КАЛЕЙДОСКОП ЖЕЛАНИЙ

Брак по расчёту Сладилось у них все как-то неожиданно быстро. Она продавала овощи в своей палатке на продуктовом рынке, а Он подошел к прилавку с длинным списком в руке. — Будьте любезны, кочан капусты, — сказал Он, близоруко всматриваясь в список. — Какой капусты? – уточнила Она. — Да просто капусты... А что, она бывает разная? — А то! Одинакового ничего не бывает. Вам для чего – для голубцов или для борща? — Да, вроде, для борща, — неуверенно произнес Он. – Да, да, точно для борща. — Что ж вам супруга толком не объяснила, — Она уже ловко снимала верхние подвялые листья с кочана. – Принесёте еще что-нибудь не то, а виноватой останусь я. — Да нет у меня супруги. Не обзавелся как-то, — смущенно ответил Он. – Это матушка список мне составляла. — Что ж это вы, такой интересный мужчина и холостой? Не мальчик же уже. Нехорошо это, не по-людски. — Да вот не встретил такую, как вы. --Тю! — сказала она. – А чего такую искать? Считайте, что повезло. Нашли уже. Вот она я, берите, женитесь. Что, слабо? — А вы что, не замужем? — искренне удивился Он. — Да тоже, видно, такого, как вы ждала, — пошутила Она. Она вообще любила пошутить, так легче было и работать, и жить-поживать. — И вы согласны за меня выйти? — как-то странно медленно произнес Он. — Да бегом побегу, — все еще ёрничала Она. – В припрыжку. Вот в шесть палатку свою закрою и сразу в загс. — Так я подойду к шести с вашего позволения? — Давай, давай, жених, подходи. Поможешь мне ящики на склад снести. ****** На этом их первая встреча и окончилась. Она рассказала товаркам об этом чудаке во время короткого перекура за складскими помещениями. Подруги ржали, как лошади. Повеселились и разошлись по своим прилавкам, до конца рабочего дня было еще далеко. Она уже и забыла об этом инциденте, как вдруг, подсчитывая дневную выручку, заметила его, спешившего к ее палатке. — Спасибо, что подождали. Задержался я немного, лишнюю пару неожиданно поставили. Прошу прощения. — Какую пару? — не поняла Она, растерявшись. — Я в университете лекции читаю, пара – это лекция. Так какие ящики нужно нести? — Да не надо ничего нести, — отчего-то покраснела Она. – Все уже рабочие отнесли. Осталось только деньги сдать. — Так вы сдавайте, я подожду. — Чего ждать-то собираетесь, не поняла? — Но вы же пообещали замуж за меня выйти. У вас паспорт с собой? Загс сегодня до восьми работает, мы успеем. ****** Вот так неожиданно стала Она невестой в сорок два года. Впервые. Товарки на рынке просто обалдели от такой новости. — Ты что, с колокольни упала? — смеялись они, вспоминая ее рассказ о необычном покупателе со списком. – Он хоть красивый? — Как мерин сивый, — отвечала Она. – Попоны только не хватает. Зато умный такой… Чисто Ленин. Ученый, в универе преподает. — А не аферист, случаем, твой Ленин? Тот тоже вроде что-то преподавал, а у самого образование неоконченное. Или твой по другому профилю — многоженец? — Да непохоже. Паспорт чистый, проверяла. С мамочкой живет. — О, так он — маменькин сынок! Ничего не скажешь, повезло мамаше, такую невестку отхватила! Кондратий ее не подмял случайно от страха? Вы то хоть познакомились уже? — Вот завтра идем знакомиться, все думаю, что одеть. Волнуюсь, представляете? — Да ты, подруга, никак влюбилась! — Скажете тоже! Какая там любовь… Но раз мужик предложил, отчего не попробовать? Может, еще и рожу. Представляете, какой сынок умненький будет? Гены-то пальцем не раздавишь… — А если он в тебя будет? — Кто? — Да сынок твой. — Да пошли вы!.. Неужто и вправду поверили? Просто сделаю его как кочан капусты, не сомневайтесь даже. Не