ТИХИЙ УГОЛОК МОЕЙ ДУШИ

- Бабоньки, слышали? К Никитичне, говорят, внука привезли! - Да нешто у неё внук есть? Откуда? - Дык, Светкин, поди! - Какой Светкин? Она сколь разов приезжала, всегда одна. - А велик ли мальчонка? - Да годков девять на вид. - Вот чудеса! Бабы, стоя на крыльце сельпо, обсуждали самую свежую на этой неделе новость. К Евдокии Никитичне Горловой приехал внук. Большенький уже. Чего ж раньше не приезжал? Других-то, вон, каждое лето привозят. А у Никитичны и не знал никто, что он имеется. И потянулись соседки к домику с синим забором: кто за солью, кто сказать, что ситец в сельпо завезли, а кто просто, мимо пройти, вроде, как по делу. Но Евдокия быстро эти хождения пресекла: - Чего слетелись, как сороки? Эка невидаль, гость приехал. Нечего здесь высматривать. Обиделись бабы, засудачили с новой силой. - Ишь, как заговорила. Ну, приди она ко мне ещё за чем-нибудь. - Стыдится показывать. Мальчонка, говорят, блаженный, дурачок. - Да ты что? - А то. Чего ты думаешь, они его столько лет прятали. Шушукались, а сами, нет нет, да и поглядывали на Никитичны двор. - Бабушка Дуня, а Бог есть? - Есть, Никитка, как не быть. - А он всем-всем помогает? - Добрым помогает, а злым нет. - Бабушка Дуня, а я добрый? - Добрый, внучек. - Значит, Бог и мне помогать станет? - Не оставит тебя своей милостью. - Бабушка, а "милость" - это от слова "милый"? - Да, Никитушка, поди займись чем-нибудь. - Бабушка Дуня, я порисую? - Порисуй, дитёнок, порисуй. Невысокий светленький мальчик достал альбом, налил воды в старую чашку с отбитой ручкой, и дотронулся кисточкой до бумаги. "Господи, славный какой!" - Думала она, глядя с нежностью на тонкую шейку и давно нестриженные прядки волос. - "Неужели и мне на старости лет утешение..." Она тайком перекрестилась на темную икону в углу. Дочь Светлана росла у Евдокии своевольной, в непутёвую и скандальную мужнину родню. Сама Дуня ни за что бы не пошла замуж за Петра, но покойный отец настоял на этом браке. И Дуняша, как покорная дочь, перечить не стала. Пётр был хозяином справным, но отличался нравом крутым и неспокойным. Мог на жену руку поднять, на посиделках за словом в карман не лез, вспыхивал, как спичка от любого, показавшегося обидным, слова. И умер не своей смертью, убили как-то его, бунтаря, в пьяной драке. Осталась Евдокия со Светочкой. Дочь росла гордой, неласковой. После восьмого класса уехала в город, в техникум. Да так и осталась там. Несколько раз приезжала в деревню к матери. Всегда одна. От материных вопросов отмахивалась, о себе не рассказывала, в гости не приглашала. А тут, намедни, привезла в дом мальчонку, тихонького, улыбчивого. Говорит, сын. Евдокия Никитична так и села. Оказалось, дочь в городе замуж вышла, родила мальчика. А сынишка какой-то не такой оказался, врачи постановили. Светлана, не долго думая, от него и отказалась. Только отец мальчика с таким её решением не согласился. Никитку себе забрал, и все годы сам растил. С дочерью не разводился, чтоб проблем не было, но вместе не жили. Света - своей жизнью, муж с сыном - своей. Но случилась беда: отец мальчика кого-то там на машине случайно сбил и получил реальный срок - три года. Пришлось Светлане Никитку забирать. Только не нужен он ей, был и есть. Привезла матери: если, мол, и той не ко двору придётся, надо в интернат определять. А Евдокия Никитична, как увидела эти глаза васильковые, да льняные мягкие волосики, сказала дочери: "Ты куда хочешь езжай, а внука - не отдам!" И Никитка сразу к ней потянулся. "Бабушка Дуня", да "бабушка Дуня". А ей на сердце тепло. Никто ведь раньше так не называл. Никита тем временем закончил рисунок. Глянула Евдокия и невольно залюбовалась: солнце жёлтое, небо синее, а по небу ангел летит, с васильковыми глазами. - Бабушка Дуня, тебе нравится? - Нравится. Молодец ты, Никитушка. Славную картинку нарисовал. - Папа говорит, что я когда вырасту, стану художником. - А ты сам как хочешь? - Я не знаю пока. Я, бабушка Дуня, хочу так сделать, чтобы все люди добрыми были. А такая работа разве есть? - На любой работе, внучек, человек может так трудится, чтобы людям было лучше жить. Никита задумался. Помаленьку привык внук к жизни у бабушки. Да и Евдокия меньше тревожиться стала. Малец послушный, разумный. Что ж с того, что рассуждает не так, как другие дети. Вырастет, научится. Она уж и к учительнице сбегала. У себя-то Никитка в школу не ходил, с учителями занимался, что на дом приходили. Арина Евгеньевна знания у Никиты проверила, по голове погладила. - Могу я, Евдокия Никитична, с вашим внуком и дома заниматься. А только пусть он в сентябре в школу приходит. Учеников у нас мало, не как в городе, справимся. Как узнал мальчик, что с другими детьми учиться будет, обрадовался. Бросился к учительнице, обнял: - Вам Бог обязательно поможет! Бабушка говорит, что он добрым помогает. А вы очень добрая! - Откуда ж ты знаешь, Никита? Ты же меня первый раз видишь. - Я просто вижу. А хотите, я вас нарисую? - Очень хочу! - Улыбнулась учительница. И ведь нарисовал. Бабушка так и ахнула: вроде, и не то чтобы похоже, а только глянешь, и сразу понятно, кто на портрете. Видно, что Арина Евгеньевна, но только другая какая-то. - Как же это, Никитушка, у тебя выходит? - А это, бабушка Дуня, душа у учительницы такая. Я её так увидел. Можно мне отнести рисунок? - Иди, миленький. Учительница долго на портрет смотрела, похвалила Никиту, а когда он домой побежал, покачала головой вслед: - Трудно тебе будет в этом мире, мальчик. По разному относились к Евдокииному внуку в селе. Кто незлобиво смотрел, а кто и пальцем у виска крутил, когда мальчонка не видел. Непривычным казался он местным, не таким, как другие. Рубили у Силантьевых кур к свадьбе, так он хозяйке прямехонько под топор бросился. "Не надо, тётенька!" - Кричит. - "Живые они!" А как увидел, что одна из хохлаток без головы через двор побежала, так и вовсе чуть чувств не лишился. А то сосед Евдокиин после очередной попойки, разбушевавшись, пошёл на жену с поленом. Мальчонка через дырку в заборе во двор пролез, вцепился в громадного мужика: "Дядя, людей нельзя бить!" Тот, хоть и пьяный, опешил, полено опустил, да не рассчитал, задел Никитку по плечу. На следующий день плечо опухло, посинело. Евдокия тряпочки в отваре смачивала, да прикладывала мальчишке. Сосед, протрезвев, виниться пришёл. Простил его Никита. Посмотрел своими ясными глазами: - Дядя, вы ведь хороший! Только не деритесь больше. А то, когда у вас сыночек родится, он с вас пример брать будет. - Какой сыночек? - Мужик аж поперхнулся. - Ну, Никитична, и пацан у тебя. А вечером прибежал, поманил Евдокию в сени: - Значит, тебе Машка сказала, что ребёнка ждёт? - Ты о чём, Иван? - Мальчишка твой утром про сына говорил. - Да мало ли, что малой сказать может. - Да в том-то и дело, что, по всем статьям, быть мне отцом. Только она сама ещё точно не знает, анализы сдать надо. - Иван изумлённо смотрел на женщину. - Ну, соседка, и внучок у тебя. Так и повелось, где какая ругань или беда, Никитка тут как тут. Смотрит, улыбается, что с него взять, блаженный. Только больше косились взрослые. А задиристые деревенские ребятишки, на удивление, не дразнили. Едва начиналась среди них ссора, появлялся Никита. Обиженного пожалеет, врагов помирит, игру для всех придумает. Интересно с ним ребятам. Даром, что странный. "Миротворец ты наш!" - сказала как-то учительница Арина Евгеньевна, погладив Никитку по голове. А когда в школу пошёл, так и вовсе все ахнули. Может, в математике мальчик не очень силён оказался, зато в рассказах ему равных не было. Любой урок мог так ответить, что ребята забывали крутиться и, открыв рты, слушали нового ученика. - Ты, Никитушка, может, писателем у нас станешь? - Смеётся Евдокия Никитична. - Не знаю, бабушка Дуня. - Пожимает плечами внук. - Я не решил пока. Шёл раз Никита из школы через мост. Смотрит, внизу, в полынье, барахтается кто-то. Пригляделся. Ефимка! Цепляется руками за тонкий лёд, а тот крошится. Кинулся на помощь. - Не подходи, Никитка, провалишься! - Кричит Ефим. - Беги за старшими. Хотел Никитка послушаться, да видит, сил у Ефима совсем уже нет. Пока за помощью добежит, пока обратно, утонет друг. Сбросил мальчик курточку, размотал