Жили несоветно и неслюбно,
Оба опасаясь одного:
Только бы не догадались люди,
Только не сказали бы чего...
Год за годом так они и жили
Без особых радостей и бед.
И всегда выказывать спешили
На людях и дружбу и совет.
Верили друзья им простодушно,
И соседям было невдомек
То, что ей невыносимо скучно,
То, что он смертельно одинок.
Ныли души от тоски и боли,
Да никак не распознать на вид.
Хоть бы он напился с горя, что ли,
Иль она заплакала навзрыд!...
Так ведь нет - ни жеста и ни слова.
Каждый все в себе держать умел.
И другим семействам непутевым
Их порою ставили в пример...
Так они губили свои судьбы,
Бдительность людскую усыпя,
Двое, и не жившие, по сути,
Двое,
Я не могу не поделиться мудростью Ширвиндта: «К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются… Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет… Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало.. Смерти я не боюсь… Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то… Я красивый старик, боящийся стать беспомощным.. В общем, диагноз – «старость средней тяжести». В нашем возрасте (от 75-ти и в