Загадки истории

Этому мальчику с недетскими глазами на фото 12 лет и зовут его Алексей Лебедев. Он стал одним из выживших в Освенциме, где ему был присвоен номер 158671. Война отобрала у Алеши всю его семью: отца, мать и сестер, а сам он вырос в киевском детском доме и стал дипломатом. К сожалению, его не стало в 1972 году, когда ему было всего 38.. Его открытое письмо на Нюренбергском процессе: «Товарищи судьи! Очень прошу, прочитайте на суде моё обвинение и скажите немцам–детоубийцам, что я их проклинаю. Присудите им самое жестокое наказание за моих сестёр, маму, за отца, за всех товарищей детского дома, которых обидели немцы...». Вечная память.

Дочь Сталина. За что Светлана Аллилуева так и не простила отца? ⠀ 2011г. США, дом престарелых. Умирает 85-летняя Лана Питерс. Никто и не знал, кем была эта милая старушка. ⠀ Она не любила свою Родину, всегда открыто заявляла об этом. ⠀ Ей не хотелось быть дочерью Сталина. ⠀ 1932 г. Мать Светланы, Надежда Аллилуева, покончила жизнь самоубийством. «Я часто думаю: быть может, судьба даровала маме смерть, чтобы спасти от ещё больших несчастий?». ⠀ О матери Светлана пишет с восхищением и жалостью: «Какая-то сквозит в ее письмах наивность, чистота. Любовь к человеку на 22г старше, вернувшемуся из ссылки, с тяжёлой жизнью революционера. Она пошла за ним, как маленькая лодочка, привязанная к пароходу...» ⠀ Часто писала о братьях Василии и Якове. Яков - сын Сталина от первого брака. О нем Светлана вспоминает с особой нежностью. ⠀ Но отец презирал его. За то, что тот попал в плен и в нем погиб. ⠀ С молодого возраста Светлана была влюбчивой. ⠀ В 16 лет она увлекалась сценаристом, 39-летним Алексеем Каплером. «Я собиралась в школу, неожиданно приехал отец. Он задыхался от гнева. Твой Каплер - английский шпион, он арестован! Я впервые получила две пощечины. Я была для него уже не та любимая дочь, что прежде». ⠀ Каплер был осуждён за антисоветскую агитацию. ⠀ Светлана вышла замуж за школьного друга Григория Морозова. И развелась после рождения второго сына - Иосифа. ⠀ Ее 2 мужем стал сын Андрея Жданова. У них не было ни единого свидания. Это был выбор Сталина. После того как родилась дочь, пара развелась. ⠀ Во времена «оттепели» Светлана жила с индусским переводчиком Раджи Бриджа Сингха. Вскоре он умер. И она покхала в Индию, чтобы развеять прах. ⠀ Оттуда и бежала: сначала в Швейцарию, потом - в Америку. ⠀ На Родине у неё остались 22-летний сын и 17-летняя дочь. ⠀ Ни сын, ни дочь, так и не поняли поступка матери и не простили ее. ⠀ 1970 г. Светлана вышла замуж в 5 раз. За архитектора Уильяма Питерса. Взяла имя Лана Питерс, родила дочь Ольгу. ⠀ Но брак длился всего пару лет. ⠀ Последние 20 лет Светлана жила почти отшельницей. ⠀ Всю жизнь металась. А как вы думаете, дети несут ответственность за деяния своих родителей?

24 августа 1981 года в небе над уссурийской тайгой, неподалеку от города Завитинска, произошло столкновение бомбардировщика Ту-16К и пассажирского самолета Ан-24. Обломки разлетелись на большое расстояние, упав в лес. Полагалось, что в результате катастрофы погибли 38 человек - все пассажиры и члены экипажа обоих самолетов. Военные, проводившие несколько дней в тайге сбор обломков самолетов и останков жертв, столкнулись с ужасными сценами. Поэтому, когда они обнаружили перед собой целое человеческое тело, сидящее в пассажирском кресле, а не рассеченные куски тела, руководитель группы почувствовал облегчение. Но через несколько секунд у него закружилась голова: "тело" ловко хлопнуло себя по лбу, убивая злобного москита. Пришлось некоторое время сотрудникам поисковой группы, чтобы осознать, что перед ними живой человек, который выжил там, где выжить казалось невозможным. Единственным выжившим пассажиром оказалась двадцатилетняя студентка Лариса Савицкая. Она упала с высоты 5200 метров, потеряла своего мужа, сидевшего рядом, стала свидетельницей смерти десятков людей и даже уже готова была проститься с жизнью. Однако, несмотря на множество полученных травм, она все-таки выжила. Лариса провела две ночи в Тайге, пока ее не нашли самолеты. У нее были сломаны рука, ребро и пяточная кость. Вероятно, боль была ослаблена из-за шока, в котором она находилась. Спустя некоторое время Лариса заметила вертолет, пролетающий над лесом, и начала махать ему руками с земли. Но сначала пилот принял ее за геолога, работающего в тайге. Лариса нашла в кармане куртки мужа промокшие спички и стала их сушить. Она надеялась разжечь костер, чтобы привлечь внимание, но не успела: на третий день после обеда ее обнаружили. После того, как ее вывезли из тайги и прошло состояние шока, травмы проявились с полной силой. Ларисе потребовался год, чтобы снова научиться ходить и сидеть. В общем, процесс реабилитации занял около десяти лет. Еще больше интересных историй из жизни - в нашем паблике. Подписывайтесь, чтобы не потерять

«Слезами отмываешь и слезами полощешь. Горы, горы гимнастёрок...» Как приближали Победу работницы прачечных отрядов. Огрубевшая от щёлока кожа рук, хронический артрит пальцев, стёртые в кровь мозоли и грыжи от напряжения и тяжести ворочаемого белья— это было обычным делом для женщин из банно-прачечных отрядов. Об этих бойцах невидимого фронта не писали в газетах, их подвиг был не столь заметен, как подвиги солдат на передовой, но без них невозможно было представить ни один фронт Великой Отечественной. А меж тем, общая численность армии к началу 1945 года составляла 14 млн человек, и на каждого военнослужащего в среднем приходилось по 3 кг нательного белья в неделю. «Стирала... Через всю войну с корытом прошла, - рассказывала рядовая Мария Детко, боец полевого банно-прачечного отряда. - Стирали вручную. Телогрейки, гимнастёрки... Бельё привезут, оно заношенное, завшивленное. Халаты белые, ну эти, маскировочные, они насквозь в крови, не белые, а красные. Чёрные от старой крови. В первой воде стирать нельзя - она красная или черная... Гимнастёрка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь. Горы, горы этих гимнастёрок... Ватников... Как вспомню, руки и теперь болят. Зимой ватники тяжёлые, кровь на них замёрзшая. Я часто их и теперь во сне вижу... Лежит чёрная гора...» В начале Великой Отечественной войны красноармейцам было не до чистоты и гигиены. Они отступали с тяжёлыми боями, случалось, не меняли белья неделями. Мылись, если удавалось, – в реках, в ручьях, обливались из колодцев; счастьем были деревенские баньки. Улучали час-другой в перерывах между боями. Но у многих не было и такой возможности… Тревожили не только сводки с театра военных действий, но и медицинская статистка – прошло всего три месяца войны, а вши уже донимали 85 процентов личного состава Красной армии на Западном и 96 – на Калининском фронтах. Появились и первые очаги эпидемий сыпного тифа и траншейной лихорадки. Нужно было срочно решать возникшую проблему, ведь остановить наступающих немцев будет невозможно, если болезни захлестнут ряды Красной армии. В целях предотвращения эпидемий в начале 1942 года Госкомитет обороны издал постановление «О мероприятиях по предупреждению эпидемических заболеваний в стране и Красной Армии». Были сформированы две сотни банно-прачечных отрядов, преимущественно состоявших из вольно-наёмных женщин, которые и стали обеспечивать военнослужащим помывку и смену белья. Эти прачечные отряды двигались вслед за армией - на освобождённых от немцев территориях для них выбирали места с водоёмом, сооружали что-то типа постирочной и сушилки для белья. ⠀ Согласно установленным в те времена нормам, каждый военнослужащий раз в семь дней посещал баню и получал комплект чистого белья, куда входили портянки, рубашка и кальсоны. А мылись солдаты в так называемых банно-прачечных дезинфекционных поездах (БПДП), прототипы которых имелись ещё во время Русско-японской войны в начале ХХ века. Такие бани на колёсах обслуживали госпитали и лазареты на Дальнем Востоке - о них-то и вспомнили во время Великой Отечественной. Обычно такие составы располагались в районах распределительных железнодорожных станций фронтов, где придавались санитарно-пропускным пунктам. За час полную санитарную обработку в нём могли пройти до 100 человек. Конечно, это немного, но для тех, кто успевал помыться, почиститься и получить свежее обмундирование, это был настоящий