Предыдущая публикация
СВИДЕТЕЛЬ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ
Гражданская война. Бой за Лихую 18 января 1918 года
Николай Николаевич Турове́ров (18.3.1899–23.9.1972) — русский поэт первой волны эмиграции, донской казак, офицер русской и белой армий, участник Первой мировой, Гражданской, Второй мировой войн. В 18 лет воевал в партизанском (добровольческом) отряде В.Чернецова против большевиков. В своих воспоминаниях он описывает, в том числе, и боевые столкновения в Лихой 18 января 1918 года. Накануне Чернецов, выдвинувшись из Новочеркасска, занял Лихую и Каменскую.
Николай Туроверов. Конец Чернецова (эпизоды начала Гражданской войны на Дону)
(...) Движение на Глубокую было намечено на следующий день, но к вечеру было получено сообщение о занятии станции «Лихой» со стороны Шмитовской большими силами красногвардейцев. Каменская оказалась отрезанной от Черкасска, надо было оборачиваться назад и ликвидировать непосредственную тыловую угрозу. Одно орудие с полусотней партизан было двинуто к «Лихой» сейчас же, в ночь, а на рассвете 18 января был отправлен и второй эшелон с орудием и сотней партизан.
Состав из пустых вагонов был сделан особенно большим – для морального воздействия на противника. Я поместил свой «Кольт» на у́гле тендера впереди идущей открытой платформы с юнкерами и пушкой. Машина тяжело брала на подъём по дороге на «Лихую». Вправо и влево от пути, словно вымершие, лежали в снегах хутора. На разъезде «Северный Донец» перешли на левую колею, так как правая была занята уже прошедшим к «Лихой» нашим первым эшелоном. Тут же, около семафора, валялось десятка три мёрзлых трупов красногвардейцев в ватных душегрейках.
Около 12 часов вышли к «Лихой», став немного позади первого эшелона. Бой под «Лихой» и по обстановке, и по результатам наиболее характерен из всех чернецовских боёв, хотя Чернецов и не был на этот раз с партизанами, задержавшись в Каменской для подготовки Глубокинской операции.
Прямо перед нами, в полутора верстах, серело квадратное здание вокзала, сейчас же, левее, на пути в Шмитовскую, дымили паровозы трёх стоящих составов, и вокруг станционных построек, точно муравейник, копошилась на снегу тёмная масса красногвардейцев. Выгрузившись из вагонов, партизаны рассыпались правее и левее пути в редкую цепь и во весь рост, не стреляя, спокойным шагом двинулись к станции. Какой убогой и жидкой казалась эта тонкая цепочка мальчиков в сравнении с плотной, тысячной толпой врага. Тотчас же противник открыл бешеный пулемётный и ружейный огонь. У него оказалась и артиллерия, но шрапнели давали высокого «журавля» над нашей цепью, а гранаты рыли полотно и только 3-4 угодили в пустые вагоны. Наши орудия стреляли очень редко (каждый снаряд был на учёте), но первым же попаданием был взорван котёл паровоза у заднего эшелона противника, благодаря чему все три состава остались в тупике.
Партизаны продолжали всё так же, спокойно и не стреляя, приближаться к станции. Было хорошо видно по снегу, как то один, то другой партизан падал, точно спотыкаясь. Наши эшелоны медленно двигались за цепью. Огонь противника достиг высшего напряжения, но с нашей стороны все-таки редко стреляло одно или другое орудие да работали мой «Кольт» и «Максим», с другого эшелона. Уже стали хорошо видны отдельные фигуры красногвардейцев и их пулемёты, поставленные прямо на сугробы перед станцией.
Наконец наша цепь, внезапно сжавшись уже в 200 шагах от противника, с криком «ура» бросилась вперёд. Через 20 минут всё было кончено.
Беспорядочные толпы красногвардейцев хлынули вдоль полотна на Шмитовскую. едва успев спасти свои орудия. На путях, платформах и сугробах вокруг захваченных 13 пулемётов осталось более ста трупов противника.
Но и наши потери были исключительно велики, не только среди партизан (особенно – бросившихся на пулемёты), но и малочисленного офицерского состава. Был ранен руководивший боем поручик Курочкин, убит ротмистр (гусар-ахтырец) Греков, ранено несколько юнкеров. Уже в темноте сносили в вагоны, спотыкаясь через трупы товарищей, раненых и убитых партизан. На матовых от мороза, тускло освещённых стеклах «санитарного вагона» маячили тени доктора и сестёр да раздавались стоны и крики раненых.
А в пустом зале 1 класса, усевшись на замызганном полу, партизаны пели:
От Козлова до Ростова
Гремит слава Чернецова.
Сам же Чернецов, узнав о потерях, сказал: «Это хуже поражения».
В захваченных трёх красногвардейских составах были копчёная рыба, миндаль, изюм, пакованные бритвы, швейные машины и новенький зубоврачебный кабинет.
Ночью несли охранение, а утром половина партизан с ранеными и убитыми вернулась в Каменскую. Этим же утром приехало верхами с десяток казаков из соседних с «Лихой» хуторов, несколько подъехало к собирающемуся отходить эшелону. В это время как раз переносили из одного вагона в другой раненного в живот, лет 14-ти, партизана. Его глаза были закрыты, он протяжно стонал. Казаки проводили глазами раненого, повернули лошадей. «Дитё, а чего лез, спрашивается?», – бросил один из них.
Я вернулся на паровозе в Каменскую около 2 часов, в надежде найти в местных арсеналах орудийные снаряды.
Каменский вокзал обстреливался высланной с Глубокой на платформе пушкой, у вагона с трупами партизан стояла толпа, опознающая своих детей, а в зале шла панихида.
Вечером вернулись все остававшиеся на «Лихой» партизаны и была получена телеграмма атамана Каледина – есаул Чернецов был произведён прямо в полковники. (...)
Под Лихой лихое дело
Всю Россию облетело.
Февраль 1924 года.
В. Село. Сербия.
«Казачьи Думы», г. София (Болгария), № 23, 15 апреля 1924 года.
Партизаны – в то время так называли добровольцев.
#гражданскаявойнаЛихая
Следующая публикация
Комментарии 7