ОБЕРЕГ ОТ ЗЛОГО ГЛАЗА (1)
Ведьмин гвоздь.
Тонька! Тонька! Ну ты что, оглохла разом? Я тебя зову, зову, а ты не слышишь. Отмыкай давай, я ить знаю, что ты дома.
-Иду, иду, что шумишь, оглашенная! Ну, чего тебе, Марфа? Что голосишь под дверью, всех детей мне перепугала!
-Да давненько я тебя не проведала, дай, думаю, забегу, гляну, как тама Антонина поживат. В хату-то пустишь, али так и будем на пороге стоять?
-Недосуг мне сейчас, Марфа, не вовремя ты явилась. Давай-ка ты, ворочайся домой, проведала, и будя.
-Что это ты, Тоня, подруг старых со двора гонишь? Али обидела я тебя чем, рассердила- раздосадовала? Пусти, хоть кипятка испить дозволь с дороги.
-Ничем ты, Марфа, меня не рассердила, не раздосадовала, и на меня зла не держи, не серчай. Подруги мы с тобой в прошлом, когда та дружба-то была? А нынче сам-то не велел с тобой якшаться, строго-настрого наказал, чтобы духу твоего в нашей избе не бывало.
-Это почто так? Каку таку дорогу я вам перешла, что ты меня на порог не пущщаешь?
-Прости ты меня, подруженька дорогая, да только глаз у тебя нехороший, вся деревня знает, оттого и не якшаются с тобой люди. Сам-то сколь раз замечал, ровно как ты от нас уходишь, тот же час то горе, то беда приключается. То у дитя жар горючий приключится, то корова на ноги упадет, а то и птица вся передохнет. Прости ты меня, Марфушка, не держи зла на меня, но к нам боле не ходи...
-А точно -ли после меня беды-то приключаются? Можа попутала ты меня с кем другим? Не положено мне злобу на людей бросать, уж не тебе -ли знать-то, что людям помогать я рождена, оттого и счастья женского не видать мне. Ну да воля твоя, Тонюшка, Господь с тобой. Только наперед проверить надо, а не напраслину на людей возводить.
Марфа достала из кармана фартука старый кованый гвоздь, с силой его согнула, что-то пошептала и отдала Антонине.
-Ты вот что, Тоня, сделай. Гвоздь этот положи так, чтобы через него люди в дом твой шли, но его не видали. Под порог прибери его, да наблюдай за теми, кто в дом твой вхож.
На первый раз гвоздь завистника пропустит, только суетиться злой человек станет, домой вскорости засобирается.
На второй раз переступит плохой гость порожек, да назад возвертается, не сможет дальше пройти.
А уж на третий раз и вовсе, постоит на пороге, а зайти не сможет, как бы ты его не звала, не привечала. Да такой бранью разразится, что сама все поймешь.
Тогда, Тоня, уж думай сама, кто семье вашей зла желает, кто лихо наводит. Да не боись, не чурайся меня, уж я-то, подруженька моя дорогая, тебе худо никогда не сделаю. Ну, бывай, да смотри, про гвоздь никому не сказывай, а не то проку от него- что от железяки ржавой. Да следи за гостями-то, сама все увидишь.
***
-Тонька, никак опять ведьма в гости захаживала?-Петро сурово сверлил жену глазами так, что она и взгляд боялась от пола оторвать.
-Была, Пётр, была, да только как ты и велел, я её и на порог не пустила.
-На порог не пустила, а глазишши-то её ведьмины один шут погуляли, поглазели. Уж сколь раз тебе говорить, чтобы не привечала ты ее, а ты все одно волокёшь её в хату.
-Да не бывала она в дому давеча, на пороге постояла, да отправила я её восвояси, все , как ты и велел сказала ей, мол, сам-то ругается, что ты ходишь, выглядаешь все, а потом у нас беды гуляют от твоих хождений. Никак случилось чего, Петр?
-Случилось! Пётр, передразнив жену, смачно сплюнул на землю. Свинья поросят поела, вот что случилось. Ишшо утром пороситься начала, я ажно 12 штук насчитал, а давеча в сарай зашел и обмер! Всех поела, вот как есть, всех. 2 штуки бегают, а остальных нетука. Вот тебе, Тонька, и мяско на зиму, и полушубок. От ить ведьмино отродье, чтоб совсем духу её тут не было, ясно тебе?
-Ясно, Пётр, ясно.
Хотела было Антонина сказать про гвоздь, что Марфа ей дала, да язык так отяжелел, словно гирю пудовую на него повесили, а в голове слова ведьмины всплыли:
" Про гвоздь никому не сказывай, а не то проку от него- что от железяки ржавой."
-Петр, а можа и не Марфа то зло делает, а ?
-Ты позащищай ишшо мне тута, иш, заступница выискалась! Цыц, я сказал! Коли бы не Марфа, так люди зря бы не бачили. Как она явится в деревню, так нечисть за собой и приташшит. Все знавают, что она с самим нечистым якшается. Али забыла ты, как на вечорках молодежь домой идти боялась? То в собаку обернется твоя Марфа, то в свинью, да гонят ребятушек по деревне до самого рассвету. Али напомнить, отчего её из деревни на выселки прогнали?
***
Марфа. Рождение ведьмы.
Ведьма! Ведьма проклятущая! Вон! Иди вон из деревни, чтобы духу твоего тут не бывало! И что тебе не живется спокойно? Бабка Конифатьевна как померла, так и началась чертовщина в деревне. Вон! Вон отсюда!
***Рекомендую прочитать начало рассказа, чтобы было понятно, о чем идет речь.
Марфа шла к себе домой, сутулясь под пронизывающим весенним ветром и вспоминала свою жизнь.
Странные создания эти люди. Когда им плохо, так бегут к ней, Марфе, крадучись, под покровом ночи, мол, спаси, Марфушка, не губи, подсоби, избави от недуга коварного. Сулят ей все блага земные, несут подношения разные в надежде на то, что Марфа поможет, Марфа избавит, спасёт.
А и деваться Марфе некуда, обет она давала, слово свое честное, что помогать будет всем болезным да страждущим, несмотря на все проклятия людские.
***
Бабушка, а на что тебе эти травки? И почто их, каждую, только в нужное время собирать можно? Оне ить все летушко растут, вон их сколь, рви- не хочу.
