Предыдущая публикация
Шура
Все думал – имею ли право?
Друзьями мы не были, водку не пили, так что врать не буду. Но общение было. А я вам скажу, что случается в жизни такой вид общения, который на поверку оказывается дороже некой видимости дружбы. Тем более, что нынче само понятие дружбы как-то размылось, приобрело новые черты и уже допускает «дружбу одного дружащего».
Конечно, сейчас всем захочется высказаться. Вот и я не удержался. Это всегда так. Но потом неделя-другая и все вернется на круги своя. В этом кроется весь драматизм и даже, если хотите, трагический комизм жизни. Время проглатывает все. И Ширвиндт прекрасно это понимал. И потому, относился ко всему в этом мире с иронией. И прежде всего – к самому себе. И оттого, наверное, жил честно, старел красиво, ушел достойно.
Что характерно: великим его никто при жизни не называл. Ни великим артистом, ни великим режиссером и уж тем более ни великим писателем. Хотя оставался он на академической сцене до самых своих последних дней, и снимался в кино немало, и сам был постановщиком, и книг издал достаточно. И теперь уже сложно сказать – кем он был и останется, теперь уже, в памяти своего народа. Под «народом» я имею в виду остатки того самого поколения, кстати, тоже последнего, который не оскотинился, сохранил в себе человеколюбие, которого не разъединил ни развал бывшего союза, ни заново прочерченные границы, ни даже развязанные окаянными политиками войны внутри бывшего «великого и могучего»…
Да чего уж теперь.
Лучше всех о нем высказался Марк Захаров. За точность фразы я не ручаюсь. Но он сказал, что-то вроде того, будто бы «Ширвиндт это – не актер. Это – профессия». Таким надо было уродиться и в последствии уже им стать.
Его любили все. И говорят, у него не было врагов. Это в театральной-то среде? Сложно поверить. Но с другой стороны, невозможно было не подпасть под его обаяние.
По знанию житейской мудрости и особого вида флегматичного юмора ему не было равных. Такой вид юмора сам по себе редкость. Это когда человек с непроницаемым лицом сыплет остротами, а вокруг все валятся со стульев.
Познакомились мы в Москве, лет пятьсот назад, когда нас вгиковские мастера заставляли ходить по театрам. Но это было такое, мимолетное, знакомство. Неосознанное. Но потом, в те последние разы, когда он приезжал в Алма-Ату, мы успели пару раз хорошо посидеть-поговорить. Причем – как старые дружбаны. Он как-то умел сразу располагать. Легко и мгновенно ломал стереотипы, все эти подтанцовки, все эти ненужные условности, все притворства и игры в богемность и избранность.
И что мне еще в нем импонировало – он со всеми был принципиально на «ты». И к себе просил обращаться просто – «Шура». Может быть еще и поэтому возникало какое-то родство. Нежность какая-то. Особое расположение. Когда не надо подстраиваться и кого-то из себя изображать.
Что еще чрезвычайно жаль. Помимо, разумеется, самого известия.
Вот сейчас все стали повторять, как заведенные – «уходит эпоха, уходит эпоха».
Да, она уходит. Она, уже можно сказать, ушла. Вымылась. Постепенно. Имя за именем. И в этой ситуации мне больше всего жаль нас. Тех, кто остается вот в этом всем. Одни. Без них. А их уход… Это как уход родителей. Без них мир катастрофически и резко опустел. И в нем почти не осталось смыслов. Ну разве что дети. Ну у кого-то там – дело свое. У кого-то еще что. Но такие люди как Ширвиндт нужны всем и всегда.
Они как таблетки спасительные от головной боли. От изжоги, которая возникает от того, что творится вокруг, что показывает нынче экран и сцена.
Они как островки правды. Чего-то настоящего. Своего. Родного.
Они просто фактом своего существования противостоят всему этому безумию. Своим параллельным присутствием создают ощущение некой защищенности. От жлобства, от хамства, от тупости непроходимой, от невежества повального, бескультурья.
Создавали…
Ну как бы это проще объяснить?
Ну вот живет себе где-то там, на даче под Москвой, живет Ширвиндт, потягивает по вечерам водочку с рюмашечки, закусывает сырком «янтарь» или шпротами с черным хлебом, травит в кругу своем байки и как-то хорошо становится. Спокойнее на душе.
Да, мы цеплялись за них своими черствеющими сердцами. Держались за них как за последние соломинки. И – помогало. Послушаешь иной раз их «размышлизмы» и уже защищен от повального вранья вокруг. И уже не сходишь с ума от суматохи, искусственно создаваемой разными дураками из правительства. Думаешь, а пошло оно все к чертям. Все эти суды над экс-министрами, все эти доклады о том, как мы обгоняем и перегоняем всех по всем показателям, о том, как мы впереди планеты всей бежим с голыми задами без трусов… И смешно становится. Посмеешься так, повздыхаешь, а потом рубанешь ладонью воздух и тоже рюмашечку хлоп на ночь и – спать. Завтра же снова с утра дурдом начнется.
Ну, ладно. Прощай, Шура. Как хорошо, что ты был.
Ермек Турсунов.
Фото Алматы, 2017г.
Следующая публикация
Комментарии 25
Заметила как то под своим именем мужской разговор.