Литературный Клуб Марии Авериной

Кто ошибётся, кто угадает, Разное счастье нам выпадает, Часто простое кажется вздорным, Чёрное белым, белое чёрным. Часто простое кажется вздорным, Чёрное белым, белое чёрным. Мы выбираем, нас выбирают, Как это часто не совпадает, Я за тобою следую тенью, Я привыкаю к несовпаденью. Я за тобою следую тенью, Я привыкаю к несовпаденью. Я привыкаю, я тебе рада, Ты не узнаешь, да и не надо, Ты не узнаешь и не поможешь, Что не сложилось, вместе не сложишь, Что не сложилось, вместе не сложишь. Счастье такая трудная штука, То дальнозорко, то близоруко, Часто простое кажется вздорным, Чёрное белым, белое чёрным. Часто простое кажется вздорным, Чёрное белым, белое чёрным. Часто простое кажется вздорным, Чёрное белым, белое чёрным, Чёрное белым, белое чёрным. _________ Михаил Танич Черное и белое Фото с сайта #poem_averinaclub

Шел я по улице незнакомой И вдруг услышал вороний грай, И звоны лютни, и дальние громы, — Передо мною летел трамвай. Как я вскочил на его подножку, Было загадкою для меня, В воздухе огненную дорожку Он оставлял и при свете дня. Мчался он бурей темной, крылатой, Он заблудился в бездне времен... Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон. Поздно. Уж мы обогнули стену, Мы проскочили сквозь рощу пальм, Через Неву, через Нил и Сену Мы прогремели по трем мостам. И, промелькнув у оконной рамы, Бросил нам вслед пытливый взгляд Нищий старик, — конечно, тот самый, Что умер в Бейруте год назад. Где я? Так томно и так тревожно Сердце мое стучит в ответ: «Видишь вокзал, на котором можно В Индию Духа купить билет?» Вывеска... кровью налитые буквы Гласят: «Зеленная», — знаю, тут Вместо капусты и вместо брюквы Мертвые головы продают. В красной рубашке, с лицом как вымя, Голову срезал палач и мне, Она лежала вместе с другими Здесь, в ящике скользком, на самом дне. А в переулке забор дощатый, Дом в три окна и серый газон... Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон. Машенька, ты здесь жила и пела, Мне, жениху, ковер ткала, Где же теперь твой голос и тело, Может ли быть, что ты умерла? Как ты стонала в своей светлице, Я же с напудренною косой Шел представляться Императрице И не увиделся вновь с тобой. Понял теперь я: наша свобода — Только оттуда бьющий свет, Люди и тени стоят у входа В зоологический сад планет. И сразу ветер знакомый и сладкий, И за мостом летит на меня Всадника длань в железной перчатке И два копыта его коня. Верной твердынею православья Врезан Исакий в вышине, Там отслужу молебен о здравье Машеньки и панихиду по мне. И всё ж навеки сердце угрюмо, И трудно дышать, и больно жить... Машенька, я никогда не думал, Что можно так любить и грустить. __________ Николай Гумилев Заблудившийся трамвай Фото 1915 г. #poem_averinaclub