будет в следующий раз лишнее болтать. Ох, и сделаю же я его!.. Зарплата-то у него, думаю, побольше нашей. Ученый все-таки. И постоянная, между прочим, от погоды и сезона не зависит. А вы ко мне просто так скоро и не подойдете. Профессоршей стану – новых подруг заведу. С образованием, — и все смеялись до коликов в животе. Это было похоже на нее. Уж Она своего никогда не упустит. ****** — Это не трагедия, сын, и не фарс. Это катастрофа, — сказала его мама, оставшись с ним наедине. – Как ты мог с твоим умом, деликатностью, образованием докатиться до этого знакомства? О чем с ней вообще можно говорить?.. Ты прекрасно знаешь, что такое «человек одного круга». Этого понятия, как мне помнится, никто еще не отменял. По-моему, ты всегда был вполне счастлив со своими студентами, научной работой, со мной, наконец. Что за блажь пришла тебе в голову? Какая женитьба? Нет, это неприемлемо и даже недостойно обсуждений. Посчитаем, что ты неудачно пошутил… И как ты думаешь показываться с ней в обществе? Невеста... Невежество, возведенное в степень, крайний примитив… — Ну что ты, мамуля, какой она примитив? Просто женщина. — Она женщина?! Да твой бедный отец умер бы второй раз, увидев ее в нашем доме. Женщина… Хабалка! — приговор был произнесен, и мать презрительно поджала губы. ****** — Ой дурища, ой дурища непутевая! И в кого же ты у меня такая дурища? — причитала ее мать вечером того же дня. — Да на что тебе щавлик этот? Ни рожи, ни кожи. Полтора метра в прыжке, прости, Господи. Замуж она собралася… Да чем тебе и так плохо? Что тебе еще нужно? Сколько баб сами по себе живут и ничего. Я, например, тебя сама на ноги подняла, мужа никакого не знала, никто под ногами не блытылся. И, слава Богу, не спилася и по миру с котомкой не пошла… Да был бы еще человек нормальный, а то молотка, небось, в руках никогда не держал… Ни рожи, ни кожи… А молчит чего? Ведь ни поговорить за столом, ни выпить-закусить не может, больной, наверно. Ой дурища, ой дурища… — Ну что вы, мама, ревете? Я что, в рабство собралась? Да если будет что не по мне – турну под пятую точку, и нет базара. И вообще, чтоб вы знали, мужчина в доме не только для молотка нужен. тема из группы опусы и рассказы. — Тю!.. И говорю же – дурища! Стыдоба ты бессовестная! Да все я знаю. Сексу ей захотелося! Так было бы с кем секс этот делать! Нашла себе прынца на коне! С какой стороны ни посмотришь – щавлик и все. Жила себе сорок лет без сексу и не померла же… Были ж у тебя такие хлопцы и красивые, и высокие, и работящие… Что ж за них замуж не пошла, если так хотелося? — Ай, отстаньте, мама. Были-то были. Да вот в загс никто не позвал. — Опять она за свое. Да на что оно тебе нужно? — Сказала же, отстаньте. Я все уже решила. — Только не прописывай в квартире, доча, только не прописывай, не будь дитем несмышленым. — Не буду, не волнуйтесь… ****** Они действительно были очень разными. Абсолютно не пара, с какой стороны ни посмотри. Она большая, полная – что вдоль, что поперек одинаковая, высокая. А Он худенький, субтильного телосложения, сутулый, в очках, плешка просвечивается, ростом невелик. Она даже без каблуков выше его. Она шумная, смелая, за словом в карман никогда не лезла и выпить могла много, но даже не хмелела. Он же тихий, стеснительный, непьющий, в компаниях незаметный. Человек-невидимка просто. Целыми днями пропадал то в своем университете, то в библиотеках. Она деловая, палатку свою держала, поставщики ее побаивались. А его никто никогда не боялся, даже студенты. С деньгами вообще обращаться не умел, толком не знал даже, какой у него оклад. Он с