шарф и пополз. Лёд трещит - Никита ползёт, вода ледяная кожу обжигает - ползёт Никита, шарф впереди себя протягивает. - Держись, Ефимка! Ухватился товарищ за шарф. Тянет его Никита, обратно двинулся. Не выдержал лёд, и вот уже оба барахтаются в стылой воде, держат друг друга, как могут. Заметили их мужики с берега, вытащили обоих. Схватили в охапку и по домам разнесли. Увидела Евдокия внука, руки затряслись. Давай быстрее согревать его, травами отпаивать. Не помогло. Заболел Никитка. Мечется в бреду, горит весь. Евдокия на икону в углу крестится. Слышит слабый голосок с кровати: - Бабушка Дуня, не плачь. Ты же сама говорила, что добрым людям Бог помогает. Вот он нам с Ефимкой помог не утонуть. А Ефимка тем временем, под окном ходит. Жалко ему Никиту. Переживает, что из-за него всё произошло. Мать дома наподдала, да разве от этого легче. Не помогли мальчику бабушкины травы. Пришлось в больницу в город везти. Долго болел Никитка. Евдокия Никитична все глаза проплакала. Посмотрит на рисунки, по стенам развешанные, и в слёзы. Учительница Арина Евгеньевна тоже свой портрет рассматривала, рукой гладила. А потом предложила ребятам письма Никите написать. Ох, и старались. Кто писал, кто рисовал, кто поделку клеил. И ещё один сюрприз для мальчика берегла бабушка: письмо от отца. Он и Евдокии Никитичне написал. Что живёт в поселении, будет очень стараться освободиться досрочно и приехать к ним. Узнав, что Евдокия к внуку собирается, потянулись в дом и соседи. Гостинцы понесли. "Нельзя в больницу-то столько." - Отказывалась она. А люди идут и идут... * * * * * - Бабоньки, слышали? К Никитичне внучок вернулся! - Да ты что! Слава тебе, Господи, выздоровел! - Вернулся наш миротворец! - Ой, Маш, здравствуй! Рожать-то когда тебе? - Да к весне. Врачи сказали, сын у нас с Иваном будет! - Ну, дай Бог! Дай Бог! **** - Бабушка Дуня! Знаешь, я понял. Неважно, кем будешь, когда вырастешь. - Просто надо быть добрым да? И тогда всё-всё получится! Никитка смотрел на бабушку своими васильковыми глазами, а на картинке, прикрепленной к старой бревенчатой стене, летел по синему небу маленький ангел. Автор Марина Пивоварова-Гресс

«Под каблуком советской красавицы». Как простая рязанская девушка стала первой леди Монголии. «Ты, Настя, дороговато обходишься советскому народу». Эти слова были адресованы первой леди Монголии Анастасии Ивановне Цеденбал, когда она добилась от Леонида Брежнева очередного подарка: два построенных в Улан-Баторе дворца объявили даром советского народа. «Леонид Ильич прилетел в Монголию в ноябре 1974 года после владивостокской встречи с президентом США Фордом, - вспоминала Анастасия Цеденбал. - Он был весьма галантным мужчиной. Зная, что я рязанская, каждый раз при встрече читал мне стихи Есенина и проявлял другие знаки внимания. Как было не воспользоваться этим? И вот я принимаю гостей. Под предлогом показать Брежневу его апартаменты зову подняться на второй этаж. Мы присели за столик и со свойственной мне горячностью я стала убеждать Леонида Ильича, какой это был бы прекрасный с советской стороны жест - объявить оба построенных дворца советскими подарками монгольской молодежи. «Никто другой не мог бы здесь оставить такую добрую о себе память!» - говорила я. «Ну, ты слишком много хочешь, - засмеялся Брежнев. - А где тут у вас телефон?» Леонид Ильич тут же стал звонить в Москву Суслову и, видимо, заручился его согласием. Час спустя на заседании Политбюро ЦК МНРП, хитровато улыбаясь, Брежнев похлопывал себя по карману: «А у меня тут для вас кое-что есть!» Через несколько минут он объявил об очередном советском даре монгольскому народу - Дворца бракосочетаний и Дворца юных техников. Монгольское правительство ликовало! А кто-то из окружения Брежнева сказал мне полушутя: «Ты, Настя, дороговато обходишься советскому народу...» Анастасия Филатова познакомилась с будущим мужем, генеральным секретарем Монгольской Республики, абсолютно случайно. По крайней мере, ей так казалось. На самом же деле кандидатуру Филатовой на роль жены Юмжагийна Цеденбала утвердили «сверху». Никто из руководителей страны и подумать тогда не мог, что через несколько лет Анастасия Ивановна возьмёт всю власть в Монголии в свои руки. И став первой леди государства, изменит жизнь целой страны. Анастасия Филатова была родом из небольшого городка Рязанской области. К 1947 году она жила в Москве и трудилась секретарём комсомольской организации при Министерстве торговли. В свободное от работы время девушка навещала своих столичных родственников, которые занимали одну из комнат в обычной коммунальной квартире. А соседом их был Николай Важнов, чрезвычайный и полномочный посланник СССР в Монголии. ⠀ Сын Важнова впоследствии вспоминал о том, что однажды генсек Монгольской Народно-Революционной Партии, Юмжагийн Цеденбал, бывавший в гостях у его отца, сообщил тому о своей симпатии к Анастасии. Николай Петрович поведал об этом представителям руководства страны, а те одобрили кандидатуру Филатовой и велели Важнову сделать всё возможное для того, чтобы Анастасия и Юмжагийн вступили в официальный брак. Вскоре Важнов пригласит Анастасию на День рождения сына, где будет и молодой генсек Монголии. Их усадят рядом, и после поздравительных тостов, когда маленькому имениннику предложат загадать желание, он укажет пальцем на Цеденбала и Настю и произнесёт: «Целуйтесь!»... Вечером Цеденбал проводит девушку до дома, будет немногословен и вежлив, у подъезда продекламирует пушкинское «Я помню чудное мгновенье», а потом пригласит на свидание... ⠀ Тридцатилетний Юмжагийн Цеденбал, мягкий, деликатный и уступчивый человек, давно хотел жениться на русской девушке. Он учился в Советском Союзе, читал русские книги, благоговел перед русской культурой и заглядывался на русских женщин, но работавшие в Улан-Баторе советские чиновники высоких рангов не хотели выдавать своих дочерей за монгола. Те же девушки, с кем у Юмжагийна случались романы, не подходили - против них возражали прикрепленные к монгольским руководителям политсоветники из СССР — жена второго человека страны должна была быть из простой семьи, но политически грамотной, идеологически выдержанной и уметь держаться на посольских приёмах. Анастасия Филатова подходила по всем параметрам. Так Николай Важнов выполнил данное ему задание — вскоре Цеденбал вернулся в столицу Монгольской Народной Республики, Улан-Батор, уже вместе с русской женой. Однако жители Монголии встретили «первую леди» совсем не ласково. Тогда Анастасия Ивановна наверняка не подозревала о том, что подобное отношение к ней сохранится на долгие годы. Как пишет журналист Леонид Шинкарёв, автор книги «Цеденбал и Филатова. Любовь. Власть. Трагедия», уже будучи беременной, Филатова продолжала страдать от нападок даже со стороны видных монгольских политиков. Однажды во время застолья в их доме гости начали обвинять жену Цеденбала в том, что её специально прислал в республику Советский Союз для того, чтобы следить за здешними государственными деятелями. Кроме того, как-то раз один из товарищей Цеденбала сказал Филатовой прямо в лицо, что она пользуется мягкотелостью своего супруга. ⠀ И первое, и второе было абсолютной правдой. Их брак на самом деле был спланирован и организован руководством СССР. Да и генсек Монголии действительно оказался довольно слабохарактерным. Он по-настоящему любил Анастасию и в буквальном смысле носил её на руках. Тем более, что Филатова родила ему двоих сыновей: Владислава и Зорига. Однако главным фактором того, что Анастасии Ивановне вскоре пришлось заправлять всем в стране самой, явились не чувства, а совсем другие слабости Цеденбала. ⠀ Впрочем, стоит отметить, что Анастасия Филатова всегда принимала самое активное участие в жизни Монгольской Республики. В те годы Монголия направлялась к социализму. Достичь заветной цели стране помогал Советский Союз, в частности Леонид Брежнев, который симпатизировал Цеденбалу. Именно у Брежнева Анастасия Ивановна регулярно «клянчила» деньги. Благодаря этим средствам и настойчивости Филатовой в Монголии появились Дворцы пионеров и юных техников, станции натуралистов, пионерские лагеря, бассейны и даже Детский фонд. Супруга Цеденбала оказалась такой напористой, что