Землемер Глеб Гаврилович Смирнов приехал на станцию «Гнилушки». До усадьбы, куда он был вызван для межевания, оставалось еще проехать на лошадях верст тридцать—сорок. (Ежели возница не пьян и лошади не клячи, то и тридцати верст не будет, а коли возница с мухой да кони наморены, то целых пятьдесят наберется.) — Скажите, пожалуйста, где я могу найти здесь почтовых лошадей? — обратился землемер к станционному жандарму. — Которых? Почтовых? Тут за сто верст путевой собаки не сыщешь, а не то что почтовых… Да вам куда ехать? — В Девкино, имение генерала Хохотова. — Что ж? — зевнул жандарм. — Ступайте за станцию, там на дворе иногда бывают мужики, возят пассажиров. Землемер вздохнул и поплелся за станцию. Там, после долгих поисков, разговоров и колебаний, он нашел здоровеннейшего мужика, угрюмого, рябого, одетого в рваную сермягу и лапти. — Чёрт знает какая у тебя телега! — поморщился землемер, влезая в телегу. — Не разберешь, где у нее зад, где перед… — Что ж тут разбирать-то? Где лошадиный хвост, там перед, а где сидит ваша милость, там зад… Лошаденка была молодая, но тощая, с растопыренными ногами и покусанными ушами. Когда возница приподнялся и стегнул ее веревочным кнутом, она только замотала головой, когда же он выбранился и стегнул ее еще раз, то телега взвизгнула и задрожала, как в лихорадке. После третьего удара телега покачнулась, после же четвертого она тронулась с места. — Этак мы всю дорогу поедем? — спросил землемер, чувствуя сильную тряску и удивляясь способности русских возниц соединять тихую, черепашью езду с душу выворачивающей тряской. — До-о-едем! — успокоил возница. — Кобылка молодая, шустрая… Дай ей только разбежаться, так потом и не остановишь… Но-о-о, прокля…тая! Когда телега выехала со станции, были сумерки. Направо от землемера тянулась темная, замерзшая равнина, без конца и краю… Поедешь по ней, так наверно заедешь к чёрту на кулички. На горизонте, где она исчезала и сливалась с небом, лениво догорала холодная осенняя заря… Налево от дороги в темнеющем воздухе высились какие-то бугры, не то прошлогодние стоги, не то деревня. Что было впереди, землемер не видел, ибо с этой стороны всё поле зрения застилала широкая, неуклюжая спина возницы. Было тихо, но холодно, морозно. «Какая, однако, здесь глушь! — думал землемер, стараясь прикрыть свои уши воротником от шинели. — Ни кола ни двора. Не ровен час — нападут и ограбят, так никто и не узнает, хоть из пушек пали… Да и возница ненадежный… Ишь, какая спинища! Этакое дитя природы пальцем тронет, так душа вон! И морда у него зверская, подозрительная». — Эй, милый, — спросил землемер, — как тебя зовут? — Меня-то? Клим. — Что, Клим, как у вас здесь? Не опасно? Не шалят? — Ничего, бог миловал… Кому ж шалить? — Это хорошо, что не шалят… Но на всякий случай все-таки я взял с собой три револьвера, — соврал землемер. — А с револьвером, знаешь, шутки плохи. С десятью разбойниками можно справиться… Стемнело. Телега вдруг заскрипела, завизжала, задрожала и, словно нехотя, повернула налево. «Куда же это он меня повез? — подумал землемер. — Ехал всё прямо и вдруг налево. Чего доброго, завезет, подлец, в какую-нибудь трущобу и… и… Бывают ведь случаи!» — Послушай, — обратился он к вознице. — Так ты говоришь, что здесь не опасно? Это жаль… Я люблю с разбойниками драться… На вид-то я худой, болезненный, а силы у меня, словно у быка… Однажды напало на меня три разбойника… Так что ж ты думаешь? Одного я так трахнул, что… что, понимаешь, богу душу отдал, а два другие из-за меня в Сибирь пошли на каторгу. И откуда у меня сила берется, не знаю… Возьмешь одной рукой какого-нибудь здоровилу, вроде тебя, и…. и сковырнешь. Клим оглянулся на землемера, заморгал всем лицом и стегнул по лошаденке. — Да, брат… — продолжал землемер. — Не дай бог со мной связаться. Мало того, что разбойник без рук, без ног останется, но еще и перед судом ответит… Мне все судьи и исправники знакомы. Человек я казенный, нужный… Я вот еду, а начальству известно… так и глядят, чтоб мне кто-нибудь худа не сделал. Везде по дороге за кустиками урядники да сотские понатыканы… По… по…постой! — заорал вдруг землемер. — Куда же это ты въехал? Куда ты меня везешь? — Да нешто не видите? Лес! «Действительно, лес… — подумал землемер. — А я-то испугался! Однако, не нужно выдавать своего волнения… Он уже заметил, что я трушу. Отчего это он стал так часто на меня оглядываться? Наверное, замышляет что-нибудь… Раньше ехал еле-еле, нога за ногу, а теперь ишь как мчится!» — Послушай, Клим, зачем ты так гонишь лошадь? — Я ее не гоню. Сама разбежалась… Уж как разбежится, так никаким средствием ее не остановишь… И сама она не рада, что у ней ноги такие. — Врешь, брат! Вижу, что врешь! Только я тебе не советую так быстро ехать. Попридержи-ка лошадь… Слышишь? Попридержи! — Зачем? — А затем… затем, что за мной со станции должны выехать четыре товарища. Надо, чтоб они нас догнали… Они обещали догнать меня в этом лесу… С ними веселей будет ехать… Народ здоровый, коренастый… у каждого по пистолету… Что это ты всё оглядываешься и движешься, как на иголках? а? Я, брат, тово… брат… На меня нечего оглядываться… интересного во мне ничего нет… Разве вот револьверы только… Изволь, если хочешь, я их выну, покажу… Изволь… Землемер сделал вид, что роется в карманах, и в это время случилось то, чего он не мог ожидать при всей своей трусости. Клим вдруг вывалился из телеги и на четвереньках побежал к чаще. — Караул! — заголосил он. — Караул! Бери, окаянный, и лошадь и телегу, только не губи ты моей души! Караул! Послышались скорые, удаляющиеся шаги, треск хвороста — и всё смолкло… Землемер, не ожидавший такого реприманда, первым делом остановил лошадь, потом уселся поудобней на телеге и стал думать. «Убежал… испугался, дурак… Ну, как теперь быть? Самому продолжать путь нельзя, потому что дороги не знаю, да и могут подумать, что я у него лошадь украл… Как быть?» — Клим! Клим! — Клим!.. — ответило эхо. От мысли, что ему всю ночь придется просидеть в темном лесу на холоде и слышать только волков, эхо да фырканье тощей кобылки, землемера стало коробить вдоль спины, словно холодным терпугом. — Климушка! — закричал он. — Голубчик! Где ты, Климушка? Часа два кричал землемер, и только после того, как он охрип и помирился с мыслью о ночевке в лесу, слабый ветерок донес до него чей-то стон. — Клим! Это ты, голубчик? Поедем! — У… убьешь! — Да я пошутил, голубчик! Накажи меня господь, пошутил! Какие у меня револьверы! Это я от страха врал! Сделай милость, поедем! Мерзну! Клим, сообразив, вероятно, что настоящий разбойник давно бы уж исчез с лошадью и телегой, вышел из лесу и нерешительно подошел к своему пассажиру. — Ну, чего, дура, испугался? Я… я пошутил, а ты испугался… Садись! — Бог с тобой, барин, — проворчал Клим, влезая в телегу. — Если б знал, за сто целковых не повез бы. Чуть я не помер от страха… Клим стегнул по лошаденке. Телега задрожала. Клим стегнул еще раз, и телега покачнулась. После четвертого удара, когда телега тронулась с места, землемер закрыл уши воротником и задумался. Дорога и Клим ему уже не казались опасными. ____________ Антон Павлович Чехов Пересолил Фото с сайта #story_averinaclub