-Так надо, Марфа. У кажной травушки свой срок полезный есть, а в неугодное время все полезные свойства теряются, и становится ладная да полезная травинушка, что сорняк, проку от ей- что от поганки, только навредит больше. Вот смотри, это- пижма. Трава и полезная, и лютая. Закрепляет она понос у телят, коров, да людей, а бабам на сносях- чистый яд, опасная очень. А это- тысячелистник, тоже закрепляющее, но и опасное растение. А это- мята, она разная бывает, и успокаивать умеет, и силы придает, и боль в горле лечит, но если перебачить её- так вред такой будет, что тебе и не снилось, коли много потреблять- для сердца вредно. А это- лист смородины. Молчи, вижу, что знаешь, а ить не просто ягодка это, лист-то целебный у ей, коли с другими травами смешать, да вовремя дать болезному, то и от смертного недуга излечить можно. Это вот- Девясил, он сам за себя разговаривает, сам ведает, что лечит. Коли принимать, как должно, в меру, так он болезному 9 сил дает, и здоровье на долгое лета. Учись, Марфа, покуда я живая, тебе всю науку перенять придется, вот поди ж- ты, думали, что мать твоя переймет, да не случилось, сбилось что-то в роду-то нашем, видать, не нужон мамке-то твоей мой дар, так что только ты осталась. Вижу, девка, что сможешь ты, что сладится у тебя наука-то моя хитрая. учись, слушай, да запоминай. И помни, что человек- тварь неблагодарная. Бежать к тебе будет, когда лихо его прихватит, и открестится от тебя, не кручинясь, когда все ладно у его станет. Только ты серчать да кручиниться не моги, твое призвание- людям помогать, а за злобу свою да неверие оне сами себя накажут.
***
-Бабушка, люди сказывают, что ты то свиньей, то собакой оборачиваешься, да ребят молодых до рассвета гоняешь по деревне. Правда-ли, али брешут люди?
-Ой, Марфа, мала ты ишшо в таки дела влезать, да так уж и быть, скажу тебе. Люди много чего брешут. То от страха да незнания, да злобы природной. Много что я могу, много что умею, да только не дано мне в скотину оборачиваться, не обучен тому род наш. Меня сызмальства учили, что с нечистым связываться- себя и род свой на погибель вести. У нас все только с чистыми помыслами к людям шли. Никогда худого не мыслили, не делали. Ты к людям-то присматривайся, да гляди, кто на что горазд. иной в глаза смотрит, ласково так, изо рта- словно елей льется, а со стороны как глянешь, только диву даешься, сколь-же в сердце том злобы- ненависти, и как только люди не замечают? А от не видят они истинных злодеев, те им ангелами блазнятся, а уж те, кто добра желает- напротив, кажутся злодеями.
-Бабушка, а почто ты людям грубо отвечаешь? Вроде у его и так беда, горе горькое, а ты- нет бы пожалеть, да приласкать, а ты так иной раз отчихвостишь, другой бы бежал от тебя далеко, а ить стоят, слушают, да молчат.
-Дитё ты ишшо несмышленое, ребенок безвинный, глупый. А коли я всю боль людскую сквозь себя пропускать начну- надолго -ли меня хватит, сколь я продюжу? Сердчишко-то мое, чай, не каменно, все из крови, из плоти сделано. Так коли я кажного жалеть да тетёшкать начну, какой с меня помошник тогда сладится? Запомни, Марфушка, что жалость твоя никому не пользительна, напротив, один вред от ей, коли жалеть всех станешь- так и до беды недалеко, и себя погубишь, и людЯм не поможешь своими жалелками. Оне к тебе не за жалостью идут, а за помощью, за советом, ждут, что ты поможешь, спасешь от беды да горести.
-Злая ты, бабушка. Вот давеча у тётки Натальи ребенок приставился, тут ить вон как жалко, безвинный он, махонький ишшо, а у тебя в глазах- чисто лёд, ты ить сама отказалась помогать. а люди осудили тебя, от ить правы оне, люди -то, злая ты. Могла ить спасти, почто не помогла?
-Мала ты ишшо, судить да рядить мои поступки. Не знаешь, не ведаешь того, что мне ведомо. Пусть лучше Наталья отплачет, отгорюет по младенчику невинному, чем по убивцу потом панихиды заказывать. А на мне грехов и так навалом, чтобы ишшо за жизни чужие в ответе быть потом. Младенчику тому по судьбе писано рано преставиться. А коли залезет кто в тайную книгу судеб, да покопается там, так все перевернет- перекурочит, что хоть и спасет младенчика, да под удар другие жизни поставит. Коли жив бы он остался, так порешил бы в хмельной драке Митьку, сына фершала нашего. А у того- судьба великая, сколь жизней уготовано ему спасти, по семейной династии пойдет, врачевать станет, плоть людскую будет резать, а резанные жить потом будут, да ему спасибо говорить.
-Неужто исправить нисколь нельзя видения твои? Хоть и худо ты видишь там, дальше, а ит маленький он, безвинный, жальче оттого ишшо боле.
-Жальче, не жальче, а только не беру я грех на душу, когда супротив одной маленькой жизни сотни больших стоят. И ты, коли слушать меня будешь, так станешь разбираться, кому надо помочь, а кто пусть почит с миром. Лучше оплакать душу безвинную, она вскорости вернется на землю, чем потом и самой грех великий искупать не единым поколением.
***
Лизавета Конифатьевна была прабабкой для Марфы. Древняя уже старушка, под девяносто лет, воспитывала правнучку в строгости. Знала Лизавета, что у дочки её, Глафиры, дара целительного быть не может, не передается мастерство в каждом поколении, дай бог, если через одно, и то уже хорошо. Ждала она внучку свою с нетерпением, уж на покой идти хотелось старой знахарке, в те времена хоть и долгожителей много было, а все одно раньше люди многие прибирались, толи от работы тяжелой, толи от жизни нелёгкой. Поздно Лиза затяжелела, уж и не чаяла, а ить свершилось, стала мамкой, продлила род свой.
А вот поди- ж ты, все мужики рождались у дочки- то. Уж отчаялась Лиза , как не узнала, а почуяла, что дочь дитя под сердцем носит. Неспокойная была, пока внучку не увидала- а вдруг показалось, померещилось, да выродится смена для неё? Как только увидала новорожденную внучку, так и поджала сурово губы- не нашего роду- племени девка, нет у её ни ума, ни фантазии, а уж тем более дара нашего.
Рано внучка повзрослела, скорёхонько поспела, да замуж собралась. Расцвела бабка Лиза, с Ульянкой, внучкой, все беседы ведет, жизни учит, напророчила ей жизнь хорошую да долгую, сытую и богатую. Сказала, что первую дочь свою, которую нынче под сердцем носит, непременно Марфушкой нарекла, тогда все предсказанное и сбудется.