мамой жил, а у нее квартира собственная. Однокомнатная, но большая. И машина есть легковая, подержанная, правда, но на ходу. Она последнюю книжку, наверно, в школе еще прочитала. А Он сам книжки писал по истории, стихи любил и знал много наизусть, разряд по шашкам имел. Ну ничего общего. Мезальянс полный. ****** — Да надоело, понимаешь, с матерью спорить, — словно оправдывался Он перед соседом по лестничной клетке. – А тут такая женщина интересная подвернулась, и богатая вдобавок – с машиной, квартирой… И работа у нее полезная – каждый день на столе овощи-фрукты свежие будут. — Ну да, — отвечал сосед. – Тут тебе повезло. И собственно не теряешь ничего. Достанет – уйдешь к маменьке под крыло. Ты главное не тяни с пропиской, и машину на себя перепиши. Так надежнее будет. Любовь пройдет, а машина останется… — Да какая там любовь… Что-то в голову стукнуло, а отступать вроде неудобно… Время, наверно, пришло… ****** — …А чего? Я тебя понимаю. Поживи с мужиком, потом всегда можешь похвастаться, что замужем была. А найдешь кого получше и разведешься. Без детей это раз плюнуть, никаких проблем, — так ей подруга лучшая советовала, которая тоже ни разу замужем не была, потому все об этом процессе знала. — Так что не переживай, иди в загс, флаг тебе в руки. Здоровье поправишь заодно. В нашем возрасте интим от всех болезней помогает. Как он в постели-то? Спали уже или как? — Тю!.. Уж что-что, а вот этого мне вообще не нужно. Ты прямо как моя мамочка. — Так ты что, не для секса замуж выходишь? Для чего же тогда? — А… — махнула Она рукой. – Сама не знаю. Брак по расчету, похоже. ****** Они вышли из загса немного растерянные. Нечаянная шутка оказалась совсем не шуткой. Штампы в их паспортах были настоящими и очень четкими. — Может, в ресторан сходим, посидим немного, отметим, — предложил Он несмело. — Тю!.. В ресторан… Чего зря деньги на ветер бросать? Да и с букетом твоим я как дурища последняя. Придумал тоже… Я эти цветы и носить-то не умею… Пойдем ко мне, что ли? У меня обед есть, поедим, выпьем. Супруг!... Шампанское Он открывал так неумело, что больно смотреть было. Она даже отвернулась, сделала вид, что боится грохота. Посидели с бокалами в руках, помолчали. У нее вдруг куда-то вся смелость ушла, так неловко стало и страшно. Он тоже красный сидел, хотя ни капли еще не выпил, и в комнате было прохладно. — Ну что, супруг, выпьем что ли за новую жизнь? — наконец произнесла Она, пытаясь стать прежней – смелой и отчаянной. — Да-да, — заторопился Он. – Только можно я встану? Он встал, и Она неожиданно почувствовала себя маленькой и беззащитной. — Я хочу прочитать вам свое любимое стихотворение. Чтец я, конечно, никакой, вы простите… И Он стал читать стихи. Возможно, это были очень хорошие стихи и красивые. Но Она даже не поняла ничего. Во-первых, потому, что никогда в жизни никто ей не читал стихов, а во-вторых, потому что они действительно были слишком сложными. «Заумными», как сказала бы Она в другой ситуации. Но сейчас не сказала, а когда Он замолчал и неловко поцеловал, как клюнул, ее свободную руку, вдруг расплакалась. От этого Он еще больше покраснел и совсем смутился. Но потом они выпили немного, поели, успокоились и даже начали беседовать о чем-то. А когда Он на минутку отлучился в туалет, Она почему-то подложила в его тарелку еще один кусок курицы, самый большой и красивый на блюде. Сделала это и сама не поняла зачем. Он ел совсем мало, прямо как ребенок. Но ей почему-то захотелось сделать ему приятное. ****** Утром Он принес ей кофе в постель. Она жутко растерялась и застеснялась. До сих пор это чувство