Чисто вечернее небо, Ясны далекие звезды, Ясны как счастье ребенка; О! для чего мне нельзя и подумать: Звезды, вы ясны, как счастье мое! Чем ты несчастлив, Скажут мне люди? — Тем я несчастлив, Добрые люди, что звезды и небо — — Звезды и небо! — а я человек!.. Люди друг к другу Зависть питают; Я же, напротив, Только завидую звездам прекрасным, Только их место занять бы желал. _________ Михаил Лермонтов Небо и звезды Портрет с сайта: mihail-lermontov. su/ #poem_averinaclub

Снег теперь уже не тот – Потемнел он в поле, На озёрах треснул лёд, Будто раскололи. Облака бегут быстрей, Небо стало выше, Зачирикал воробей Веселей на крыше. Всё чернее с каждым днём Стёжки и дорожки, И на вербах серебром Светятся серёжки. Разбегайтеся, ручьи! Растекайтесь, лужи! Вылезайте, муравьи, После зимней стужи! Пробирается медведь Сквозь лесной валежник, Стали птицы песни петь, И расцвёл подснежник. __________ Самуил Маршак Стихи о весне Фото с сайта #poem_averinaclub

Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо? Не надо. Тревоги свои забудь. Мне ведь уже не шестнадцать, мама! Мне больше! И в этом, пожалуй, суть. Я знаю, уж так повелось на свете, И даже предчувствую твой ответ, Что дети всегда для матери дети, Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет И все же с годами былые средства Как-то меняться уже должны. И прежний надзор и контроль, как в детстве, Уже обидны и не нужны. Ведь есть же, ну, личное очень что-то! Когда ж заставляют: скажи да скажи! — То этим нередко помимо охоты Тебя вынуждают прибегнуть к лжи. Родная моя, не смотри устало! Любовь наша крепче еще теперь. Ну разве ты плохо меня воспитала? Верь мне, пожалуйста, очень верь! И в страхе пусть сердце твое не бьется, Ведь я по-глупому не влюблюсь, Не выйду навстречу кому придется, С дурной компанией не свяжусь. И не полезу куда-то в яму, Коль повстречаю в пути беду, Я тотчас приду за советом, мама, Сразу почувствую и приду. Когда-то же надо ведь быть смелее, А если порой поступлю не так, Ну что ж, значит буду потом умнее, И лучше синяк, чем стеклянный колпак. Дай твои руки расцеловать, Самые добрые в целом свете. Не надо, мама, меня ревновать, Дети, они же не вечно дети! И ты не сиди у окна упрямо, Готовя в душе за вопросом вопрос. Мне ведь уже не шестнадцать, мама. Пойми. И взгляни на меня всерьез. Прошу тебя: выбрось из сердца грусть, И пусть тревога тебя не точит. Не бойся, родная. Я скоро вернусь! Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи! __________ Эдуард Асадов Мне уже не 16, мама Фото: 1984 г. РИА Новости #poem_averinaclub

