Предыдущая публикация
''ПОМИРАТЬ БУДУ - НЕ ЗАБУДУ ЕГО ГЛАЗ...
«…Я ВИДЕЛ ЕГО ГЛАЗА И ЗНАЮ ТЕПЕРЬ ПРАВДУ. В НИХ СЛЕЗЫ БЫЛИ…
МЫ ДЛЯ НЕГО КАК ДЕТИ».
«Начало войны. Осень 1914 года.
Государь прибыл в Двинск и обходит обширный военный госпиталь, разговаривая со многими офицерами и солдатами.
Мне запомнилась одна беседа, на которую обратили внимание тогда все окружающие Его Величество.
Перед Государем запасный рядовой 157 пехотного полка Степан Кузнецов. Он тяжело ранен в голову. Лежит мертвенно бледный, с воспаленными глазами. При приближении Его Величества стремится немного подняться и как-то напряженно, радостно смотрит на Царя.
Затем, когда Государь подошел совсем близко к Кузнецову и остановился, послышался слабый, протяжный голос раненого:
«Теперь легче стало. Прежде никак не скажешь. Ни отца, ни мать позвать не мог. Имя твое, Государь, забыл. А теперь легче, сподобился увидеть Государя».
Затем помолчал, перекрестился и добавил: «Главное, ты не робей: мы его побьем. Народ весь с тобою. Там, в России, братья и отцы наши остались».
Эти слова простого рядового из крестьян Владимирской губернии, Меленковского уезда, деревни Талонова, по роду занятий деревенского пастуха, глубоко запали в душу всех, кто слышал этот разговор.
Государь передал Георгиевский крест Кузнецову. Тот перекрестился и сказал Его Величеству:
«Спасибо, благодарю, поправлюсь, опять пойдем сражаться с германцами».
Кузнецов был так растроган свиданием с Государем, что говорил даже не как солдат, а как простой русский человек, потрясенный свиданием с Царем.
На Государя слова раненого солдата произвели сильное впечатление.
Его Величество присел на кровать Кузнецова и ласково сказал ему:
«Поправляйся скорее; такие люди нужны мне».
Кузнецов перекрестился, взял руку Государя и поцеловал ее и даже погладил и вновь сказал:
«Ты не робей, побьем его!»
Не раз затем Его Величество вспоминал свою беседу с Кузнецовым и говорил, что он особенно запомнил эти простые, полные любви словак нему и к России.
«Он так утешил меня», - говорил Государь».
(Из воспоминаний А. А. Мосопова).
«Вечером ...
Автомобиль Государя, шедший, как всегда, очень быстрым ходом, в тумане отделился от нашего автомобиля, в котором ехал Воейков и я...
Эта неожиданная ошибка изменения маршрута имела необыкновенное последствие.
Вот как нам рассказывали очевидцы про то, что произошло на станции. Разобравшись на карте, попали на узловую станцию, где к этому времени вся зала станционного вокзала была полна ранеными, вывезенными для эвакуации.
Они лежали на полу.
Среди персонала, сестер милосердия и раненых неожиданное появление Государя произвело потрясающее впечатление. Никто не ожидал его тут увидеть.
Государь обошел всех раненых, милостиво разговаривая и расспрашивая, и во время этого обхода подошел к одному раненому, умирающему офицеру, который лежал на полу.
Государь опустился возле него на колени и подложил руку ему под голову. Офицер узнал Государя.
Государь ему сказал:
«Благодарю вас за вашу службу, у вас есть семья?»
Он ответил тихим голосом:
«Жена и двое детей.»
Государь ему сказал:
«Будьте спокойны, я их не оставлю.»
Офицер перекрестился и сказал:
«Благодарю, Ваше Вели...» - и скончался. »
(Из воспоминаний графа Д.С. Шереметева «Государь на фронте»).
«Помню рассказ одной сестры милосердия:
«Царь вошел в мою палату, обошел раненых, задавая вопросы, и - глаз у него был опытен в распознавании тяжелораненых остановился у кровати близкого к смерти офицера.
Царь спросил:
«Какое ранение?»
Доктор, растерявшийся от присутствия Императора, замедлил с ответом, а я, по своей юности, осмелела и сказала, доложила, как тяжело ранен этот офицер.
Император взял у одного из чинов свиты иконку и протянул ее мне со словами: «Положите ему на грудь».
А я возьми да и воскликни:
«Ваше Величество, положите сами - он будет счастлив!»
«Вы думаете?» - сказал Государь, улыбнувшись мне глазами, и, благословив раненого иконкой, возложил ее на грудь ему - тот осознал происходящее и просиял от радости».
(Из статьи полковника Е. Месснера «Царь и офицер»).
«Государь с Великим Князем Николаем Николаевичем объезжали корпус по фронту на автомобиле.