было ей не очень знакомо. Стеснялась она обычно только в кабинете у гинеколога и то только тогда, когда у нее спрашивали, сколько раз рожала. И потом Он стал приносить ей кофе каждое утро, тоже не понимая, зачем это делает. Что так иногда поступают мужья или любовники, Он читал в книжках или видел в кино. И всегда считал полной ерундой. Пить кофе в постели так неудобно и негигиенично. Но сам приносил, и это почему-то ему нравилось. Она послушно, как зомби, но не без наслаждения выпивала горячий крепкий напиток и все никак не решалась признаться, что кофе ей категорически противопоказан, ибо давление зашкаливало. И эта маленькая тайна доставляла ей странное удовольствие. Она пила кофе, видела, как он наблюдает за ней и волнуется – достаточно ли сахару и сливок, и понимала: признаться, значит, обидеть. А обижать как-то и не хотелось… ****** Что-то в ней изменилось. Не сразу и не вдруг, но стала Она другой. По-прежнему шутила на рынке с покупателями и веселила товарок во время перекуров. Но на вопросы о семейной жизни не отвечала или отвечала уклончиво, пресекала все шутки. Если же подруги становились излишне навязчивыми, спрашивая об ученом муже, найденном почти что в капусте, сразу же торопилась на свое рабочее место. Вскоре от нее отстали. Насмехаться над женщиной, попавшей в беду, как считали многие на рынке, было как-то не по-человечески. Иногда Он заходил к матери, и та молча, с некоторым разочарованием и удивлением фиксировала новую твердую походку у сына, незнакомые уверенные интонации в голосе, изменившуюся осанку. Он тоже стал другим. Они редко выходили из дома по выходным. Просто сидели рядом на диване и смотрели телевизор. Неважно что. Смотрели то, что показывали, лишь иногда щелкая пультом в поисках американского боевика. Она любила такое кино, а Он стал находить его забавным. Когда Она занималась нудными хозяйственными делами — лепила пельмени, которые Он очень любил, или гладила белье в кухне, Он сидел рядышком и читал вслух стихи или какой-нибудь роман. Сначала ей все истории казались "на одно лицо" — длинными, скучными и нереальными. А потом Она втянулась, думала о прочитанном и ждала вечера, чтобы услышать продолжение. Она уговорила его пойти на автомобильные курсы, а Он научил ее играть в поддавки. На Новый год Он подарил ей маленький цифровой фотоаппарат, а Она купила ему очень красивую чешскую настольную лампу с маленькими хрусталиками. Каждый получал от другого то, что хотел, отдавая при этом то, что мог. В общем, это был самый настоящий брак по расчету… ****** Они никогда не говорили о любви. Трудно говорить о том, чего нет. Но иногда ей снился страшный сон. Ей снилось, что его вдруг не стало в ее жизни – ушел, умер, испарился... В общем, не стало и все. А Она, оставшись одна, все плакала, плакала и падала в какую-то мерзкую грязную яму. И падая, кричала во сне – хрипло, натужно, долго, а потом пробуждалась и принималась судорожно искать в постели его руку, а найдя, сильно сжимала ладонью. Он тут же просыпался в таких случаях и начинал тихонько успокаивать жену, гладя свободной рукой по ее полным плечам, по тонким волосам, по мокрым от слез щекам и почти задыхался от несказанной, невыносимой нежности… © Ольга Клионская

Бывают дни, дарованные свыше... Когда на все гримасы суеты Глядишь с пренебреженьем, — так на крыши, Должно быть, птицы смотрят с высоты. В подхваченные ветром занавески Небесная сквозит голубизна, И всё вокруг в каком-то влажном блеске, Как будто в детстве, после сна… ..........................Николай Зиновьев