праздник. Остальным приходилось ждать… ⠀ Что касается тяжёлого труда прачек, то работать им приходилось порой без выходных и перерывов. Ещё бы! Только представьте, на одну прачку в сутки приходилось до 80-ти комплектов солдатского белья. Поэтому они вставали с рассветом, с вёдрами шли за водой и приступали к стирке, перед которой бельё ещё нужно было вымочить в керосине, чтобы уничтожить паразитов, и прокипятить. Так как мыло во время Великой Отечественной было в дефиците, использовали то, что было под рукой: керосин, скипидар, золу, дуст... Натруженные, порой стёртые до крови руки сновали и сновали по ребристым стиральным доскам – неистово, до остервенения. «Меня долго на фронт не хотели брать. Я ходила-ходила в военкомат, и только через год меня взяли. Говорили, что нас будут «обстреливать», и мы сидим, ждём: когда же этот обстрел начнётся? А когда на фронт приехали, нас не к винтовкам, а к котлам приставили, к корытам. Девочки все моего возраста, худенькие, маленькие, а тут дрова тягаем, печки топим, воду таскаем... Потом золу эту берём и в котлы вместо мыла, потому что мыло привезут, и тут - оно кончилось. А бельё грязное, вшивое, в крови... Однако, стиркой дело не заканчивалось. Целые горы тяжеленного белья приходилось выжимать и вывешивать на просушку...», - вспоминала сержант Светлана Катыхина, боец полевого банно-прачечного отряда. ⠀ Другая работница прачечного отряда, Александра Крылова, вспоминала, что бельё и форму им часто привозили без рукавов и штанин, с дырами от пуль и осколков. «Очень тяжело было брать его в руки. Мы стирали его и плакали…» Пробитое пулями и осколками бельё чинили на скорую руку на месте или отсылали в тыл, где его штопали и снова выдавали бойцам. ⠀ Особенно важным было обстирывать полевые госпитали - там, кроме одежды, стирались ещё и простыни, и бинты, и тряпки. В тяжёлые времена, когда перевязочный материал был в дефиците, кипятили и выбеливали уже отработанный и пускали в новый оборот. Чтобы понять, какой объём работ приходилось выполнять одному банно-прачечному отряду, можно обратиться к данным, сохранившимся со времен советско-финской войны. За неполные 4 месяца военных действий, через руки банно-прачечного отряда прошло почти 7 000 000 кг белья, а ведь это в среднем по 58 тонн в день! Сегодня сложно даже представить такие объёмы. И это при том, что в распоряжении тружениц не было привычных сегодня стиральных машин, современных средств для стирки белья и даже перчаток. Да, были специальные стиральные барабаны, которые нужно было крутить вручную, но за раз такие приспособления могли выстирать максимум 20 единиц белья, а крутить их приходилось минимум по полчаса. После стирки в нём бельё вручную выгружалось, отжималось и развешивалось на сушку. И дальше по новому кругу с другой партией… Высушенная и потрескавшаяся кожа рук, ноющая спина, появившийся артрит, частые простуды из-за сырости - всё это было обычным делом для прачек на фронте. При этом нередко помимо стирки и глажки белья женщинам приходилось участвовать и в боевых действиях. «Мы одевали солдат, обстирывали, обглаживали – вот какое наше геройство, - делилась воспоминаниями прачка, рядовая Анна Горлач. - На лошадях ехали, мало где поездом, лошади измученные, можно сказать, пешком до самого Берлина дошли. И если так вспомнить, то всё, что надо, делали: раненых помогали таскать, на Днепре снаряды подносили, потому что нельзя было подвезти, на руках доставляли за несколько километров. Землянки копали, мосты мостили... Попали в окружение, бежала, стреляла, как все. Убила или не убила, не скажу. Бежала и стреляла, как все». ⠀ А Валентина Братчикова-Борщевская, бывшая в войну замполитом полевого прачечного отряда, вспоминала случай, когда прачки взяли в плен двух немцев. «Восьмое марта 45-го года. Мы устроили себе праздник. Чай. Какие-то конфеты раздобыли. Выходят мои девчата на улицу и вдруг видят: идут из леса два немца. Волокут за собой автоматы... Раненые... Мои девчата окружили их. Ну и я, как замполит, конечно, написала в донесении, что сегодня, восьмого марта, прачки взяли в плен двух немцев. Назавтра у нас было совещание командиров, и начальник политотдела первым делом объявил: «Ну, товарищи, я хочу вас обрадовать: скоро конец войне. Вчера прачки из 21-го полевого прачечного отряда взяли в плен двух немцев». Все захлопали...» ⠀ Шутливо называли бойцы банно-прачечные отряды «мыльными пузырями», но эти женщины вынесли на своих плечах немало тягот и ужасов войны. Инфекционные заболевания угрожали воинам не меньше, чем немецкие бомбы и снаряды, но эпидемий, которые грозной тучей нависли над Красной армией в начале войны, удалось избежать. В этом огромная заслуга врачей, санитаров, сестёр. И – женщин из банно-прачечных отрядов. Это их стараниями удалось предотвратить эпидемию тифа, и благодаря их труду к 1945 году педикулёз на фронте стал редкостью. Когда пришла долгожданная Победа, многие женщины из банно-прачечных отрядов были удостоены орденов и медалей за заслуги перед Отечеством. А поэт Николай Доризо посвятил прачкам Великой Отечественной такие строки: «…А здесь, у корыт, Во дворе госпитальном Своими ручонками В мыле стиральном, До ссадин больных На изъеденной коже Смываете С жёсткой солдатской одёжи Кровавую потную глину Большого похода, Солдатские прачки Весны сорок пятого года. Вот вы предо мною Устало стоите. Вздымается дымная пена В корыте… А первое мирное Синее небо – Такое забудешь едва ли, Не ваши ли руки Его постирали?..» ⠀ «Когда шла война, нас не награждали, - рассказывала Валентина Братчикова-Борщевская, - а когда кончилась, мне сказали: "Наградите двух человек". Я возмутилась. Взяла слово, выступила, что я замполит прачечного отряда, и какой это тяжёлый труд прачек, что у многих из них грыжи, экземы рук и так далее, что девчонки молодые, работали больше машин, как тягачи. У меня спрашивают: "Можете к завтрашнему дню представить наградной материал? Мы ещё наградим". И мы с командиром отряда ночь сидели над списками. Многие девчата получили медали «За отвагу», «За боевые заслуги», а одну прачку наградили орденом Красной Звезды. Самая лучшая прачка, она не отходила от корыта: бывало, все уже не имеют сил, падают, а она стирает. Это была пожилая женщина, у неё вся семья погибла... Когда мне надо было отправлять девушек домой, мне хотелось что-то им дать. Они все из Белоруссии и Украины были, а там все разрушено, разбито. Как ты их отпустишь с пустыми руками? А мы стояли в какой-то немецкой деревне, там была швейная мастерская. Я пошла посмотреть: машинки стояли, на моё счастье, целые. И вот каждой девчонке, которая уезжала, мы преподнесли подарок. Я была так рада, так счастлива. Это всё, что я могла сделать для своих девчат. ... Все хотели домой и боялись возвращаться. Никто не знал, что нас там ждёт...» ⠀ Разная тем женщинам досталась доля. Кто-то встретил своих мужей, любимых, а кому-то не довелось: всё война порушила, растоптала. Но помимо этого к женщинам из банно-прачечных отрядов после войны приклеилась дурная слава. Говорили, мол, что задача женщин из таких отрядов заключалась в том, чтобы развлекать на фронте мужчин, которым во время военных действий очень не хватало женской ласки. Поговаривали, что план по организации таких подразделений обсуждался на тайном совещании у самого Сталина. Причём распространители этих грязных слухов твёрдо были убеждены, что для военных на тот момент развлечения были куда важнее, чем связь и чистота. Об этом неприятном моменте упомянул и Константин Симонов в романе «Живые и мертвые»: «Девушки, девушки из банно-прачечного! Это ваш-то отряд, как вы сами с усмешкой рассказываете, зовут на фронте «мыльный пузырь»? Это про вас-то плетут всякие были и небылицы отвыкшие на фронте от женского тела, изголодавшиеся мужики? И кто его знает, сколько в этом правды и сколько неправды, наверное, не без того и не без этого. Но всё равно, главная правда про вас та, что не было и не могло быть на целом свете в эти сутки лучше людей, чем вы, и не было рук добрей и небрезгливей, чем ваши, и не было стараний святей и чище, чем ваши, – помочь человеку снова сделаться человеком! И ни одна из вас не дрогнула, не растерялась, не ушла, не закатилась в обморок… Ни одна!». Каждый день в нашем паблике мы рассказываем о подвигах и героях Советского Союза.

