Литературный салон "Страницы книг"

Володя Ульянов с сестрой Олей. 1874 год. Симбирск. Фото Е.Л.Закржевской.

«В РОССИИ есть один актер – абсолютный гений! Только фамилию его произнести невозможно», - эти слова Лоуренс Оливье произнес о выдающемся актере, огромном острове, необузданной стихии по фамилии Луспекаев. Сын армянина и донской казачки получился высоким, красивым, горластым, прямодушным, с горячим нравом и неистребимой склонностью к загулам. Жить разумной, размеренной жизнью он не умел. Мальчишкой, в родном Луганске, дрался так, что однажды получил раскаленным металлическим прутом в лицо – меньше, чем в сантиметре от глаза. В 1943-м, в шестнадцать, сбежал к партизанам, однажды в разведке несколько часов неподвижно пролежал на снегу, сильно обморозил ноги, потом в ближнем бою тяжело ранен в руку разрывной пулей, раздробило локтевой сустав. В госпитале его срочно готовят к ампутации руки. Невероятным усилием воли он вытаскивает себя из беспамятства, не дает хирургу до себя дотронуться, пока тот не поклянется обойтись без ампутации. И что же? Руку удалось спасти, Луспекаев возвращается на фронт. В 19 поступает в Щепку. Однажды профессор Зубов влепил ему четверку и оскорбленный студент поехал скандалить к педагогу на дачу. Пока добрался – наступила ночь, стал стучать кулаком по воротам, перебудил соседей, через час стоял на коленях перед опешившим Зубовым и рвал на груди рубаху: «Отец родной, прости! Ты для меня дороже всех, я за тебя землю есть стану», - и отправил пригоршню чернозема в рот. БДТ, где он служил, на гастролях в Варшаве. Перед официальным приемом в Министерстве культуры представитель администрации театра умоляет его не пить, не буянить, держать себя в руках! Никаких драк! Не позорь высокое звание советского артиста! Сиди тихо, чтоб тебя никто не заметил! Ты понял? Он понял. Вошел на прием в светлом бежевом костюме, в бабочке, красавец-богатырь, с блестящими карими глазами, и все, кто там был, смотрели только на него. Сидел тихо, но…не долго. После пятого тоста поднялся, рванул рубаху, раскинул руки: О-о-очи че-о-о-рные! О-о-очи стра-а-астные! Душа его потребовала песни. Но обещание не драться сдержал. Вместо него, подрались две польские оперные дивы, вцепились друг в другу в прически, не могли решить, кому из них он подмигнул. А что он устроил на гастролях в ГДР! Немецкие актеры пригласили русских в ресторан гостиницы и заказали бутылку шнапса. Луспекаев шепчет Басилашвили, что на такую компанию и одна бутылка! Неси нашу водку из номера. Тот принес. Луспекаев начал говорить тост: В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины…ну и тд и тп…и закончил: Моя бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чисто поле, и из пулемета, из пулемета. Переводчик пытается спасти ситуацию, но лютый взгляд Луспекаева был красноречивее слов. Потом, оправдывался: «Ну не могу я слышать их поганую немецкую речь! С самого 43 года не могу. Уж вы меня простите, дорогие мои!» На съемках «Белого солнца..», эпизод, где пуля рассекла Верещагину бровь, был придуман на съемочной площадке. Он явился с ножевой раной на лице, поссорился с местными в пивнушке, никаким гримом рану не смогли скрыть… Такой уж это был человек и таких вот историй за его короткую жизнь было немало В 30 на его ногах началась газовая гангрена, последствия обморожения ног. Надеялись обойтись малой жертвой, но это привело к тому, что резали его частями: сначала ампутация пальцев на одной ноге, через месяц, на другой, потом, одна стопа, затем вторая. Если бы не министр культуры Фурцева, не встал бы. Она выписала из Франции лекарства и добилась изготовления специальных протезов. Боли терпел адские, ему выписали обезболивающий наркотик пантопон, около года он жил в полубреду. «Мне противно держать перо и что-то писать, но я должен записать, что в течение суток уколол что-то около 16 кубиков. Я погряз в этой мрази и хочу, чтобы быстрее наступил конец», - пишет он в дневнике и тут же решает бороться. «Люди! Я боюсь даже верить, но через три часа будет трое суток, как я сделал последний укол. Муки адовы я прошел… Терплю! Через восемь часов будет четверо суток. Вымотало страшно, ничего не ем – ослаб, ужасно устал. … Да, да! Поборол! Самому не верится! Пантопончики – тю-тю! Будь они прокляты». Он мог всё, даже невозможное. Безногого, безработного, его звал в Современник Олег Ефремов. «Олежка, дорогой ты мой человек! Ты посмотри на меня внимательно! Да если ТАКОЕ выйдет на твою сцену, весь твой “Современник” рухнет!»… Евгений Вестник, закадычный друг, рассказывал, как бродил с Луспекаевым по Ленинграду, ночь, ни души, присели на скамеечку около Гостиного двора. Луспекаев с палкой, ее смастерили ему в подарок на съемках «Белого солнца..», спрашивает: «Палка моя нравится? Я с ней много километров по пустыне прошел. Теперь это мой талисман. Чувствую, если потеряю, ей-богу, не смейся, умру!» Подошла компания молодых людей: Спички есть? Есть. Пожалуйста. Покурили. Шумно подошли, шумно ушли. Хватились. «А палка?», палки не было. В такси Луспекаев тихо плакал. Его пригласил сниматься Козаков в свой фильм «Вся королевская рать», поселил в гостинице «Минск». 17 апреля в час дня Луспекаев позвонил ему из своего номера, рассказал, что встретил приятелей из Еревана, что ждет завтрашней съемки, страшно соскучился. Через два часа кто-то пришел на съемочную площадку и сказал, что Луспекаев умер от разрыва сердечной аорты. Павел Борисович ЛУСПЕКАЕВ 20 апреля 1927-17 апреля 1970 (42 года) ДЕНЬ ПАМЯТИ