Вдруг автомобиль из-за песков застрял. Великий Князь крикнул солдатам помочь вытащить автомобиль. Солдаты бросились помогать.
Государь встал в автомобиле во весь рост, а солдаты целовали его руки, приговаривая: «Кормилец, родной, отец наш...».
Государь был очень растроган.
Этот корпус несравненных храбрецов и героев представился блестяще и покрыл себя славой и в последующих боях».
(Из воспоминаний графа Д.С. Шереметева «Государь на фронте»).
«Однажды Государь приехал в лазарет, в котором работали Великие Княжны. Сев у постели одного из солдат, Государь заботливо начал расспрашивать его, всем ли он доволен и хорошо ли за ним ухаживают.
- Так точно, Ваше Величество, всем доволен, прямо хоть и не поправляйся, - ответил раненый, но потом, что-то вспомнив, добавил.
- Вот только, Ваше Величество, сестры малость забывчивы... Намеднись дал я вот этой сестричке, вот что там стоит, веселенькая такая, дал я ей гривенник на папиросы, а она ни папирос, ни денег не несет...
- Ольга, - позвал сестру Государь, - что же ты поручения не исполняешь? Папиросы обещала принести и забыла...
Великая Княжна потупилась.
За это купи ему на рубль.
Солдат после этого целый день все охал:
«На кого пожаловался! На Царскую дочку. Господи, грех-то какой!»
(Из статьи В. Каменского «О Государе Императоре»).
«...Подойдя к контуженному (Сиволенко), я увидел одно из тех хороших, открытых, привлекательных простонародных лиц, которые особенно часто встречаются среди жителей Полтавской, Черниговской и других малороссийских губерний, всегда дававших прекрасных солдат.
/.../ Я приколол к его рубахе Георгиевскую медаль и сказал, что передаю ему от имени Государя Императора особо сердечное спасибо за службу и за тот геройский дух, который он сохранил среди страданий. Тогда его взоры оживились, в них появился внезапно огонек...
- Покорнейше благодарю, Ваше Высокоблагородие...
- начал он, но засим, видимо от волнения и под влиянием сильных болей, забывая обычные уставные формулы, он продолжил, пересыпая русскую речь малороссийскими словами, просто, душевно.
- Премного благодарны Государю Императору за их милость... Нам тут хорошо - уход, что за господами... А они, Государь-то, и так нас наградили, що нас грешных посетили...
- Ваше Высокоблагородие, - продолжал он, все более и более волнуясь, - у Государя такие глаза, що в жисть не бачил - до смерти не забуду. Люди говорили, що ему до нас дила нет... Теперь я знаю - то злодеи, хуже немца - все брешут... Уж мене теперь сего не скажут...
Колы Бог даст, выдужаю - убью всякого, хто скаже що такое подобное...
Я видел его глаза и знаю теперь правду. В них слезы были, вот те Христос, сам видел. Сказать - не поверят: Царь, Император Рассейский, да плаче...
Смотрил на нас, искалеченных, и плакал... Знать, жалел. Видно, правду в полку учили, когда сказывали, що мы для него, як дети. Как есть отец по детям и плаче...
Ваше Высокоблагородие, помирать буду - не забуду его глаз...
Как посмотрил на мене, проходя, точно солнышко в душонку мою заглянуло, ажно жарко стало, и болесть как будто полегчала.
Верите ли, Ваше Высокоблагородие, до сих пор все вижу его глаза! Я не один так говорю - спросите, Ваше Высокоблагородие, кого угодно из наших ребят - уси то же скажут...
В эту минуту с разных сторон палаты послышались многочисленные голоса:
- Так точно, Ваше Высокоблагородие, верно, это так, одно слово - правда, покорнейше благодарим Его Императорское Величество... Пошли Им Господь здоровья.
Все, кто был в силах, приподнялись на койках, осеняли себя крестным знамением, у многих на глазах были слезы.
/…/ По возвращении моем в Петроград я представил Государю всеподданейший доклад об исполнении возложенного на меня поручения...
Два с небольшим месяца спустя, на одном из моих дежурств, Государь, как только меня увидел, сказал:
«Вчера я получил известие о смерти Сиволенки.
Командующий войсками доносит, что он последнее время безумно страдал. При таких условиях это, конечно, к лучшему, но мне очень жаль, что я его не увижу...
Я надеялся, что он поправится и хотел обеспечить ему тихую и спокойную жизнь...».
(Из воспоминаний флигель-адъютанта В.В. Свечина «Светлой памяти Императора великомученика Николая II»).
«На возвратном пути, узнав от генерала Иванова, что неподалеку находится передовой перевязочный пункт, Государь решил прямо проехать туда.
Мы въехали в густой лес и вскоре заметили небольшое здание, слабо освещенное красным светом факелов.