окружение Брежнева уже не стеснялось говорить ей в лицо, что пора бы уже поумерить пыл. ⠀ Сам же монгольский генсек не обладал таким стойким характером, каким отличалась его жена. Это обстоятельство и сыграло свою роковую роль в жизни Цеденбала. Многие партийные лидеры Советского Союза были не прочь пропустить после трудового дня рюмочку-другую. Цеденбал старался от них не отставать и вскоре он уже не мог прожить без спиртного ни дня. Поэтому бразды правления взяла в свои руки Анастасия Филатова — благо, она была в курсе почти всех дел мужа. ⠀ Натура взрывная, энергичная, с непредсказуемой реакцией, с годами она создаст себе в Улан-Баторе репутацию доверенного лица Москвы. Много раз чиновники пытались разлучить Цеденбала с женой, считая, что она использует власть мужа в своих интересах. Когда Цеденбал и Анастасия приехали из Улан-Батора в Москву уже как супруги, им принесли анонимку, в которой какой-то неизвестный обвинял Анастасию в супружеских изменах. Слабохарактерный Цеденбал склонен был в это поверить, и между ними произошёл скандал. Но Анастасии удалось доказать мужу, что анонимка лишь — провокация недоброжелателей. Знали это и в советском посольстве — в докладах в ЦК, где скрупулёзно собирался компромат на жену Цеденбала, сообщения об изменах не проходили. ⠀ Никто не подозревал и о том, какие неприятные сцены иногда разыгрывались в их доме. Как-то к ним в гости пришли приятели и коллеги Цеденбала, был среди них и министр общественной безопасности. Долго сидели, выпивали - да так, что хозяина дома пришлось практически нести под руки в кровать. На следующий день уже от отчаяния в отсутствие Цеденбала Анастасия Ивановна созвала высшее руководство страны и устроила разнос. «Анастасия Ивановна стала нас ругать, - вспоминал потом министр общественной безопасности Цэдэв, - мол, мы специально спаиваем Цеденбала. Политбюро устранилось, не вмешиваясь в эти вопросы. А она повернулась ко мне: «Не ты ли, Цэдэв, хочешь его споить, выставить пьяницей, чтобы потом сесть в его кресло?!.» И обвела всех своим тяжёлым взглядом: «Вы же ни в какое сравнение не идёте с Цеденбалом! Он большой человек - а вы что?» Мы молчали». ⠀ В молодости Юмжагийн вообще не употреблял спиртное. Но потом, по мере того, как он стал занимать высокие должности, отказываться от алкоголя стало всё сложнее: военные и политические советники из СССР много пили и он не хотел ударить в грязь лицом. Случалось ему сидеть и за одним столом со Сталиным и Берия, и однажды Берия устроил ему проверку: налил коньяк не в рюмку, а в огромный фужер. Цеденбал с честью прошёл испытание: выпил за здоровье Иосифа Виссарионовича, не упал — и заслужил уважение советских вождей. ⠀ Уже живя в Улан-Баторе Настя обнаружила, что муж часто возвращается с работы пьяным, спиртное ему приносят подчинённые, и начала наводить порядок. Тех, кто приходил к ним домой, она обыскивала, осматривала портфели, несколько раз в неделю наведывалась к Цеденбалу на службу. Пьянство было бичом монгольской номенклатуры: от этой беды в то время погибал сам всесильный маршал Чойбалсан — такой судьбы для своего мужа Настя не хотела. И делала всё, что было в её силах. ⠀ С тех пор она стала практически неотлучна при Цеденбале. Как говорили, вторая половина XX века в Монголии прошла «под каблуком советской красавицы». У неё были свои люди и в госучреждениях, и в Министерстве общественной безопасности, она знала всё, что происходит в стране, и калёным железом выжигала малейшую угрозу Цеденбалу. Кроме того, Анастасия Ивановна вела и небывалую кипучую общественную деятельность. Она создала и возглавила Детский фонд, первый национальный институт такого рода в Азии. Она вообще очень много занималась монгольскими детьми - с той же бешеной энергией, что и своими собственными, и всего, что она для них сделала, не перечесть. Оплачиваемые четырёхлетние отпуска для матерей, ясли, детские сады, пионерские лагеря, дома юных техников... В прежние годы в Монголии была чудовищная детская смертность, но Анастасия Цеденбал всё изменила. Кроме прочего строились заводы и больницы, появлялась работа, росли зарплаты — за то время, что её муж был у власти, население страны выросло в три раза. ⠀ Её Детский фонд стал одним из главных учреждений страны, и Анастасия Ивановна беспощадно разделывалась с экономящими на подрастающем поколении чиновниками. Цеденбал могла всё, её боялись, и Монголия на какое-то время стала страной, живущей ради детей. При встречах с Леонидом Брежневым она выпрашивала у него деньги на строительство новых объектов; тот морщился, хитро улыбался, но никогда не отказывал. В советском посольстве знали, что к середине 1980-х годов привычка монгольского лидера к спиртному уже перешла в хронический алкоголизм, что он мог работать не более двух часов в день, и по утрам жена рассовывает по его карманам записки с перечнем дел и конспектами того, что нужно говорить. У него отказывала память, и с каждым месяцем Цеденбал слабел - в посольстве росла тревога: одновременно с множащимися недугами Цеденбала растёт и крепнет культ личности его супруги. Отныне она входила в число ключевых фигур государства, быть может, даже в первую пятёрку. Так продолжалось восемь лет — все эти годы в ЦК КПСС разрабатывались планы отстранения Цеденбала, но Брежнев к нему благоволил и делу не давали хода. Всё изменилось после того, как гроб с телом советского генсека пронесли по Красной площади. ⠀ В 1984 году супруги собрались в Крым на отдых. Но кремлёвские врачи порекомендовали Цеденбалу лечь в больницу на обследование. Оно затянулось, и наконец был вынесен вердикт: к значительным умственным и душевным усилиям лидер Монголии больше не способен. В то время он и впрямь смутно понимал, что с ним происходит, забывал, о чём говорил полчаса назад, однако Анастасии Ивановне казалось, что дело в уколах, которые мужу делали в кремлёвской больнице. Цеденбал был готов принять свою судьбу, но она отчаянно боролась, пыталась дозвониться до тех людей в политбюро, кого считала друзьями семьи. Председатель КГБ Чебриков разговаривал с ней по несколько раз на дню, но ничего не менялось, и Анастасия Ивановна сдалась. Цеденбал попросил об отставке. А вскоре месте с женой и детьми он отправился жить в Москву. ⠀ В начале 1990-х годов Юмжагийна Цеденбала лишили маршальского звания и всех высоких наград. Анастасия Ивановна, которой пришлось возвращать сотрудникам монгольского посольства в Москве награды мужа, оставалась опорой для своих мужчин. Её изобретательный ум по-прежнему был направлен к единственной цели: оградить мужа от любой неприятной информации. «Я прятала от него газеты, отбирала почту, следила за тем, чтобы никто из зашедших в дом этого не касался. Он ничего не знал, иначе была бы глубокая травма». Цеденбал не знал и о том, что из Улан-Батора приезжали сотрудники монгольской прокуратуры, вызывали Анастасию Ивановну в посольство для бесед и выясняли некоторые моменты: например, как строилась подмосковная дача, которой у них уже давно не было, и почему Детский фонд тратил на подарки больше средств, чем полагалось по инструкциям... По словам Анастасии Ивановны, приезжие прокуроры встречались с ней, чтобы подобраться к Цеденбалу и изучить возможности транспортировки его на Родину для предания суду. Не исключено, что в кипящем политическими страстями Улан-Баторе начала 1990-х годов Цеденбала ожидала судьба Чаушеску. ⠀ Бывшего генерального секретаря Монголии хотели вернуть домой и судить, но к этому времени он жил в своём собственном мире, забывая то, что произошло минуту назад, и новые власти оставили его в покое. Он умер в 1991 году, и его, к немалому удивлению жены, похоронили в Монголии с воинскими почестями, как генерала армии. ⠀ Анастасия Цеденбал прожила более долгую жизнь, чем её супруг. Вот только остаток её дней оказался безрадостным — старший её сын погиб, сама же Анастасия Ивановна жила бедно и нередко вынуждена была продавать свои вещи для того, чтобы хоть как-то свести концы с концами. А в 2001 году её не стало. Русская жена монгольского генсека была похоронена на Ваганьковском кладбище - Анастасия Ивановна сама так завещала. Даже будучи «первой леди» Монголии, она всегда тосковала по Родине.