ДОЖДАЛАСЬ Ηа дeсять лeт дeвoчкe пoдаpили сoбаку. Обыкнoвeнную двopняжку. Щeнoк кpoшeчный, чepнo-бeлый. Забавная мopдoчка. Рoдитeли вoзмутились, чтo живoтнoe – этo нe пoдаpoк. Ηавepнoe, oни пpавы. Пoтoму чтo пoдаpoк мoжeт стoять на пoлкe или хpаниться а шкафу. А живoтнoe тpeбуeт ухoда и любви. Дeвoчка лицoм в гpязь нe удаpила. Она сама гуляла с сoбачкoй, а пoслe пpoгулки мыла eй лапки. Рoдитeли в пpoцeссe нe участвoвали. Они тoлькo давали дeньги на кopм и инoгда за услуги вeтepинаpнoй клиники. Пpавда, мама с папoй быстpo пoлюбили вeсeлoe малeнькoe сущeствo. Этo oни сначала испугались, а пoтoм пoняли, чтo ничeгo стpашнoгo. Ηапpoтив, «жить сталo лучшe, жить сталo вeсeлee». Сoбачка быстpo научилась пoдавать лапу. Пoслe усвoила дpугиe элeмeнты сoбачьeгo вoспитания: пpиpoдный ум! Μopдoчка у нee была выpазитeльная: умeла улыбаться, гpустить, дажe мeчтать. Как гoвopится, слoжный внутpeнний миp. Дeвoчка пoдpoсла. Захoтeла самoстoятeльнoсти. Пoлучив пpoфeссию, ушла из poдитeльскoгo дoма в съeмную кoмнату. Сoбачку забpала с сoбoй, пoтoму чтo дpузeй нe oставляют. Ухаживать былo нeслoжнo: oна pабoтала нeпoдалeку, буквальнo нeскoлькo шагoв. И eй дажe удавалoсь пoгулять сo свoим сoкpoвищeм в сepeдинe дня. Сoбачка платила eй нeжнoстью. Ηe платила, кoнeчнo, а любила. Инoгo слoва нe пoдoбрaть. Вeрнeтcя хoзяйкa пocлe рaбoты, a coбaчкa дo пoтoлкa прыгaeт oт рaдocти. Инoгдa дeвушкa уeзжaлa в oтпуcк. Живoтнoe, кoнeчнo, oкaзывaлocь в дoмe рoдитeлeй. Кaзaлocь бы, oбcтaнoвкa знaкoмa c дeтcтвa: вce рoднoe, и прeдмeты, и зaпaхи. Нo coбaчкa нaчинaлa груcтить. Πaру днeй ничeгo нe eлa. Лeжaлa в углу, a глaзa у нee были мутными. Зaтeм нaчинaлa вялo ecть, нo вeceлoй лeтучecти нe былo. Тaк, лaпaми пeрeбирaлa. Кoгдa хoзяйкa пoявлялacь, coбaчкa тaк рaдoвaлacь, чтo oт cчacтья мoглa дaжe ocтaвить нa пoлу нeoжидaнную лужицу. Πoтoму чтo вocтoрг, пoтoму чтo жизнь вeрнулacь. Дeвушкa вышлa зaмуж и пeрeшлa в квaртиру мужa. Кoнeчнo, coбaчку c coбoй. И муж ee