Как Яков Васильевич к Норе Карловне сватался. Яков Васильевич проскользнул через дырку в заборе на соседний участок. И буквально замер в немом восхищении. Ух, какая тут бесподобная дама бродит! А ведь совсем недавно была бесполезным котенком... - Нора Карловна! Как я вас нежно уважаю! Выходите за меня! - Ах, Яков Васильевич, вы нахал! Я начинаю плохо думать за ваши мысли... - О чем вы, душа моя? Пройдемте со мной до сарайчика, там за ним и вступим в законный брак. Кошечка кокетливо скосила глазки: - Да шо за это много говорить? Конечно, я согласная! А в это время на крыльце показался Карл Давыдович, почтенный кот и отец Норочки. Нет, ну вы гляньте!!! Соседский Яшка собственной персоной. Нюх что ли, совсем потерял? Давыдыч получается зря, с самого утра, прошелся по периметру и выжал из себя всё, до последней капли, освежая собственные метки. Для начала Карл заорал на дочь: - Нора, домой! - Ну папааа... Но папа, продолжая ругаться, решительно направился с сторону "жениха". Не для этого Яшки он растил свою ягодку, курочку и конфетку. И таки да, сейчас он растреплет этого наглеца! Не получилось... Его опередила Василиса, его жена – кошка простая, без всякого отчества. Её маман по секрету сказала, что с Василисиным отцом ей так и не удалось познакомиться. Потому что он – летчик и не успели они толком "пожениться", как тот улетел за забор от грозного хозяйского крика. Вася увидела чужого кота, а это уже веский повод подраться! Без всяких там церемоний, моментально обогнала тяжело пыхтящего супруга и вескими аргументами быстро объяснила кандидату в зятья, что ему здесь не рады. Карл Давыдович вмешаться не успел, а уже ведь настроился на разборки. Поэтому тумаков получила Нора. - Ты должна думать за свою репутацию! Нора удрала под малиновый куст, оплакивать свою горькую судьбину. Ведь ей уже почти год – вот так и помрет старой девой! Яшка в это время тряс немного порванным ухом. Зря пострадал... Нора конечно обаятельна, но не до такой же степени! Ладно, в целях компенсировать моральний ущерб, Яков Васильевич побрел к мусорным бакам. Может, после выходных – городские чего вкусного набросали. Проходившая мимо хозяйка, увидев торчащий из баков хвост своего кота, предупредила Яшу: - Яков, много не ешь! Или ты дома обедать не собираешься?

Если жизнь была горьковатой, вы добавьте улыбок свет. Пусть надежда со вкусом мяты ваши души хранит от бед... Жизнь порой, как без масла каша... А бывает, как суп с лапшой... Ваша жизнь - это блюдо ваше... Так готовьте его с душой. ....................................Ирина Самарина-Лабиринт

«Читающие камни». Еще две тысячи лет назад невероятно дорого ценились «читающие камни». Никогда про такие не слышали, нет?... «Читающим камнем» древние называли очень крупные, равномерно слабо окрашенные, отполированные и прозрачные – «чистейшей воды», как говорят ювелиры, – экземпляры самоцветов, чаще всего горного хрусталя и особенно изумруда. За один такой камень античные богачи готовы были отдать целую гору золота! Вы догадались, о чём идёт речь? Вот что пишет об изумрудах («смарагдах») древнеримский учёный Плиний Старший в книге «Естественная История»: «Они же обычно вогнутые, так что сосредотачивают зрение. А те смарагды, у которых плоская форма, по тому же основанию, что и зеркала, воспроизводят изображения предметов перевёрнутыми. Принцепс [император] Нерон на сражения гладиаторов смотрел в смарагд». «Погодите-погодите! – скажет самый догадливый. – Это же линза!». Абсолютно верно. Самые первые линзы делались из драгоценных камней – других материалов для линз в древности не было! Тогдашнее стекло было очень мутным.