Кaк ты тaм, «Мoя Жизнь»? У нac нoчь... Двa, пoчти... a мнe вcё нe cпитcя... Ты тaм вcтpeтилa нaшу дoчь? Вepю вcтpeтилa, paз мнe cнитcя... У мeня и ceдин ужe нeт... Кoт нaш cтapый cбeжaл нa пpoшлoй... Мнe, пoчти, дeвянocтo лeт, Дepжит жизнь мeня, кaк нapoчнo. Вoт пытaлиcь мeня увeзти В пpecтapeлый... нo я нe cдaлcя! Ты училa впepёд идти, Тoлькo я бeз тeбя cлoмaлcя... Мoи pуки нe дepжaт чaй И вcтaвaть тяжeлo мнe в двaжды... Ты дepжиcь, «Мoя Жизнь», нe cкучaй, Oкaжуcь тaм и я, oднaжды... У мeня твoё фoтo нa тумбe – Пepвый cвaдeбный, кpacoчный вaльc! Твoи poзы зaвяли нa клумбe, Дoживу... пocaжу eщё paз. Мнe тaблeтки нe лeзут в гopлo, Вaлepьянкoй пpoпax вecь дoм... «Мoя Жизнь»... мнe, пoчти, нe бoльнo В oдинoчecтвe ecть зa cтoлoм. Ты пpocилa мeня быть cильным, В cвoй пocлeдний тяжёлый вeчep... Нo, кoгдa я иду к мoгилe, Тo вдвoйнe жду c тoбoю вcтpeчи! Дopoгaя, мoя cтapушкa! Бeз тeбя тяжeлo... нeт мóчи... Вoт мoя... вoт твoя пoдушкa... Cкopo буду... Cпoкoйнoй нoчи... © Oкcaнa Чexaлинa

Но никто из односельчан и не догадывался, какую боль носила в своей душе Людмила, не знал, сколько раз она по ночам до крови прокусывала свои руки, чтобы не взвыть, не закричать до срыва голоса. Люська, что ж ты за мужиком своим не смотришь, а? Я его с полчаса назад опять у Зинки видала, - с ехидной усмешкой крикнула из своего двора Евдокия, соседка Люси Чугуновой. Люся до боли сжала зубы, медленно выдохнула и с вызовом посмотрела прямо на Дуню: - А тебе завидно, что мой запросто справляется с двумя? Твой-то от пьянки уж, небось, забыл и как юбка у бабы задирается? - Тьфу на тебя, - сплюнула в сторону Люси соседка, отвернулась и со злостью замахала граблями, собирая опавшие листья в большую кучу. А Люся, важно покачивая крутыми бёдрами пошла дальше по улице. Все в их селе думали, что она спокойно мирится с тем, что её Ефим чуть не в открытую живёт на две семьи. Никто никогда не слышал от неё жалоб или ругательств в сторону мужа, не видел её слёз, не был свидетелем их скандалов. Но никто из односельчан и не догадывался, какую боль носила в своей душе Людмила, не знал, сколько раз она по ночам до крови прокусывала свои руки, чтобы не взвыть, не закричать до срыва голоса. Поженились Люся и Ефим в 1930 году. Парень, едва вернувшись со службы в Армии, сразу приметил красивую девушку с толстой русой косой и два года за ней ухаживал, отваживая от неё всех ухажёров, кого строгим взглядом и предупреждением, кого и кулаками. А едва Люсе исполнилось восемнадцать, он прислал сватов. Люся очень любила своего мужа, знала, что и он её любит. Но спустя пять лет после свадьбы, видимо, любит уже не так сильно, как в первый год их жизни, раз хватило в его душе места для Зины. Ефим был хорошим человеком, совестливым, рукастым. Он уважал и жалел Люсю, любил своих детей, Федю и Любочку, но встретив Зину, молодую бездетную вдову, вернувшуюся после смерти мужа в их село к родителям, просто потерял голову. Целый год он мучился, не спал, похудел, но даже не подходил к ней, старался с ней не разговаривать. Люся видела эти перемены в муже. Сначала она подумала, что он заболел, но потом случайно заметила его взгляд, брошенный на Зину, когда они встретились в сельмаге и всё поняла. А хуже всего было то, что и Зина при виде Ефима так смутилась, что забыла про свою очередь и выбежала из магазина. Люсино сердце словно кулаком железным сдавило, однако она сделала вид, что ничего не заметила: ни взгляда мужа, ни смущения Зины, ни того, как зашушукались местные сплетницы, стоявшие в очереди. Ничего она тогда не сказала мужу. Боялась, что сорвётся, накричит и этим только подтолкнёт его к разлучнице. Надеялась, что пройдёт это его увлечение и жизнь потечёт как раньше. И правда, вскоре Ефим повеселел, опять стал ходить с сыном на рыбалку, играть с маленькой дочкой. Люся успокоилась, но оказалось, напрасно. Весной, когда потеплело и бабы поснимали свои телогрейки да ватники, все вдруг увидели у Зины заметно округлившийся живот. Женщина стыдилась своего положения, ни на какие расспросы не отвечала, но всем и так всё было понятно. Люсе тоже. - Фима, ты теперь бросишь нас? – вечером, после того, как дети поужинали и улеглись спать, тихо спросила у мужа Люся. Мужчина тяжело вздохнул, молча взял с полки папиросы и вышел во двор. Спал он той ночью на сеновале. Люся решила больше не говорить с ним на эту тему. Она была согласна даже на то, что муж будет жить на две семьи, главное, чтоб он был рядом с ней. Но через два года после того, как Зина родила мальчика, у неё опять начал расти живот. Когда Люся узнала об этом, она внутренне подготовилась к расставанию с мужем. Так и произошло. - Люсь, мне нужно тебе кое-что сказать, - однажды прямо с порога начал разговор вернувшийся с работы Ефим. Не договорив, он покраснел, закряхтел, стал нервно теребить руками свою шапку, а Люся молчала. Она смотрела на родного ей человека, самого любимого, желанного, которому согласна была простить всё на свете и чувствовала, как слёзы подступают к её глазам. - Я знаю, - наконец почти спокойно ответила она, не в силах видеть, как муж мучается, не решаясь сказать ей самые жестокие слова в жизни, - я знаю, что ты нас бросаешь. Прошу только не забывать детей, они не виноваты в наших ошибках, в предательстве. Последнее слово она сказала нарочито резко, и Ефим вздрогнул. Он посмотрел на Люсю, и она увидела в его взгляде такую боль, что даже пожалела его, и, пусть не простила, но приняла его решение. Ефим ушёл к Зине. Через несколько месяцев женщина родила ему ещё одного мальчика, Митю. Жили они тихо, замкнуто, на люди вместе редко показывались. Чувствовали свою вину перед Люсей и не хотели лишний раз причинять ей боль. Ефим изредка приходил к первой жене помочь с самой тяжёлой работой. Детей звал к себе в гости. Но они пошли с ним только один раз, больше не захотели, из-за Зины, которая была, в общем-то, неплохая, но к Люсиным детям отнеслась холодно. Она напоила их чаем, даже обедом накормила вместе со всеми, но всё молча, неприветливо. Ефим не обиделся на неё за это, понимал, что она просто боится того, что он передумает и вернётся к Люсе и детям. Успокоил её, пообещал не уходить, она оттаяла, но детей больше к себе не звала. И Люся с Зиной совсем не общалась, всегда обходила её стороной, а если не удавалось, то, не глядя, сухо кивала головой и тут же отворачивалась. На мужа она старалась не злиться, но уж Зину ненавидела всей душой. А через год, в июне сорок первого, началась война. Мужчинам из их села стали приносить повестки, многие шли добровольцами. Ефим работал в колхозе комбайнёром, поэтому ему дали бронь. Он не хотел отсиживаться в тылу, пошел военкомат, стал проситься, даже требовать, чтобы и его отправили на фронт, но ему отказали, сказали, что голодный солдат воевать не может, его кормить нужно и Ефим пока нужнее именно на своём месте. Сам председатель колхоза с ним поговорил, кое-как успокоил. А в сентябре к Ефиму и Зине вдруг пришла Люся. - У меня к вам важный разговор, - спокойно сказала она прямо с порога, не обращая внимание на испуганные лица хозяев дома. – Я медсестра и должна идти на фронт. Это моя обязанность. Ты, Ефим, знаешь, что у меня нет никого, кроме тебя, кому я могу оставить наших детей. Не в приют же им идти, при живом отце! Тебя пока не призывают, а там, может, и война закончится. Зина, ты человек ответственный, люди о тебе хорошо говорят, уважают, так что, думаю, ты не выгонишь моих детей, не обидишь их, - Люся прищурилась: - Надеюсь, что не обидишь. Иначе я, когда вернусь... – женщина добела с силой сжала губы, потом вдруг опустила голову и уже мягче