Добрый день!
В Одноклассниках у меня есть своя страничка под фамилией Людмила Павлова (Белоусова). Моя подруга посоветовала мне войти в Вашу группу и я совсем не пожалела об этом. Спасибо Вам за то, что вы организовали такие публикации, ибо для истинно любящих родной Урал, все это очень дорого.. Я написала мемуары о своей жизни и хотела бы поместить у Вас на ленте некоторые отрывки из них, которые касаются моего детства и юности, прошедших на моей Малой родине.. Скажите, пожалуйста, как можно мне опубликовать мои воспоминания.
С уважением Л. Павлова (Белоусова).
***************
Место моего рождения
Поселок Ис Свердловской области расположен ближе к северной части Уральских гор, на границе между Европой и Азией в живописнейшем районе уральской тайги.
Этот населенный пункт во времена моего детства был прииском по добыче золота и платины и жизнь в нем, как говорится, «била ключом». В поселке была в полной мере развита промышленность и инфраструктура. Для обслуживания гидравлик и драг по добыче этих драгоценных металлов в поселке стоял большой механический завод с кузницей, столярными и слесарными мастерскими, огромными продуктовыми и промтоварными базами. К нам подходила железнодорожная ветка, которая связывала поселок с районным центром г. Нижней Турой и участками работ прииска. В поселке была хлебопекарня, газцех, где делали вкусную газированную воду, магазины, рынок, школы, геологоразведочный техникум (ИГРТ), детские садики и ясли, больницы, столовые, клубы и парки общественного гуляния - вообщем, все то, что необходимо было для нормальной жизни, работы и отдыха исовчан.
А красоту Уральской природы с её могучими кедрачами, еловыми и сосновыми борами, белоствольными березами и опасливыми осинами, разнотравьем сенокоса с красными каплями лесной земляники в траве, шапочками рыжиков в ельниках, молочными сырыми груздями во мху и сухими и хрусткими на лесных тропинках я впитала с молоком матери на всю свою жизнь. А сказочный зимний лес, который окружал меня с детства, словами описать просто невозможно.
Природа Урала, которая отражалась в моих глазах, помогала мне выжить в тех суровых условиях Крайнего Севера, где я прожила большую часть своей жизнь. Я скучала, вспоминая родные места, где лежа на лесной поляне, смотрела на верхушки деревьев и ясное небо с пушистыми белыми облаками. В своих снах я видела белую кипень черемухи с ее неповторимым горьковатым ароматом, не сравнимым ни с какими экзотическими цветами и растениями. Я ощущала клейкий и терпкий запах тополя с его нежными и такими беззащитными зелененькими листочками, душистую сирень, что росла у дома в палисаднике, поля ромашек, ключик в лесу, недалеко от нашего дома, откуда била чистая прозрачная вода, и где папа вырыл небольшой прудик.
Сколько раз я вспоминала весеннюю пору, когда мы пускали кораблики в ручьях, когда на проталинках распускались первые белоснежные подснежники, расцветали медуницы, из маленьких соцветий которых мы высасывали нектар, на полянах в лесу и огороде появлялись хрупкие фиалки. Их тонкий нежный аромат так пьянил, наполняя лес, что кружилась голова. От этих смешанных запахов талого снега и неповторимых первых весенних цветов хотелось жить и петь. И такого состояния своей души я не испытывала больше нигде и никогда.
…На момент моего рождения мы жили по ул. Фрунзе в многоквартирном доме, которые в то время в нашем поселке были почти все деревянные. Когда мне исполнилось лет пять-шесть, родители приобрели земельный участок со старой стайкой, где раньше находился скот. Вот с этой стайки и земельного участка, расположенного на улице Красноармейской, началась моя сознательная жизнь. Мы обосновались в этом коровнике, а папа стал своими силами строить дом. Дом он построил небольшой, всего на одну комнату, прихожую и маленькую кухоньку.
В этом доме прошло мое сознательное детство, из него я пошла в школу. И насколько мал был наш домик, настолько большим по сравнению с ним был при нем земельный участок, который родители засаживали картофелем, овощами и ягодными кустарниками. В то время мы жили бедно, и подсобное хозяйство для нашей семьи было большим подспорьем.