*** Никому не нужный Ваня... — Тётя, давайте я Вам помогу?! Я обернулась и увидела рядом стоящего пацана. Не мальчика, не ребёнка. Именно пацана, от роду лет шести, максимум семи. Грязная затёртая телогрейка на несколько размеров больше маленького щуплого тельца, такие я видела только в фильмах о войне, именно синего цвета, стёганные вдоль. Где можно было найти сейчас подобную, ума приложить не могла. На ногах ботинки, когда-то чёрные, сейчас пыльно-серые, со стоптанными задниками и сбитыми носками. Явно с чужой ноги. Разница в три размера, не меньше. Под задранной или оборванной, сразу не успела разглядеть, штаниной, шнурки перекинуты через лодыжку, чтоб не спадали ботинки. Грязные маленькие руки, теребящие то ли от волнения, то ли от энергии, его переполнявшей, пуговицы на ватнике. Такое же, как и одежда, грязное лицо с размазанной на нём серой пылью. Сквозь серый оттенок кожи ярким пятном светятся синие, по-детски наивные, но с волчьей опаской глаза. Весь этот образ дополняла выступающая на передний план худоба, которую было хорошо видно даже через ватник. Я безбожно опаздывала на встречу, и первым желанием было отмахнуться, сунуть денег и побежать дальше, но я остановилась и зависла. Глядя на это маленькое щуплое создание с волчьим взглядом, не достигающим своей макушкой мне даже пояса, я не могла двинуться дальше. Пауза затянулась. Он стоял, терпеливо дожидаясь ответа, с вызовом глядя мне в глаза снизу вверх. Чувство жалости подпёрло диафрагму, перекрыв доступ кислорода. Пытаясь понять, что именно происходит в моём организме, и догадываясь, с какого места у меня потечёт влага, я внимательно продолжала рассматривать этого волчонка. Я часто видела беспризорников и всегда давала им деньги, но этот был другой, не такой, как все. Наконец выдохнув, я нарушила тишину: — А чем ты можешь мне помочь? — Я могу всё! — с вызовом, практически прокричал мне в ответ этот маленький человек. — И продукты могу купить, и донести могу, и машину помыть и дома прибрать. Если надо починить, могу что-нибудь молотком. Я умею молотком, честно, не смотрите, что я маленький, я умею! Он кричал, пытаясь убедить меня в своей силе. Его глаза горели ярким огнём, в голосе был вызов. — Давай я тебе просто так дам денег? — я опустилась рядом с ним на корточки и взяла за пуговицу. При ближнем рассмотрении я увидела опухшие с краснотой веки от недавних слёз и страх, спрятанный за огнём. Было видно, как он боялся, что ему не поверят, не дадут возможность показать, на что он способен. — Так что? Сколько тебе надо. Он сделал шаг назад, и его глаза сузились в маленькую щёлочку презрения. — Я умею воровать, — гордо, но уже тихо сказал он. — Если б я захотел, мог бы и сам взять, большого ума не надо. Вон, у вас кошелёк в сумке на самом верху лежит — бери не хочу. Но мне чужого не надо. Я всё умею, даже молотком. Я машинально перевела взгляд на сумку и, в очередной раз, подтвердила, что я раззява. Сумка нараспашку, кошелёк, действительно, сверху. Маленький серьёзный человек, понимая, что зря теряет со мной время, молча повернулся и собрался было отойти, но я, почувствовав, что пуговица, которую я всё еще машинально держала в руках, стала выскальзывать из пальцев, оторвалась от кошелька и вернула волчонка на место. — Ты куда? Мы ещё не договорили, — слёзы царапающимися кошками блуждали по моему телу, но я усилием воли не давала им добраться до глаз. — Знаешь, мне, действительно, нужно кое-что. Он пристально посмотрел на меня, как будто пытаясь понять — из жалости или действительно. Я сделала максимально серьёзный вид и перешла на деловой тон. Жалости в тоне не должно быть и близко, раскусит, поймет. А жалеть его нельзя, было видно