Да! Теперь решено! Без возврата Я покинул родные поля. Уж не будут листвою крылатой Надо мною звенеть тополя. Низкий дом без меня ссутулится, Старый пес мой давно исдох. На московских изогнутых улицах Умереть, знать, судил мне бог. Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях. Золотая дремотная Азия Опочила на куполах. А когда ночью светит месяц, Когда светит... черт знает как! Я иду, головою свесясь, Переулком в знакомый кабак. Шум и гам в этом логове жутком, Но всю ночь напролет, до зари, Я читаю стихи проституткам И с бандитами жарю спирт. Сердце бьется все чаще и чаще, И уж я говорю невпопад: "Я такой же, как вы, пропащий, Мне теперь не уйти назад". Низкий дом без меня ссутулится, Старый пес мой давно издох. На московских изогнутых улицах Умереть, знать, судил мне бог. _________ Сергей Есенин Да! Теперь - решено. Без возврата Фото с сайта #poem_averinaclub

В. А. У нее все свое – и белье, и жилье. Ну, а я ангажирую угол у тети. Для нее – все свободное время мое. На нее я гляжу из окна, что напротив. У нее каждый вечер не гаснет окно. И вчера мне лифтер рассказал за полбанки: У нее два знакомых артиста кино И один популярный артист из Таганки. И пока у меня в ихнем ЖЭКе рука, Про нее я узнал очень много нюансов: У нее старший брат – футболист «Спартака», А отец – референт в министерстве финансов. Я скажу, что всегда на футболы хожу, На «Спартак», и слова восхищенья о брате. Я скажу, что с министром финансов дружу И что сам, как любитель, играю во МХАТе. У нее, у нее на окошке герань, У нее, у нее занавески в разводах. А у меня, у меня на окне ни хрена, Только пыль, только старая пыль на комодах. Ничего! Я куплю лотерейный билет, И тогда мне останется ждать так недолго. И хотя справедливости в мире все нет, По нему обязательно выиграю «Волгу». __________ Владимир Высоцкий У нее все свое – и белье, и жилье 1967 Фото с сайта #poem_averinaclub

У окна стою я, как у холста, ах какая за окном красота! Будто кто-то перепутал цвета, и Дзержинку, и Манеж. Над Москвой встает зеленый восход, по мосту идет оранжевый кот, и лоточник у метро продает апельсины цвета беж. Вот троллейбуса мерцает окно, пассажиры - как цветное кино. Мне, товарищи, ужасно смешно наблюдать в окошко мир. Этот негр из далекой страны так стесняется своей белизны, и рубают рядом с ним пацаны фиолетовый пломбир. И качает головой постовой, он сегодня огорошен Москвой, ни черта он не поймет, сам не свой, словно рыба на мели. Я по уличе бегу, хохочу, мне любые чудеса по плечу, фонари свисают - ешь не хочу, как бананы в Сомали. У окна стою я, как у холста, ах какая за окном красота! Будто кто-то перепутал цвета, и Дзержинку, и Манеж. Над Москвой встает зеленый восход, по мосту идет оранжевый кот, и лоточник у метро продает апельсины цвета беж. Апельсины цвета беж. Апельсины цвета беж. _________ Леонид Филатов Оранжевый кот 1966 Фото с сайта #poem_averinaclub

Улыбаюсь, а сердце плачет в одинокие вечера. Я люблю тебя. Это значит – я желаю тебе добра. Это значит, моя отрада, слов не надо и встреч не надо, и не надо моей печали, и не надо моей тревоги, и не надо, чтобы в дороге мы рассветы с тобой встречали. Вот и старость вдали маячит, и о многом забыть пора... Я люблю тебя. Это значит – я желаю тебе добра. Значит, как мне тебя покинуть, как мне память из сердца вынуть, как не греть твоих рук озябших, непосильную ношу взявших? Кто же скажет, моя отрада, что нам надо, а что не надо, посоветует, как же быть? Нам никто об этом не скажет, и никто пути не укажет, и никто узла не развяжет... Кто сказал, что легко любить? __________ Вероника Тушнова Я желаю тебе добра! Фото с сайта #poem_averinaclub