… Конечно, «оторвы» мы были такие, что от наших проказ взрослым приходилось иногда довольно неприятно. Как и многие, наверное, в детстве мы часто обворовывали чужие огороды, хотя в наших росли те же овощи и ягоды. Интерес, детская вредность и получаемый адреналин постоянно толкали нас на подобные действия. Однажды мы обобрали огород, который граничил с нашей усадьбой сверху, с улицы Краснофлотской. Мама в то время работала в торговле и для хранения корма скоту привозила домой пустые ящики из-под чая, которые были такие большие, что мы с подругой и награбленными овощами забрались в эти ящики, опрокинув их вверх дном. Сидя там мы наслаждались криками мамы и соседки, у которой мы оборвали огород. Они бегали и искали нас, чтобы хорошенько наказать, хотя бегали рядом с ящиками, где мы прятались. Тот кайф, что испытала я от своей проказы, помню до сих пор. В детстве, как впрочем, и в отрочестве, я была довольно энергичным ребенком и часто совершала такие поступки, за которые мама наказывала мня.
Будучи совсем еще ребенком, я взяла у неё из кармана деньги, надела ее туфли на каблуках, намазала губы помадой, пошла в магазин, купила конфет, мороженного и гордая ходила по поселку. Естественно маме донесли о моих похождениях, она нашла меня и решила наказать по полной программе. Конечно, я стала от нее убегать, а мама побежала за мной. Но бегала я быстро, с горки неслась к пруду, чтобы потом спрятаться дома, но на мою беду навстречу шел мой брат, который тоже быстро бегал. Он меня поймал, и я в очередной раз поплатилась за содеянное поркой крапивой.
…Поскольку я была чрезмерно подвижным ребенком, мама всегда говорила, что мне надо было родиться мальчишкой; она так и звала меня «Атманкой». Я страшно любила лазить по заборам, за что мне доставалось от мамы, потому что заборы были деревянные и либо я рвала о них одежду, либо ломала заборные доски.
После таких вылазок и другого рода хулиганств, дабы спрятаться от материнского гнева, я убегала в лес (благо, что он рос рядом с домом), залезала на какое-нибудь дерево, где меня не было видно, и сверху смотрела, как мама бегает с палкой и ищет меня. Я сидела на дереве до тех пор, пока мама не успокоится и не начнет беспокоиться о моем долгом отсутствии. Тогда она просила подруг найти меня и отнести покушать, а также просить, чтобы я вернулась домой, где мне уже не будет никакого наказания. И это все я созерцала сидя на дереве. Конечно, только после этих маминых обещаний я слезала, зная, что мне уже ничего не грозит.
Не помню, но, кажется, в восьмом классе папа купил нам мопед. Для того времени, да в нашей деревне это была роскошь. Конечно же, я преуспела и в этом начинании, газуя по поселку на зависть всем ребятам. Не знаю, как к этому относились девчонки, но наши поселковские парни меня уважали. А однажды папа мне разрешил прокатиться на мотоцикле, когда мы возвращались с покоса, и я как вихрь пронеслась мимо своего дома, мимо мамы, онемевшей от ужаса. Поэтому прозвище, данное мне мамой, я оправдывала в полной мере.
Наши две улицы: Красноармейская и Краснофлотская были на окраине поселка у самого леса. Поэтому, основная игровая деятельность проходила также на лесных полянах, где у костра мы жарили кедровые шишки, веселились, бесились, ночью искали светлячков и прятались от родителей. До конца дней своих я буду помнить эти незабываемые лесные похождения, эту ночную красоту уральской тайги, треск костра, вкус молочных жареных кедровых шишек, грибной запах травы и росы, блики светлячков в траве в тиши леса.
Одной из достопримечательностей у молодежи поселка была каменная скала, которая находилась в лесу недалеко от моего дома и называлась «Первой горой». Гора эта символизировала свидания влюбленных и их признания. И если парочка проходила по высоковольтной линии в сторону леса к «Первой горе», то всем было понятно, что у этой пары намерения друг к другу более чем серьезные. Конечно, не все посещения молодежи этой символической горы были приурочены только для осуществления признания в любви. Подростками мы довольно часто бегали в лес на эту гору для игр у костра, сбора грибов и ягод, покорения ее вершины по довольно крутым склонам. И действительно, это было излюбленное место времяпровождения молодежи и подростков. Помню, когда мы уже молодыми людьми приходили на гору, а там в это время находились малолетки то, как правило, последние должны были быстренько ретироваться и уступить место старшим – и это было неписанным правилом.