***
Вот и срок пришел, народилась Марфа, явилась свету белому. А только нет у Ульянки радости материнства, не манит её к дочери, пугает младенчик её взором своим серьезным. Ну не пристало деткам малым такими степенными быть. Другие дети гулят, плачут, смеются, а Марфушка только вздыхает горестно, словно знает что-то такое, эдакое, что и матери неведомо. И Только прабабке своей, Лизавете, нет-нет, да и улыбнется украдкой, словно тайна кака велика меж имя есть.
Дальше- больше. Сидит Марфа в спаленке, да в одну точку смотрит, а потом как закатится смехом неистовым, таким, что мороз по коже, да как глянет своими глазишшами черными, что Ульянку, мать-то девчонкину, словно оторопь берет. И снова сидит младенчик, словно ничего и не было, смотрит в одну точку.
Подросла Марфушка, и , как только слова первые сказала, так сладу с ей никакого не стало. Сидит, бывало, снова в точку одну смотрит, а потом рот как откроет, да и скажет:
-Вы, Тятенька, завтрева на крышу не ступайте, а то, не ровен час, упадете, покалечитесь.
Тятенька на дочку прикрикнет, чтоб помалкивала, мол, мала ишшо, батьку учить. А на другой день с крыши и свалится батька-то, и покалечится. Хоть и не шибко, а злобы в сердце отцовом столько, что аж страшно- вот языкастая девка-то растет, ну чисто ведьма, вся в прабабку!
Видала Лизавета, что сила в правнучке недюжинная, даром-ли через полтора поколения выродилась смена? Да только не знат кроха-то, что с силой этой делать, вот и говорит все то, что видит. Как бы лихушко не пришло, как бы беды не случилось с такими умениями. Надобно девку-то спасать, пока не поздно...
***
Марфа- спасительница.
Марфушка, дочка, вижу, в силу ты входишь, видишь много, да знаешь пока мало. Вот что я тебе скажу, правду не кажный любит, да не всем ее знать надобно. Иной раз лучше смолчи, в себе правду удержи, а лучше и вовсе неправду сказать.
- Баба Лиза, но как же так случается, что правды люди боятся, чураются? Почто им обман милее честного слова? Да разве же плоха правда-то?
-Глупая ты ишшо у меня, несмышленыш. Навалилася сила на тебя, а ума дать ей ты пока не можешь. Правда-то, внученька, она ить разная быват. И сказывают ее по всякому. От ты бабке Матрёне как правду сказала? Сразу и в лоб. А ить не кажному люба така правда, что ты назавтра к праотцам отправишься. Тут, внученька, как раз тот слУчай, когда легче смолчать, чем таки слова сказывать, да гнев людской на себя наводить. Человек, он ить така скотина, не любит он тех, кто не такой, как все.
-Я что увидала, то и сказала, от себя ить нисколь не прибавила. Увидала, что помрёт она, вот и сказала. Ну разве же так не ловчее смерть свою встретить, когда срок свой известен, готов ты к отходу, дела земные успел сделать. Почто сын её с вилами на меня пошел? А как преставилась болезная, так вовсе вся деревня не иначе, как ведьминым отродьем меня кличут.
-А кто велел тебе ту правду сказывать? К тебе с вопросом -ли пришли? Али умоляли сказать ту правду? Запомни, внученька, нет у тебя воли таку правду людям нести. Не нужная она им. А ты теперь без вины виноватая, лютая ненависть людями движет, коли слышат они то, что не мило им.
-Так что, мне теперь брехать надобно?
-Лишний раз смолчи, коли тебя не спрашивают, тогда и беды не будет. А уж коли спросят, так скажи, но скажи так, чтобы человек тебя услыхал, понял, но не испужался.
***
Когда матушка маленькой Марфы поняла, что дочь её не такая, как все дети, очень испугалась, да к Конифатьевне за советом прибежала.
-Бабушка, миленька, да что же это делается, а? Почто Марфушка моя не така, как все детушки? Други пляшут, смеются, а эта- сидит сиднем, вся соловелая, глазья выпучит, да глядит вперед себя, а уж как рот-то откроет, так тут же жди беды, так и знай, лихо в дом пожалует. Уж не вселился -ли кто в её? Как же её, таку блаженную, замуж-то отдавать? Ить не одна семья не захочет с нами родниться!
-Не тревожься, дочка, нормальная она у тебя. А замуж и не суждено ей пойти, божья невеста она, смена мне растет.
-Да как жа это, бабушка? Не ты-ли сказывала, что все у нас ладно будет, а девка-то порченая вышла, ведьма! Ой, горюшко, ведьмин род продолжила я, окаянная! Да что жа теперь будет-то? А люди? Ой, батюшки!
-А ну, не голоси мне тут! И не смей род наш ведьминым кликать. Отродясь не бывало у нас ведьм, сроду худа людям не делали! Знахарки мы, да травники. Костоправы в роду были, знахари, травники, повитухи, а вот ведьмами сроду никто не звал нас из родни-то. Люди! Ты почто на людей оглядывашся? Оне много чего скажут, ты все слушать будешь, всему верить станешь? Не причитай. Заберу я Марфу к себе, сама воспитаю, всему обучу. А тебе не сбрехала я, все у вас будет ладно.
Так и поселилась Марфа у бабки Лизы, в хатке на отшибе, что на самом краю деревни стояла.
Долго-ли, коротко-ли, а постепенно перенимала девка науку бабкину, по капле, по крупице. Спать укладывались за полночь, вставали до зари, и все летушко ходили правнучка с бабкой по травы. Кажну травинку изучала Марфа пуще, чем самУю себя, училась делать настойки, отвары разные, а вскорости начала самостоятельно людей принимать, у кого хвори попроще.
Никогда Домишко Конифатьевны не пустовал, никогда не страдал без болезных да хворых, много желающих было к Лизавете попасть, и шли, и ехали, да только не всех бабка принимала, не всем помогала.
-Бабушка, а почто ты девицу давеча на порог не пустила? Почто наругалась на её, и выгнала? Она ить с бедой к тебе пришла, мне матушка её сказывала, что зачать она не может, мается, бедная, муж грозится из дому выгнать, коли не понесет она нынче.
-А ты ухи-то развесила, а глазья разуть забыла! Наперед в душу глядеть надобно, а после уж и глядеть, надобно их слушать, али гнать поганой метлой. Оне для своей выгоды и тебя затопчут, в душу кому угодно плюнут, а ты потом замаливай и их грехи, и свои.
-Вот всегда ты, бабушка, загадками говоришь. Не всегда я тебя понимаю.