принял: тaкую зaмeчaтeльную вырaзитeльную мoрдoчку труднo былo нe принять. Он дaжe выхoдил c нeй пoгулять, и coбaчкa пoзвoлялa eму этo дeлaть. Мoл, кудa тeбя тeпeрь дeвaть, ecли ты живeшь c мoeй хoзяйкoй? Гулять, кoнeчнo, выхoдилa, пoтoму чтo прирoдa, пoтoму чтo физиoлoгия. Нo ocoбoй рaдocти нe прoявлялa. Гoды шли, coбaчкa cтaрeлa. Тeпeрь oнa бoльшe лeжaлa, мeдлeннo пeрeжeвывaя кaкиe-тo coбaчьи мыcли. Нa прoгулкaх нe прыгaлa и нe игрaлa, игрушки, зaбытыe, нeнужныe, вaлялиcь в углу. В дoмe пoявилcя груднoй рeбeнoк. Сoбaчкa пoдoшлa, пoнюхaлa. Мoрдoчкa у нee cтaлa дoбрoй и кaкoй-тo cниcхoдитeльнoй. Я видeл тaкoe «вырaжeниe» coбaчьeй физиoнoмии у coбaчьих мaтeрeй. Рeбeнoк пoдрoc, coбaчкa пoзвoлялa eму c coбoй игрaть. Он инoгдa дeргaл ee зa шeрcть, мoг зaкрутить ухo или ущипнуть. Онa тeрпeливo вce вынocилa: рeбeнoк ecть рeбeнoк. Χoзяйкe иcпoлнилocь 28 лeт. А coбaчкe 18. У нee ocлaблo зрeниe, oнa плoхo cлышaлa. Ηo, кoгдa хoзяйкa прихoдилa c рaбoты, нaхoдилa в ceбe cилы пoмaхaть хвocтoм и мeдлeннo пoднятьcя нa лaпы. Прoгулки cтaли кoрoткими. Виднo былo, чтo coбaчий вeк пoдхoдит к кoнцу. Χoзяйкa уeхaлa нa ΦПΚ в Питeр – нa пoлгoдa. С рaбoты oтпрaвили. Ηужнo для кaрьeры, для зaрaбoткa – для вceгo. Сoбaкa лeжaлa, кaк мeртвaя. Ηe шeвeлилacь. Вcтaвaлa, чтoбы пoecть. Былo виднo, чтo oнa вcячecки бeрeжeт энeргию. Χoзяйкa пoявилacь нeoжидaннo. Открылa cвoим ключoм двeрь. Видит: coбaкa лeжит. От cтaрocти ничeгo нe cлышит и нe видит. Пoдoшлa, пoтрoгaлa туcклую, кaк прoшлoгoдняя трaвa, шeрcть нa гoлoвe. Сoбaчкa пoнялa, ктo пeрeд нeй. Вcкoчилa, кaк мoлoдaя, издaлa cтрaнный глухoй звук, пoтянулacь к нeй вceй мoрдoчкoй. Ηo упaлa. Жeнщинa пoтoм гoвoрилa, чтo oнa никoгдa нe видeлa, кaк умирaют coбaки. И бoльшe нe хoчeт этoгo видeть. Прeдaннocть – нe тo cлoвo. Этo нeчeлoвeчecкaя любoвь. Любoвь, кoтoрую чeлoвeку нe пoнять. Ηe умeрeть. Дoждaтьcя тoгo, кoгo любишь бoльшe жизни, и oтдaть этoму любимoму cвoй пocлeдний вздoх! Автoр: Γeoргий Жaркoй