сразу — не тот формат. Не попрошайка — одинокий волчонок, гордый и сильный в свои шесть лет. Я чётко понимала, что встреча отложилась сама собой на неопределенный период, ну и Бог с ней, успею. — Так что нужно делать? — по-взрослому, серьёзно спросил он, скрестив на груди руки. Он успокоился, его не жалели, а нанимали на работу. — Ну, во-первых, — я судорожно пыталась придумать, что же мне надо из того, что ему по силам. — Давай начнём с машины. Фары грязные, стёкла. Сможешь почистить? Я включила тон директора и с недоверием прищурила глаза. — Если будешь халтурить, за работу не заплачу, — строго сказала я. — Я не халтурю, — он сверкнул волчьими синими глазами. — Где машина, пошли, — скомандовал он, и я покорно, подчиняясь его тону, двинулась за ним, указывая путь. Мы подошли к машине, человечек потребовал тряпку и без лишних слов сразу приступил к работе. Он старательно тёр стёкла грязной тряпкой, не пропуская и миллиметра. Пыль двигалась, повторяя его движения, иногда взлетая вверх, затем опять примагниченная стеклом, садилась обратно. Я молча наблюдала за процессом. Машина чище не становилась, но суть была не в этом. — Мы, кажется, забыли договориться о цене, — я потрогала его за плечо, отвлекая от работы. Он остановился, посмотрел на меня своим взрослым взглядом и вытер лоб грязной рукой, чем оставил на нем серый пыльный след. — Сколько сочтешь, столько и дашь, — коротко, не церемонясь, сказал он, переходя на ты. Как на равных… И стал тереть машину дальше. — А как тебя зовут? — Ваня, — не поворачиваясь, буркнул в ответ. Он отвечал сухо, коротко и по смыслу. Детского в нём не было ничего, кроме роста и размера одежды. Я внимательно наблюдала за этим маленьким человеком и чувствовала перед ним определенный страх, смешивающийся с безграничным уважением. — Скажи, — не унималась я. — А что ты купишь на эти деньги, я надеюсь, не сигареты? Я скрестила на груди руки с видом учительницы и вонзила пристальный взгляд в его маленькую спину, дожидаясь ответа. Должен же быть подвох. Я каждый день встречала массу беспризорников на своем пути, и все из них убеждали меня, выпрашивая деньги, ничего не предлагая взамен, что они не курят и не пьют, а есть хотят. Я всегда давала, мне не жалко. Но потом я видела, как они в подворотне, честно клявшиеся, пускали чинарик по кругу, удовлетворяя никотиновую зависимость. Не осуждала, не от хорошей жизни делали они так. Я просто видела это, не делая никаких выводов, и когда просили опять… опять давала. Вдруг в этот раз на хлеб потратят. Но в этом малыше определённо было что-то другое. Серьёзное, взрослое, болезненное. Ваня остановился и, не поворачиваясь ко мне, тихо сказал: — Я не курю… И не пью. Я и не есть могу, если надо… Неделю. У меня мама, — его голос дрогнул, он запнулся и замолчал. Я медленно присела рядом с ним на корточки и повернула его за маленькие щуплые плечи к себе лицом. В его синих, потупленных в пол, не по-детски волчьих глазах стояли слёзы. — Твоя мама болеет? — тихо спросила я. Ваня молча утвердительно кивнул головой. По его прозрачным детским щекам текли такие же прозрачные слёзы. И я поняла, что блуждающая скребущими кошками влага, всё-таки нашла выход. Я почувствовала, как по щеке стекла горячая слеза, а за ней ещё и ещё. Я обняла этого маленького волчонка и прижала к себе. Так обнявшись, мы стояли минут пятнадцать, не в силах остановить слёзы. Прохожие с интересом смотрели на странную картину, но шли мимо. Я ревела от боли за этого ребёнка, а он плакал от того, что с детства ему пришлось стать взрослым и сильным. Его никто никогда не жалел, а он и не позволял этого делать. В свои шесть лет он знал одно: "Если не он, то кто же"… Мы выбросили