добавила: - Я прошу вас беречь их, прошу, - и она быстро вышла из дома, даже не дождавшись ответа. Зина недоуменно посмотрела на Ефима, но ничего не сказала и пошла готовить комнату для Феди и Любы. Люся уехала следующим утром. Дети проводили её до грузовика, который увозил новобранцев до городского вокзала. Любочка с интересом смотрела по сторонам, она в свои шесть лет не понимала, почему все плачут, чем страшна эта война? Федя же всё понимал, ему было ещё девять, но мальчик хотел выглядеть взрослым и серьёзным, поэтому старался тоже не плакать. - Вы слушайтесь тётю Зину и папку тоже, помогайте им во всём, вы же у меня уже большие, - сквозь слёзы наставляла их Люся, крепко обнимая, - а я скоро вернусь. Помогу нашим солдатам фашистов прогнать и вернусь. Ты, Федя, береги сестру, в обиду не давай, я надеюсь на тебя. Я очень на тебя надеюсь. Тем же вечером Ефим заколотил в доме окна и двери и забрал ребят к себе. Зина не знала, как вести себя с детьми Люси, она не была против того, чтобы они жили с ними, понимала, что их мама на фронте и может не вернуться, но и принять их, полюбить не могла себя заставить. Сам Ефим тоже не уделял им много внимания, считал, что они уже выросли, да и отвык от них за этот год, что они жили отдельно. Зато с малышами Колей и Митей возился с удовольствием, если, конечно, не очень уставал за день. Федя с сестрой видели, как относятся к ним в этом доме, но терпели, старательно выполняли всю работу, что давали им отец с мачехой, учились хорошо, вот только тёплых слов и похвалы так и не получали. Поэтому всё больше и больше чувствовали себя лишними в этой семье. - Я, Люба, послезавтра на фронт убегу, - прошептал однажды ночью, когда все легли спать, Федя. – Машина в город будет, я запрыгну в кузов, до вокзала доберусь. Говорят, там эшелоны с мобилизованными каждый день проходят, я попрошу, чтоб они меня с собой взяли и поеду фрицев бить. Может, даже маму там встречу. - А я? Ты же обещал маме, что защищать меня будешь! – вскрикнула Люба и брат тут же зажал ей рот: - Да тише ты! Я же и еду тебя защищать! От фашистов. А ты меня и маму ждать будешь, так положено, чтоб кто-то ждал, иначе убьют. Люба тихо заплакала. Ей было страшно расставаться с братом, но и отговаривать его она стеснялась. Девочка крепко обняла его, так и уснула. А утром принесли повестку Ефиму... - Фёдор, - строго сказал отец перед расставанием, - ты теперь за мужчину в доме. Вся тяжёлая работа на тебе будет, но всегда слушай тётю Зину, она плохого не посоветует, - Ефим замялся и тихо добавил: - С малышами, хоть иногда, играй, старший брат всё-таки, - и впервые за долгое время крепко, с душой его обнял. Конечно же, Федя не убежал, тем более, что Зина стала относиться к нему и Любе совсем по-другому. Проводив дорогого ей человека на фронт, она вдруг поняла, что у неё и ребят теперь много общего, тем более, что жизнь становилась всё труднее, а им нужно было самим дожить до Победы и малышей сберечь. И без Феди с Любой она не справится. Зина и не подозревала, какими родными они станут, пережив весь ужас военного времени. После ухода Ефима на войну, на одни только Зинины трудодни жить стало трудно, поэтому, чтобы прокормить семью, пришлось и Феде идти на работу в колхоз, а Люба взяла на себя всю заботу о малышах: она их водила в садик, забирала, смотрела за ними до позднего вечера, пока не вернётся с работы Зина, даже немного научилась готовить. Федя вместе с другими мальчиками полный рабочий день заготавливал дрова. Потом, вечером, управлялся по хозяйству. Так что в школу ходить у него уже совсем не было времени. Часто перед сном, уложив младших детей спать, Зина, Федя и Люба садились за стол и при свете керосиновой лампы занимались математикой или русским, писали письма Люсе и Ефиму. Люба писать ещё не умела, а мальчик иногда даже не мог карандаш в руке держать, такие были кровавые мозоли у него на ладошках, и тогда Зина писала сама, за него. «Здравствуй, Люся, сегодня опять пишу тебе я. Федя и Люба сидят рядом и говорят, что они очень по тебе соскучились. У тебя замечательные дети, Люся, страшно представить, что бы я без них делала...» Много трудностей пришлось пережить Зине с детьми. Особенно зимами. Дров не хватало, топили понемногу, поэтому всё время мёрзли. Еды было очень мало, иногда совсем не было. Колхоз ничего не давал, всё уходило на фронт. Бывало приходилось варить мерзлую или гнилую картошку, жевать её было противно, дети плакали и старались быстро проглотить, чтобы не слышать этого ужасного вкуса. Однажды Зина, чтобы перевыполнить план, работала без отдыха полтора суток. За это ей дали премию – немного шоколадных конфет. Женщина не понесла их детям, а пошла к подслеповатому дедушке-соседу и выменяла их на его старую винтовку и патроны. С этой винтовкой Федя стал ходить на охоту. Тогда стало полегче, пусть не каждый день, но мальчик приносил кое-что из дичи: зайца или птиц. Так и жила семья Чугуновых, трудно, но дружно, впрочем, как и почти все в то время. Ефим был рад тому, что Зина нашла с его старшими детьми общий язык. Он всё время писал им, что гордится ими, что любит их и что скоро приедет с Победой. Но в декабре 1944-го однажды вместо его письма пришла похоронка... ...Вечером, на закате сентябрьского дня сорок пятого года, у калитки стояла уставшая седая женщина в военной форме. Она так быстро и долго шла сюда, что очень сильно запыхалась, и теперь судорожно и резко дышала. Женщина держалась за калитку и почему-то никак не могла заставить себя сделать последние шаги до двери дома. Вдруг дверь открылась и оттуда вышел высокий крепкий подросток. Следом за ним выскочили ещё двое мальчишек, они с хохотом схватили старшего за рубаху и потянули в разные стороны. Парень тоже рассмеялся, подхватил сорванцов в подмышки и закружил их по двору. Вдруг он резко остановился, опустил братьев на землю и подбежал к стоявшей у калитки женщине. - Мам, мамочка, ты вернулась! – выдохнул он и обнял её, крепко, по-мужски. Люся охнула и засмеялась: - Ты у меня уже настоящий мужчина, - сказала она сыну, - сильный и взрослый. И на отца очень похож. Тут из дома выскочила Люба, которую позвали мальчишки. Девочка закричала от радости, подбежала и тоже со всей силы обняла маму. Когда Люся и дети немного успокоились, они увидели Зину: женщина стояла рядом с ними и вытирала капающие из её глаз слёзы. Люся осторожно высвободилась из объятий детей, подошла к своей сопернице, посмотрела ей в глаза тяжёлым, но благодарным взглядом и твёрдо сказала: - Спасибо тебе, родная... Зина и Люся прожили до глубокой старости, вырастили детей, внуков, вырастили одной семьёй. Большой, дружной и крепкой. Семьёй Чугуновых. Автор рассказа: Мария Скиба

ЖУЖА ..... На Спитакском кладбище среди сотен могил с одинаковой датой смерти — 7 декабря 1988 года — есть одна без звезды или фотографии. На памятнике только имя: Жужа. Во время страшного землетрясения, которое унесло жизни 25 000 человек, Жужа — обычная дворняжка — сделала невозможное. Она спасла годовалую девочку, которая оказалась с ней под завалами. Четыре дня (!!!) собака грела младенца своим теплом . 👉  Когда спасатели устраивали минуты тишины, чтобы услышать живых людей под грудой камней и песка, Жужа выла. Но животные не были в приоритете, люди важнее... И тогда Жужа сделала то, чего никогда не делала раньше — слегка прикусила ребенка. Девочка заплакала, и благодаря этому их обеих — зареванную малышку и истощенную собаку — достали из-под завалов. Жужа прожила в семье Лалы Сарьян еще 12 лет. А когда умерла, родные Лалы похоронили ее на Спитакском кладбище среди других человеческих могил...