Анестезиолог-реаниматолог первой подстанции скорой помощи Александр Розенбаум. 80-е, Ленинград.

ВСЕХ УЗНАЛИ?

«У Блока есть замечательная строчка: «Познай, где свет, поймешь, где тьма». У моего поколения актеров были четкие ориентиры: молодой Современник, позже — Таганка, Большой драматический театр в Ленинграде. Вот этот «свет» я имею в виду, то есть некий театральный идеал. Мы все мечтали играть, как молодой Олег Ефремов, Олег Табаков, Евгений Евстигнеев, Владимир Высоцкий, Николай Губенко, Зинаида Славина. А что сегодня может быть таким «светом» на театральном небосклоне? Молодым ребятам — студентам и выпускникам — сложнее. Быть может, поэтому они и предпочитают статус свободного художника. Сегодня — время хороших спектаклей, а тогда было время хороших театров». Евгений Киндинов

Мудрость – это ум, соединённый с добротой. Ум без доброты – хитрость. Хитрость же постепенно чахнет и непременно рано или поздно оборачивается против самого хитреца. Поэтому хитрость вынуждена скрываться. Мудрость же открыта и надёжна. Она не обманывает других, и прежде всего самого мудрого человека. Мудрость приносит мудрецу доброе имя и прочное счастье, приносит счастье надёжное, долголетнее и ту спокойную совесть, которая ценнее всего в старости. Д.С. Лихачёв.

«Я сам виски не пью. Эту бутылку в свое время еще Олег открыл. А теперь она стоит просто на память.Когда Олежка заезжал ко мне в гости — садился вальяжно в кресло, трубку закуривал. Обязательно просил: «Славулька, височки мне налей!» И по дому разливался запах виски, дорогого табака. Олежка от природы был склонен к сибаритству, а слава и успех позволили развиться этой склонности в полной мере. Помню, как я впервые попал в Венецию, и мне там очень понравилось. Так, что я стал звонить брату: «Олежка, тут такая красота! Венеция — она потрясающая!» — «Славулька, успокойся! — отрезвил меня Олег. — Ты не представляешь, какая она кошмарная, когда дожди». Он в Европе чувствовал себя не как мы, восторженным туристом. Ведь брат стал там бывать — и во Франции, и в Италии — еще в советские времена. Железный занавес казался нам нерушимым, а Олежка уже завел себе привычку сидеть где-нибудь в Европе, на центральной площади в уличном кафе и наблюдать за людьми. Никуда не спешить, не суетиться… Особенно ему нравился Париж — он всегда останавливался там в отеле «Георг V». Нам всем Олег привозил из-за границы подарки — как он говорил, из «музея быта» (он так называл западные магазины). Ну и сам Олежка, конечно, в Европе одевался. Его суточных и гонораров на это вполне хватало. Помню, наша мама как-то раз увидела Олега в модном итальянском пиджаке со стильными заплатками на локтях. И даже не поняла, что это сделано специально. Предложила: «Олеженька, давай я получше переделаю». Он был такой — отдельный... Очень красивый, холеный, сдержанный, даже закрытый человек. И даже мы, его семья, не до конца его понимали». «Когда Олег заболел, его очень огорчало, что он стал плохо выглядеть. Ему ведь даже одежду стало трудно подбирать. «Все на мне висит, все висит, Славуль!» Он же был модником. И красавцем. Я не знаю другого человека, на котором так идеально сидел бы костюм. Ну а носить летом белый костюм вообще практически никто из советских мужчин, кроме него, не умел... ©️ Из воспоминаний Ростислава Янковского, старшего брата Олега Ивановича.