-А тут и понимать не надо. Жалостливая ты, Марфа. Уж сколь раз говорёно, что в помощи жалости не место. Оне к тебе идут за помощью, их не жалеть надо, а помогать. Жатеть- пусть другие жалеют. Вот ты её пожалела, её боль напускную в свое сердце взяла, а главного и не углядела за жалостью своей.
-А что же главное тут, бабушка? Что уж главнее, чем дитя на свет народить? Это -ли не важное ?
-В душу глядеть надо, в самое нутро, тогда все увидишь, и знать будешь, помогать али нет. Она дитя родить не может потому, что душу невинную загубила, плачет теперь младенчик, покой обрести не может, зарыли за огородом в ночи, пока люди добрые спали. По указу матери все делала, замуж за вдовца богатого хотела, Убивцы оне, не даст им Господь деток боле, а я Господни планы нарушать не могу. У меня своих грехов- за три жизни не отмолить, чтоб еще убивицам деток давать.
-Ой, бабушка! Да рази так быват-ли? От ить глупая я. И правда, главного не углядела!
***
-Марфа, ты кого приволокла в дом? Сама-то почто мокрая вся?
-Бабушка, она в реку провалилась, чуть не утопла. Да помоги же мне, ты почто стоишь, когда девку спасать надобно?
-Ты её из реки ташшила, сама спасала, сама себе и помогай. Да не жалей, глубже гляди-то.
-Все я уже глянула, все видала. Сама она в реку бросилась. Её тятька замуж отдать хочет, а ей жених не люб.
-Что делать с ей будешь, спасительница?
-А что делать? Отварами напою, и до батьки провожу. Никого рядом не вижу, кроме того, кто ей не люб. А вскорости люб станет. Жить ладно с им будут, а что характером он крут- так это пол беды, зато хозяин крепкий.
-Ну что, очнулась, милая? Давай-ко, сымай пимы свои да полушубок, мигом согреешься. На-ко выпей. Да не чурайся, пей, травы это целебные, тот час на ноги встанешь. Ты не дури, да не бойся, иди замуж за того, кто засватал. Хорошим мужем будет он тебе, ладным, крепко жить будете, деток много будет.
-А ты почем знашь? Ты кто така? И почто меня из воды вытянула? Я тебя о том просила?
-А ты, девка, гонор тута не показывай. Слушай, что тебе сказывают, да на ус мотай. Звать- то тебя как?
- Антонина, Тоня я.
- Меня Лизаветой кличут, Конифатьевна я, а это правнучка моя, Марфа.
- Так это вы никак ведьмы- то? Тонька крутила головой по сторонам и толн удивлялась. - А люди сказывали, что у вас мыши летучие кругом в хате, да черепки человеческие на кольях висят.
- А ты слухай их, людей- то. Не ведьмы мы, зла людям не делам. Ну сказывай, что за беда у тебя приключилась, что ты в реку прыгнула, удумала грех на душу взять...
***
Берегиня.
Во оно как быват-то, нежданно- негаданно обрела Марфушка подружку себе, верную да единственную. Сдружились девки, да так, что кажну свободну минутку бежали друг к дружке в гости. А ить шибко-то не набегашься, ладно, когда в одной деревне жить, а тут- шутка -ли, в соседних селах девки жили. Да и где оно, времечко-то свободно? Весна ить на носу, а там и летушко, дел столь, что и присесть -то некогда. Одно радовало, что вскорости Тонька замуж выйдет, да станет жить рядышком с Марфой, жених- то её, Пётр, земляк Марфушкин.
***
Вот и свадьба пляшет, ох, хороша невестушка , лицом пригожа, станом стройна, скромный взгляд в пол опустит, и смотрит сквозь ресницы. И Марфа на той свадьбе , упросила Тоня мужа, чтобы Марфа гостьей почетной явилась, мол, и не ведьма она , спасительница моя, кабы не она, так не быть мне нынче невестой, не стать женой.
Нахмурил Петр брови, да деваться некуда, уважил жену молодую, позволил ведьму на свадьбу пригласить. Сам-то недовольный, боится, как бы свадьбу ведьма не испортила.
Веселится народ, празднует, топчет снежок белый, хороводы водит, да отплясывает. Хоть и бедный народ, а веселиться умеют, не забыли пока, что такое радость простая. И вроде рада Марфушка за подружку свою, а что-то гложет там, внутрях, не дает ей покоя. Чуется ей, что сгущается черный шар над подружкой дорогой, да так и норовит пробраться глубже, в сердце.
Оглянулась Марфа по сторонам, смотрит- а понять не может, откуда злоба идет? Понять-то не понимает, а чует сердцушко, что быть беде, рядом она, окаянная, а тут смертушкой так пахнУло, что аж обмерла душонка у Марфы. Уж что-что, а её, окаянную, научилась Марфа за версту чаять, и видела она, что сейчас старуха не за кем иным, как за Тонькой явилась.
-Ой, лишеньки, да кто жа тут есть-то такой, что и разглядеть я не могу? Тоня-Антонина, и кому же ты путь-дороженьку перешла, что извести тебя хотят? Марфа закрыла глаза и повернула лицо в сторону невесты.
" Гляди, Марфа, в оба гляди, в самое нутро смотри, разглядеть надобно, откель беда движется". -Тихий голос старой Лизы раздался у Марфы в голове.
-Вижу, бабушка, вижу.
***
-Айда, Тоня, прогуляемся, подышим, вздохнем хотя от суеты этой, а то что-то ты бледна, никак утомилась? - Марфа взяв подруженьку под белы рученьки , и не успели девки от стола отойти, как рухнула балка, что на потолке прилеплена была. Рухнула, да упала аккурат туда, где Тоня давеча сидела. Так и ахнули люди, только и успевали диву даваться, как же уцелела невестушка, чудо, не иначе. Кабы сидела Антонина на месте своем , так вместо свадьбы на другой день точно поминки бы играли.
Обошлось, улеглось, беды в тот раз не случилось, народ поохал, поахал, да дале веселился, только Марфа домой засобиралась, дурно ей стало, да так, что ажно с ног валилась.
***
Почто же так, а бабушка? Ну откель таки злодеи да завистники берутся, что чужому счастью радости нет? Беду -то я почуяла, а вот откель шла она- в ум взять не могу. голос твой как услыхала, так сразу и картинка в голове померещилась, будто писана кем, что будет, коли Тоню с места не уведу. уж сколь лет учусь, а толку- словно вчера родилася.