«Я БЫЛ СИРОТОЙ ПРИ ЖИВЫХ РОДИТЕЛЯХ». Не зря говорят, великим людям - великие сложности. Семейные отношения светил науки, литературы и искусства порой выходят за рамки разумного. Не обошло это стороной и великого русского поэта Сергея Есенина: его детство и отношения с родными сложились весьма непросто. Мать и отец будущего поэта, Александр Никитич и Татьяна Фёдоровна, никогда не были образцовой семьёй - их брак был заключён не по любви, а потому и вся жизнь пошла кувырком. И однажды случилось так, что 23-летняя Татьяна Есенина, после того, как перешла с сыном Сергеем жить в родительский дом, уехала на заработки в Рязань и… влюбилась в другого. Да так, что родила от этой влюблённости второго сына, Александра, и по сути начала новую жизнь. Татьяна, больше не желая жить в супружестве с мужем, подала на развод, однако на суде тот отказался разводиться. В те времена это можно было сделать только при согласии мужа, а муж потребовал от своей жены возвращения в семью, причём без нагулянного ею ребёнка… Так и получилось, что Татьяна вынуждена была отдать годовалого Сашу на воспитание дальней родственнице – Екатерине Разгуляевой. И отдавая, потеряла сознание. А когда сына увезли на повозке уже за версту, то побежала вдогонку - с распущенными волосами, с диким взглядом истошно крича: «Я забыла с ним проститься! Дайте, дайте мне ребёночка, я напоследок хочу прижать его к груди!». Взяла Сашу на руки, прижала, стала целовать… и домой вернулась ни жива, ни мертва. Всю жизнь потом она тосковала по своему брошенному сыну, при всяком удобном случае навещала, и любила щемящей, виноватой любовью. При этом любила гораздо больше, чем другого сына – Сережу, который так же, как и его братишка не познал материнской любви. Из-за этого всю недолгую жизнь Сергея Есенина его отношения с матерью были сложными. В 1912 году в письме своей юной музе Марии Бальзамовой Есенин напишет: «Мать нравственно для меня умерла уже давно». А позже расскажет и о своей обиде на мать, которая на глазах своего тяжело заболевшего сына шила ему погребальный саван: «Десять лет прошло ... кажется, ввек ей этого не забуду! До конца не прощу!» Татьяна Фёдоровна Титова родилась в семье зажиточных крестьян: её отец, несмотря на низкое происхождение, смог обучиться грамоте и даже выстроил бизнес по грузоперевозкам в Санкт-Петербурге. Отец очень любил свою единственную дочь, но когда той едва исполнилось 17 лет, без её ведома сосватал её за скромного односельчанина Александра Никитича Есенина, который в то время жил и работал в Москве старшим приказчиком в мясной лавке. В 1892 году состоялась свадьба, после которой молодой супруг вернулся работать в Москву, оставив жену в доме своей деспотичной матери. При этом, как и до женитьбы Александр высылал всё своё жалованье исключительно матери. ⠀ Разумеется, полной хозяйкой в доме (где помимо семьи жило много постояльцев) была свекровь, но готовить, стирать, носить воду и убирать за всеми постояльцами должна была молодая невестка, которая из-за тяжёлой работы так и не смогла выносить нескольких первых своих детей. Когда в 1895 году всё-таки родился первенец, названный Сергеем, Александра Никитича в селе не было, приехать он не смог. При этом, как и прежде он не давал жене денег, и она была вынуждена вернуться к отцу. Маленькому Серёже тогда было всего три года, но это не остановило Татьяну от решения оставить его родителям и отправиться на заработки в Рязань. ⠀ Далее история уже известна. Как вспоминала впоследствии дочь Есениных, Александра, «мать судилась с отцом, просила дать ей развод. Отец же отказал в разводе. Тогда она просила разрешения на получение паспорта, но отец, пользуясь правами мужа, отказал и в паспорте. Это обстоятельство в итоге заставило её вернуться к мужу. Неграмотная, беспаспортная, не имея специальности, мать устраивалась то прислугой в Рязани, то работницей на кондитерской фабрике в Москве. Но несмотря на трудную жизнь, на маленький заработок, из которого она выплачивала по три рубля в месяц дедушке за Сергея, она всё время просила у нашего отца развод. Любя нашу мать и считая развод позором, отец развода ей не дал, и, промучившись пять лет, мать вынуждена была вернуться к нему...» До этого воссоединения в Константиново Татьяна Есенина приезжала настолько редко, что сын Сережа даже перестал её узнавать. Принимал за чужую женщину. А когда она всё-таки вернулась в семью, так и не дождался от неё любви и внимания: тоска по оставленному сыну Саше затмевала все другие её чувства. Кроме того, вскоре в семье Есениных родилась дочь Екатерина, через пять лет - Александра, но и им Татьяна Фёдоровна не додала материнский любви. «Она по натуре своей не была ласковой. Никогда не ласкала нас, как другие матери. По головке не погладит, не поцелует, не прижмёт. Считала это баловством», - вспоминала Екатерина, сестра поэта. Но в тоже время она рассказывала, что были моменты, когда мать гордилась своими детьми, хвалила за хорошие отметки и показывала свою любовь: «Когда Сергей, одевшись в свой хороший, хотя и единственный, костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника), мать не отрывая глаз смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить». ⠀ Все дети Есениных знали о существовании незаконнорожденного брата, видели страдания матери и, повзрослев, отмечали, что Александр всегда был ей ближе и гораздо ценнее, чем другие дети. Из-за этого они относились к мальчику с завистью и презрением, а потому не желали с ним встречаться. Сам же Александр очень гордился литературным наследием брата Сергея и очень хотел, но при этом стеснялся знакомиться с сёстрами и братом. Он стал железнодорожным служащим, женился и воспитал четверых детей. С Сергеем Есениным встретился всего однажды, в доме их деда Фёдора Андреевича. После чего отец поэта, Александр Есенин, написал письмо старшей дочери, чтобы та не принимала «незаконного брата» у себя, так как причиняет этим большую боль отцу. По иронии судьбы, не смотря на то, что братья мало общались при жизни, их мoгилы находятся по соседству. ⠀ Что касается той истории с саваном, то о ней стало известно от самого Есенина, который в отчаянии как-то поведал её своей гражданской жене, Надежде Вольпин. А случилась эта история, когда ему тогда было 16 лет, и он заболел тифом. Тиф тогда – это был практически приговор человеку. А уж столь слабый юный