Левая колонка
Когда умирает кожа,
Осыпается штукатурка.
Выявляется наше убожество:
Божий дух под звериной шкурой.
Что-то смертное и смердящее,
И смеркающееся к ночи,
Для чего деревянный ящик
Будет впору
И будет прочен.
Когда умирает кожа,
Поцелуи разящее ранят.
И прекрасные прежде прохожие
Сразу выглядят злыми и пьяными.
Пряно пахнут ваниль и плесень,
Бальзамирую тело в ванне.
И от этого даже весело,
И к лицу белоснежный саван.
Когда умирает кожа
После частых прикосновений,
Она становится ношей -
И ломает скелет,
И болеет.
И никто больше в снах не чудится,
И не любится так тревожно -
Когда вечереет улица.
Когда умирает кожа.
Александр Ноитов
Осыпается штукатурка.
Выявляется наше убожество:
Божий дух под звериной шкурой.
Что-то смертное и смердящее,
И смеркающееся к ночи,
Для чего деревянный ящик
Будет впору
И будет прочен.
Когда умирает кожа,
Поцелуи разящее ранят.
И прекрасные прежде прохожие
Сразу выглядят злыми и пьяными.
Пряно пахнут ваниль и плесень,
Бальзамирую тело в ванне.
И от этого даже весело,
И к лицу белоснежный саван.
Когда умирает кожа
После частых прикосновений,
Она становится ношей -
И ломает скелет,
И болеет.
И никто больше в снах не чудится,
И не любится так тревожно -
Когда вечереет улица.
Когда умирает кожа.
Александр Ноитов
В моей комнате пусто:
Ни поэта, ни музы.
Вся поэзия - устна,
Вся поэзия - чувство.
У меня оно - окна, открытые настежь,
За которыми ночь, а не виды на счастье.
У меня оно - музыка спальных районов
И разбитые губы,
И жизнь из картона.
Вырезаю стрекоз и большую собаку,
Вырезаю из жизни - цветущие маки,
Вырезаю закаты и снежные крыши,
Вырезаю себя - как смешного мальчишку.
И воздушного змея в руке,
И проулки,
По которым бегу одиноко и гулко.
Вырезаю из жизни...
Кровь капает на пол.
Но спасения - больше не надо.
Аль Квотион
Ни поэта, ни музы.
Вся поэзия - устна,
Вся поэзия - чувство.
У меня оно - окна, открытые настежь,
За которыми ночь, а не виды на счастье.
У меня оно - музыка спальных районов
И разбитые губы,
И жизнь из картона.
Вырезаю стрекоз и большую собаку,
Вырезаю из жизни - цветущие маки,
Вырезаю закаты и снежные крыши,
Вырезаю себя - как смешного мальчишку.
И воздушного змея в руке,
И проулки,
По которым бегу одиноко и гулко.
Вырезаю из жизни...
Кровь капает на пол.
Но спасения - больше не надо.
Аль Квотион
Иногда я ничего не чувствую.
Это похоже на речное устье,
Вдоль берегов которого лотосы и кувшинки,
Но за ними - море,
Нелюдимое и аршинное.
То есть нет ни чаек, ни маленьких насекомых.
И венчают рассветы штиль, словно ложе комы,
Словно шпиль собора, который давно покинут.
Иногда я себя ощущаю не больше, чем климат.
Чем морской пейзаж, в который никто не верит:
Из впадающих прямо в сердце речных артерий,
Каменистых пляжей, безветрия, солнца в центре.
Нужен ветер,
Но мне не хочется даже ветра.
Иногда я просто совсем ничего не чувствую.
Я бы мог сказать, что грущу -
Но во мне не грустно,
И не пусто тем отсутствием ласк и близких.
Просто есть туман над водой - голубой и низкий.
Это я, когда
Это похоже на речное устье,
Вдоль берегов которого лотосы и кувшинки,
Но за ними - море,
Нелюдимое и аршинное.
То есть нет ни чаек, ни маленьких насекомых.
И венчают рассветы штиль, словно ложе комы,
Словно шпиль собора, который давно покинут.
Иногда я себя ощущаю не больше, чем климат.
Чем морской пейзаж, в который никто не верит:
Из впадающих прямо в сердце речных артерий,
Каменистых пляжей, безветрия, солнца в центре.
Нужен ветер,
Но мне не хочется даже ветра.
Иногда я просто совсем ничего не чувствую.
Я бы мог сказать, что грущу -
Но во мне не грустно,
И не пусто тем отсутствием ласк и близких.
Просто есть туман над водой - голубой и низкий.
Это я, когда
Я считал тебя техникой дыхания:
Оно было частым,
Сбивалось,
Немного ранило,
Когда палец на животе рисовал мурашки,
Опускаясь к паху
И сдвигая края рубашки.