-Да лет-то сколь тебе? Дитя ты ишшо, что ты, что Тонька твоя. Ты не гляди, что мужняя жена она, дитя и есть. Я тебе так скажу, сколь лет не учись, а все одно дураком помрешь, всей науки не уразуметь, уж сколь и знать будешь, а столь же и неведомо тебе останется. Одно наперед скажу, покуда все, чем сама владею, тебе не передам, со свету белого не уйду.
Много на свете нелюдей злымских, в глаза скалятся, а сами как льдины, того и гляди, заморозят. Не столь ты сильна ишшо, чтобы все зло людское видеть. А сколь его, зла-то этого, как узнашь, так тока диву даваться будешь. Не торопись, всему свой срок, свое времечко, скоро всю науку постигнешь, тогда и поглядишь, каки оне, люди добрые.
-Вот почто ты, баба Лиза никогда по людски не расскажешь, не объяснишь, все загадками сказывашь, а я и не пойму тебя никак.
-Всему свое время, Марфа, всему свое время. Одно скажу тебе, что для Тоньки ты- словно Берегиня,
всегда будешь знать, когда беда ей грозит, сердце неспокойно будет, да спасать побежишь. Ты вот что, айда- ко со мной, научу тебя, как беду на скотину перевести.
***
-Дак ить жалко её, скотину-то, баб Лиз. В чем она повинна, в чем грешна? В глупости да зависти людской? Ей и так, бедной, страдать велено, на съедение ростят, дак ишшо и погибель чужу на их сводят!
-Скотину жалко, а человека ишшо жальче. Сама ты ить чуешь, когда старуха с косой приходит, вонь- то от ей на всю округу. Дак неужто ладно будет, коли человек раньше срока преставится? Оттого и придумали погибель раннюю то на деревья, то на зверей переносить.
-Ой, бабушка, сроду я всего не запомню, что ты мне сказываешь! Это же сколь знать-то надобно, чтобы всем помогать! А почто я для Тоньки навроде Берегини?
-Правнук у ей великим человеком стать должон, много жизней спасет, хоть и сам преставится рано. А для того ей сначала детушек родить надобно, воспитать, да внуков дождаться. А она ить и правнука потетешкать успет, хоть и стара будет, а увидит того, ради которого жила да страдала. Трудна у ей жизнь будет, да все одно счастлива она, Тонька-то твоя. Да не кручинься ты, и тебя счастье стороной не обойдет, и женой будешь, и матерью, а под старость лет и с Тонькой породнитесь.
-Как так, бабушка? Опять твои загадки? Ты скажи , как есть, по людски, по человечьи, что ты увидала?
-Не торопись, моя хорошая, всему свое время, наперед многого и знать не надоть, нет прока в таких знаниях. Не нужные оне тебе, пусть все идет своим чередом. Что можно, я тебе поведаю, а что нельзя- сбудется, да и узнаешь
-А почто это ты про всех видишь да сказываешь, а про себя сроду ничего не сказывала?
-Не дано нам, Марфушка, свою судьбу наперед знать. Про других видим мы, а своя судьба- темный лес, что ждет нас тама- неведомо. И бабка моя не ведала, и мне не видать, что ждет меня, и ты сроду не узнаешь. Одно нам видеть дано- когда срок наш земной подходит. А боле- ничего не знаем, не ведаем про себя.
***
Ни много, ни мало, а сколь- то лет прошло, стала Марфа не костлявой девкой, а ладной девицей, уж и дивиться перестала тому, что узнать ей пришлось, и страждущих не простых принимала, а все больше сложных да тяжелых, Лизавета-то все боле отдыхала, да всегда рядом была, возрастом-то стала совсем старуха, а по виду все та же, что и 10 лет назад. Это нонче людской век короток, и не гляди, что бабы до старости молодятся, а помирают один шут. Раньше-то, хоть и старухами рано делались, а жили дольше, что бабы, что мужики, жисть-то, она раньше проще была, нынче сами себе все усложняем, все заботы да проблемы. И работу за нас железяки делают, и еду добывать не надобно, оттого и ленивы люди стали, двигаются мало, думать разучились, а зачем, коли за нас все умны машины делают?
Уж сколь раз Марфушка Тоньку- то спасала, и не счесть. Научила её Конифатьевна погибель на скотину переводить. Хоть и жаль было зверей невиновных, а подруженьку и того жальче, вот и выбирай, человеку уйти или али курице? Тут и думать, гадать ненадобно, что Марфа выбрала, сколь скотины в Тонькином дому извела, чтобы только подруженька милая жила, да детушек малых ростила.
***
Уход Конифатьевны.
Бабушка! Баба Лиза! Я увидала! Я знаю, кто ведьма!
-А ведьма-ли, Марфушка?
-Да не ведомо мне, как её кличут, только знаю я теперь, кто Тоньке зло делат-то!
-То не ведьма, доченька. Чтобы ведьмой быть- мало одну злобу людям нести. Хорошу ведьму люди не столь боятся, сколь уважают, она и не прячется от глазу людского. Напускное у ей, не по роду передалось, сама тот дар переняла, по своей воле. Ты вспомни, как в то лето, когда Петр Антонину засватал, как бабка Никитична помирала? А рядом кто у ей крутился? Вот то-то же. Никитична-то меня все звала, чтобы я с тобой к ей пришла, да ты её за руку подержала, дар свой тебе отдать хотела, да я не позволила, тебе и со своей силой сладу нет, а уж из двух сил и так ясно, котора побеждать будет. Я ить думала, что ты давно скумекашь, да поймешь, кто тут вредит людям, а ты все никак не дотумкашь!
-А почто же ты мне не сказала-то? Кабы ты мне сразу показала на её, так давно бы я с ей справилась, а так- сколь времени пропало? Али сама бы её обуздала, ты -то можешь, я знаю .
-Кабы я тебе сразу сказала, когда бы ты всю науку познала? Сколь бы лет-то прошло? А я- да не мне она теперь врагиня, твоя теперь забота, как вы с ей уживаться будете, я свое отвоевала, мы с Никитичной-то по молодости уж как бодалися, враждовали! Это ить когда люди-то узнали, кто им вредит, а по первости все меня виноватили- костерили, ведьмой кликали, сжечь хотели, да на окраину я ушла, тута вот жить и осталась. Было дело, и в собаку Никитична оборачивалась, и в свинью, да вся прыть- то и ушла, когда Петров- то отец не испугался, да с вилами на её и пошел. Проткнул ей ногу- то, она насилу копыта к дому приволокла, молода ить девка ишшо была, вот тогда народ и скумекал, что к чему, когда она с протянутой ногой на людях явилась. И как бабки отшептали, перестала народ ночами пугать. Стала мелкие пакости творить, сила- то наружу просится, а коли зло не делать, так и самой представиться недолго. Так и повелось у нас, коли какой бабе соседка дорогу перешла- та бежит к Никитичне, а та и рада стараться, пакостит вволю. Ну а уж обижена баба ко мне ступат, я ей подсобляю. Так и прожили всю жизнь, друг с дружкой боролись. Одна меж нами разница, я к праотцам свободно уйду, нет у меня преграды, а ей, чтобы представиться, надо было дурость свою передать, а то ломать будет, крутить будет, а избавление не придет. А только мало ить охотников добровольно душеньку свою загубить, ить не просто так сила злымская в руки придет, с душой прощаться придется. А эта- то, ты поглянь- ка, не побоялась.