С раннего детства я была приучена к ведению домашнего хозяйства, его заботе и уходу. А оно у нас было приличное: корова, куры, овцы, телята. В пятом классе я уже доила корову, и это входило в круг моих каждодневных обязанностей. В летнюю пору я работала на сенокосе, где меня научили грести сено.
Корову мама держала почти до последних своих дней. Разные они у нас были в хозяйстве эти коровы, как по характеру, так и по облику, но из всех особенно мне запомнились две. Может это и странно, но с одной из коровушек у меня было чуткое взаимопонимание и нежность, более того я любила это животное, и оно мне платило тем же. Если я не ошибаюсь, имя у нее было Манька. Мама звала эту корову «комолая» - это значит, что рога у нее смотрели в разные стороны. Каждый вечер, когда я доила Маньку, уткнувшись лбом в ее теплый, пахнущий молоком и навозом бок, она стояла как вкопанная, не махая от назойливых мух и комаров хвостом, не переступая ногами, а поворачивала голову и своим шершавым языком лизала мое правое плечо, которое было все мокрое после дойки. Я поглаживала ее по бокам, чесала за ушами и под мордой, обнимала ее за шею, кормила краюшкой подсоленного хлебушка и блаженству скотине не было предела, я это видела. Но в тот последний вечер перед отъездом на практику в Воркуту, моя буренушка попрощалась со мной навсегда. Как обычно смирно стояла она до конца дойки и, когда я уже собиралась встать со стульчика с полным ведром молока, она как бы невзначай легонько толкнула его. Все молоко до последней капли пролилось на пол. Корова стояла и смотрела на меня огромными влажными глазами, полными человеческой тоски. Утром ее со стадом отправили кормиться в поле, я уехала, а когда приехала обратно, Маньки уже не было, ее закололи. Все понимала моя бедная корова-друг, чувствовала, что больше с ней мы не увидимся. До сих пор я, как в то далекое время, с болью и нежность вспоминаю о ней.
Второе животное было абсолютной противоположностью Маньке. Это была активная, агрессивная, бодучая корова Жданка, которая к тому же ела железо, и я очень боялась ее. Корова ходила к помойкам, выискивала там ржавые консервные банки, жевала и глотала их. Приходилось ветеринару магнитом вытаскивать из ее желудка эту гадость.
А ухаживать за телятами было одно удовольствие. И если они рождались зимой, то первые дни жизни жили у нас дома. До чего же они были миленькие! После рождения теленка у коровы для него очень жирное молоко густо желтого цвета и мне иногда приходилось поить малышей из ведра. В этом случае соской служила рука, засунутая в ведро с молоком. Я чувствовала их влажный бархатный нос, маленький шершавый язычок, который затягивал руку, а крошечные ноздри выдували воздух, булькали в ведре и брызгали меня молоком. Было очень забавно и ощущение это не забываемо до сих пор.
Но что меня порой раздражало из живности нашего подворья, так это петух и куры. А пора эта наступала тогда, когда они, заразы, под утро начинали свои концерты на сеновале, где у меня был организован ночлег на душистом теплом сене на случай моего позднего возвращения с улицы. А поскольку куры встают рано, а на сеновале у них были гнезда для кладки яиц, то после каждого снесенного яйца, куры своим кудахтаньем извещали об этом всю округу, подключая к этому петуха. Естественно, ни о каком сне не могло быть и речи, и все подручные средства, находящиеся рядом со мной, в том числе домашние тапочки летели со страшной силой в сторону счастливых обладательниц яиц.
Но кроме раздражения они доставляли удовольствие тогда, когда мама посылала меня искать их гнезда с яйцами в сене. Найдешь, возьмешь в руки такое тепленькое беленькое, домашнее, спустишься с сеновала, разобьешь в тарелке с зеленым луком и солью, и уписываешь за обе щеки эту вкуснятину, вспоминая уже добрым словом этих утренних тиранов и прожор.
