Да. Она даже спустя много, много лет, говорила об этом со слезами на глазах А было это так:Февраль 1944 г. был очень снежным и холодным. А тут ещё несколько дней подряд бушевала метель, превратившая дороги в непролазные сугробы. Но, 22 февраля метель прекратилась. К утру 23-го небо стало светлым-светлым. Это было на руку карателям, посланным для проведения акции возмездия в отношение мирных жителей села за двоих, уничтоженных партизанами полицаев, ревностно служивших оккупантам. Как только рассвело, уютное и живописное село Синютки, что на берегу красавицы-реки Горынь, потрясли звуки орудийных залпов, разрывы снарядов и автоматные очереди. Селян, которых до этого дня война обходила стороной, охватил леденящий ужас. Домики под соломенными крышами и хозяйственные постройки горели как спички. Истошные крики и плач людей слились с диким воем собак, рёвом домашнего скота и кудахтаньем кур, оставшихся в горящих сараях. Мама, подумав, что это облава на мужчин, попросила отца спасаться с 13 ле...ЕщёДа. Она даже спустя много, много лет, говорила об этом со слезами на глазах А было это так:Февраль 1944 г. был очень снежным и холодным. А тут ещё несколько дней подряд бушевала метель, превратившая дороги в непролазные сугробы. Но, 22 февраля метель прекратилась. К утру 23-го небо стало светлым-светлым. Это было на руку карателям, посланным для проведения акции возмездия в отношение мирных жителей села за двоих, уничтоженных партизанами полицаев, ревностно служивших оккупантам. Как только рассвело, уютное и живописное село Синютки, что на берегу красавицы-реки Горынь, потрясли звуки орудийных залпов, разрывы снарядов и автоматные очереди. Селян, которых до этого дня война обходила стороной, охватил леденящий ужас. Домики под соломенными крышами и хозяйственные постройки горели как спички. Истошные крики и плач людей слились с диким воем собак, рёвом домашнего скота и кудахтаньем кур, оставшихся в горящих сараях. Мама, подумав, что это облава на мужчин, попросила отца спасаться с 13 летним сыном Павлом за рекой. Сама же стала собирать скудные вещички в большой платок, в который положила и меня, чтобы не замерз. Схватив это богатство в охапку, она выбежала из хатки и побрела, по пояс в снегу, вслед за мужем и сыном, не представляя, что день грядущий ей готовит. А сзади, за убегавшими сельчанами поспешали каратели. Одни жгли дома, а другие стреляли им в спины. Добежав до обрывистого берега, мама неожиданно сорвалась со снежным карнизом, и мы покатилась с ней, с высоты 8-10 метров, к скованной льдом реке. Во время этого «полёта» она меня потеряла. Выбравшись из-под завала, мама, закоченевшими руками, принялась разгребать снег, чтобы я в нём не задохнулся. Поиск прервала немецкая речь. Подняв голову, она увидела гитлеровца в зеленой шинели с направленным на неё автоматом. Какие-то секунды, окаменевшая мама и солдат, молча смотрели друг на друга. Затем немец поднял автомат, дал очередь выше её головы, и, повернувшись к приближавшимся другим солдатам, махнул рукой в сторону окраины села, произнеся магическое слово «weg», которое она запомнила на всю оставшуюся жизнь. А означало оно – «уходим». Чем руководствовался немецкий солдат, совершая этот поступок можно только гадать? Может он вспомнил шестую библейскую заповедь «Не убий». А может вспомнил свою жену с маленьким ребенком в далёкой Германии или…??? Но, какими бы не были мотивы его поступка, две человеческие жизни были спасены. С тех пор, когда я узнал об этом случае, то немцы, как нация, для меня были поделены на две категории: немцев-людей, давших миру великих мыслителей, учёных и гуманистов, к которым отношусь с глубоким уважением и на человекообразных нацистов, развязавших, под руководством бесноватого фюрера, невиданную доселе мировую войну, принесшую человечеству, в основном простому народу, невыносимые страдания и боль, которых ненавижу.
Когда гитлеровцы ушли, мама, ещё долгое время не могла сдвинуться с места и осознать, что осталась живой. Выйдя из шокового состояния, продолжила поиски. Найдя меня и отряхнув от снега, она, как зомби, побрела в сторону железнодорожной станции «Жизниковцы», в надежде укрыться там от холода и увидеть мужа со старшим сыном.
В небольшом кирпичном здании станции негде было и яблоку упасть. Оно было заполнено прижавшимися друг к другу, как селёдки в банке, беженцами. Но, тем не менее, место нашлось и для нас. Односельчане даже помогли протиснуться к подоконнику, чтобы мама могла меня перепеленать и покормить грудью. На следующее утро она, не найдя мужа и сына, вся в слезах вернулась к дому, от которого осталась лишь печь с дымоходом. Возле дымящихся его остатков, согрелась и стала устраивать жилище в сохранившемся рядом погребе. Все это время мама пребывала в отчаянии. Где муж и сын? Как жить дальше? Но, к её радости, вечером вернулись потерявшиеся, голодные и холодные отец с брато...ЕщёКогда гитлеровцы ушли, мама, ещё долгое время не могла сдвинуться с места и осознать, что осталась живой. Выйдя из шокового состояния, продолжила поиски. Найдя меня и отряхнув от снега, она, как зомби, побрела в сторону железнодорожной станции «Жизниковцы», в надежде укрыться там от холода и увидеть мужа со старшим сыном.
