Трудолюбие ссыльного удивляло горожан. Около своего дома, на пустыре, Василий Карлович, первый и Сибири, решил заложить плодовый сад. Он сам копал землю, разбивал цветочные клумбы, возил в тачке дерн и чернозем и при этом шутил: "На каторге научился с тачкой обращаться".
И через несколько лет ялуторовцы пробовали первые сибирские яблоки.
"Когда горел дом барона, то из всех вещей он сам вынес статую Нептуна с трезубцем, но более ничего не велел выносить, пожарным же указал на смежные постройки и коротко бросил:
— Отстаивайте это.
Страх перед чернокнижником был так велик в народе, что, несмотря на то, что дом Тизенгаузена с драгоценной выписанной им из Риги обстановкой, надворными постройками, амбарами и кладовыми никем не охранялся и у барона даже не было мужской прислуги, воры никогда не пытались его ограбить.
Впрочем, однажды произошел такой случай.
Как-то ночью, возвращаясь от Муравьева-Апостола, Тизенгаузен заметил, что в один из амбаров проникли воры. Подошел.
— Вы что тут делаете, друзья мои?
Ужасу воришек перед появлением чернокнижника не было предела. Они стояли не шелохнувшись, трепещущие, не смея выговорить слова.
Барон продолжал:
— Я вижу у вас в руках мешки; вам, вероятно, муки понадобилось. Ну, берите же скорее и ступайте домой, но смотрите, больше без моего разрешения не являйтесь!
Дождался, пока воришки трясущимися руками нагребли муки и бросились бежать, и спокойно пошел спать, даже не заперев амбара. Среднего роста, лет шестидесяти, седоватый, слегка сгорбленный, он производил впечатление человека, над чем-то задумавшегося. С рабочими он был разговорчив, рассказывал о своей семье, оставшейся в Риге, о своей работе на каторге, о рудниках.
Во время ссылки в Ялуторовске к Тизенгаузену приезжали два его сына - офицеры и прогостили довольно долго.
Тизенгаузена помиловали ранее, чем других декабристов. Этому способствовали, вероятно, большие связи барона. Он уехал из Ялуторовска почти годом ранее других."
Комментарии 2