А какое удовольствие получала от тех маленьких пушистых желтых комочков, которые вылуплялись из яиц! Пасешь их от коршунов, мелко-мелко рубишь для них вареные яйца, даешь пшено и ждешь, когда вырастут из этих комочков сначала голенастые подростки - курочки и петушки, а потом и взрослое куриное население.
А живность на подворье, которую составляли овцы, одевала и грела не только нас, но и моих детей. Из шкур этих животных в свое время я отдавала шить шапки и шубки своим детям, из пряжи вязала всем нам носки сначала мама, а потом и я. Странно, но именно годы детства с их деревенским трудом и заботами я сейчас вспоминаю с особой тоской и теплом.
Каждую осень в грибную пору мы ходили в лес, который был для нас и отрадой, и лекарем, и кормильцем. С детства я научилась узнавать съедобные грибы и не ошибалась никогда. Грибными заготовками я любила заниматься больше всего, и это меня особенно вдохновляло. Разве можно забыть неповторимый запах и вкус леса! Разве можно забыть те лесные тропинки и полянки, где то в траве на ровном месте, то под деревом мелькали желанные красные шапочки подосиновиков, росли семейками сопливые маслята и бычки, а в борах собирались стаями на хвойной подстилке удивительно красивые тугие жгуче оранжевые боровые рыжики. Я умела находить во мху царский гриб – молочный сырой груздь с мохнатой светло-желтой окантовкой снизу шапочки, удивительно вкусный в засоленном виде. А когда запасы грибов, как засушенных, так и засоленных были пополнены на долгую уральскую зиму, мы с папой занимались сдачей грибов на грибоварни и этим зарабатывали деньги.
Весной мы собирали пестики - побеги сосны удивительное лекарство при простуде, ели их сразу и заготавливали впрок на зиму, поглощали крупянку – маленькие шишечки, которые тоже образовывались на сосне, собирали серу с деревьев и жевали ее. И никакая сегодняшняя жвачка не идет в сравнение с той далекой и очень полезной для здоровья.
В детстве в невероятном количестве мы потребляли овощи, выращенные на огороде. И что может быть лучше, вкуснее и полезнее сорванной с грядки ярко оранжевой морковки, хрусткого пупырчатого огурчика, сладенькой репки, даже турнепс, что сажала мама на корм скоту, был настолько вкусен, что и он входил в рацион нашего овощного питания. А какими сладкими были незрелые зеленые стручки гороха! И все эти овощи были выращены нашими руками и на чистой плодородной земле родного Урала.
Не могу не написать о маленьких рыбках пескарях, которых мы, будучи подростками, ловили майками в наших прудах. Вкус этих пескариков, жареных на сливочном масле или сметане, при воспоминании до сих пор образует слюну, настолько вкусны они были.
В годы моего детства родители наши умели по настоящему как работать, так и веселиться. Никогда не забудутся те дни, когда они отмечали дни рождения свои и своих друзей, праздновали общегосударственные праздники, а особенно встречу Нового года. Собирались они большими компаниями, накрывали в складчину огромный стол. И мы детвора радовались больше своих пап и мам. Для нас было настоящей сказкой то, что гуляли они весело, с переодеваниями, карнавалом, масками, выходили на улицу в перевернутых шубах, колядовали. Нам дарили подарки, давали деньги на мороженое и конфеты. От этого изобилия радости нашей не было предела.
…Новогоднюю елку, как правило, я выбирала в лесу сама. Поутру встанешь на лыжи, возьмешь топор и айда в сказочный, завораживающий своим великолепием предновогодний лес! Проторишь немало лыжной тропы, пока найдешь ту понравившуюся маленькую зеленую красавицу, которую мне всегда было жалко рубить. Порой из леса и уходить не хотелось, до чего же там было красиво и спокойно душе! В пушистые снежные шубы были одеты мохнатые вечнозеленые ели и сосны, а встряхнешь роскошную ветку, снег белым облаком упадет на тебя, отчего становилось смешно, забавно и радостно. А сколько следов разных зверушек и птиц таил в себе мягкий пушистый снег! Даже сейчас, когда я пишу эти строки, вновь ощущаю то умиротворение, что испытывала в родной для меня стихии.
