ПОЗНАЙ СЕБЯ

Можешь помочь человеку — помоги, не можешь помочь — помолись, не умеешь молиться — подумай о человеке хорошо! И это уже будет помощь, потому что светлые мысли — это тоже оружие Восточная мудрость

Это был солнечный весенний день. Яркий-яркий. В детстве все яркое, цветное, помните? И в мы стояли долго в очереди: в уличном ларьке продавали набор для окрошки. В полиэтиленовом пакете лежал пучок изумрудного лука, настоящий свежий пупырчатый огурчик и яичко. Давали по одному набору в одни руки, чтобы честно было. Чтобы всем досталось. Но нас двое было: я и мама. И нам дали два набора! И я стала рассматривать с упоением, пакет же прозрачный. Зеленые перья лука, огурчик - вот диво, за зиму соскучились по огурчикам, их не продавали. И яичко почему-то необычное, красное. Я спросила у мамы: "Почему яйцо красное? Они же белые, и дома, и в садике. А это красное, почему?". Мама сказала, что это пасхальное яйцо. Сегодня Пасха, праздник. И кто-то догадался покрасить яйца, это такой секрет, тайна, это как напоминание. Как сообщение тем, кто знает и помнит. Это значит, что никто не умрет. Христос воскрес. Меня поразили мамины слова. Дома и в садике никто не рассказывал про такое. И про такой праздник не говорили. И сейчас мама говорила про таинственный праздник и про послание: красное яичко в пакете среди зелени. Кто-то покрасил его и отправил поздравление всем. Напомнил: никто не умрет! Верьте и надейтесь. И ведите себя хорошо. Я так и думала. Я много об этом думала. И до сих пор думаю. Кто-то в начале семидесятых красил яйца и раскладывал их в пакеты. Поздравлял и напоминал. И люди шли, рассматривали свои "кульки", раньше так называли пакеты. Улыбались. И ярко светило солнце, - праздник же. Самый важный праздник, про который не надо громко говорить. Я и не говорила. Просто чувствовала радость и счастье. Потому что еще кто-то знал то, что знают все маленькие дети: никто не умрет. Душа бессмертна. А одно яичко мне дали съесть. Но я не съела. Я положила его в карманчик розового фланелевого платьица и унесла во двор. Тогда дети гуляли самостоятельно. И во дворе отдала старухе Лазаревне, чтобы она не боялась умирать. Молча отдала. И сердитая Лазаревна взяла и сказала тихо: «Христос воскресе!». А я ничего не ответила. Я же не знала, как надо отвечать. Просто кивнула и пошла смотреть на первые листочки. Все остальное я знала. Как все маленькие ещё дети… Анна Кирьянова

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ АФОРИЗМОВ РОМАНА НАДИРЯНА НА РАЗНЫЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ 🗯 Роман Надирян — писатель.  Автор многочисленных рассказов, афоризмов, четверостиший и сказок. В 2014 году в Москве вышла его первая книга афоризмов «Немногословие». В этом году выходит книга сказок. Затем — сборник рассказов.

