Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Тебе может не повезти с чем угодно, понимаешь?
С родителями, которые не знали, как с тобой...да и с самими собой, собственно, тоже. И потому, не научили, недоласкали, недолюбили, и вообще выдали не тот опыт, при котором ты вспоминал бы их с огромной благодарностью.
С неправильными учителями, с плевать на тебя хотевшими одноклассниками, с не теми мальчиками и не теми девочками из твоего не такого детства.
С выбором, со вкусом, с дураком-начальником, со сплетниками-коллегами, с нелюбимой работой.
С токсичными соседями, с нарциссами-бывшими, с подлецами-обманщиками.
Ну, ладно...с собственным носом, который совсем не для той жизни, в которую ты себя прописал в своих мечтах...со слишком боль
А ПОТОМ Я УМЕР. НОЧЬЮ. ТИХО. ВО СНЕ...
Из детства я почти ничего не помнил. Только вот одно. Вечер, наверно, ночь. Я должен спать, а не сплю. Мы с мамой живем в однушке на метро Аэропорт. Моя часть комнаты – отгорожена стенкой – стенка из лакированного темно-коричневого шкафа. Когда его нижняя дверка чуть приоткрыта, то она отражает телевизор, который включен в маминой части комнаты. Мне смотреть телевизор нельзя, но чуть приоткрыв лакированную дверцу шкафа, я смотрю его отражение.
Ночь. Работает телевизор. У нас всегда работал телевизор. Я смотрю его отражение в чуть приоткрытой дверце. А мама не смотрит, она здесь, у меня в половинке, за секретером. Пишет. Лампа освещает её лицо. Мам