Книголюб 5.0

Дoрога в Рaй. Притчa о тoм, зaчeм Cмeрти кoсa — Вы — кузнeц? Гoлoс зa спинoй раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь. — А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента. — Стучаться? Хм… Не пробовала, — ответил голос. Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать в лицо этого незнакомца. Но слова так и остались где-то в его голове, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент. — Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но сле

ПОЧЕМУ ОДИН ИЗ САМЫХ РАЦИОНАЛЬНО МЫСЛЯЩИХ ЛЮДЕЙ XVIII ВЕКА В НАРОДНОЙ ПАМЯТИ ОСТАЛСЯ МИСТИКОМ КОЛДУНОМ «И был этот Брюс самый умный: весь свет исходи — умней не найдешь. И знал он волшебство, и дошел до всяких наук. Календари делал… и порошки у него там, составы разные… И мог он обернуться птицей. А жил в Сухаревой башне. Там у него и книги, бумаги, пузырьков наставлено было тьма-тьмущая…» (Рассказано в 1923 году собирателю городского фольклора Евгению Баранову московским дворником Филиппом Болякиным) В наши дни в том месте, где проспект Мира отходит от Садового кольца, — обычный оживленный перекресток, и только стела в соседнем сквере и название станции метро «Сухаревская» напоминают, чт

ДОМ ИСКУССТВ Этот дом на углу Мойки и Невского. Я хожу по коридору в ожидании литературного вечера. Это ничего не значит, что я следователь уголовного розыска. У меня уже две критические статьи и четыре рассказа. И все они очень одобрены. Я хожу по коридору и смотрю на литераторов. Вот идет А. М. Ремизов. Маленький и уродливый, как обезьяна. С ним его секретарь. У секретаря из-под пиджака торчит матерчатый хвост. Это символ. Ремизов – отец-настоятель «Обезьяньей вольной палаты». Вот стоит Е. И. Замятин. Его лицо немного лоснится. Он улыбается. В руке у него длинная папироса в длинном изящном мундштуке. Он с кем-то разговаривает по-английски. Идет Шкловский. Он в восточной

СТОЛЬКО НЕ ЖИВУТ Ее книги продолжали выходить и после революции, «Овод» печатался в СССР миллионными тиражами, имя Войнич знал каждый школьник — мальчишки мечтали бороться и умереть за свободу, как Овод, а девочки плакали над историей любви Артура и Джеммы... Сама писательница в это время тихо жила в маленькой квартире на последнем этаже высотного дома, расположенного на окраине Нью-Йорка. И-Эль-Ви, как звали ее немногие близкие друзья, была совершенно уверена, что о ней давно забыли и на родине, в Англии, и в далекой России. Сохранившееся в ее домашней библиотеке последнее издание «Овода» на русском языке вышло незадолго до революции. О своей популярности в СССР Этель Войнич узнала л

ЭНЕРГИЯ СОЛНЦА КОНСТАНТИНА БАЛЬМОНТА Полагают, что прадед Бальмонта носил фамилию "Баламут". Как украинский Баламут превратился в звонкозвучного Бальмонта, никому не известно. Но эта экзотическая фамилия очень идет поэту, похожему на тропическое растение, неожиданно выросшее под холодным среднерусским небом. По происхождению Бальмонт был помещик из самой русской глубинки: из Шуйского уезда Владимирской губернии. На русского помещика он походил, правда, весьма мало: усы, слишком большие и остроконечные, чтобы быть консервативными, бородка в донкихотском духе, поэтическая шляпа, ударение на "о" в фамилии — считается, что он сам его стал туда ставить, все родственники ударяли на "а"... До

ЛАВРУШКА КОНЧАЕТСЯ! В конце XIX-го – в начале XX-го веков в России жил и творил композитор, пианист, педагог, ученый в области музыки и автор многочисленных романсов Сергей Иванович Танеев. С начала 1900-х годов выступления Танеева и его произведения стали пользоваться большим успехом. Благодарные зрители, как водится, подносили автору цветы. А также частенько дарили музыканту настоящие лавровые венки. Из дорогих венков славы и триумфа практичная домохозяйка, Пелагея Васильевна Чижова, старалась извлечь пользу: она сушила лавровый лист, добавляла его во все блюда и щедрой рукой раздавала всем своим знакомым. Когда листа становилось мало, хозяйственная женщина говорила Танееву: – Серг