– А как сложились отношения с лидером группы Томасом Эндрю?
– Эндрю – основатель коллектива – был моим очень большим другом, и он сказал мне перед своей смертью: «Кевин, ты должен идти дальше с Bad Boys Blue». Я тогда даже не представлял, насколько это трудно. Это имя, эстетика, это наполнение… Он лежал на больничной койке практически мёртвый, и я сказал ему, что займусь этим. Я понял, что мой друг умирает и даёт мне шанс пойти дальше. Но подняться до уровня суперзвезд – это не только тяжело, но это и большая ответственность. Мы в США говорим: «Чтобы кто-то жил, кто-то должен умереть». Но тогда я не понимал, почему мой друг должен умереть.
– На чём Вы сошлись?
– Однажды Эндрю сказал, что хочет сделать группу американской. На этом мы и сошлись. В группе было два американца – Эндрю и я, но после того как Эндрю и Джон подрались в Самаре, друг попросил меня найти другого американца. Я его нашёл – мы привели его в группу, и тогда мечта Эндрю об американской группе осуществилась. Тогда я почувствовал ту силу, которую Эндрю дал мне.
– Тяжело было, когда его не стало?
– Это было очень тяжело! Он приходит ко мне во снах, разговаривает со мной. Иногда я просыпаюсь и мне кажется, что он реально был сейчас здесь, со мной. Он умер у меня на руках, я был рядом, когда он закрыл глаза. Я отправлял его тело в США… Вы знаете, когда его не стало, я не мог думать о музыке. Смысла не было. Я вообще не понимал, зачем это всё нужно. Вокруг нас было много людей, которые постоянно от Эндрю чего-то хотели, а я не мог со всем этим справиться. Было очень тяжело. Я многому научился у него: как работать, как не давать собой пользоваться, как быть сильным. Он был мне как отец. А люди, которых я привёл в коллектив, вдруг захотели стать отдельной группой, украсть имя и прочее.
– Вернёмся к Вашей карьере. Три года Вы были в группе, почему решили уйти?
– У меня родилась дочь, и жена приняла решение уехать домой с дочкой, а я отправился за ними. Не хотел оставаться в Европе один.
– Но это же была Ваша карьера?
– Да, это была моя карьера, но семья для меня была прежде всего.
– Потому Вы поняли, что пора возвращаться…
– Правильно! В Европе я научился зарабатывать деньги. Когда я ушёл из коллектива, я ничего не сказал, и Эндрю на меня дико обиделся. Эндрю был очень злой, он меня ненавидел, но мы были друзьями. Когда я вернулся через полтора года, Эндрю уже окончательно разругался с Джоном. Тогда я ему сказал: «Эндрю, ты такая легенда, ты полубог, мы должны много работать». Эндрю сказал: «Иди к чёрту! Ты меня бросил». Я два или три месяца пытался до него достучаться, в итоге он сломался. Сказал: «Давай, хорошо». В новый проект – The Real Bad Boys Blue – вошли я и Эндрю, а потом мы взяли ещё одного американца.
– Впервые в Россию Вы попали в 1998 году. С этих пор Вы любите нашу страну, а мы – Вас. Какими Вы видите русских зрителей?
– С одной стороны, это уже немолодые люди, которые знают коллектив с детства. Они приходят на концерт уже наполненными. Их переполняют чувства, они любят группу ещё с тех пор, когда она была в топе. Например, приходит девушка и кричит: «Мы делали ребёнка под твою музыку». Другая категория – это молодые люди, которые полюбили нас благодаря своим родителям. В общем, сегодня мои слушатели – это те самые дети, которые получились под нашу музыку. Мы думали раньше, что люди будут воспринимать нас в России с расизмом, но всё оказалось не так. Люди приходят на наши концерты, чтобы просто на час или два отстраниться от своей жизни, проблем, работы и просто отдохнуть – потанцевать и кайфануть. Мы видим этих людей именно так. И это даёт нам силу.
– До того как Вы впервые попали в нашу страну, какое представление у Вас было о ней?
– Я думал, что это страна диктатуры, в которой очень тяжело жить. И ещё суровая погода.
– То, что Вы думали и что увидели, совпало?
– Нет, конечно! Когда я приехал к вам в 1998 году, понял, что Россия совсем не похожа на ту страну, которую я себе представлял. Первое, что бросилось мне в глаза, это то, что у вас абсолютно нет расизма.
– А что было самым тяжёлым, с чем вам пришлось столкнуться в России?
– Настоящий кошмар я пережил, когда нас возили на каких-то старых, плохих машинах, дизельных автобусах, в которых ужасно пахло бензином, а это очень вредно для голосовых связок певцов. Это была катастрофа.
– Горячая вода в отелях была?
– Если говорить о гостиничном сервисе, то проблема была в другом. В каждом отеле сидело очень много проституток. И каждый заход в отель сопровождался созерцанием девушек, которые буквально ковровую дорожку тебе устраивали. Я такого никогда не видел до этого. А было так: заходишь в отель, а тебе говорят: «Девочку хотите?» Сейчас я с таким уже не сталкиваюсь – мы живём в хороших отелях.