БАБЫ Вот и весна. Земля наконец-то избавилась от снежных оков и облегченно вздохнула свежим легким ветерком. Пришла пора запрягать лошадей и выходить в поле - время пахать. - Навались, бабы! Одна за плугом и трое в упряжи. Вместо коней, их нет уже давно, еще в сорок первом забрали на фронт. Все для него, все для победы. Лошади, телеги, шитые ночами рукавицы и … мужики. Сыновья, племянники, внуки, мужья. Остались только дети, глубокие старики. И бабы. - Навались! Ноги дрожат от напряжения, пот ручьем, но ничего. Вытянем, мужикам хуже. Здесь не стреляют, не рвут бомбами землю. Здесь пашут, на себе. И ждут. Каждый день, почтальона. Дядю Мишу. Их деревушке повезло, немцев остановили в каких-то двух сотнях километров. «Не дошла сюда война», - скажет кто-то. И будет неправ: война была здесь в каждой из двух десятков хат. Много раз. Сначала уходящими на фронт колоннами бравых красноармейцев во главе с молодыми и не очень офицерами. Маршировавшими с песнями и залихватским посвистом. А потом – бесконечными колоннами отступающих. Шли без песен и улыбок, в грязных гимнастерках, перемотанные окровавленными бинтами. Небольшое деревенское кладбище разрослось. Хоронили умерших: русских и белорусов, казахов и украинцев, татар и поляков, грузин и дагестанцев, разных национальностей, разной веры. Бабы отпевали всех одинаково и хоронили как родных. А по вечерам смотрели на дорогу – ждали почтальона. Смешливую Катьку из соседней деревни. Ждали и боялись. Что несет? Измазанный штампами треугольник или извещение? И замирали, глядя, как останавливается почтальонша у Михайловны. Как, опустив глаза, протягивает похоронку. Муж. - Бабы! Они сбегались к стоящей на коленях подруге и утешали. Как могли. Почту приносили два раза в неделю. Два вечера надежды и страха. Потом Катька пропала. Ушла на фронт вместе с похоронкой на жениха. Новым почтальоном стал дядя Миша. - А ну, еще немножко, потянули, бабоньки вы мои дорогие. Это бригадир, Иван. Муж Семеновны. Счастливая. Одного дождалась, даст Бог, и сыновей увидит. Ну и что, что без ноги. Зато живой. Да хоть совсем без ног - только бы вернулся. Так думали многие. И два раза в неделю ждали. Дядю Мишу. До войны он был председателем колхоза. Вместе с Иваном служили. Выжили под Сталинградом и после госпиталя вместе вернулись домой. Один на костылях, другой – молчит и только изредка улыбается. Вся деревня знала примету – если дядя Миша поклонился кладбищу – значит, похоронка. И бабы, замерев, ждали. А он, тряся головой, шел. Медленно, глядя прямо перед собой. На секунду остановился у хаты Светки-учетчицы. За неделю до войны замуж вышла, пожить-то не успела по-человечески и на тебе, - призвали мужа. Застыла девка, но Бог миловал, дядя Миша дальше пошел, а Светка разревелась. Чего реветь? - радуйся, дура. - Бабы! Вся деревня бросилась к Михайловне. Погладить по седым волосам, обнять, утешить. Опять похоронка. Сын. А дядя Миша подошел к хате Ивана. И под вой и причитания они долго стояли, молча глядя друг другу в глаза. - Меняемся! Можно стянуть с головы платок и облегченно выдохнуть. Потом война прошла в третий раз. Обозами с ранеными. Кто-то бредил, кто-то стонал, а кто-то молча смотрел в синее небо. И метались бабы у подвод, протягивали вареную картошку, куски зачерствевшего хлеба, воду. Может, и их мужиков кто-то напоит, накормит и утешит добрым словом? Раненые улыбались, благодарили, а некоторые оставались в деревне навсегда. Отпетые по церковному обычаю - мусульмане и католики, иудеи и атеисты, православные и неизвестные. Без имен, без фамилий, обгоревшие, изуродованные, без лиц. Слава Богу, справились, одно поле вспахано и засеяно. Теперь домой. - Дядя Миша! Это кричали дети. Бабы высыпали на улицу и, затаив дыхание, смотрели на приближающегося почтальона. Вот он поравнялся с кладбищем. Остановился. Деревня замерла. Поклонится или нет? А дядя Миша стоял и смотрел на ровные ряды могил. Поклонится? Нет, не кланяется. Стоит. Наконец, словно решившись, он поправил выгоревшую фуражку и отдал честь. А затем повернулся лицом к деревне и низко поклонился. В этот вечер никто не пришел к Михайловне, получившей похоронку на младшего сына. Выла вся деревня. Девятнадцать извещений. «Ваш сын…, ваш муж…, ваш отец… пал смертью храбрых…, умер от ран…., пропал без вести». А дядя Миша стоял, молча глядя в глаза Ивану, и сжимал в руках двадцатое извещение. Сын. - Навались, бабы! Одна за плугом и трое в упряжи. Вместо коней. По лицу струится пот и текут слезы, плакать можно, а останавливаться нельзя. Надо пахать. Весной день месяц кормит. А слезы текут. - Немцы! Бабы, забыв о плугах, со всех ног бросились в деревню. Бригадир не сказал ни слова. Ничего, земля подождёт. Пусть бегут... По дороге медленно тянулась колонна пленных. В непривычной серой форме, грязные, оборванные, измученные. Они шли, опустив головы. На них смотрели. Молча. Кто-то сжимал кулаки, кто-то шептал проклятия, кто-то вытирал слезы. - Бабы! Это Михайловна подошла к остановившейся колонне. В руках сверкнул нож. Стоявшая невдалеке молодая вдова, Светка-учетчица, закрыла глаза. - На, поешь. Подоспевший Иван замер от неожиданности, глядя, как женщина нарезает тонкими ломтями хлеб и кладет в протянутые руки. - Бабы! И заголосила деревня. Заметались вокруг платки. Пленным несли воду, хлеб, картошку. Солдаты из конвоя пытались оттеснить женщин, да разве справишься? Положено стрелять, но тут же свои… Молоденький лейтенант, глядя на растерянных конвоиров, выхватил пистолет и крикнул Михайловне: - Назад, нельзя, буду стрелять! Она посмотрела ему в глаза и повернулась спиной: - Возьми, голодный небось. Последний кусок хлеба лег в чью-то грязную ладонь. - Данке... - Конвой! - лейтенант оглянулся. - Что делать собрался? - спросил подошедший Иван. - У меня приказ, это ж немцы, да они... нельзя… Что они делают? - сбивчиво начал офицер. - Это, лейтенант, бабы, - и посмотрев в сторону кладбища, Иван повторил, - наши бабы. Андрей Авдей