«Я БЫЛ СИРОТОЙ ПРИ ЖИВЫХ РОДИТЕЛЯХ». Чего Сергей Есенин так и не смог простить матери. Не зря говорят, великим людям - великие сложности. Семейные отношения светил науки, литературы и искусства порой выходят за рамки разумного. Не обошло это стороной и великого русского поэта Сергея Есенина: его детство и отношения с родными сложились весьма непросто. Мать и отец будущего поэта, Александр Никитич и Татьяна Фёдоровна, никогда не были образцовой семьёй - их брак был заключён не по любви, а потому и вся жизнь пошла кувырком. И однажды случилось так, что 23-летняя Татьяна Есенина, после того, как перешла с сыном Сергеем жить в родительский дом, уехала на заработки в Рязань и… влюбилась в другого. Да так, что родила от этой влюблённости второго сына, Александра, и по сути начала новую жизнь. Татьяна, больше не желая жить в супружестве с мужем, подала на развод, однако на суде тот отказался разводиться. В те времена это можно было сделать только при согласии мужа, а муж потребовал от своей жены возвращения в семью, причём без нагулянного ею ребёнка… Так и получилось, что Татьяна вынуждена была отдать годовалого Сашу на воспитание дальней родственнице – Екатерине Разгуляевой. И отдавая, потеряла сознание. А когда сына увезли на повозке уже за версту, то побежала вдогонку - с распущенными волосами, с диким взглядом истошно крича: «Я забыла с ним проститься! Дайте, дайте мне ребёночка, я напоследок хочу прижать его к груди!». Взяла Сашу на руки, прижала, стала целовать… и домой вернулась ни жива, ни мертва. Всю жизнь потом она тосковала по своему брошенному сыну, при всяком удобном случае навещала, и любила щемящей, виноватой любовью. При этом любила гораздо больше, чем другого сына – Сережу, который так же, как и его братишка не познал материнской любви. Из-за этого всю недолгую жизнь Сергея Есенина его отношения с матерью были сложными. В 1912 году в письме своей юной музе Марии Бальзамовой Есенин напишет: «Мать нравственно для меня умерла уже давно». А позже расскажет и о своей обиде на мать, которая на глазах своего тяжело заболевшего сына шила ему погребальный саван: «Десять лет прошло ... кажется, ввек ей этого не забуду! До конца не прощу!» Татьяна Фёдоровна Титова родилась в семье зажиточных крестьян: её отец, несмотря на низкое происхождение, смог обучиться грамоте и даже выстроил бизнес по грузоперевозкам в Санкт-Петербурге. Отец очень любил свою единственную дочь, но когда той едва исполнилось 17 лет, без её ведома сосватал её за скромного односельчанина Александра Никитича Есенина, который в то время жил и работал в Москве старшим приказчиком в мясной лавке. В 1892 году состоялась свадьба, после которой молодой супруг вернулся работать в Москву, оставив жену в доме своей деспотичной матери. При этом, как и до женитьбы Александр высылал всё своё жалованье исключительно матери. ⠀ Разумеется, полной хозяйкой в доме (где помимо семьи жило много постояльцев) была свекровь, но готовить, стирать, носить воду и убирать за всеми постояльцами должна была молодая невестка, которая из-за тяжёлой работы так и не смогла выносить нескольких первых своих детей. Когда в 1895 году всё-таки родился первенец, названный Сергеем, Александра Никитича в селе не было, приехать он не смог. При этом, как и прежде он не давал жене денег, и она была вынуждена вернуться к отцу. Маленькому Серёже тогда было всего три года, но это не остановило Татьяну от решения оставить его родителям и отправиться на заработки в Рязань. ⠀ Далее история уже известна. Как вспоминала впоследствии дочь Есениных, Александра, «мать судилась с отцом, просила дать ей развод. Отец же отказал в разводе. Тогда она просила разрешения на получение паспорта, но отец, пользуясь правами мужа, отказал и в паспорте. Это обстоятельство в итоге заставило её вернуться к мужу. Неграмотная, беспаспортная, не имея специальности, мать устраивалась то прислугой в Рязани, то работницей на кондитерской фабрике в Москве. Но несмотря на трудную жизнь, на маленький заработок, из которого она выплачивала по три рубля в месяц дедушке за Сергея, она всё время просила у нашего отца развод. Любя нашу мать и считая развод позором, отец развода ей не дал, и, промучившись пять лет, мать вынуждена была вернуться к нему...» До этого воссоединения в Константиново Татьяна Есенина приезжала настолько редко, что сын Сережа даже перестал её узнавать. Принимал за чужую женщину. А когда она всё-таки вернулась в семью, так и дождался от неё любви и внимания: тоска по оставленному сыну Саше затмевала все другие её чувства. Кроме того, вскоре в семье Есениных родилась дочь Екатерина, через пять лет - Александра, но и им Татьяна Фёдоровна не додала материнский любви. «Она по натуре своей не была ласковой. Никогда не ласкала нас, как другие матери. По головке не погладит, не поцелует, не прижмёт. Считала это баловством», - вспоминала Екатерина, сестра поэта. Но в тоже время она рассказывала, что были моменты, когда мать гордилась своими детьми, хвалила за хорошие отметки и показывала свою любовь: «Когда Сергей, одевшись в свой хороший, хотя и единственный, костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника), мать не отрывая глаз смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить». ⠀ Все дети Есениных знали о существовании незаконнорожденного брата, видели страдания матери и, повзрослев, отмечали, что Александр всегда был ей ближе и гораздо ценнее, чем другие дети. Из-за этого они относились к мальчику с завистью и презрением, а потому не желали с ним встречаться. Сам же Александр очень гордился литературным наследием брата Сергея и очень хотел, но при этом стеснялся знакомиться с сёстрами и братом. Он стал железнодорожным служащим, женился и воспитал четверых детей. С Сергеем Есениным встретился всего однажды, в доме их деда Фёдора Андреевича. После чего отец поэта, Александр Есенин, написал письмо старшей дочери, чтобы та не принимала «незаконного брата» у себя, так как причиняет этим большую боль отцу. По иронии судьбы, не смотря на то, что братья мало общались при жизни, их мoгилы находятся по соседству. ⠀ Что касается той истории с саваном, то о ней стало известно от самого Есенина, который в отчаянии как-то поведал её своей гражданской жене, Надежде Вольпин. А случилась эта история, когда ему тогда было 16 лет, и он заболел тифом. Тиф тогда – это был практически приговор человеку. А уж столь слабый юный организм, каким в 16 лет обладал будущий поэт, и вовсе не должен был позволить ему выжить. Понятно, что похороны в те времена, да ещё и для столь несостоятельной семьи, которая была у Сергея, дело хлопотное и затратное. Приготовиться нужно было заранее, но разве стала бы любящая мать делать это у кровати своего больного ребёнка?! «Я лежал в тифу, бредил в жару… А мать открыла сундук, достала толстенный кусок холста, скроила… пристроилась к окну. Сидит, слёзы ручьём… А сама живенько так пальцами снуёт!.. Шьёт мне саван! Смерти моей ждала! Десять лет прошло, а у меня и сейчас, как вспомню, сердце зайдётся обидой, кажется, ввек ей этого не забуду! До конца не прощу!», - говорил Есенин. А Надежда Вольпин потом вспоминала: «К тому дню он ещё мало что рассказывал мне о детстве своём, о неладах в семье. Всё же я поняла: саван саваном, но есть что-то поважнее, чего он «ввек не забудет» матери. Стараюсь одолеть в нём это «непрощение»: от него, думаю, больно ему самому. Да и «до конца не прощённую» мать мне вчуже стало жалко…» ⠀ Парадоксально, но даже при таком детстве Сергей Есенин смог глубоко возлюбить свою мать - причём