организм, каким в 16 лет обладал будущий поэт, и вовсе не должен был позволить ему выжить. Понятно, что похороны в те времена, да ещё и для столь несостоятельной семьи, которая была у Сергея, дело хлопотное и затратное. Приготовиться нужно было заранее, но разве стала бы любящая мать делать это у кровати своего больного ребёнка?! «Я лежал в тифу, бредил в жару… А мать открыла сундук, достала толстенный кусок холста, скроила… пристроилась к окну. Сидит, слёзы ручьём… А сама живенько так пальцами снуёт!.. Шьёт мне саван! Смерти моей ждала! Десять лет прошло, а у меня и сейчас, как вспомню, сердце зайдётся обидой, кажется, ввек ей этого не забуду! До конца не прощу!», - говорил Есенин. А Надежда Вольпин потом вспоминала: «К тому дню он ещё мало что рассказывал мне о детстве своём, о неладах в семье. Всё же я поняла: саван саваном, но есть что-то поважнее, чего он «ввек не забудет» матери. Стараюсь одолеть в нём это «непрощение»: от него, думаю, больно ему самому. Да и «до конца не прощённую» мать мне вчуже стало жалко…» ⠀ Парадоксально, но даже при таком детстве Сергей Есенин смог глубоко возлюбить свою мать - причём настолько, что создал из неё таинственный священный образ: «Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мой несказанный свет». И ситуацию, при которой Татьяна Фёдоровна не могла быть со своим сыном Сашей, Есенин принимал сочувственно, сопереживал. В стихотворении «Песнь о собаке» он трогательно до слёз изобразил материнскую собачью тоску об отнятых щенятах. Максим Горький удивлялся тому, что читая это стихотворение, Есенин всегда плакал, для него осталось тайной такое прочувственное переживание. А ничего таинственного в этом не было, если учесть, что плакал он не о судьбе неизвестной собачонки - он плакал о судьбе собственной матери, которую, несмотря ни на что очень любил… ⠀ Да, она была неласкова к своим детям. Но всегда жалела их и любила по-своему. Сострадательность была настолько присуща Татьяне Фёдоровне, что она готова была жизнь положить ради того, чтобы облегчить страдания другим. Как рассказывала Екатерина Есенина, «если к человеку пришла беда, то она одна из первых поможет ему. В годы гражданской войны в селе свирепствовал тиф. В редком доме не было больных. Люди не ходили туда, где кто-нибудь болел. А мать наша не думала в то время о себе. Она навещала больных и помогала им чем могла… И удивительно, как будто за её доброту, нас миновала беда. В нашей семье никто в те годы не заболел тифом». ⠀ Самое нежное и трогательное стихотворение, посвящённое матери, Сергей Есенин написал за год до своей смерти. То самое «Письмо матери» он прочитал ей, сидя за столом с самоваром, приехав погостить домой. 23 сентября 1925 года Татьяна Фёдоровна в последний раз видела сына живым, а через три месяца его не стало. ⠀ Родители приехали на похороны сына в Москву, и одна из возлюбленных Сергея Есенина, актриса Камерного театра Августа Миклашевская, вспоминала это так: «Мать Есенина стояла спокойно, с каким-то удивлением оглядывая всех. В день похорон нашли момент, когда не было чужих, закрыли двери, чтобы мать могла проститься, как ей захочется. … Ей было 50 лет, когда она похоронила сына. И эта утрата стала горестным рубежом в её дальнейшей жизни». ⠀ После смерти сына Татьяна Фёдоровна в основном жила на скромную пенсию, но особенно тяжко ей было в годы войны. Уже много лет, как она похоронила мужа, но отказывалась переезжать к детям. В 1946 году 72-летней Татьяне Фёдоровне продлили права литературного наследства сына, дали пенсию союзного значения и предоставили в Москве квартиру, где она и жила до самой смерти в 1955 году. Свой земной путь простая рязанская крестьянка завершила в 80 лет, обретя вечную жизнь в стихах своего гениального сына. Её похоронили на Ваганьковском кладбище в Москве рядом с могилой Есенина. ⠀ К тому моменту Татьяна Фёдоровна успела оставить много воспоминаний о старшем сыне, а незадолго до смерти у неё взяли получасовое видео-интервью. И пусть отношения матери и сына не всегда были однозначными, а методы её воспитания правильными — благодаря этому видео не остаётся сомнений в том, что она действительно любила своего Серёжу и очень гордилась им. «Жил хорошо, - рассказывала она, - слушался во всём, не отказывал мне ни в чём и не безобразничал, как другие. Все им восхищались. … Каждое лето приезжал он в деревню. Или до заграницы, или после был дома, домой обязательно ездил каждое лето. Приедет… Мы радостно его встречали. Подарки нам привезёт. Как было хорошо, весело. И соседей всех угостит, стариков… Всё было хорошо…» ⠀ Как вспоминала племянница поэта, Светлана Есенина, присутствовавшая на съёмках интервью, «проходили они в течение восьми часов. 80-летняя женщина мужественно выносила и юпитеры, и большое количество людей. Говорила она много и охотно. После стольких лет замалчивания имени её сына ей хотелось поделиться с людьми тем, что она считала главным в его жизни. Затрагивала она и религиозные и политические вопросы. Однако редактор группы постоянно перебивала её и давала свои советы, при этом запись стиралась. Наконец, измученная Татьяна Фёдоровна оскорбилась: «Это говори, это не говори. Не буду ничего говорить!..» И ушла в свою комнату. Характер у неё был твёрдый. В результате остались только отрывочные записи её рассказа. И всё же осталось главное — вечно живой облик матери Сергея Есенина, женщины, давшей миру великого поэта».

🙏🙏🙏Говорили с мальчишкой, который с поля боя вытаскивал моего сына, он сказал, что благодарен Максу-ГУРУ - он даже мёртвый его спас: рассказал что когда его тащил Макс зацепился ногой за дерево, парнишка упал на колени и увидел перед собой закладку со взрывчаткой... Потом он его дальше потащил и опять Макс зацепился, и когда парень упал пред ним был сброс, он рассказывает плачет, говорит спасибо, если бы не Макс... Мальчишки низкий вам поклон, что рискнули, вытащили с поля наших сыновей, рискуя своей жизнью, и вернули их домой🙏🙏🙏 (с) Мама Героя

4 мая 1934 года родилась Татьяна Самойлова! И в тот же день 2014 года ушла из жизни Советская актриса. Давайте вместе вспомним лучшие работы Татьяны? Вероника и Анна Каренина - это роли, которые останутся в истории кинематографа как шедевр актерского мастерства. Красота, талант, природная интеллигентность, а еще море обаяния и все это в одном человеке - Татьяне Самойловой. Земной поклон актрисе.