***
Прибавилось Марфе забот, пуще прежнего стала девка-то знания впитывать, все новые и новые науки впитывала, да так ладно у ей все получалось, что Конифатьевна совсем успокоилась, от дел отошла, болезных да страждущих уже не принимала, а все больше у икон стояла, да молилась, молилась.
-Ну все, Марфушка, ждут меня тама-то, домой мне пора, зажилась я на этом свете, загостилась. Все, чем сама владею, тебе передала, чему сумела- научила тебя, почто я теперь буду землю топтать? Собираться мне пора, сроку неделю дали мне, дела земные закончить, помолиться о душеньке моей грешной, авось, который грех и простят мне там, дома-то.
-Да как же , бабушка? Можа показалось тебе, что пора-то? Авось, поживешь ишшо маленько? Как жа я без тебя-то тут останусь?
-А ты не кручинься, не печалься, о чем не надо. С Тонькой крепко дружить будете, а вскорости-то и суженый твой явится. Детушек у тебя двое будет, вырастут- глазом моргнуть не успешь, а уже и внуки тут, как тут.
-Да кака дружба-то, когда Петр бранится, на порог меня не пускат, во всех бедах винит. А суженый, бабушка, какой он? Не станет-ли обижать -то меня? Ладно-ли жить станем?
-От ты ж егоза! Все ладно у вас будет, не кручинься.
***
Вот, тебе, Марфа, мой наказ.
Перво- наперво про себя не забывай, кажный год защиту для себя делай, не ленись, а кажно полугодие, на молодую луну усилять не забывай, защиту-ту, тогда чужие беды да хвори на тебя не перекинутся, к тебе не пристанут. Молиться не забывай, Господь он все видит, авось что и простит, за молитвы-то.
По мне не плачь, слезы почем зря не лей, меня в домине слезами топить даже не думай. А как захочется тебе меня вспомнить, так ты только хорошее, доброе вспоминай, не кручинься обо мне, да молись иногда о душе моей грешной.
Людям помогай только по зову сердца да души. Коли хоть маленько сумлеваешься, надобно-ли помогать страдальцу- гони его со двора, и ни об чем не думай, не ровен час, себе во вред така помощь-то будет.
Слова людские не слушай, оне тебе наговорят. Ты в нутро, вглубь смотри, душа- то врать не может, всю себя показыват. А коли увидишь такое, что и помогать не хочешь- не помогай, ладу от такого не будет.
Про травы помни- не навреди.
На уговоры да соблазны не соглашайся, не искушайся. Оне, люди-то, не всегда добрые да ладные, уговаривать умеют, о своей шкуре пекутся, твоя-то душа им без надобности.
Ну, вроде все сказала. Иди давай, я готовиться буду.
***
А к утру Лизавета Конифатьевна преставилась.
Ох, и бушевала природа в ночь , что вслед за похоронами пришла! И не гляди, что днем солнышко весеннее пригревало, людей радовало. Только полночь наступила, захмурело небушко, тучи страшенные поползли по ему, ветер подул, да такой, что старые деревья к земле гнуло, ветви ломало- корёжило, да ливень такой припустил, что землица влагу уж питать перестала, насытилась, страдалица. Реки дождевой воды хлестали страшным потоком, да сливались со взбешенной рекой. Блазнилось, что сама природа плакала, горевала по Лизавете-то. Люди в хатках своих позакрывались раным- рано, только редкие смельчаки в окошки-то и выглядали, да все дивились, что давно такого ненастья не видовали.
И каждый, кто в ту ночь у окна- то стоял, наутро сказывали, что собака все бегала по лужам, скакала, к домишкам морду свою оборачивала, да выла, страшно так выла, натужно, что аж кровь в жилах стыла. А тут ишшо дед Василий, что по нужде из дому вышел в ненастье, тоже собаку углядел, сказывал, что насилу отбился от бешеной псины, задрать она его норовила, все зубы скалила да укусить норовила.
-Точно, точно вам говорю, Марфа то была, не иначе. Собака больша, черна вся, а глаза-то, глаза- человечьи, Марфы ведьмы глазишши-то у собаки, таки же черные. Гнать, гнать надо ведьму отсель, пока она нас всех со свету не сжила!
Мужики, бабы, старики и старухи, вооружившись, кто чем чем может, кто палками, кто вилами, кто и просто каменьев с дороженьки набрал, двинулись к дому Марфы.
Ведьма! Ведьма проклятущая! Вон! Иди вон из деревни, чтобы духу твоего тут не бывало! И что тебе не живется спокойно? Бабка Конифатьевна как померла, так и началась чертовщина в деревне. Вон! Вон отсюда! Ишшо этого не хватало, чтобы люди зверями оборачивались!
Марфа стояла в сенях и смотрела на разбушевавшуюся толпу со странным спокойствием, словно была уверена, что так и надо, что это просто очередное испытание, которое выпало ей, Марфе, в ее нелегкой и непростой судьбе.
-Удержи, порог, удержи, скоба,
Удержи, мать-вода, моего врага,
Чтобы не ступила его нога.
Ангел у двери, Ангел за дверью.
Ключ, замок, язык, Аминь.
Проговорив эти слова, Марфа открыла дверь и выплеснула ушат воды на разъяренную толпу.
-Что это вы, люди добрые, как за помощью бежать, так Марфушка, помоги, избави, а чуть что, так сразу и ведьма? А ить все , все вы знаваете, что никто в роду нашем худо не делал людям, сроду зла не творили, пакостей не делали. Почто на меня с палками да вилами пошли? Думали, испужаюсь вас? А ить вот она я, стою пред вами! Бейте, колите, коли видите злодейку во мне, а коли дурости много, а ни смелости, ни умишки не хватат, так и ступайте отсель , расходитесь восвояси.
***
Гвоздь- защитник, зло в дом не пускает
-Здравствуй, Антонина. Вот, явилася проведать тебя. Как жизнь, как здоровье? Детушки как, Сам-то жив-здоров, не хворает -ли?