Государь, сопутствуемый Алексеем Николаевичем, вошел в дом, подходил ко всем раненым и с большой добротой с ними беседовал. Его внезапное посещение в столь поздний час и так близко от линии фронта вызвало изумление, выражавшееся на всех лицах.
Один из солдат, которого только что вновь уложили в постель после перевязки, пристально смотрел на Государя, и когда последний нагнулся над ним, он приподнял единственную свою здоровую руку, чтобы дотронуться до его одежды и убедиться, что перед ним действительно Царь, а не видение.
Алексей Николаевич стоял немного позади своего отца, глубоко потрясенный стонами, которые он слышал, и страданиями, которые угадывал вокруг себя».
(Пьер Жильяр, «Из воспоминаний об Императоре Николае II и его семье»).
«Один из величайших актов Государя во время войны – это запрещение продажи вин по всей России.
Государь говорил:
«Ужасно, если правительство будет извлекать доход из народного пьянства, в этом Коковцев не прав».
«Хоть этим вспомнят меня добром», - добавил он».
(Из воспоминаний А.А. Вырубовой «Страницы из моей жизни»).
«Все, кто носил в это время немецкие фамилии, подозревались в шпионаже. Так, граф Фредерикс и Штюрмер, не говорившие по-немецки, выставлялись первыми шпионами; но больше всего страдали несчастные балтийские бароны: многих из них без причин отправляли в Сибирь по распоряжению Великого Князя Николая Николаевича, в то время как сыновья их и братья сражались в русской армии.
В тяжелую минуту Государь мог бы скорее опереться на них, чем на русское дворянство, которое почти все оказалось не на высоте своего положения.
Может быть, шпионами были скорее те, кто больше всего кричал об измене и чернил имя русской Государыни».
(Из воспоминаний А.А. Вырубовой (Страницы из моей жизни»).
В начале второго года войны военное положение России стало почти катастрофическим.
За год русская армия потеряла свыше 4 млн. убитыми и ранеными и более 1,5 млн. пленными.
Все более обострялось и положение в тылу.
Вмешательство Верховного Главнокомандующего Вел. Кн. Николая Николаевича в дела гражданского ведомства вызывало постоянные недоразумения с Советом Министров и создавало неразбериху во многих областях управления.
При таких обстоятельствах для устранения двоевластия Государь Николай Александрович принял на себя Верховное Командование — вопреки многочисленным попыткам отвратить его от этого шага.
Среди министров в правительстве и думских депутатов это решение вызвало бурю возмущений и осуждений.
Министр Иностранных дел Сазанов назвал его «ужасом», делом «опасным и пагубным».
Правительство послало Государю коллективное письмо, заканчивающееся словами:
«Находясь в таких условиях, мы теряем веру и возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине»;
председатель Госдумы Родзянко испросил срочную аудиенцию, дабы убедить Царя отказаться возглавить армию.
Пресса и общественность обрушились на Императора Всероссийского с небывалой дерзостью.
Даже у Императрицы Матери Государь не нашел сочувствия; по его признанию, разговор с матерью был еще тяжелее, чем с министрами, и они расстались, не поняв друг друга.
Однако, несмотря на все противление, Государь был тверд: «Мое решение бесповоротно».
«Сего числа я принял на себя предводительство всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий, - гласил высочайший приказ от 23 августа 1915 г.
С твердой верой в помощь Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим Земли Русской».
Николай II, получивший всестороннее военное образование и прошедший строевую службу во всех родах войск, ежегодно участвовавший в военных маневрах, прекрасно знавший личный состав армии, благодаря частным смотрам и посещениям всех частей огромной страны, не имел лишь боевого опыта, никогда не командовал большими воинскими соединениями.
Этот пробел восполнял его начальник штаба генерал Алексеев, талантливый стратег, с прекрасным специальным образованием.
Государь также обладал такими необходимыми военачальнику качествами (каких не было у его ближайшего помощника), как необыкновенное самообладание и способность быстро и трезво оценивать обстановку при любых обстоятельствах.
Один из чинов Ставки рассказывает в своих воспоминаниях, что он много раз видел ген. Алексеева в оперативной комнате чрезвычайно растерянным и панически настроенным под влиянием полученных с фронта тревожных известий, но после доклада Его Величеству и обмену мнениями тот совершенно преображался и быстро принимал необходимые меры.
Планомерное, последовательное и терпеливое осуществление начальником штаба предначертаний Верховного Главнокомандующего быстро привело к ощутимым результатам.
Уже через три недели германо-австрийский натиск был остановлен и русские войска короткими ударами на отдельных участках фронта перешли в наступление.
(Примечательно, что когда после революции ген. Алексеев был назначен Временным Правительством на пост Верховного Главнокомандующего, он оказался совершенно непригодным и был сменен через два месяца).
Следующая публикация
Нет комментариев