидетелями того, как Равноапостольные карают еретиков безумием и разложением тела. Вы только посмотрите на эту мерзость! - Он подошёл к обезглавленному трупу, пнул ногой в живот. - Из-за совершенного прелюбодеяния, ее тело начало разлагаться и гнить! Оно разрослось и набухло грязью и мерзостью совершенного ею греха. И этот грех, это величайшее зло, искало выход, оно хотело вырваться в мир и осквернить его своим зловонием! Но мы! Мы сумели распознать этот грех и спасти всех чистых и праведных особей от его исхода в наш мир! Я не слушал. Рассматривал мягкое розовое тело, неподвижный, будто огромный мяч живот, но и его не видел. А видел лишь странное слово «Дитя», вырезанное на нем. Растянутое огромными уродливыми красно-белыми рубцами. А может его и не было вовсе, и все это лишь мое разыгравшееся от страха и ужаса воображение. Никто из еретиков не пришел в себя. Палач хватал их за волосы, за подол одежды и тянул по железному полу на плаху, укладывал, нажимал на кнопку, и с легким гудением, так отчетливо слышным в вязкой тишине бара, падал серебристый электрический нож гильотины, и очередная голова отделялась от тела. Всего одиннадцать. Еретиков. Число было неправильным. Должно быть десять или двенадцать. Кто-то был лишним, или кого-то не хватало. Ложно обвинили или убили в процессе следствия, или отпустили, что вряд ли. Они никого и никогда не отпускали. И меня не отпустят, когда найдут. Если найдут, если узнают. - Паук… Я вздрогнул и посмотрел на Сверчка с Червем, которые смотрели на меня. Их лица были красными и потными, волосы мокрыми, будто пробежали стометровку. Наверное, я выглядел так же. Да все здесь были такими. Задыхались, от духоты, от мыслей, которыми нельзя было поделиться друг с другом. В баре было слишком тихо. Никто не обжимался, не выяснил отношений, только иногда перешептывались, да пили, не чокаясь. Да официант, как в попу укушенный скорпионом, носился с бутылками между столиками. - Что? - Будешь? - Сверчок кивком указал на мой пустой стакан и бутылку крепкой настойки на богомолах, нашу любимую. - Буду. Червь наполнил и мой стакан, мы выпили. И еще раз, и еще. Заказали вторую, третью. Не закусывали. Не говорили. Да и что тут было сказать? Мы не раз видели подобные включения, казни. Но сегодня… сегодня все было иначе. Но и объяснения этому иначе не было. Перед глазами все стоял раздутый живот гендерки и в ушах звучало чужеродное слово «дитя». Звучало все громче и громче, так, что хотелось настучать по ушам, выбить его из себя, выплюнуть, пусть обожжет губы, до слезшей кожи, до крови. Но вместо этого мы просто пили. И молчали. Молчи, живее будешь. Из бара мы уходили в числе последних. Пошатываясь, держась друг за друга. Мы жили рядом, в одной Башне, на семьдесят втором этаже. Червь и Сверчок в угловых клетках, а я где-то посредине между ними. А Кузнечик, опять, наверное, работает сверхурочно, жил напротив меня. А до того, как нас, после окончания школы, расселили в Башню, мы жили в одной камере в Доме. Иногда я думаю: в прошлой жизни, до Перерождения, мы тоже росли вместе? Умерли тоже? И если в той жизни, Равноапостольные не предали мое тело земле, отделив голову от туловища, значит они не узнали? Или в той жизни я был другим? Нормальным?