настолько, что создал из неё таинственный священный образ: «Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мой несказанный свет». И ситуацию, при которой Татьяна Фёдоровна не могла быть со своим сыном Сашей, Есенин принимал сочувственно, сопереживал. В стихотворении «Песнь о собаке» он трогательно до слёз изобразил материнскую собачью тоску об отнятых щенятах. Максим Горький удивлялся тому, что читая это стихотворение, Есенин всегда плакал, для него осталось тайной такое прочувственное переживание. А ничего таинственного в этом не было, если учесть, что плакал он не о судьбе неизвестной собачонки - он плакал о судьбе собственной матери, которую, несмотря ни на что очень любил… ⠀ Да, она была неласкова к своим детям. Но всегда жалела их и любила по-своему. Сострадательность была настолько присуща Татьяне Фёдоровне, что она готова была жизнь положить ради того, чтобы облегчить страдания другим. Как рассказывала Екатерина Есенина, «если к человеку пришла беда, то она одна из первых поможет ему. В годы гражданской войны в селе свирепствовал тиф. В редком доме не было больных. Люди не ходили туда, где кто-нибудь болел. А мать наша не думала в то время о себе. Она навещала больных и помогала им чем могла… И удивительно, как будто за её доброту, нас миновала беда. В нашей семье никто в те годы не заболел тифом». ⠀ Самое нежное и трогательное стихотворение, посвящённое матери, Сергей Есенин написал за год до своей смерти. То самое «Письмо матери» он прочитал ей, сидя за столом с самоваром, приехав погостить домой. 23 сентября 1925 года Татьяна Фёдоровна в последний раз видела сына живым, а через три месяца его не стало. ⠀ Родители приехали на похороны сына в Москву, и одна из возлюбленных Сергея Есенина, актриса Камерного театра Августа Миклашевская, вспоминала это так: «Мать Есенина стояла спокойно, с каким-то удивлением оглядывая всех. В день похорон нашли момент, когда не было чужих, закрыли двери, чтобы мать могла проститься, как ей захочется. … Ей было 50 лет, когда она похоронила сына. И эта утрата стала горестным рубежом в её дальнейшей жизни». ⠀ После смерти сына Татьяна Фёдоровна в основном жила на скромную пенсию, но особенно тяжко ей было в годы войны. Уже много лет, как она похоронила мужа, но отказывалась переезжать к детям. В 1946 году 72-летней Татьяне Фёдоровне продлили права литературного наследства сына, дали пенсию союзного значения и предоставили в Москве квартиру, где она и жила до самой смерти в 1955 году. Свой земной путь простая рязанская крестьянка завершила в 80 лет, обретя вечную жизнь в стихах своего гениального сына. Её похоронили на Ваганьковском кладбище в Москве рядом с могилой Есенина. ⠀ К тому моменту Татьяна Фёдоровна успела оставить много воспоминаний о старшем сыне, а незадолго до смерти у неё взяли получасовое видео-интервью. И пусть отношения матери и сына не всегда были однозначными, а методы её воспитания правильными — благодаря этому видео не остаётся сомнений в том, что она действительно любила своего Серёжу и очень гордилась им. «Жил хорошо, - рассказывала она, - слушался во всём, не отказывал мне ни в чём и не безобразничал, как другие. Все им восхищались. … Каждое лето приезжал он в деревню. Или до заграницы, или после был дома, домой обязательно ездил каждое лето. Приедет… Мы радостно его встречали. Подарки нам привезёт. Как было хорошо, весело. И соседей всех угостит, стариков… Всё было хорошо…» ⠀ Как вспоминала племянница поэта, Светлана Есенина, присутствовавшая на съёмках интервью, «проходили они в течение восьми часов. 80-летняя женщина мужественно выносила и юпитеры, и большое количество людей. Говорила она много и охотно. После стольких лет замалчивания имени её сына ей хотелось поделиться с людьми тем, что она считала главным в его жизни. Затрагивала она и религиозные и политические вопросы. Однако редактор группы постоянно перебивала её и давала свои советы, при этом запись стиралась. Наконец, измученная Татьяна Фёдоровна оскорбилась: «Это говори, это не говори. Не буду ничего говорить!..» И ушла в свою комнату. Характер у неё был твёрдый. В результате остались только отрывочные записи её рассказа. И всё же осталось главное — вечно живой облик матери Сергея Есенина, женщины, давшей миру великого поэта».

За coрoк чeтырe прoжитых гoда, пoлoвину из кoторых Чeхов болeл тубeркулeзом, унecшим eго в могилу, пиcатeль нe только cоздал выдающиecя произвeдeния, но и уcпeл cдeлать колоccально много: Πоcтроил чeтырe дeрeвeнcкиe школы, колокольню, пожарный cарай для крecтьян, дорогу на Лопаcню, прeодолeвая паccивноe cопротивлeниe коcного зeмcтва, надуватeльcтво подрядчиков, равнодушиe тeмных крecтьян; Πоcтавил в родном Таганрогe памятник Πeтру Πeрвому, убeдив Антокольcкого пожeртвовать изваянную им cтатую городу и организовав ee отливку и бecплатную доcтавку чeрeз Μарceльcкий порт; Оcновал в Таганрогe общecтвeнную библиотeку, пожeртвовав туда болee двух тыcяч cобcтвeнных книг, и чeтырнадцать лeт нeпрeрывно пополнял ee; Βо врeмя жизни в Μeлиховe eжeгодно как врач принимал cвышe тыcячи больных крecтьян cовeршeнно бecплатно и cнабжал каждого из них лeкарcтвами; Β качecтвe зeмcкoгo врача на хoлeрe oдин, бeз пoмoщникoв, oбcлуживал 25 дeрeвeнь; Сoвeршил гeрoичecкoe путeшecтвиe на ocтрoв Сахалин , в oдинoчку cдeлал пeрeпиcь вceгo наceлeния этoгo ocтрoва, напиcал книгу «Оcтрoв Сахалин», дoказав цифрами и фактами, чтo царcкая катoрга – «бeздарноe издeватeльcтво имущих и cытых над бecправной чeловeчecкой личноcтью»; Πомог тыcячам людeй. Содeржаниe многих из пиceм Чeхову в каталогe cобрания cочинeний формулируeтcя так: «Благодарноcть за получeнныe от Чeхова дeньги…», «Благодарноcть за cодeйcтвиe в получeнии cлужбы…», «Благодарноcть за хлопоты о паcпортe…» и т. д. Β разорeнном и обглоданном Μeлиховe поcадил около тыcячи вишнeвых дeрeвьeв и заceял голыe лecныe учаcтки eлями, клeнами, вязами, cоcнами, дубами и лиcтвeнницами; на выжжeнном пыльном учаcткe в Κрыму поcадил чeрeшни, шeлковицы, пальмы, кипариcы, cирeнь, крыжовник, вишни и прeкраcный цвeтник. Β запиcной книжкe Чeхов оcтавил такиe cтроки: «Μуcульманин для cпаceния души копаeт колодeзь. Χорошо, ecли бы каждый из наc оcтавлял поcлe ceбя школу, колодeзь или что-то вродe, чтобы жизнь нe проходила и нe уходила в вeчноcть бeccлeдно

«КТО-ТО ЖЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ЭТО СДЕЛАТЬ...». Как пожарные Чернобыльской АЭС взяли на себя «первый удар». «Здравствуйте, мои дорогие, хорошие Надюша и Наташенька! С большим приветом к вам ваш курортник и лентяй. … Живу я хорошо. Поселили нас в клинике для надзора, здесь все, кто был там. Так что мне весело: ходим, гуляем, милуемся вечерней Москвой. Одно плохо, что миловаться приходится через окно. И это будет длиться, по-видимому, месяца полтора-два. К сожалению, такие здесь законы: пока всё не обследуют, не выпишут. Надежда, живи у родителей, в Городище, я приеду прямо туда. Да ещё пусть моя дорогая тёща подыщет для меня работу, чтобы я мог перевестись. Надюша, ты читаешь моё письмо и плачешь. Не нужно, вытри слёзы, всё обошлось, мы еще проживём до ста лет. Я по вам очень соскучился. Не волнуйтесь. Скоро буду. Надежда, береги дочку. Крепко обнимаю, целую. Твой навеки Володя. Май 1986 года. Москва, клиническая больница №6». Это единственное письмо, первое и последнее, которое лейтенант Владимир Правик успел отправить из больницы своей жене и дочери. Через неделю его не стало. Он не вернулся домой, как обещал, и не прожил до ста лет - да и, наверняка, когда он писал эти строки, он прекрасно понимал, чем