– А что больше всего Вас удивило в России?
– Еда! Она тут намного лучше, чем в Америке. У нас через каждые пять километров бургеры, пицца, «Макдонадлс» и другая быстрая еда, которая уже в печёнках сидит, а здесь есть шаурма, которую я очень люблю. Кроме того, я очень люблю борщ, солянку и грибной суп.
– Готовить сами умеете?
– Да! Когда я куда-то приезжаю на долгое время, просто снимаю квартиру и сам готовлю там. А ещё у меня диабет, соответственно, мне приходится быть с едой очень аккуратным – есть проблемы. Но когда я нахожусь в России, мой сахар падает. Ваша еда ещё не настолько модифицированная, как в Европе или в США.
– И как долго Вы живёте с диабетом?
– С 2008 года. Но я люблю пожрать! И у вас хорошие продукты, просто вы этого не знаете.
– Эта болезнь разделяет жизнь на «до» и «после». Как изменилась Ваша жизнь?
– Это болезнь семейная, если так можно сказать, началось всё с бабушки. Я наивно думал, что, если живу в другой стране и ем другую пищу, эта зараза ко мне не придёт, но это всё равно случилось. Однажды я был в супермаркете, искал что-то поесть, но всё было с добавлением сахара… Не поверите, я даже расплакался. Я не понимал, что делать, не понимал, как жить без пиццы, гамбургеров, спагетти. Я люблю лазанью, итальянскую пиццу, но я понимал, что это смертельно для меня. Помню, как пришёл домой со шприцем, напротив меня сидела семья, и я демонстративно сделал при них себе укол. Все были в шоке, конечно, но я хотел, чтобы моя семья поняла, как теперь я буду жить. Поняла, что мне нельзя есть то, что я ел раньше, нельзя пить алкоголь. Было тяжело сначала, так как дети ели одно, а я должен был есть другое. Когда я покупал продукты детям, мечтал сам всё это сожрать, но покупал продукты отдельно для них и отдельно для себя. Первые два года мне дались непросто. Мой врач сказала мне как-то: «Кевин, тебе надо лечь в больницу, пока сахар не упадёт». А у нас было много работы. Конечно, в больницу я не лёг, но мне повезло: я снизил сахар благодаря одной целебной ямайской траве. Потом мой доктор очень удивился. Кстати, вот уже десять-двенадцать лет я постоянно ругаюсь со своей женой на тему того, что можно есть, а что – нет.
– То есть жена за здоровое питание, а Вы бунтуете?
– Конечно! Я же хочу гулять, ходить по ресторанам, но во всех этих ресторанах паста, рис, картофель, а это всё нельзя, но … Когда я всё это не ем, у меня совсем маленькие счета получаются.
– Я правильно понимаю, что Вы не пьёте алкоголь уже 8 лет?
– Если я съем что-то, что может мне навредить, когда поднимается сахар, то я выпиваю немного водки. Тёмные напитки – виски, коньяк – увеличивают сахар. Поэтому я очень люблю водочку. Водка, солянка или борщ – это вкусно.
– Мы уже коснулись темы расизма. Эта тема снова очень актуальна, поэтому у меня есть пара вопросов. Где чаще всего Вы сталкивались с этим явлением? В Европе, в России, в США?
– В Америке. Понимаете, в США всё делится на жанры. Например, кантри поют белые, рэп – в основном чёрные, популярную музыку – и те, и те. И мне это всё не нравится. В Европе есть музыка, но там нет расизма. Соответственно, никто не считает чужие деньги, не стоит вопрос, кто ты и какой ты.
– Это что касается творчества, а в жизни?
– В США. В Испании тоже есть эта проблема. Когда в Германии рухнула берлинская стена и когда люди, восточные и западные, соединились, когда хлынули в страну другие культуры, всё смешалось… Но проблема всё равно есть. Как только начинают говорить о том, что надо быть толерантными, это означает, что мы такими не являемся. Нам надо что-то менять – в Америке всё очень плохо с этим. Мой менеджер Игорь однажды показал мне кадр из вашего фильма «Цирк». Там показывали темнокожего ребёнка, которого передавали из рук в руки и говорили: «Это наш ребёнок». В Россию толерантность пришла гораздо раньше, чем в другие страны. Гениальный фильм…
– Вернёмся к теме творчества. Кевин, у Вас получился прекрасный дуэт с Надеждой Кадышевой. Как Вы познакомились?
– Когда у нас возникла идея реанимировать старые хиты Bad Boys Blue, мой менеджер Игорь подкинул идею сделать это через русских певцов. Так получилось, что мы познакомились с Надеждой Никитичной и её супругом Александром Костюком – автором всех её песен – на «Славянском базаре», и закрутилось.
Комментарии 25
В этом вся религия... Святых из себя строят, а на самом деле это фикция- мыльный пузырь