-Здравствуй, Наталья, здравствуй. Почто давно не наведывалась? Я уж, было, заволновалась, думки всяки в голову идут, уж не обидели- ли мы тебя чем, что и носа к нам не кажешь?
-Да кака обидка-то? Недосуг мне, Тоня, по чужим углам скитаться, весна ить, будь она неладна, дел- невпроворот
-Ты проходи, проходи, чего в пороге-то стоять? Чай, не ругаться ить пришла. Садись, сейчас самовар излажу, чай пить будем.
Наталья, переступив через порог, так сильно споткнулась, что зашибла палец на ноге.
-Да почто порог-то у вас такой высокий? В другой раз кажись ниже был, а тут и нога не подымается, чтобы ступить сквозь него.
-Да тот же порог, Наталья, все тот же. Ты ноги-то выше задирай, вот и не споткнешься.
-Ай, да ну тебя, Тонька! Скажешь тоже, ноги выше! А куда ишшо выше-то? Итак, словно цапель, ноги подымаю, а они, знай себе, заплетаются. Ну, погостила, пора и честь знать. Пойду я, Антонина, до дому. Дел-то, дел- с три воза, это ты при мужике живешь, Сам-то все у тебя делат, ты тока как сыр в масле, знай себе, каташся.
-Айда к столу, Чай пить будем, успешь дела свои сделать, никуда не убегут.
-Ой, Тонька, а все ж лодырь ты, не баба, ну каки таки чаи, когда робить надо! Пойду я. Да растудыть твое коромысло, что с порогом-то у вас? Опять ногу убила. Лучше бы и не ходила к вам.
-А что приходила-то? Что хотела? От ить шальная баба! Ходит туды, сюды, от работы отвлекат! И что прибегала, коли даже не до чаю ей?
***
"-На первый раз гвоздь завистника пропустит, только суетиться злой человек станет, домой вскорости засобирается."- Слова Марфы сами по себе всплыли в голове Тони.
-Да ну, словно морок какой кто навел. Ну кака така с Натальи завистница! Она ить сестра Петру, дак рази быват тако, чтобы сестра брату зла желала? Глупости, поблазнилось, Притомилась Наталья, вот ногу и зашибла, да с обиды домой и поплелась. Жалко её, непутевую, уж сколь ей лет, с Петром почти одногодки, а все замуж никак не выйдет.
От ить как быват, сначала выбирала Наталья, тот некрасив, этот не мил, другой не люб, а нынче-то- И рада бы за кого пойти, а ить кавалеры словно перевелись, глядят скрозь Натку-то, как на пустое место, и не замечают её.
***
Ой, Тонюшка, мимо бежала, дай-ка, думаю, зайду, погляжу, как вы тута?
-Наталья, ты заходи скоренько, да дверь-то прикрывай, у меня ить опара стоит, не ровен час, с открытой- то дверью упадет ишшо.
-А что это ты, Антонина, белым днём опару ставила? Добры-то бабы в ночь хлеб пекут, пока домочадцы дверьми не шлындают, опару не тревожут, а ты все через зад делашь, ох, кака же с тебя хозяйка-то?
-Ты заходи, Наталья, что из сенок-то беседы вести? В хате-то ловчее разговоры разговаривать, сподручнее все же, коли друг перед дружкой сидишь, да глотку-то не надрывашь.
-Иду, Тоня, иду. Да что ж такое-то? Ну все лапти-то отшибла на ваших порогах! Да ну тебя, Антонина! Пойду я.
-Постой, Наталья! Ну куда опять подалась-то? Айда в хату, я уж с хлебом-то все, управилась.
-Недосуг мне с тобой болтать, домой пошла .
***-
"-На второй раз переступит плохой гость порожек, да назад возвертается, не сможет дальше пройти."-Снова сгорбленная фигурка Марфы встала перед очами Антонины, а слова , словно сами собой всплыли в голове.
-Ой, лишеньки! Да что же это деется-то? И Марфе верю я, жаль мне её, окаянную, и Наталью жалко, не может она зло нам делать, на что ей это? Да рази же быват так, что сестра брату зла желат? Ой, горюшко, да как жа мне быть-то? Надобно Петру все рассказать, он умный шибко, сразу и покажет мне, как быть-то.
Пока Антонина думала, да гадала, глядь- Наталья ворочается, уж и к порогу подходит.
-Ой, Наталья! Проходи, проходи скорее!
- Ты двинься с порога- то, аочто встала, как корова, что и с места не сдвинуть?
- А почто это ты со мной так говоришь, а? Али рассердила я тебя чем? Сама ходишь, все вокруг да около, а я ей виноватая! Тут ить бричка проедет, мимо меня- то, а тебе, ты поглянь-ка, помешала я!
-Ой, люди добрые! Вы погляньте- ка не её! Стоит! Стоит она тута, выстаиват! Да рази путева- то баба белым днём будет стоять, косяки подпирать, когда в дому дети голодные да сопливые! От засранка ты, Тонька, засранка и есть! Уйди с дороги, уйди по хорошему, кому сказано! Ты Каво тама под порог- то наклала? А ну, счас же вынай, кто тама у тебя лежит?
- Кто тама у меня лежит- не твоего ума дело.
- Марфа однако надоумила тебя? А ну, немедля убирай, каво наклала тама, да в хату меня пусти.
-А я ить тебя и не держу нисколь, проходи, коли с добром пришла, а коли со злом- так назад ворочайся, неча мне тута ходить, воду мутить.
-Ну я вам! Ну я вас! Вы у меня ишшо попляшете, вместе с Марфой своей, от ить ведьмы окаянные! Все одно тебя изведу, змеюка подколодна, все одно Петр моим будет!
***
Брат и сестра.
Вот, Петро, Настасья это, маткой тебе теперича будет, а то Наталья, дочка ейная, сестра твоя сводная, стало быть. Ты уж не забижай её, махонька она , да натерпелась вдоволь.
- Тятька, а на что оне нам сдалися? Два лишних рта кормить ишшо!
- А ну, цыц! Ты поговори мне ишшо, поговори. Трудно мне без бабы- то жить, да и тебе без мамки не сладко. Мужик без бабы- то, он ить хиреет, да хата в упадок приходит. Настасья без мужика осталася, да у нас мамка- то преставилась, вот и станем теперича вместе жить, деток народим, все у нас ладно будя.