может закончится его пребывание в больнице: те, кто находились с ним в палате, уходили один за другим… Это были ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС - первые из тех, кто приняли на себя «первый удар», прибыв на место происшествия почти сразу же. И сразу же вступили в борьбу с огнём — нужно было любой ценой преградить ему дорогу и не допустить ещё большей катастрофы. Но знали ли они, что им придётся бороться не только с огнём. Противостоять радиации — этому их не учили, об этом не рассказывали. В ту ночь пожарные старались потушить огонь, одетые в обычную форму, а не в специальное обмундирование. Они работали на высоте выше 70 метров под постоянной угрозой новых взрывов, в условиях жёсткого радиационного излучения... Позже высокое руководство скажет: «Их подвиг равен только великим эпохальным событиям во имя мира и людей всей планеты. Они спасли, они заслонили собой всех нас». Мало, кто знает, что Чернобыльская авария, случившаяся 26 апреля 1986 года, могла привести к ещё более ужасным последствиям - возможно, самым большим за всю историю техногенных катастроф. После первого взрыва на Чернобыльской АЭС могли произойти ещё как минимум два, более мощных, взрыва, от последствий которых могли погибнуть тысячи людей. И не только в СССР. Как говорит жена генерал-майора, Героя Советского Союза Леонида Телятникова, который тоже был в числе первых, «фраза, что пожарные ЧАЭС спасли Европу, это не просто красивые слова. Рядом находилось четыре ядерных реактора с топливом, загруженным стержнями… Если бы произошли цепная реакция и ядерный взрыв, действительно, Европы не стало бы. Ребята понимали, чем чревата работа в зоне повышенной радиации, но тем не менее пожар они локализовали». ⠀ Первое пожарное подразделение, которое возглавлял начальник караула Владимир Правик, прибыло на место аварии всего через несколько минут, и вскоре (так как пожару был присвоен третий номер сложности – самый высокий), к месту загорания были высланы все ближайшие пожарные расчёты из окрестных городов. Тушение пожара продолжалось до самого утра: за несколько долгих часов борьбы с огнём пожарные ликвидировали возгорание на площади около 300 кв.м. Всего к ликвидации пожара на Чернобыльской АЭС было привлечено 69 сотрудников пожарной охраны, однако первыми, кто начал сражаться с огнём, несмотря на смертоносное воздействие радиации, были 28 человек. И я хочу назвать их имена. Это Владимир Правик, Виктор Кибенок, Леонид Телятников, Николай Ващук, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Титенок, Борис Алишаев, Иван Бутрименко, Михаил Головненко, Анатолий Захаров, Степан Комар, Андрей Король, Михаил Крысько, Виктор Легун, Сергей Легун, Анатолий Найдюк, Николай Ничипоренко, Владимир Палачега, Александр Петровский, Пётр Пивовар, Андрей Половинкин, Владимир Александрович Прищепа, Владимир Иванович Прищепа, Николай Руденюк, Григорий Хмель, Иван Шаврей, Леонид Шаврей – каждый из них на пределе своих возможностей делал всё, чтобы не допустить распространения огня и потушить пожар как можно скорее. Уже через несколько дней после взрыва мир потрясли фотографии дымящихся развалин четвёртого энергоблока - снимали их, рискуя собственной жизнью, фотокорреспонденты ТАСС. Вертолёты, с которых они делали снимки в первые дни катастрофы, зависали всего в 25 метрах над ядовитой бездной. «Больше всего, - вспоминает фотокорреспондент Валерий Демидецкий, - там поражали люди. Настоящие герои. Они хорошо понимали, на что идут, работая день и ночь. Сотрудники станции и работники пожарной охраны - они первыми принялись устранять последствия аварии: занимались отключением оборудования, разбором завалов, устранением очагов возгораний. Мужественные люди. И для многих из них этот день стал последним в жизни…» ⠀ Последним этот день стал в жизни шестерых пожарных. Многие из первых ликвидаторов скончались в больнице в последующие дни: молодые, ещё вчера полные сил мужчины умирали быстро и очень мучительно - лучевая болезнь практически не оставляла шансов на долгую жизнь. Леонид Телятников, принимавший участие в тушении пожара в первые часы после аварии, стал, пожалуй, исключением: он прожил 53 года - не так уж много, но гораздо больше, чем многие его сослуживцы. ⠀ Как рассказывал доктор 6-й Московской клинической больницы, специализирующейся на лучевой болезни (куда в первый же день поступила основная масса тяжёлых пациентов), когда они гасили этот пожар, все понимали, что умрут очень скоро: они уже теряли сознание и падали; в больницу многих доставили в предсмертном состоянии. «Под микроскопом вообще невозможно было увидеть ткань сердца, только обрывки мышечных волокон, - вспоминал врач больницы Игорь Демченко. - Это по существу была смерть под лучом от непосредственного воздействия ионизирующей радиации, а не от вторичных биологических изменений. Спасти таких больных невозможно, так как ткань сердца просто ползёт... Это были сплошные мучения: тяжелейшие ожоги тела и слизистых (кожа сходила пластами), пневмония, агранулоцитоз. Сильнейшие н@ркотики не помогали…» Писатель Григорий Медведев тоже был одним из тех, кто участвовал в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС - он тоже был облучён и семь месяцев пролежал в больнице. После аварии на Чернобыльской АЭС Медведев написал книгу «Чернобыльская тетрадь», которая была переведена на многие языки мира. Тогда, в мае 1986-го, он навещал в палате пожарника-ликвидатора Владимира Правика, того самого, письмо которого вы читали в самом начале: в первые дни он ещё мог говорить и писАть, однако через несколько дней это был практически живой труп… «Владимир Правик голый лежит на наклонном ложе под железным каркасом с лампами, - пишет в книге Медведев. - Вся поверхность тела обожжена радиацией и огнём. Трудно разобрать, где огнём, где радиацией, всё слилось. Чудовищные отёки снаружи и внутри. Распухли губы, полость рта, язык, пищевод... Ядерная боль — особенная, она нестерпима и беспощадна. Она доводит до шока и потери сознания. Всё тело героя-пожарного переполнила ядерная боль. И тогда кололи морфий и другие н@ркотики, которые на время купировали болевой синдром. Правику и его товарищам сделали внутривенную пересадку костного мозга. Внутривенно же влили экстракт печени многих эмбрионов для стимулирования кроветворения. Но... Смерть не отступала. Владимир Правик стоически переносил боль и муки. Этот славянский богатырь выжил бы, победил бы смерть, если бы только кожа не была убита на всю её глубину... И казалось, что в таком состоянии не до мирских радостей и горя, не до судеб своих товарищей. Сам ведь на краю гибели. Но нет! Пока мог ещё говорить, Правик пытался узнать через сестёр и врачей, что с его друзьями, как они? Живы ли? Продолжают ли ещё борьбу, теперь уже со смертью? Он хотел, чтобы они боролись, чтобы их мужество помогало и ему… Радиацией были убиты и слюнные железы. Рот пересох, как земля в засуху. Правик поэтому ещё не мог говорить. Только смотрел, мигал ещё веками без ресниц, которые выпали, смотрел выразительными глазами, в коих порою вспыхивал жгучий огонь протеста и нежелания подчиниться смерти. Потом внутренние силы сопротивления стали ослабевать и постепенно иссякли. Началось умирание, исчезновение плоти на глазах. Он стал таять, сохнуть, исчезать. Это мумифицировались убитые радиацией кожа и ткани тела. Человек с каждым часом, с каждым днём — уменьшался, уменьшался, уменьшался. Проклятый ядерный век! Даже умереть по-человечески нельзя. Умершие — почерневшие высохшие мумии — стали лёгкими, как дети...» ⠀ Приняв на себя