Наверное, как и у всех детей того далекого времени, Новогодние праздники ассоциировались у меня с запахом мандарин, грецких орешков, завернутых в фольгу и развешанных на елке, конфетти, серпантином, вкусными шоколадными конфетами и празднованием этого дня вместе с родителями и их друзьями.
Этот отрывок я написала после того, когда ездила на похороны брата.
… В этой поездке я навестила могилы мамы и отца, попрощалась с родными и близкими до боли в сердце местами моего детства и юности. Не торопясь, шла я по знакомым, почти не изменившимся, дорожкам и тропинкам улиц, где приминала нежную травку или поднимала пыль сначала детскими, потом юношескими, а затем и повзрослевшими, порой усталыми, ногами. Каждый кусочек пошатнувшегося и почерневшего от времени деревянного забора огородов и палисадников, каждый овражек вдоль дороги, каждый изгиб и поворот её навевали мне воспоминания счастливых и не очень далеко и навсегда ушедших лет. Все так же стояли сложенные вдоль заборов поленницы дров, заготовленные на долгую уральскую зиму, а на дорогах маячили минами «коровьи лепешки». И только старые березы и черемухи закоренели за годы моего отсутствия, а лесные тропинки заросли молодой порослью.
Та осень потихоньку подкрадывалась к родным местам, моросил дождь, веяло сыростью и запахом начинающей опадать листвы и поникшего разнотравья, темно-зеленый лес казался мрачным и не приветливым. Я смотрела на доживающие свой век старые дома и вдруг почувствовала дикое одиночество и страх. Какие-то дома были еще живые, какие-то немного подлатанные казались искусственно помолодевшими, какие-то просто вросли в землю или стояли, покосившись своими прогнившими стенами и крышами, но до сих пор кое-где в них кипела жизнь. Я вдруг отчетливо поняла, что эти люди и эти дома стали для меня чужими. Они с любопытством смотрели глазницами окон, а совсем незнакомые люди с удивлением смотрели вслед, не понимая, кто я такая и что делаю на территории их жизненного пространства.
Но на этих улицах и я жила когда-то. Вот наш «ключик», где до сих пор из родника бьет чистая, прохладная, целебная вода, питающая наши исовские пруды. Только на месте ветхого деревянного колодезного сруба сейчас стоит маленькая часовенка. Вода была глубоко на дне колодца, но я все-таки сумела дотянуться рукой до её поверхности и снова, как в детстве, почувствовать сладкий вкус и силу родника.
Вот она, улица Краснофлотская, обитель наших игр, знакомств, влюбленностей, подростковых ссор и шалостей. А это дом Светы Можейко, у которой я когда-то «увела» парня, рядом стоит дом, где когда-то жили мои родственники Беспятых Николай и его семья. Вот дом Тамары Пересторониной, девочки с удивительно красивыми и густыми косами, с которой я училась в школе, а напротив ее дома маленький сквозной переулок, где был вырыт колодец. Я шла, а чередой и слева и справа стояли мои воспоминания. Нина Галактионова, с кем я бегала на танцы в техникум, которая впервые учила меня пудрить лицо, и какой казус из этого вышел. Напротив, из покосившихся окон как будто смотрело на меня лицо мужика, которого мы хотели напугать картофельной колотушкой, а испугались сами. Дом многодетной семьи Илюниных стоял обновленный, кто знает, возможно, кто-то из них или их потомков живут в нем. У переулка, где до сих пор стоит водокачка, в которой последние годы жизни работала моя мама, а на пригорке опрятный и немного надменный дом Люды Сенниковой. Вот здесь жили бабушка и дед моей подруги Люды Зубовой, а там семья Скрябиных, следом оторва Танька Князева. Ухоженный под городской манер с уличными фонарями и цветниками дом бабушки моей подруги Егоровой Люды говорил, что ее жизнь удалась и сюда она со всем своим семейством приезжает отдыхать от городской суеты.
За этот короткий путь я снова пролистала страницы самой прекрасной и удивительной части своей жизни. Но заканчивалась улица с ее воспоминаниями прошлого. Передо мной встала во всей красе окраина уральской тайги, но она пугала меня своей новизной. На пути стояли повзрослевшие темные ели с тяжелыми и мрачными лапами, так знакомые и близкие мне тропинки заняла елочная молодежь, поваленные деревья, как бы, заграждали вход в чащу и, что самое отвратительное, деятельность рук человека запоганила мусором когда-то светлые и солнечные полянки. И здесь тоже стало все чужим.