МУЖУ... Как красиво мы с тобой стареем Мой любимый и хороший муж. Просто чаще иногда болеем, Так бывает, остальное чушь. Седина висков твоих коснулась, Я поглажу нежно их рукой. Знаешь, во мне женщина проснулась, И проснулась именно с тобой. Ну и что, что повзрослели дети? Ведь глаза у нас ещё горят. Хочется пожить на белом свете, Чтоб поставить на ноги внучат.... А ещё к груди твоей прижаться, За надёжным быть твоим плечом, Чтоб друг другу нежно улыбаться И вести беседы ни о чём. Я всегда ждала тебя с работы, (Так бывает, ночью я не сплю.) Даже повседневные заботы, Продлевают молодость мою. Друг за друга, мы с тобой в ответе. И когда я на тебя смотрю, Понимаю - это солнце светит, И с годами я сильней люблю. Да, бывали в нашей жизни ссоры, В чём-то, где-то может не права, Но надёжней нет тебя опоры, Ты мой тыл, и крепких два крыла. Мы у Бога многого не просим, На богатство нам с тобой плевать... Только бы туманом белым осень Равномерно красила нам прядь. Муж, моя опора, моя нежность, Как и прежде мною ты любим. Приговор звучит, как неизбежность, Лишь любя мы молодость продлим. Все невзгоды мы преодолеем, Ну а осень, так, всего лишь чушь. Главное, что вместе мы стареем Дорогой мой и любимый муж. Татьяна Олексийчук

Ее не стало 28 декабря 2004 г. Она, вся в цветах, лежала на сцене своего театра. Тихо звучали мелодии Кальмана, Легара, Штрауса... Через слезы в микрофон что-то шептали люди... А в его голове звучало беспощадное эхо: «Опустела без тебя Земля. Как мне несколько часов прожить?..» Эта песня, которую они оба когда-то любили, теперь обрела смысл, проникающий до самого сердца, заставляющий дрожать душу. Внутренний мир его кричал: "Почему я не смог спасти тебя, как ты меня тогда?" Да, тогда... Четверть века назад она спасла его от верной гибели. Молодой и сильный, он вечером наткнулся на группу агрессивных мужчин, окруживших женщину. Не задумываясь, он вмешался. Одного из нападавших, самого крупного, смог обезвредить, не дав ему добраться до ножа. Но остальные быстро схватили водопроводные трубы (тогда в районе шла ремонтная работа). Противостоять такому оружию и в таком количестве было нелегко. При этом ещё и дождь делал асфальт скользким... У него были повреждены шейные позвонки, ключица, рука. После удара трубой в лицо он упал. Затем хулиганы опустили на его голову тяжелую урну. Ему потом рассказали, что «скорая» дважды в помощи отказала: «Покойников не берём». И лишь в третий раз забрали. Будучи в бреду, каким-то образом он назвал врачу свой адрес и ещё добавил: — Если не довезёшь до жены — меня не будет... После того как дошли до жены, весь день они провели в поисках. Его не приняли ни в Мечниковской больнице, ни в Поленовском институте, мест не было для «покойника». Ей всюду говорили: — Это благо, если умрёт, – и для вас, и для него. Ведь, если выживет, в лучшем случае будет смотреть в потолок и ходить под себя. Вас это устраивает? Она отвечала: — Меня это устраивает. Только в старой лечебнице на Фонтанке хирург Гурчин, который знал её как актрису сжалился над ней (она молила: «Пожалуйста, сделайте безнадёжную операцию под мою расписку!»), и решился. Склеил затылок, а где костей не хватило, осталась дыра. Шли дни, недели. Он боролся вместе с ней за жизнь. В момент шестой клинической смерти заорала нечеловеческим голосом: "Не умирай! Лётчик найден!" – и он, кто в своё время активно искал лётчика Литвинова, доставившего в осажденный Ленинград Седьмую симфонию Шостаковича, открыл глаза..." И все последующие двадцать шесть лет она стала для него не только самой любящей женой и самым верным другом, матерью, нянькой, медсестрой, поводырем. Ещё недавно за её спиной другие актрисы шептались: «Вот бы мне её росточек!.. А мне бы её пластику!..» Они ей завидовали. А теперь жалели: «Ой, такая молодая, красивая, талантливая! Бросила бы его! У неё же столько поклонников!» Однажды, у него прихватило сердце, кардиолог в реанимации сказал жене: «Готовьтесь к худшему. Он может умереть, и произойдёт это, самое позднее, между пятью и шестью утра...» Она всю ночь сидела у его изголовья и умереть не позволила. А вечером блистательно играла Сильву... Впрочем, это было в порядке вещей: днём делала ему уколы, массаж и прочие процедуры, а вечером выходила на сцену, и зрители восхищенно аплодировали: на «Баядере» – её Одетте, на «Весёлой вдове» – её Ганне Главари, на «Фиалке Монмартра» – её Нинон, на «Летучей мыши» – её Розалинде. А ещё – «прекрасная Елена», а ещё – Фраскита, впрочем, всего не перечислить... Как люди обожали её божественное сопрано, искрометный танец, дивное актёрское обаяние! А дома же для неё пел он: «Говорят, бабье лето, говорят, бабье счастье – то, что солнцем согрето после бед и ненастья...» Или читал: «Кто говорит, что первая любовь любви последней ярче и сильнее?..» Он посвятил ей около ста стихов, ещё больше – песен. Если бы вы слышали его тенор, если бы видели, как стремительно бегали по клавишам фортепиано и по струнам гитары его пальцы (а ведь ложку до рта не мог донести!). Она любила эти песни и стихи. Вспоминала как он поднимал стосорока килограммовую штангу лежа, а двух пудовку выбрасывал вверх сорок семь раз, а всего за день суммарно осиливал сто тонн! Вместе они поднимались на Эльбрус. Вместе, на «Запорожце», одолели Каракумы. За свою жизнь он «износил» двенадцать автомобилей. Все фотографии он хранил в альбомах и утверждал, что нет в стране такой церкви, которую бы ей не показал. Однажды, уже добравшись до границы с Турцией, вдруг она вспомнила: — Боже! У меня же послезавтра «Баядера»! Он резко развернул машину и за 48 часов ни на миг не сомкнул глаз добрался до места. Когда подкатили к театру, до начала спектакля оставалось сорок минут. И пока она блистала на сцене он крепко спал, уронив на руль «Запорожца» свою седую голову. А один раз, вернувшись сюда же, на площадь Искусств, из Уфы, они глянули на спидометр, а там: 999999! Он – ей моргнул и улыбнувшись сказал: — Берём шампанское и делаем вокруг аникушинского Пушкина круг почёта! А ещё они вдвоем помогали другим. О нем часто писали, особенно в газете «Советский спорт». Однажды ему позвонила женщина из Ростовской области: «У меня "сын-афганец" после тяжелейшего ранения готов наложить на себя руки. Помогите!» И они проехали 1750 километров, до города Шахты, и спасли его. А всего за двадцать шесть лет вернули к жизни двести тридцать пять инвалидов). Со своими учениками, коллегами он начал создавать музей, который был открыт 16 марта 1968 года. – Наш музей, – говорил Евгений Алексеевич , – рассказывает о подвиге служителей всех искусств блокадного Ленинграда. Для нас все равны и до́роги одинаково: и артисты, и писатели, и билетеры, и осветители – все, кто с честью спасал город. Мы живем по принци-пу: «Никто не забыт и ничто не забыто». В экспозиции музея – более 20000 экспонатов, документов, вещей, среди которых уникальные, как, например, часы Н.И. Римского-Корсакова, переданные в дар музею потомками композитора, рояль, на котором играл Д.Д.Шостакович, его ноты, письма, фотографии, личные вещи. Здесь же хранится и дирижерская палочка Карла Элиасберга, под управлением которого в Ленинградской филармонии 9 августа 1942 года впервые прозвучала Седьмая симфония Д.Д.Шостаковича. Они вместе открывали музеи по всей стране... Например музей Шостаковича, что в Калининграде, Музей Чести, что в Тверском крае, неподалеку от могилы Анны Керн и те, что в Минске, Ангарске , музей А.А. Ахматовой в Слободке и других местах... За неделю до её кончины, когда к нему по поводу нового музея, сто одиннадцатого, посвящённого на сей раз тяжёлой атлетике, пришли телевизионщики, а он от горя уже не имел никаких сил с ними общаться, она шепнула: «Пойдите на кухню и там займитесь делом, это важно...» Она как самоотверженно боролась за его жизнь, так и мужественно сопротивлялась своей болезни. Он чувствовал себя хлюпиком по сравнению с ней. Когда она получила «первую группу без права работы» то поняла, что жить осталось совсем немного, но работу не бросала. Профессор оперного факультета Консерватории (многие её студентки – лауреаты международных конкурсов), она назавтра, 24 ноября, участвовала в заседании кафедры, но на мастер-класс сил уже не осталось. Вечером 26 декабря позвонила в театр: — Прошу гроб на сцене не открывать. Пусть будут мелодии Кальмана, Легара, Штрауса, и непременно – увертюра к «Летучей мыши». Потом сказала ему: «Умру завтра». Назавтра приоткрыла глаза: «Я вас немножко обманула... Дорогой, не забудь 29-го поздравить Витальку Копылова с днём рождения». Её не стало 28-го. Он держал её руку до последнего удара пульса... Она лежала на сцене своего театра. Оркестр исполнял увертюру к «Летучей мыши». Кто-то читал стихи в микрофон. Потом над ней стал опускаться занавес, и людские рыдания слились с долгой-долгой овацией Актрисе. А он всё шептал: «Опустела без тебя Земля. Как мне несколько часов прожить?..» Он прожил без неё триста пятьдесят четыре дня. И теперь они навеки вместе – на Смоленском кладбище… ЛЮДМИЛА ФЕДОТОВА — советская и российская актриса и певица, народная артистка Российской Федерации. (12 мая 1939 г — 28 декабря 2004 г. (65 лет), Санкт-Петербург). ЕВГЕНИЙ ЛИНД — почётный академик спорта. (08.04.1935-18.12.2005) Он воспитал тридцать пять мастеров спорта, чемпионов Советского Союза и Олимпийских игр. В его жизни было шесть клинических смертей. Седьмая оказалась настоящей. Имя Линда ещё при жизни было вписано на страницы Золотой книги Санкт-Петербурга. ЛЮБОВЬ !!! Чувство , которое не знает границ и ограничений. Покойтесь с миром прекрасные, сильные духом люди, люди с большой буквы. Лека Влади