столь огромную дозу радиации, первые ликвидаторы последствий аварии и сами стали источником радиации. Один из инженеров станции Владимир Шашенок получил такое облучение, что, по свидетельствам очевидцев, у человека, который выносил Шашенка со станции, остались ожоги от его тела. Владимир умер тем же утром, спустя несколько часов после аварии. Поэтому неудивительно, что некоторые врачи и медсёстры, лечившие чернобыльских больных и поначалу не использовавшие никаких средств защиты, сами заработали лучевую болезнь. ⠀ Большинство ликвидаторов скончались в 6-ой Московской клинической больнице в первые три месяца после аварии. Их родные и близкие не имели даже возможности с ними попрощаться. После смерти тела покойных заворачивали в герметичную плёнку и укладывали в деревянный гроб. Затем сам гроб заворачивали в слой полиэтилена, после чего погружали в цинковый гроб и запаивали. Могилы с гробами потом заливали бетоном - такие железобетонные саркофаги были призваны предотвратить радиацию, исходящую от могил. ⠀ Подвиг пожарных Чернобыля вызвал чувства глубокого восхищения и благодарности не только у граждан Советского Союза, но и у жителей всей планеты. Так, пожарные из города Скенектади (США) на собственные деньги сделали мемориальную доску в память о тех, кто вступил в драматическую борьбу с разбушевавшимся атомом в первые минуты и часы катастрофы. Надпись на той доске гласит – «Пожарный. Часто он первым приходит туда, где возникает опасность. Так было и в Чернобыле 26 апреля 1986 года. Мы, пожарные города Скенектади, штат Нью-Йорк, восхищены отвагой наших братьев в Чернобыле и глубоко скорбим по поводу потерь, которые они понесли». 23 мая, спустя почти месяц после взрыва на ЧАЭС, на станции вновь возник пожар. На то, чтобы остановить возгорание и спасти от взрыва ещё один энергоблок, ушло более 12-ти часов. Участник этих событий Александр Гудков рассказывал, как удалось избежать повторения катастрофы и почему долгие годы об этом было почти неизвестно. ⠀ «В то время я работал режимным инспектором Главного управления пожарной охраны МВД СССР, занимался как раз вопросами пожарной безопасности в ядерной энергетике. В мае меня вызвали в Чернобыль, потому что было очень много вопросов... До Киева я ехал на поезде — мне показалось, что я там был вообще один. Помню, вышел на перрон и не увидел больше людей. Затем я машиной добирался до станции. Была очень хорошая погода, майские дни, солнышко светит. И тут же везде вывешены бумаги — какой уровень радиации на этот час. Куда бы ты ни шёл, всё время натыкался на сообщения: здесь столько-то рентгенов, здесь столько-то. Идёшь по гаражу, где стоят машины пожарной части, там же играет котёнок, идёшь обратно, а он уже мёртвый лежит. Брали только воду в бутылках, чтобы пить, чистить зубы. Если бутылка открыта, её уже не трогали. ... После аварии на определённом расстоянии вокруг станции все деревья стали розово-оранжевого цвета из-за радиации. Вот сейчас там снова горит Рыжий лес, и там очень серьёзное повышение уровня радиации, а ведь прошло больше 35-ти лет. Представьте, что было тогда. ... Средств защиты толком не было, их тогда в принципе не существовало. Это потом уже появились специальные защитные ткани. По сравнению с тем, что было у нас, это, конечно, небо и земля. А мы просто тушили в брезенте. Нам королева Англии, Елизавета II, прислала 12 защитных костюмов, об этом раструбили на весь мир. Мы потом сравнили: человек в такой защите получал 1,6 рентгена, а в брезенте — 1,8. Особой разницы нет, просто костюмы чуть покрасивее. Так что тушили просто в брезенте, кедах, потому что других вариантов в принципе не было... Когда раздался звонок, что начался пожар на четвёртом блоке, все выехали по тревоге. Мы уже тогда хорошо представляли, насколько там опасно: 26 апреля, когда тушили первый пожар, шесть ребят скончались сразу. Хорошо, что этот пожар удалось потушить без трагических последствий. Считается, что последствия от этого пожара могли быть гораздо серьёзнее, чем от первой аварии. ... Не буду врать, что мы думали о том, что спасаем мир от катастрофы и рвали на себе рубашки. Нет, мы просто делали свою работу. Я могу сказать, что тогда я просто восхищался нашими людьми. Это самые большие наши богатство и гордость. Все знали, что там люди умерли, но никто не отказался туда идти, не испугался. Все понимали: кто-то же должен это сделать...»

Я ВЫЖИЛ, ПОТОМУ ЧТО МОЛЧАЛ». Как сложилась жизнь приёмного сына Сталина. Долгие годы истинную историю его жизни почти никто не знал, и всё потому что он скрывал многие факты своей биографии. Возможно, именно это спасло ему жизнь, когда летом 1941 года он попал в немецкий плен. Больше всего он не хотел, чтобы кто-то узнал в нём приёмного сына Сталина. Артём Фёдорович не боялся смерти, но опасался, что его именем станут спекулировать, как это произошло со старшим сыном Сталина. По его собственному признанию, никто из его окружения не знал, что он — приёмный сын вождя. Усыновление не было оформлено официально, а сам Артём Фёдорович никогда не афишировал близкие отношения со Сталиным. В последний раз он виделся с ним ещё перед войной, и с тех пор приёмный отец больше не участвовал в его судьбе. Однако несмотря на многолетнее молчание в последние годы своей жизни Артём Сергеев согласился рассказать о своём втором отце. И о том, как он жил в семье Сталина наравне с его родными детьми. «Жизнь шла своим чередом, - говорил Сергеев, - и я уже давно понял, что в моём молчании – моё счастье. Я никуда не лез со своей биографией, хотя вокруг было много людей, которые пытались себя показать. Для многих это закончилось плохо». Артём Сергеев был сыном известного революционера Фёдора Сергеева, друга и соратника Иосифа Сталина. Они познакомились в 1906 году на одном из съездов РСДРП, где Джугашвили был депутатом от Закавказья, а Сергеев – из-за Урала. А уже в 1917-м два пламенных революционера вошли в партийную элиту. В 1921 году в одном московском роддоме с разницей всего в пару недель появились на свет их сыновья, Артём и Василий. А Фёдор Сергеев почему-то именно в первые дни после рождения сына вдруг попросил друга присмотреть за его семьёй в случае его гибели. Будто предчувствовал свою скорую смерть. 24 июля 1921 года, через 4 месяца после рождения сына, Фёдор Сергеев погиб. Это случилось во время испытания так называемого аэровагона - конструкции, снабжённой мощным авиационным двигателем с пропеллером и способной развивать просто огромную по тем временам скорость: более чем 100 км/час. Этот механизм создавался для того, чтобы руководители советского государства могли быстро передвигаться по просторам необъятной страны - по крайне мере там, где была железная дорога... Но в тот день, во время возвращения назад в Москву, механизм сошёл с рельсов, в результате чего из 21 пассажира аэровагона шестеро погибли. ⠀ Через несколько дней на заседании политбюро был поднят вопрос об обеспечении семьи товарища Артёма (это был партийный псевдоним погибшего Сергеева). Между тем здоровье его вдовы резко ухудшилось, и сына, которому только исполнилось пять месяцев, взял на воспитание Иосиф Сталин. Своё обещание заботиться о семье товарища он сдержал. ⠀ Мама Артёма, Елизавета Львовна, была очень дружна с Надеждой Аллилуевой, а потому и супруга Сталина стала, по сути, второй мамой для маленького Артёма. А её сын Василий стал его близким другом - отныне они росли и воспитывались вместе. «Сталин воспитывал меня с пяти месяцев до 11 лет. После я жил с мамой, но почти каждый день бывал в доме Иосифа Виссарионовича. И