Брат умирал долго и мучительно. Рак. Он был старше меня всего на два года, но болезнь превратила его в высохшего старика. Женьке было двадцать два, когда его не стало. Не побоюсь признаться — мы все вздохнули с облегчением, когда это произошло. Оттого, что мучения его были невыносимыми; оттого, что нет ничего больнее, чем видеть угасание горячо любимого, некогда жизнерадостного человека.
В душе моей образовался вакуум, который нечем, вернее, некем было заполнить...
Дни тянулись однообразной вереницей, общение с друзьями не очень клеилось. Я практически жил затворником. Институт-дом, дом-институт…
Однажды, идя домой из института под проливным дождем, я замешкался на пешеходном переходе. Вовсю горел предупреждающий «красный», и я пер на него, погруженный в свои мысли. Из оцепенения меня вывел звонкий лай. Под ноги выскочило мокрое и грязное «что-то». Я резко остановился, и прямо передо мной с визгом затормозила машина. Послышался глухой стук и отчаянный визг.
Сопровождаемый отборным матом позади стоящих прохожих я обошел машину и увидел в метре от нее маленького щеночка, который лежал на боку и жалобно скулил. Я сгреб бедолагу в охапку и стоял с ним, как последний идиот, посередь проезжей части.
- В машину садись, дебил! — услышал я голос позади и не сразу понял, что говорит это водитель злосчастной машины, высунувшись в приоткрытую дверь.
Как в полусне прошел остаток этого дня. Итог — поскуливающий щенок, с наложенной шиной на передней лапке, сидящий рядом со мной на диване.
-Да, друг, — обратился я к дрожащей дворняжке, — ты, получается, мне жизнь спас. Ну, или здоровье.
Имя «Тотем» появилось само собой, когда я, впервые за долгие недели, позвонил лучшему другу Пашке.Так и прижилось.
Тотемка, из неказистого серо-бурого щенка превратился в мощного брутального пса красивого палевого оттенка. Грудак у него был куда шире моего, и я не преувеличиваю. Но, несмотря на свирепый вид, это был самый добрый и дурашливый пес на свете.
Он, в буквальном смысле, вернул меня к жизни. С ним надо было гулять, кормить его, чесать густую шерсть. Он не давал мне расслабиться, и не оставлял одного ни на минуту. Друзья снова стали таскать меня на прогулки, в походы, и Тотем был неизменным нашим спутником, и общим любимцем.
Все наладилось, острая боль от потери любимого брата стала утихать и приобретать философский оттенок. Появилась девушка, Наташка.
И тут — как гром среди ясного неба — Тотем пропал. Носился по парку без поводка — в семь утра там никого не бывает, и мы могли позволить себе такую роскошь. Я потерял его из вида, стал звать. Но пес как сквозь землю провалился.
Все друзья мои участвовали в поисках, мы прочесали весь парк. Но его нигде не было.
Спустя сутки, глубоким вечером, я нашел его. Он был еще жив. Чертов сук пропорол ему горло, когда Тотем, поскользнувшись на траве, со всего маху угодил в овраг. Он не мог мне ответить, когда я звал его.
Заливаясь слезами, я вез его в машине Пашки в ветлечебницу. Тотем всю дорогу смотрел мне в глаза, а я гладил его голову и рыдал, как ребенок.
Ветеринар был неумолим – только усыпить, чтобы не продлевать мучения. Я был с ним до конца. Молоденькая девушка сделала Тотему укол, и оставила нас вдвоем.
Я выключил свет – Тотем не любил спать при свете. Я сидел в темноте, и гладил его, чувствуя, как замирает под моей ладонью его жизнь.
И тут мне показалось, что шерсть Тотема стала искриться. И точно – маленькие искорки, как статическое электричество, с легким треском бегали по его телу. Я смотрел во все глаза на это явление, и не находил НИКАКОГО логического объяснения происходящему. Хотел позвать Пашку, но голос не слушался меня, получился лишь сдавленный хрип.
Сияние становилось все ярче, все осязаемей. Внезапно, оно отделилось от Тотема и повисло в воздухе. Маленькие искорки носились в каком-то безумном хаосе, сопровождаемые легким электрическим треском. Постепенно сияние стало приобретать форму… Форму человека. Я знал этого человека. Это был мой брат.
Женька долго смотрел на меня, улыбнулся и хитро подмигнул, как делал это в детстве, когда задумывал какую-нибудь проделку.
Я смотрел, и не верил сам себе. Сияние стало рассеиваться в воздухе, потихоньку исчезая.