Миллионы мужчин уходят и оставляют миллионы женщин со своими детьми. Считают, что это нормально, когда они платят алименты и иногда навещают ребёнка: раз в неделю, два раза в неделю, раз в месяц. Когда ты пытаешься им сказать о том, что такая ситуация – ненормальна, страшна, особенно для ребёнка, они возражают: «Да, нет, всё нормально. С женой спокойно разошлись. Она довольна и ребёнок счастлив». А ребёнок просто не понимает, как бы было ему хорошо, если бы папа был рядом. Поэтому он и счастлив, когда папа приходит и ведёт его в «Макдональдс». Но, самое страшное, конечно, во всей этой ситуации – это то, что в каком-то своем глубинном смысле ребёнок родным отцом принесен в жертву своим страстям. Мне вспоминается рассказ одной нашей прихожанки. Ее дочку бросил муж, когда та родила ребенка. Бросил и пропал, как это сейчас часто бывает. Дочка была в таком тяжёлом состоянии, что у нее не было сил подавать в суд, чтобы ей платили алименты. Чему отец ребенка был рад. Знает, что у него есть ребёнок, но ему это неинтересно. И вот эта женщина, бабушка, рассказывала, что ребёнок, когда жил у нее на даче, уже будучи подростком, днём куда-то убегал. Она решила проследить, куда это он там на два-три часа убегает после каждого завтрака. Она пошла за ним и увидела, как ребёнок выходит в поле и кричит: «Папа, папа!». Кричал, потом вытирал слёзы и возвращался домой. И вот мне подумалось, а ведь где-то есть этот отец-безумец, который не хочет знать о том, что есть человек, который готов его любить. Отец потерял не просто объект траты денег в этой ситуации. Он потерял того, кто был готов его любить. И в каждом аборте, в каждом оставленном с женой ребёнке каждый мужчина теряет самую большую драгоценность на земле. Потому, что на земле самая большая драгоценность – это люди, которые тебя любят. Их нельзя купить, их нельзя ничем заменить и их не так много у каждого из нас. И вот ради комфорта, ради того, чтобы продолжать жить по страстям, человек берёт и отталкивает от себя, втаптывает в грязь, просто выкидывает из своей жизни такое удивительное сокровище. Протоиерей Фёдор Бородин