отдыхали на юге мы вместе», - рассказывал Сергеев. ⠀ В раннем возрасте мамы определили сыновей в так называемый детский дом коммунистического воспитания, где мальчики находились всю неделю, приходя домой лишь по пятницам. В этом заведении воспитывались и дети партийной элиты, и дети-сироты - таким образом советские педагоги пытались уравнять возможности и перспективы детей из разных социальных слоёв. «Там не было разницы, кто твои родители, - вспоминал Сергеев годы спустя. - Но по воскресеньям, если ты шёл домой, то должен был пригласить к себе ребёнка, у которого не было родителей и дома. ... В детском доме главным было трудовое воспитание. Мы подметали, приносили посуду. Но самым почётным было дежурить и носить пищу». ⠀ Когда Василий и Артём пошли в школу, дома они проводили уже больше времени, и вспоминая тот период, Сергеев рассказывал: «Он (Сталин) был ласковым отцом. По натуре взрывной, импульсивный, но чрезвычайно педагогичный. Он не давал ребёнку считать себя несмышлёнышем, и со мной, с Василием и Светланой на очень серьёзные темы разговаривал доходчиво, понятно. Как бы на нашем, ещё детском, уровне. Иногда Иосиф Виссарионович ставил нас друг другу в пример. Когда видел, что у Василия плохие отметки, он его пробирал и ставил в пример меня. Отец знал, что Василию это очень неприятно. Василий был добрым, он мог всё отдать, хотя по натуре был честолюбив и даже властолюбив. Отец знал его слабые стороны. ... А меня нередко баловал. Подарки дарил. В канун моего седьмого дня рождения он подошёл и, прищурив глаза, поинтересовался: «У тебя скоро день рождения, что тебе подарить?» Мне как-то неудобно стало: «Ничего не нужно, у меня всё есть». Он в ответ: «Этого не может быть, чтобы у тебя всё было». И протягивает книжку «Робинзон Крузо». Как же мне было приятно... Открываю первую страничку, читаю надпись, аккуратно выведенную рукой Сталина: «Дружку моему, Томику, с пожеланиями вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком. И добавил: «Каким был твой отец». Эти слова крепко засели в моей голове... Конечно, он был очень занятым человеком и с детьми занимался нечасто – только когда выпадала свободная минута. Из своего рабочего кабинета он возвращался поздно, но если дети не спали, подходил и разговаривал». ⠀ Василий Сталин тоже вспоминал о детских годах, проведённых вместе с Артёмом: «Я воспринимал его как брата. То, что он был не родным сыном отца, а приёмным, ничего не меняло. Мы выросли вместе, дружили с детства, доверяли друг другу. Отец очень любил Артёма, часто ставил мне его в пример. Но я не обижался, знал свои промахи. А он всегда был очень правильным, таким идеальным сыном, ребёнком, о котором могут мечтать все родители». ⠀ Артём и Василий занимали одну, общую, комнату. Вместе учили уроки, вместе играли, нередко хулиганили. «Обстановка, знаете, была строгая: кровать, шкафчик, тумбочка. И только. Ни цветов, ни животных в кремлёвской квартире не было. Это я отлично помню. Мебель-то в квартире была казённая, поэтому о шике не могло идти и речи. Да тогда вообще было не модно шиковать. ... Мы всей семьёй любили проводить время на даче в Сочи, где часто можно было увидеть Иосифа Виссарионовича с лопатой в руках. Он посадил там настоящий фруктовый сад: груши, персики, абрикосы... А ещё по его распоряжению разводили пчёл.» Или вот ещё воспоминание из детства: «Помню, однажды Василий прибегает домой, подходит к Иосифу Виссарионовичу и хвастает: «Папа, ребята, когда возвращались из школы, увидели, как старухи крестятся и молятся, так они бросили им под ноги пугачи-взрывчатку!» Сталин, нахмурив густые, чёрные как смола брови, со всей строгостью ответил: «Зачем? Я спрашиваю, зачем они это сделали?» Василий опешил: «А зачем они молятся?!» Отец ему в ответ: «Ты бабушку уважаешь? Любишь её? А она тоже молится. Потому что знает чего-то такое, что ты не знаешь!» Я не боялся его, скорее уважал. Даже называл его исключительно по имени-отчеству: Иосиф Виссарионович. Помню, для меня самым страшным было расстроить его, причинить неприятность. Но вот что интересно: если он был недоволен моим поведением или учёбой, ни-ког-да не кричал. Помню, когда нам исполнилось по 13 лет, мы с Василием нашли бутылку шампанского. Ну и выпили. А домашние пожаловались Сталину. Он вызвал нас и спросил: «Голова не кружилась, не болела?». И всё! Наверное, если бы он на нас накричал, мол, такие-сякие, не смейте, мы бы на следующий день ещё попробовали…». ⠀ Много воспоминаний у Артёма Фёдоровича осталось и о своей второй маме, Надежде Аллилуевой. По словам Сергеева, она была куда жёстче Сталина. Каждое утро она составляла план на день, который неукоснительно соблюдала. Надежду Сергеевну дети часто видели с книжкой в руках - она то учила иностранные языки, то готовилась к учёбе в Промышленной академии. «Надежда Сергеевна просыпалась, как говорится, с петухами, училась, хлопотала по хозяйству, была очень домовитая, - рассказывал Сергеев. - Сталин же часто оказывал ей знаки внимания. Даже при детях мог обнять её, поцеловать в щёчку. Но делал он это как бы шутя, играючи. Она ему была очень дорога...» ⠀ Как и Василий Сталин, Артём Сергеев мечтал стать лётчиком. Но в то время ЦК ВЛКСМ активно агитировал молодёжь идти в артиллеристы. И как истинный сын революционера Сергеев посчитал неправильным ставить свои интересы превыше общественных. Он пришёл в армию рядовым и позже поступил во 2-е Ленинградское артиллерийское училище. После выпуска в 1940 году Сергеев был назначен командиром взвода 13-го артиллерийского полка 1-й мотострелковой дивизии. И с самого начала войны оказался на фронте. «Был командиром батареи и участвовал в боях с фашистами, - рассказывал он. - Мы дрались с вражескими танками, которыми командовали Гудериан и Гот. Имена этих немецких командиров мы потом узнали от пленных. ... После того, как наши орудия были разбиты, меня назначили командиром стрелковой роты. Мы оказались в немецком тылу, в окружении. Собрали небольшой офицерский партизанский отряд... Потом я попал в плен, оказался в концлагере, затем в тюрьме в Орше. Сумел сбежать. Конечно, если бы кто-то знал тогда мою подлинную биографию, мою фамилию, мне был бы конец. Я жил под чужим именем, был Сергеем Сарычевым, и только один человек знал, кто я такой, – знаменитый командир партизанского соединения Флегонтов, он погиб в 1943 году. Ему-то я поведал всю свою подноготную». После побега из плена Сергеев принимал участие в партизанских действиях, а вскоре снова оказался на фронте. За время войны он получил 24 ранения, два из которых едва не стоили ему жизни... «Как-то мы вели бой с немецким танком. Зажгли его. Как комбат, я полез посмотреть в кабину, что там и как. В эту минуту меня настигает пуля… Подстрелили. Вылезаю – и ползком по снегу с солдатом-радистом к нашему блиндажу. Знаете, что представлял собой этот блиндаж? Он был собран из… трупов наших и немецких солдат… Для тепла, для сохранности жизни. Ведь замерзший труп пуля не пробивает. Этот ужас застыл во мне на всю жизнь. Такой была первая военная зима. ... Многое связано с армией, с войной – и худшее, и лучшее. Когда я был командиром полка, я чувствовал, что честно выполняю свой долг, выкладываюсь до отказа... Все мы выполняли свой долг, верили в своё дело. Тогда мы были молодыми и верили, что со Сталиным мы одолеем любого врага». ⠀ Участник обороны Сталинграда, битвы за Днепр, боёв в Восточной Пруссии, Венгрии, Германии, Артём Сергеев День победы встретил в Праге. А в августе 1945 года был командирован в Москву, в Артиллерийскую академию имени