В небольшом кирпичном здании станции негде было и яблоку упасть. Оно было заполнено прижавшимися друг к другу, как селёдки в банке, беженцами. Но, тем не менее, место нашлось и для нас. Односельчане даже помогли протиснуться к подоконнику, чтобы мама могла меня перепеленать и покормить грудью. На следующее утро она, не найдя мужа и сына, вся в слезах вернулась к дому, от которого осталась лишь печь с дымоходом. Возле дымящихся его остатков, согрелась и стала устраивать жилище в сохранившемся рядом погребе. Все это время мама пребывала в отчаянии. Где муж и сын? Как жить дальше? Но, к её радости, вечером вернулись потерявшиеся, голодные и холодные отец с братом. Они дружно обустроили погреб и занялись приготовлением ужина из картофеля, хранившегося здесь же-запекли его в углях пожарища. Картофеля в погребе было достаточно, и он долгое время спасал всех от голода. В тот день односельчане не только оплакивали погибших и сгоревшие свои домишки, но и имущество с домашним скотом, нажитых тяжёлым, многолетним трудом. В селе уцелели только два дома. Один в глухом переулке, а второй находился в лесу, куда «смелые» каратели боялись «нос сунуть». Это был домик лесника. В дальнейшем, этот домик и семья лесника сыграли в моей жизни очень важную роль. У них было тепло и уютно, не то, что в погребе. Периодически, меня здесь отмывали от грязи и заедавших вшей, и кормили лакомством-ржаным хлебом, замотанным в пеньковую ткань и смоченным в коровьем молоке, которое, по словам мамы, я «уплетал за обе щеки». Наверное, с тех пор любовь к молочным продуктам у меня так и осталась.
ТАК Б ЭТОМ Я НАПИСАЛ В СВОЕЙ КНИГЕ "ПОГРАНИЧНИКИ В АФГАНИСТАНЕ".
Комментарии 8
В небольшом кирпичном здании станции негде было и яблоку упасть. Оно было заполнено прижавшимися друг к другу, как селёдки в банке, беженцами. Но, тем не менее, место нашлось и для нас. Односельчане даже помогли протиснуться к подоконнику, чтобы мама могла меня перепеленать и покормить грудью. На следующее утро она, не найдя мужа и сына, вся в слезах вернулась к дому, от которого осталась лишь печь с дымоходом. Возле дымящихся его остатков, согрелась и стала устраивать жилище в сохранившемся рядом погребе. Все это время мама пребывала в отчаянии. Где муж и сын? Как жить дальше? Но, к её радости, вечером вернулись потерявшиеся, голодные и холодные отец с брато...ЕщёКогда гитлеровцы ушли, мама, ещё долгое время не могла сдвинуться с места и осознать, что осталась живой. Выйдя из шокового состояния, продолжила поиски. Найдя меня и отряхнув от снега, она, как зомби, побрела в сторону железнодорожной станции «Жизниковцы», в надежде укрыться там от холода и увидеть мужа со старшим сыном.
В небольшом кирпичном здании станции негде было и яблоку упасть. Оно было заполнено прижавшимися друг к другу, как селёдки в банке, беженцами. Но, тем не менее, место нашлось и для нас. Односельчане даже помогли протиснуться к подоконнику, чтобы мама могла меня перепеленать и покормить грудью. На следующее утро она, не найдя мужа и сына, вся в слезах вернулась к дому, от которого осталась лишь печь с дымоходом. Возле дымящихся его остатков, согрелась и стала устраивать жилище в сохранившемся рядом погребе. Все это время мама пребывала в отчаянии. Где муж и сын? Как жить дальше? Но, к её радости, вечером вернулись потерявшиеся, голодные и холодные отец с братом. Они дружно обустроили погреб и занялись приготовлением ужина из картофеля, хранившегося здесь же-запекли его в углях пожарища. Картофеля в погребе было достаточно, и он долгое время спасал всех от голода. В тот день односельчане не только оплакивали погибших и сгоревшие свои домишки, но и имущество с домашним скотом, нажитых тяжёлым, многолетним трудом. В селе уцелели только два дома. Один в глухом переулке, а второй находился в лесу, куда «смелые» каратели боялись «нос сунуть». Это был домик лесника. В дальнейшем, этот домик и семья лесника сыграли в моей жизни очень важную роль. У них было тепло и уютно, не то, что в погребе. Периодически, меня здесь отмывали от грязи и заедавших вшей, и кормили лакомством-ржаным хлебом, замотанным в пеньковую ткань и смоченным в коровьем молоке, которое, по словам мамы, я «уплетал за обе щеки». Наверное, с тех пор любовь к молочным продуктам у меня так и осталась. ТАК Б ЭТОМ Я НАПИСАЛ В СВОЕЙ КНИГЕ "ПОГРАНИЧНИКИ В АФГАНИСТАНЕ".