Поборов себя, я все-таки вошла в него, родной и любимый уральский лес, до сих пор стерегущий мой отчий дом. Но силы меня покинули, как только я окунулась в его пугающее и одинокое таинство. Я была одна. Когда-то он, наполненный гулом и шумом ребячьей ватаги, «муканьем» коров и позваниванием колокольчиков на их шеях, гомоном птиц, карканьем ворон и стрекотанием сорок, хозяйственным шумом близлежащих домов, скрипом старых детских качелей, теперь он, мой лес, стоял молча и безразлично. Он не мог надеяться на помощь людей, которые ушли, позабыли его, загадили и больше не нуждаются в его красотах и щедрости, и теперь он живет только по своим, диким лесным законам.
Вечностью мне показалось то время, за которое я старалась выбраться из его объятий. Мне не хватало воздуха, ноги как-то сами по себе (я их не чувствовала) несли меня к жилищу людей, казалось, я никогда не смогу найти дорогу и заблужусь, хотя была лишь на краю лесного массива. Я шла по направлению к своему дому. Но… Вдохнуть воздуха в легкие полной грудью мне так и не удалось. Увидев руины отчего дома я задохнулась от жалости и отчаяния. Грустное и печальное зрелище представлял он. Поваленные заборы, заросшие бурьяном огород и сад, банька с рухнувшей крышей, где когда-то, в лучшие времена, в теплые летние дни я так любила стирать белье, где однажды вечером наш кот до смерти напугал маму, которую ждал на чердаке и погладил её лапой по голове, когда она, помывшись, выходила из бани.
Покосившийся, темный, неприветливый, с разбитым камнем окном, мой родной дом стоял отрешенно и одиноко. Он был мертв. Он был уже никому не нужен. Он постепенно разрушался и уже ни на что хорошее не надеялся. Стало страшно. Я еще пыталась предпринять жалкие усилия войти во двор, но перекосившиеся ворота не открывались и не пускали меня. Страх остаться под обломками старого дома погасил мое желание открыть ворота или зайти во двор со стороны огорода. Я была одна и могла остаться навсегда под его обломками, если бы он рухнул. Никто не знал, что я ушла навестить свое детство.
Но моя белоствольная березка - старушка все еще была жива, как и та старая липа со своим весенним благоуханием, что росла у поленницы дров и турника, на котором старались подтянуться и сделать кульбиты дети, и где потом отец устроил им качели. Я прижалась к заскорузлому стволу березки, обняла ее, и воспоминания снова нахлынули на меня с неистовой силой. Под ней я сидела и учила билеты на экзамены. В ее ветви я подбрасывала испуганного, но смеющегося маленького Геру, а ласковое летнее солнышко яркими бликами путалось в белокурой головке моего мальчика и слепило мне глаза. Под ней, на разостланном большом одеяле любили кувыркаться и пить молоко вприкуску с хлебом мои дети и племянники. Под ней мы устраивали пикники с закуской и выпивкой. Под ней в жаркий летний день на табуретках стоял гроб с телом мамы, мы прощались с ней, а ее лоб был теплым от летнего солнышка.
Я прощалась со своим домом, я прощалась со своим прошлым. Я уходила все дальше и дальше от него, порой оглядываясь, но осевший от старости и ветхости дом скоро пропал в ветвях еще живых растений. А на месте моего первого дома на этой Красноармейской улице, который папа своими руками построил, пока мы жили в старой стайке, почему-то вырос небольшой, но новый домик, как бы говоря, жизнь не кончается, хотя все стареет, рушится или умирает. Этот теремок как бы расправил мою грудь, мне стало легче дышать, я поняла, на месте ушедшего в небытие восстает новая жизнь. И это прекрасно.