Дзержинского. Со Сталиным он больше не общался, хотя, как выяснилось позже, тот всегда интересовался его жизнью. И вспоминал такой эпизод. «Первые два курса я закончил на «пятёрки». И вдруг по математике на каждом занятии мне лепят «незачёт». Уж не знал я, что и делать. Пожаловался лучшему другу. Тот мне и говорит: «Слушай, а пойдём-ка к моему профессору Понтрягину». В те времена он был самым известным математиком. Приходим к нему. Он дал мне задание: решить несколько дифиринциальных уравнений. Посмотрел, как я справился, и говорит: «Почему тебе ставят двойки, не знаю, но я тебе ставлю «пять». В общем, тяжко мне, конечно, было, но я кое-как сдал-таки математику. Проходит лет двадцать. Приезжает мой друг ко мне в гости и рассказывает: «Артём, помнишь, тебе двойки по математике лепили? Так вот, я знаю, почему тебя заваливали. Представь себе. Ещё тогда, когда мы были студентами, я рассказал о твоих проблемах заведующему кафедрой математики профессору Тумаркину. Так тот мне и говорит: «Однажды Сталин позвонил начальнику академии и спросил: «У вас Артём Сергеев учится? Как учится? Ну вы там с ним построже, построже!» И повесил трубку». ... Последний раз я виделся со Сталиным перед войной, после войны встреч не было. Думаю, это делалось Сталиным в мою пользу. Дело в том, что многие, кто у него бывал, исчезали. Но мною, моими делами он интересовался. Знаю это и от Василия, и от Светланы, и от других людей». ⠀ После окончания академии Артём Фёдорович служил на командных должностях, в отставку вышел в 1981 году в звании генерал-майор артиллерии. В 1951 году женился. Его избранницей стала Амайя Руис-Ибаррури, дочь Генерального секретаря Испанской компартии Долорес Ибаррури. Они познакомились ещё в 1930-е годы, когда были детьми. Артём был дружен с братом Амайи, Рубеном, погибшим в 1942 году. Когда Артём и Рубен встретились во время войны, испанский товарищ просил не оставить без внимания его семью, если он вдруг погибнет. Однако Амайя узнала об этой просьбе брата лишь в тот день, когда стала женой Сергеева. Супруга Артёма Фёдоровича родила ему троих детей: двух сыновей и дочь, жили они дружно. Однако когда в Испании был свергнут режим Франко, мать Амайи, Долорес Ибаррури, решила вернуться в Испанию, и дочь не смогла отпустить мать одну. Амайя попросила у мужа развод, чтобы иметь возможность уехать вместе с матерью. Артём Фёдорович препятствовать жене не стал, но сам очень тяжело переживал разлуку. Впрочем, позже в его жизни появилась другая женщина, нейрохирург Елена Юрьевна Ривина. С ней он счастливо прожил 20 лет, до самой смерти супруги. Взрослые дети Артёма Сергеевича признавались, что были рады за отца, который рядом с Еленой Юрьевной просто светился от счастья. ⠀ Кстати, лётчиком Артём Сергеев всё же стал. Правда, не по своей воле, а снова по велению партии. В 1961 году после службы в Фастове, Сергеев с семьёй переехал в Харьков, где его, артиллериста, назначили командовать авиационной дивизией. Решение отправить его в авиацию принял лично Никита Хрущёв: «Пусть садится за штурвал и учится летать! А мы посмотрим через год на этого сынишку Сталина!». ⠀ Естественно, лётный состав дивизии поначалу принял Сергеева в штыки. Но Артём Фёдорович сдаваться и пасовать перед трудностями не привык. Так, в 40 лет он стал лётчиком и получил право пилотирования самолёта без инструктора. ⠀ После выхода на пенсию без дела тоже не сидел - занимался общественной деятельностью, входил в состав комиссии по делам молодёжи. Жил, в основном, на даче, где сам ухаживал за садом и огородом. А ещё стал писать. Впрочем, заниматься писательством Артём Сергеев начал ещё с подросткового возраста. В то время у него отчаянно хромал русский язык, и юноша по совету матери стал вести своеобразные дневники, тренируя письменную речь. Со временем это вошло в привычку, а впоследствии его записи стали основой для написания книг: «Записки артиллериста» и в соавторстве с писательницей Екатериной Глушик «Беседы о Сталине». ⠀ Артём Фёдорович никогда не спекулировал именем своих родителей - ни настоящих, ни приёмных. Никогда и никому не позволял оскорблять память обоих своих отцов. И как бы ни пытались многочисленные журналисты склонить его к критике и самого Сталина, и незабвенного друга детства и всей жизни Василия Сталина, Артём Фёдорович не поддавался на провокации и не уставал повторять, что ему не за что ненавидеть своего приёмного отца или членов его семьи. Артём Сергеев прожил долгую жизнь – 86 лет и покинул этот мир в январе 2008 года, находясь в полном согласии со своими убеждениями и совестью. Каждый день интересные статьи и видео

Памяти Александра Ширвиндта "Вкусно поесть для меня - это пюре, шпроты, гречневая каша со сметаной (с молоком едят холодную гречневую кашу, а горячую - со сметаной). Я обожаю сыр каменный, крепкий-крепкий, "Советский", похожий на "Пармезан". Ещё люблю плавленые сырки "Дружба"... Я воспитан в спартанских условиях выпивки и посиделок на кухнях. В гараже, на капоте машины, раскладывалась газета, быстро нарезались ливерная колбаса, батон, огурец. Хрясь! И уже сразу хорошо. Когда я сегодня попадаю в фешенебельные рестораны... приносят толстые, в переплете из тисненой кожи меню... у меня сразу начинается изжога. Раньше в ресторанах было проще: быстро мажешь хлеб горчицей, сверху сальцо, солью посыпанное, махнешь под стакан - и уже "загрунтовался". Ну а потом заказываешь, что они могут добыть у себя в закромах". Каждый день интересные факты и истории о людях, оставивших след в нашей истории

503 года назад на Филиппинах аборигены убили мореплавателя Фернана Магеллана. Кто не помнит или прогуливал историю в школе, Фернан Магеллан — мореплаватель с титулом аделантадо, командовавший экспедицией, совершившей первое из известных кругосветных путешествий, а также открывший пролив, позднее названный его именем. Однако, закончить своё кругосветное путешествие Магеллан не смог. В апреле 1521 года он добирается до острова Себу, правил которым раджа Хумабон — поражённый мощью испанцев настолько, что легко соглашается отдаться под покровительство испанского короля Карла I и креститься. Взамен Магеллан старался привести под власть союзника как можно больше местных вождей, чтобы облегчить управление новыми коронными владениями. Но всё пошло не совсем по плану. 27 апреля 1521 года Лапу-Лапу, один из вождей соседнего острова Мактан, публично заявил о непризнании власти Хумабона. Магеллан собрал против мятежника войска, чтобы показательно наказать его. Испанцы подожгли местные деревни, что только разозлило островитян, и те их встретили с явным раздражением. Лапу-Лапу, сумев собрать численно превосходящее войско, в какой-то момент просто атаковал первым и убил Магеллана в схватке. Началась битва, в которой тысяче аборигенов противостояли всего 48 испанцев с аркебузами и арбалетами (из-за скал и кораллов около берега корабли бросили якорь вдали и не могли оказать огневую поддержку с моря). Понимая, что целиться европейцам по множеству целей сложно, а перезарядка занимает время (стрельбу они прежде уже видели), аборигены атаковали со всех направлений и перемещались очень быстро, заставив неприятеля отступить. Хумабон наблюдал за битвой с расстояния, однако в битву не вступил. 9 июля 1522 года изношенный корабль с измождённым экипажем подошёл к островам Зелёного мыса, португальскому владению. Угроза нападения португальцев заставила Элькано продолжать следовать на запад, тем самым завершив первое в мире кругосветное плавание. К сентябрю единственный уцелевший корабль вернулся в Испанию.