Это было искусством, методикой, медитацией:
Мне казалось, что бронзовый Будда живет в твоих пальцах,
И я верил ему,
Я повторял уроки -
Раз за разом к тебе возвращаясь живым и громким.
Выдох, выдох - так резко бьется в мембрану кожи
Только целостный мир, оставаясь предельно сложным,
Оставаясь легким - и опадая перьями
Невесомых губ - на ключицы, как в колыбели,
В акварели капелек, ночью на нас пролитых,
В эту самую древнюю технику: выдох, выдох…
Александр Ноитов
Оно было частым,
Сбивалось,
Немного ранило,
Когда палец на животе рисовал мурашки,
Опускаясь к паху
И сдвигая края рубашки.
Это было искусством, методикой, медитацией:
Мне казалось, что бронзовый Будда живет в твоих пальцах,
И я верил ему,
Я повторял уроки -
Раз за разом к тебе возвращаясь живым и громким.
Выдох, выдох - так резко бьется в мембрану кожи
Только целостный мир, оставаясь предельно сложным,
Оставаясь легким - и опадая перьями
Невесомых губ - на ключицы, как в колыбели,
В акварели капелек, ночью на нас пролитых,
В эту самую древнюю технику: выдох, выдох…
Александр Ноитов
Написанные в моей голове заметки -
Это истории Ассирии и Тибета,
Это таблетки, которые мной не выпиты,
Это короче, чем скудные символы Твиттера:
Острое чувство.
Одно, но как будто бритва.
Яркая вспышка, крошечная молитва
В одно только слово
«Господи…»,
И молчание.
Попав ко мне в голову, ты быстро в ней заскучаешь.
Будет чашка чая, комната - метр жизни,
Будет каждый атом прошлого слишком близко.
Будет много пошлого
И сломанный грош святого.
И ты знаешь… Пойму,
Когда двери в меня закроешь,
Когда в этот вакуум - боли, тоски, искусства,
На пороге вздрогнув,
Не захочешь уже вернуться.
Аль Квотион
Это истории Ассирии и Тибета,
Это таблетки, которые мной не выпиты,
Это короче, чем скудные символы Твиттера:
Острое чувство.
Одно, но как будто бритва.
Яркая вспышка, крошечная молитва
В одно только слово
«Господи…»,
И молчание.
Попав ко мне в голову, ты быстро в ней заскучаешь.
Будет чашка чая, комната - метр жизни,
Будет каждый атом прошлого слишком близко.
Будет много пошлого
И сломанный грош святого.
И ты знаешь… Пойму,
Когда двери в меня закроешь,
Когда в этот вакуум - боли, тоски, искусства,
На пороге вздрогнув,
Не захочешь уже вернуться.
Аль Квотион
Когда я умру, я отправлюсь в плаванье.
Кораблик возьму голубой и неправильный,
Бумажный,
С большим нарисованным солнцем,
С чернильными веслами, с парусом звездным.
Увижу китов, огибающих море,
Похожих на плавных огромных танцоров.
С пиратами буду глушить Мандельштама
С той крепостью злой - чтобы грудь не дышала.
А как залюблю я палящих туземок,
До зги зацелую - от губ до коленок,
И каждая станет мне верной невестой,
Причалом плеча и штормящим норд-вестом.
Я буду считать острова по ударам
Горящего сердца, разбитого даром,
Бездумно смеяться над штилем и бурей,
От счастья все небо внутри себя жмуря.
Все будет веселым, свистящим, свободным:
Бумажный корабль, уходящий под воду,
Туземки, венками
Кораблик возьму голубой и неправильный,
Бумажный,
С большим нарисованным солнцем,
С чернильными веслами, с парусом звездным.
Увижу китов, огибающих море,
Похожих на плавных огромных танцоров.
С пиратами буду глушить Мандельштама
С той крепостью злой - чтобы грудь не дышала.
А как залюблю я палящих туземок,
До зги зацелую - от губ до коленок,
И каждая станет мне верной невестой,
Причалом плеча и штормящим норд-вестом.
Я буду считать острова по ударам
Горящего сердца, разбитого даром,
Бездумно смеяться над штилем и бурей,
От счастья все небо внутри себя жмуря.
Все будет веселым, свистящим, свободным:
Бумажный корабль, уходящий под воду,
Туземки, венками
На этом пока всё
Войдите в ОК, чтобы посмотреть всю ленту
Друзья5720
- НаталиЯ )))Санкт-Петербург
- ТАМАРА МАКСИМОВАВоронеж
- alexander bergminsk
- Андрей Вяткинпос. Садовый (г. Екатеринбург)
2046 подписчиков