Оставив за спиной свое прошлое, я вновь окунулась в не затухающую жизнь моего родного поселка. Он продолжал работать, строиться стариться и родиться новыми людьми, смеяться и плакать, болеть и излечиваться. Я снова услышала визг и скрежет зубастых ковшей драги, которая, как и много лет назад, вгрызалась в речные отвалы, черпая и намывая золото и платину родного Урала. По асфальтированным дорогам неслись в другие города наполненные народом автобусы и такси. У круглосуточно работающих магазинов день и ночь шумела молодежь, с сумками продуктов туда - сюда сновали хозяйки, а мужики с бутылками пива и водки в оттопыренных карманах курток и пиджаков. В кафе играли свадьбы и поминали умерших. Рабочие поселка все также обслуживали газовый поток на Нясьме. Старые дома «прибарахлялись» новыми пластиковыми окнами, а вблизи нашего исовского отреставрированного сквера вырос шикарный особняк местного авторитета.
Рушились отжившие свой век магазины, а им на смену поднимались новые супермаркеты и торговые центры с новейшей электронной техникой и разнообразием продуктов, но около которых, как и в те далекие времена, гуляли, бряцая колокольчиками, коровы и козы. Моя родина продолжала жить.
Зимой особенно тоскливо вечерами, поэтому меня потянуло на поэзию, при этом вспоминая все о нем же, родном Урале.
ЗИМА.
У могучих разлапистых елей,
У пугливых осин и берез
В сани-розвальни рядышком сели,
Чтоб конь резвый нас в сказку увез.
Вдаль загадочно манит дорога.
Под полозьями снег пеленой.
Лес встречает задумчиво, строго,
Что нарушен их мир и покой.
Чудеса окружают нас сразу:
Посмотри-ка следов вензеля.
Снег искрится, что радостно глазу,
Воздух чистый, как звон хрусталя.
Лапы елей склонились в поклоне.
Остановимся честь им отдать.
К веткам-лапам подставим ладони,
Чтоб теплом наших рук приласкать.
А под снежною шубой в овражке
Жив «курилка!» - журчит ручеек.
Дремлет пень в белоснежной фуражке,
Зайчик, вдруг, стреканул наутек.
Пробежал ветерок по макушкам,
Снялись с веточки стайка синиц.
Всполошились березки-подружки.
Лучик солнца коснулся ресниц.
А на кедре, меж шелка иголок
Хвостик рыжий мелькнул и исчез.
Ловко прыгает в чаще бельчонок,
Бурной жизнью живет зимний лес.
У поваленной ветром лесины
Лось-красавец оставил рога.
Ярче, красочней леса картины
И находка для нас дорога.
Потянуло дымком русской печки,
Чуя дом, конь ускорил свой бег.
Коридором стоят сосны-свечки,
Ждет нас вскорости теплый ночлег.
Вот поляна, что путь наш венчает,
Где стоит теплый дом лесника.
Добродушно хозяин встречает,
Пожурив лай собаки слегка.
Потихонечку солнце садится.
Свет багряный рассыпан кругом.
Красотой первозданной искрится
Старый рубленный сказочный дом.
После жарко натопленной баньки
Стол с лесными дарами накрыт.
С пылу-жару горячие шаньги
И наливочки штоф не забыт.
Озарились лунным светом ели,
Филин где-то ухает в ночи.
Кружева берез заиндевели.
Ну, а нам уютно на печи.
Таинственна, загадочна, тревожна
Пора ночная в сказочном лесу.
Крадутся рядом тени осторожно,
А месяц зацепился за сосну.
Кот-мурлыка примостился сбоку,
Напевает радость и покой.
Завтра в путь, в обратную дорогу,
Чтоб вернуться вновь сюда, весной.
Людмила Павлова (Белоусова)
***
Подписывайтесь на мой канал: https://ok.ru/iskonnoura Первая публикация: https://ok.ru/iskonnoura/topic/69364004700196 📌 PS:Если Вы хотите опубликовать свои воспоминания или рассказы о жизни в деревне в группе "Исконно уральский говор",отправьте письмо на электронную почту: isckonno@yandex.ru В письме немного расскажите о себе.Присылайте так же интересные фото , и они будут опубликованы в нашей группе.Удивите читателя, порадуйте его! И искренние чувства читателя, которые он испытает от того, что прочитал ваш рассказ, и будут самым большим гонораром за ваш труд.С огромным уважением к вашему труду писателя.
Комментарии 11