Анна лежала в нетопленной избе. Сил подняться и что-то сделать по дому не было...

Она чувствовала, что заболела. И болезнь её была очень серьёзной. Нет, к врачам она не ходила. Зачем? Сама знала. Всё понимала. И теперь лишь ждала. Быстрее бы уже. Ей не для чего больше было здесь оставаться. И не для кого.

Пижама для матери..

– Это чего ты мне... опять подарок? Да зачем? Говорю- говорю – не трать на меня деньги ... – Тебе, тебе, мам! Посмотри. – О-ох! Штаны в цветочек! Куда мне в них ходить-то? – Это – не ходить. Это – спать. Мам, это пижама. – Пижама... Так ведь я в рубахе сплю. – Мам, а ты попробуй. Смотри как удобно – ногам теплее, не задирается ничего, а утром встал, пошел чайку попить и, вроде как, одетый. Она ж как костюм домашний выглядит.

Ведьмина дочь

Дуняша сидела на полу, заливаясь слезами, над ней грозной громадой навис отец с кнутом в руке. - Не надо, тятенька! - взмолилась, девушка, зажмурив глаза и прикрывая голову руками. Она знала, что все ее увещевания бесполезны, в гневе отец был страшен. - Охолонись, Захар! - раздался прямо над ухом властный голос матери, - Убь ешь дев ку! Открыв глаза, Дуняша увидела, что мать обеими руками вцепилась в могучую руку отца, а тот, красный от злости, пытается освободиться из мертвой хватки. Но вот он разжал пальцы, кнут со стуком упал на пол, прямо возле рыдающей девушки. - Да хоть и прибью! - воскликнул отец, стряхнув, наконец, руки жены, - Туда ей и дорога! Опозорила нас, ни о себе, ни о сестрах не подумала! Кто теперь ее замуж возьмёт, порченую? Вот измажут тебе ворота дёгтем, тогда не так запоешь, защищать ее перестанешь! Он сплюнул на пол и вышел во двор. Мать присела рядом с Дуняшей, положила ее голову себе на колени, стала гладить по голове, приговаривая: - Успокойся, дочка, ты же знаешь отца: покричит, поругается, кулаками помашет, пар выпустит - и отойдет. Вот тогда и говорить будем! - Прости, меня, маменька! - всхлипывала Дуняша, - Что же теперь будет? Прав тятя, опозорила я семью! - Сделанного не воротишь, надо думать, как теперь дальше жить, - задумчиво проговорила Аглая, - дитё родится - не скроешь. А попробовать все одно можно. Придумаем что-нибудь. А пока ты из дома не выходи, людям на глаза не показывайся, скажем, что захворала сильно. Поняла меня? - Поняла, маменька. - Слушай меня, делай все, как велю. Я тебе добра желаю. Ничего, выкрутимся, с божьей помощью.

Мать вернулась в свой дом....

 Она была беженкой от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой. Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было вечным и печаль неутолимой — мать утратила мертвыми всех своих детей. Она была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна. Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети. На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.

Ночные духи в комнате

Когда просыпаешься утром, надо открыть форточку, а еще лучше – окно, чтобы ночные духи выбраться из квартиры смогли. Так когда-то бабушка говорила. Неведомыми путями духи в жилище проникают, а вот выйти не могут. Если не выпустить – навредят. Вот так!

ПОЛЫНЬ НЕ ГОРЬКОЙ НЕ БЫВАЕТ... (3)

Вскоре старлей Захаров написал рапорт о переводе в одну из горных мотострелковых частей: разлетались из училища мальчишки-лейтенанты, и Саня вдруг загрустил, – хотелось с ними, в полку служить хотелось, а не двойки курсантские считать. К новому месту службы привыкли быстро, как и положено офицерской семье. Ирина в школе работала, Тёмка рос настоящим командирским сыном: самостоятельным и не капризным, маму жалел, умел даже тарелки на кухне вымыть, когда мама над тетрадками засиживалась.

ПОЛЫНЬ НЕ ГОРЬКОЙ НЕ БЫВАЕТ... (2)

Женатые курсанты последнего курса могли жить уже не в казарме, и Вадим с Викой снимали маленькую квартиру рядом с училищем. А сегодня ночью Аверин остался в казарме. На ужин не пошёл, после вечерней поверки молча лежал с закрытыми глазами.
А утром в совершенном отчаянии прикусывал губы, ругал себя, на чём свет стоит: Вика… Викуля… Смуглое личико её побледнело, – это же так страшно: аборт… Как страшно ей было решиться на это! Вика, Викуля… Значит, не верит Вика, что он, Вадим, её поддержка и защита…