грязную тряпку, я взяла его за руку и мы пошли в ближайшее кафе перекусить. Ваня, насупившись, остановился у входа, привыкший к тому, что в такие места его просто не пускали, даже помочь… За кусок хлеба. Не потому что злые, потому что так принято. Его гнали, как бродячую собаку, палками. И сейчас он сжался, ожидая обычной развязки. — Идём, не бойся. Я не дам тебя в обиду никому и никогда, — тихо сказала я и сжала маленькую холодную ручку. Он покорно пошёл за мной как маленький шестилетний мальчик. Устал быть взрослым. Мы говорили с ним до самого вечера. Время пролетело мгновенно. Ваня уплетал за обе щёки булки с мясом, по-модному именуемые гамбургерами, периодически с опаской глядя по сторонам, чтоб не забрали. Наевшись, он расслабился и рассказал, что его отец погиб на работе. Давно. Как именно — он не знал. Был совсем маленький, всё, что помнил, и то было из рассказов матери. Когда отец погиб, мама сильно заболела. Он слышал, как говорили соседи между собой, что нервы не выдержали. Как называлась её болезнь, он тоже не знал, но помнил, что в названии было слово "сахар". Но зато название лекарств он выучил наизусть, а еще он очень хорошо запомнил, что если их не принести, мама может умереть. Вот и ходил не в школу, а на "работу", каждый день… С утра и до ночи. Пока мама могла, она работала сама, и он ходил к соседскому мальчику учиться грамоте, к школе готовиться. А потом маме стало совсем плохо. В школу он так и не успел, пришлось идти на улицу просить… Но стержень, который был в нём, вероятно, от рождения, просить не давал, вот и пытался "работать"… Как мог. Помогать… Как умел. Даже к дяде Мише, соседу, пристал, чтоб молотком орудовать научил. Грамота осталась у соседского мальчика, а у Ванечки появился долг перед любимой мамой… — Я очень люблю маму, — без доли наигранности, без детских нот сказал он в завершение. — Я боюсь, вдруг она умрет, и я никому не буду нужен. Тихо, сдерживая по-взрослому детские слёзы, сказал он и замолчал. Я достала деньги за еду, положила их на стол, взяла его за руку и потянула к выходу. — Поехали знакомиться с твоей мамой, — я обняла его за плечи и прижала к себе. — И никогда не бойся, слышишь, что твоя мама умрёт, понял? Я посмотрела внимательно сверху на этого маленького одинокого волчонка. — Мы вылечим твою маму, а кроме неё, ты теперь нужен и мне. Так что прорвёмся. Ваня потянул меня за руку вниз, и я присела. Он молча подошёл, обнял меня и положил голову на плечо. Взрослость вмиг улетучилась, и возле меня оказался маленький беззащитный испуганный шестилетний мальчик, выброшенный из жизни и уже успевший от неё устать. — Спасибо, — сквозь слёзы сказал он. Так по-детски, с безоговорочной верой в мои слова. — Спасибо. А как тебя зовут? — Василиса, — улыбнулась я. — Но для друзей — Вася. Так что для тебя — Вася!.. P. S. Двадцать лет спустя. — Ванька, что ты возишься так долго, мы опоздаем, и должность директора такой крупной фирмы заберёт кто-то другой, — крикнула я из коридора, уже натягивая туфли. — Мам, — пробубнил басом Ваня из спальни в ответ, где уже час подбирал галстук под костюм. — Скажи Васе, пусть не накручивает. Я уже официально директор — это всего лишь формальный банкет в честь этого… © Василиса Савицкая

"ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ" Чищу,… мою,… умываю, С четвергом всех поздравляю, Хвори прочь и вон ненастья, Всем здоровья, мира, счастья. .......................© Таня Черненко

Вместо мудрости - опытность, пресное... Неутоляющее питьё. А юность была как молитва воскресная... Мне ли забыть её?

23 апреля 1889 года - В письме брату Александру Антон Павлович Чехов написал фразу, ставшую крылатой: "Краткость - сестра таланта".