***
Долго ли, коротко ли, а ить прижилась Настасья в Кондратовой хатке. Петьку- то не сказать, чтобы любила, но и не обижала, обмывала- обстирывала, да и ласку- то иной раз давала, жалела его, сиротинку. Да и Петро вскорости оттаял, ходил за Настасьей, что телок, во всем подсоблял ей, а уж когда понесла она, так и вовсе хвостом за ей ходил, берег да лелеял. Ажно Кондрат, батька- то Петров, бывало и прикрикивал на сына- то, мол, чегой- то ты с ей носишься, как с торбой писаной, чай, не сахарна, не развалится от работы, не она перва, не она последня рожат- то.
Вот таки дела- то были у их.
А Наталья, девчушка - то Настасьина, тожа ить от Петра ни на шаг не отставала, мол, братик мой , люб ты мне шибко.
Пришла пора, заневестилась Наталья- то, кавалеры стали пороги обивать, да девка- то с гонором была, мол, тот горбат шибко, этот стар, тот соплив, этот и не мил мне.
- Да за кого бы ты пошла- то, Наталюшка, спрошала мать дивчину.
- А вот за Петра бы и пошла! Люб он мне шибко, от с им , чую я, все бы у нас и сладилось. Он ить тоже мается, один, как перст, годков уж не мало, а все пару себе никак не сыщет.
- Господь с тобой, Наталья! Ты что тако говоришь-то! Вы ить сестра да брат с им, ты смотри, никому боле не скажи тако, а то не ровен час, люди- то скажут, что совсем Настасьина девка ополоумела.
- Матушка, дак ить не рОдные мы с им , так стало быть и вовсе не брат он мне, так почто же не сладилось бы у нас все?
- Ох, горюшко ты мое, ох, лишеньки! Да почто же ты у меня глупа- то така? Толи мало женихов тебе, что ты за брата выйти собралась, толи точно любовь-то все мозги тебе застила, умишко напрочь отшибла? Родный, не родный, кто теперича разбираться станет, кто теперича об том помнит, а только скажут, что совсем Авдеевы стыд потеряли, что детей своих подженили.
-Дак ить плевать мне, что те люди скажут! Им делать неча, они всю жисть брешут, и тут, поговорят, да забудут.
-Ты вот что, Наталья, забудь про разговоры эти, да приглядись получше к кавалерам. И так ты шибко балована у нас, других девок и не спрошают, с кем родители сговорятся, за того девка и выходит, а у тебя воли шибко много, Кондрат разнежил тебя шибко, вот ты все и выбирашь. Смотри, довыбирашься, останешься вековухой-то. Бабий век-то, он ить недолог, махом с лица краса сойдет, вот тогда и завоешь. А об Петре даже и не думай, люба ему девка одна, с соседней деревни, давеча с отцом-то он говорил, надобно идти, с её родичами сговариваться.
-А и пусть сговаривается! Все одно со мной он будет! Разведу, разлучу, изведу- погублю соперницу, не видать им счастья, никому его не отдам! Все одно моим он будет, я - не я буду, коли от своего отступлюсь!
Ничего не сказала Настасья, только головой покачала, да слезу украдкой смахнула. От ить характер, нрав крутой! Ну чисто мать мужа покойного, та ить тожа, как что удумат, так и не отступится, покуда своего не добьется. Да дело молодое, поди-ка уладится все, мало -ли парней-то, глядишь, и засватат кто Наталюшку-то, слюбится можа с кем.
***
Ой, бабоньки! Слыхали? Никитична помират уж какой день, все никак отойти не может!
-А как жа отойдет-то она, коли грехи на землице держут? Вишь-ты, и на земле уж неугодна она, и на небушко не берут!
-От дура ты, Нюрка, дура и есть! Грехи! Да до грехов-ли тут? Не уйдет она, покуда силу свою ведьмину не передаст. А много-ли охотников до силы этой? Кому она сдалась? От тебе, Нюра, нужна та сила? Сходи, забери, одним разом отмучается ведьма-то.
-Даром мне эта сила не сдалася! Я каво с ей делать-то буду? Поди сама отойдет? А то страшно ить, вы слыхали, как орет-то она? Хоть и худа всем много сделала, а ить жалко её, живая все ж.
-Да иди ты, жалостлива кака! Неча её жалеть, сама таку судьбу выбрала, кто ей виноватый-то?
Бабы, подхватив ведра с водой и продолжая беседовать пошли от колодца. Наталья задумчиво посмотрела им вслед, взяла свои ведра и побежала домой.
***
-Хто тама? Проходи, коли страху нет.
Наталья, жмурясь от страха прошла в хату. На полатях, в куче тряпья, лежала Никитична.
-Что, страшно? Да не боись, оне у меня смирные, никто тебя не тронет. Сказывай, что надобно?
-Люди брешут, что вы помереть не можете, пока дар свой не передадите.
-А тебе что за дело, об чем люди брешут? Али себе дар взять хочешь?
-Да, хочу. Отдайте его мне.
-А не забоишься? Не испужаешься? И так вижу, что не испужаешься! А ить нелегко с таким подарком-то жить, всю жисть маяться будешь. ну да мое-то дело маленько. Коли все решила, так подь сюды, да руку свою мне давай, и что бы не увидала, руку свою не убирай, пока сама не отпушшу.
Подала Наталья руку ведьме, а тут как все заухало в дому-то, как засвистело, закричало, задрожало. Со всех углов то морды свинные, то рожи страшенные полезли к Наталье, пишшат, верешшат, шум да гам такой стоит, что ажно в ушах у девки заложило, А Никитична, знай себе, под нос что-то бубнит, да руку Наталкину так крепко держит, словно тисками зажало. Так страшно стало Наталье, что хотела она руку-то свою вырвать, да бечь без оглядки из дома страшного, да не тут -то было. Лежит Никитична на полатях, глазами дико так вращает, тело в дугу выгибается так, что кажется нет ни единой косточки на теле старухином, до того гибкая вся, гнется- извивается, а голос все громче да сильнее становится, и кричит уже ведьма заклятье страшное на языке непонятном, а тут раз- и затихло все. Упала Никитична на полати, глаза закатила, язык изо рта вывалился, тело обмякло, и только тогда выпустила она Натальину руку. Обвела Наталья избу взором своим помутненным, глянула на Никитичну, и тут только дошло до неё, что натворила она, что наделала, каку беду на душу свою грешную навлекла. Вздохнула девка глубоко, и повалилась без чувств. Толи морок-то был, толи сон, а много чего Наталья видала, пока в сознание не пришла, наговорили ей друзья новые, да нечистые, как Петра завоевать, да невесту его извести...
Продолжение в следующем посте..
Автор
Язва Алтайская
Комментарии 1