Εcли ваш муж не пpинocит денег, и вы кoлoтитеcь oдна заpабатывать на вcех - у ваc нет мужчины. У ваc кoммунальный cocед, таcкающий еду из вашегo хoлoдильника. Εcли ваш coжитель заpабатывает poвнo на cебя, a вы кoлoтитеcь caми, чтoбы пpoкopмитьcя - у вac нет мужчины. У вac в дoме дapoм гocтит знaкoмый. Еcли вaм cpoчнo и oтчaяннo нужны деньги, a вaш бoйфpенд бoдpo oтвечaет, чтo у вcех бывaют тpудные вpеменa и вce нaлaдитcя - у вac нeт мужчины. У вac пpиятeль, и дaжe нe oчeнь близкий. Еcли у вac cepдeчный пpиcтуп, a вaш любoвник пo тeлeфoну кoмaндуeт "cpoчнo бeги к вpaчу" - у вac нeт мужчины. У вac тeплый и учacтливый интеpнетный фpенд. Если вы плaчете, a вaш любимый советует не пapиться из-зa еpунды и не нaкpучивaть сaмa себя - у вaс нет мужчины. По степени близости это пpиблизительно тaксист. Если человек имеет мужcкую анатoмию и даже вpемя oт вpемени ее в ваc заcoвывает - этo не называетcя "у ваc еcть мужчина". Опpеделить, еcть ли у ваc мужчина, oчень легкo. Еcли oн у ваc еcть, вам не плoхo и не cтpашнo. Малка Лopенц Пост от "Жить в радости" вк 🧡

Жестокое обращение... с собой Если взрослый будет обижать ребенка, на него обрушатся органы опеки, общественные организации и полиция. Если человек пнет бездомного пса, то он вызовет праведный гнев местных бабушек и проходящих мимо сердобольных граждан. Если под коммерческую застройку вырубаются деревья, жители окрестных домов пишут петиции, вызывают телевидение и шлют послания в правительство. Да что там, если вы забыли полить простой цветок, то совесть вас будет мучить целый день. Но если вы жестоко обращаетесь с собой, никто вам даже слова не скажет. Нет никакой душевной полиции, которая бы выезжала на преступления против себя. Вы можете лишать свою душу питания, убивая в зародыше творческие начинания. Вы можете унижать себя разрушительными отношениями, хоронящими ваше достоинство под грудой пропахших страхом уступок. Вы сколько угодно раз за день можете называть и чувствовать себя полным дерьмом, и ничего этому не будет препятствовать. Вы можете отдать себя в рабство деньгам, работе, обжорству, другому человеку, в конце концов, – никто вас не сожжет на костре за торговлю человеческой свободой. Ассортимент способов самоуничтожения просто огромен. Вы можете калечить себя сверхперегрузками, изматывать мысленным смакованием прошлых неудач, медленно разрушать себя плохой едой и беспокойным сном, опустошать бесконечным прислуживанием кому-то, разбазаривать себя в поверхностных отношениях, истирать свою цельность в расследовании пороков до психического истощения. Или выбрать более утонченный метод — изводить эмоциональной засухой свое сердце, сиротливо и тревожно стучащее под вашими ребрами, так нуждающееся в капельке вашего тепла и заботы, но не получающее ничего ,кроме «надо», «должен», «придется», «давай-давай». Даже если вы проделываете все это сразу и с завидной регулярностью - ни один закон вас не осудит. Более того, найдутся люди, которые с пеной у рта под лозунгами любви к ближнему будут поощрять в вас презрение к себе, ненависть к жизни, пресечение любых желаний, направленных на себя как низменных, греховных и подлежащих выкорчевыванию. При этом убедительно ссылаясь на вырванные из контекста Писания слова и с неустанным рвением культивируя в вас чувство вины, стыда и собственной никчемности. Вы можете жестоко обращаться с собой, и вам это спустится с рук обществом, но идя на предательство себя, не забывайте, что вы безжалостно и жестоко абортируете себя. Отрывая по кусочку от своей жизненной энергии и безвозмездно отдавая ее проходящим по вашей жизни попрошайкам и тиранам разного масштаба, помните, что их жизни вам никто не вручал. А вот ваша жизнь — единственная, выписанная вам во владение, под личную ответственность и небесную роспись. И когда-то вас могут спросить, почему вы так самозабвенно растоптали того, кто также, как и другие люди, был создан по образу и подобию, и задуман как еще один фокус воплощения божественного замысла… Автор: Галина Соколенко