- Женька, не уходи! – крикнул я в полной истерике.
Как дуновение ветра в голове моей послышался тихий голос:
-Увидимся… — И Женька исчез совсем.
Потом Пашка рассказал, как нашел меня, целующим Тотема в холодный нос, с блаженной улыбкой на лице. Я, как сумасшедший повторял только одно слово: «Спасибо!»
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 53
Ей - 12, ему — 22, маме — 32. Он вчера стал маминым мужем. Они ей сегодня об этом сказали.
Девочка закрылась в своей комнате и целый день оттуда не выходила. Они звали её, мама подходила к двери, предлагала пойти вместе в кино, на аттракционы, в парк, в гости. Она упорно молчала. Лежала на своём диване. Сначала поплакала. Потом уснула. Потом просто смотрела в потолок и думала. А к вечеру очень захотелось есть, и она вышла сама.
Привыкала пару лет. В штыки принимая каждое слово мамы. Презрительно кривилась, наблюдая их вместе. Дерзила, грубила, ненавидела.
Мамина младшая сестра пыталась с ней поговорить. Не давалась. Подумывала сбежать из дому. И однажды таки сбежала. До ночи сидела на корточках в соседнем доме на лестнице, ведущей на чердак. Потом замерзла и отправилась к той самой маминой сестре.
Когда за ней приехала мама, девочка уже отогрелась и поужинала. У мамы мелко дрожали руки и были заплаканные глаза. Мама за ней приехала одна.
Домой возвращал
...ЕщёЕй - 12, ему — 22, маме — 32. Он вчера стал маминым мужем. Они ей сегодня об этом сказали.
Девочка закрылась в своей комнате и целый день оттуда не выходила. Они звали её, мама подходила к двери, предлагала пойти вместе в кино, на аттракционы, в парк, в гости. Она упорно молчала. Лежала на своём диване. Сначала поплакала. Потом уснула. Потом просто смотрела в потолок и думала. А к вечеру очень захотелось есть, и она вышла сама.
Привыкала пару лет. В штыки принимая каждое слово мамы. Презрительно кривилась, наблюдая их вместе. Дерзила, грубила, ненавидела.
Мамина младшая сестра пыталась с ней поговорить. Не давалась. Подумывала сбежать из дому. И однажды таки сбежала. До ночи сидела на корточках в соседнем доме на лестнице, ведущей на чердак. Потом замерзла и отправилась к той самой маминой сестре.
Когда за ней приехала мама, девочка уже отогрелась и поужинала. У мамы мелко дрожали руки и были заплаканные глаза. Мама за ней приехала одна.
Домой возвращались на такси. Она видела мамин профиль. Мама была старой. А он был красивым.
Тогда впервые он пропал на целый месяц. Девочка ни о чём не спрашивала маму. Мама ничего ей не говорила. Но дома стало как прежде. Она и мама. Даже понемногу потеплели отношения. И девочка успокоилась.
А потом он опять появился в квартире. Молодой мамин муж. И девочка смирилась с тем, что он вошёл в их жизнь навсегда.
Ей - 18, ему — 28, маме — 38. Она однажды передавала ему нож через стол. Они обедали. И намерено чуть дольше обычного задержала свою руку в его руку. И смотрела при этом прямо в глаза. Он тоже смотрел прямо в её глаза. Мама побледнела и опустила голову. Все доедали молча.
А потом мамы не было дома, она подошла к нему, уткнулась лбом в спину и затаила дыхание. Он на секунды замер, повернулся, легонько её отстранил, чуть встряхнул за плечи и попросил не валять дурака.
И она зашлась в истерике. Ну почему-почему-почему?! Что ты нашёл в ней?! Она ведь старуха! У неё полно морщин на шее, ты разве не видишь? Зачем тебе старуха?!
Он принёс воду, усадил её в кресло, накрыл пледом. И вышел, хлопнув дверью. Она сидела в соплях, глотала слёзы и понимала, что надо уходить в общежитие или на квартиру. Её только что отшвырнули, как котёнка. Пренебрегли. Унизили. Отодвинули.
Он был красив. Он ей снился. Он не приходил домой. Мама молчала. Они обе ходили по дому, как тени.
Вернулся через несколько дней. Мамы не было, она опять была одна. Сидела за столом на кухне, пила чай и писала конспект.
Он подошёл к столу, у неё замерло сердце. Сел напротив и, глядя ей в глаза, устало произнёс: продолжение у меня на страничке