Когда мой сын сможет прочитать этот текст и не фыркнуть, а прям понять о чем я - будет уже поздно. Он уже пройдёт по всем граблям которые я хотел бы показать заранее. Ему уже осточертеет школа, он уже забросит сотню вещей, которыми начал заниматься, он уже закончит десятки отношений и может даже начнёт сожалеть о чем-то своём. Помимо ограничений времени на телефон. Если бы я оказался опять маленьким то я охренеть как жадно начал бы учиться. Не в школе, конечно. Прежде всего я бы учился творчеству: петь, танцевать, рисовать, писать стихи, играть на инструментах. Как это легко давалось бы тогда, не то, что сейчас. Ммм, музыка занимала бы все моё время. Я бы хотел как можно раньше ощутить, какое это удовольствие, когда из моего тела и головы появляется что-то чудесное, что-то большее чем я. Ещё я бы упорно узнавал бы как устроен мир. Физика, химия, биология. От молекул, до мозга и вселенной. Какие тугие мозги сейчас, это сложно было представить, что будет так трудно. Любой школьник знает о внутреннем устройстве удивительного мира больше чем я. Но прям праздник души, когда понимаешь устройство того или иного феномена этой прекрасной планеты. Тело. Все оставшееся время я бы занимался не спортом, нет. Я бы развивал гибкость, силу и ловкость. Какой же это кайф, когда тело может многое. Когда ты чувствуешь контакт с телом, когда есть эта радость от движения. Все это максимуму я бы делал на свежем воздухе, хватит с меня стен и потолков. Босиком и на песке. Дружил. О, как бы я дружил! Я бы узнавал о людях рядом все, что можно. Так круто, когда получается что-то делать вместе, когда есть контакт. Я бы половину вещей делал вместе с другими, потому, что это круче чем одному. Я бы поменьше говорил и пытался заслужить внимание и очень бы внимательно слушал. Оказывается так гораздо легче привлечь людей, чем яркими перьями. Узнавал бы себя как можно раньше и как можно честнее. Вообще самое главное знание в жизни - знание себя. Ведь с собой мне жить много десятков лет. И для себя создавать жизнь вокруг. Обидно, что это узнавание реально начинает происходить ближе к середине жизни. А я вот прям бы дневник вёл «как я устроен». А ещё я бы учился преодолевать. К своим годам я много раз увидел, что зачастую самое прекрасное кроется за той чертой, где я уже бросал начатое. Теперь я вижу, что в дисциплине есть кайф. Легальный и доступный. Наверное, мимо меня бы прошли технологии, увы. В настоящем мире столько всего интересного, что мне не нужен был бы посредник. Хотя нет, ролики на ютьюбе по физике и нейробиологии - круто для неофита. На учебниках я бы сломался. Не знаю кому как, а вот мне похоже свои дети нужны, чтобы вместе с ними для себя проходить этот детский путь познания. С накопленной за почти сорок лет тоской по несбывшемуся. Никита Карпов (психолог)

Решил муж избавиться от кота жены. Посадил его в мешок и отнес на 2 км от дома и оставил там. С легким сердцем возвращается домой. Подходя к дому, видит, а там: на крыльце сидит кот, его ждет и радостно мурлыкает.Мужик вошел в дикую ярость. На следующий день он взял кота и отнес его на 4 км.Опять та же история: кот сидит на пороге и терпеливо ждет. Мужик волосы на себе рвет. Думал, думал и решил: взял кота, сел в машину и ехал 10 км прямо, 20 км налево, 7 км на юго-запад и 15 км на северо-восток, бросил кота и уехал.Через два часа мужик звонит жене по сотовому: — Кот дома?— Да, дорогой, пять минут назад вернулся, а почему ты спрашиваешь?— Дай мне эту сволочь к телефону — я потерялся…