— Как она до сих пор еще дышит? — голоса раздавались, где-то далеко, силуэты людей будто в тумане.
Потом была реанимационная палата. Один врач на два этажа, валящийся с ног после третьей бессонной ночи. Аппарат ИВЛ. Очень сильно хотелось пить. Иногда приходила медсестра и делала укол, тогда Татьяна Степановна проваливалась в сон. Хотя границ между состоянием бодрствования и забытьем она не осознавала.
А однажды стало очень легко. Мир вокруг сузился до маленькой светящейся точки над головой. Стало не больно и не страшно. Казалось, кто-то звал ее туда. Татьяна Степановна устремилась ввысь, к свету.
Телефонный звонок застал Костю на совещании.
— Простите, — не церемонясь, сказал он и выскочил в коридор. — Алло?
— Константин Сергеевич, как здоровье вашей мамы? — спросил голос в трубке. Звонил приятель, супруга которого работала медсестрой в той самой инфекционной больнице.
— Спасибо, Михаил. С утра было ничего. Врач заверил, что наблюдаются улучшения. А в чем дело?
— Жена сказала, что сегодня скончалась женщина 60 лет. Слава богу, что это не ваша мама!
Внутри все обожгло будто кипятком. Константин трясущимися руками набрал номер больницы.
— Разговоры с родственниками с 18:00, — отрезал безразличный голос.
— Просто скажите, Соколова Татьяна Степановна жива! — заорал Константин.
— Звоните доктору в 18:00! — рявкнул голос и отключился.
Сам не свой Константин вернулся к совещанию. До 18:00 оставалось 15 минут. За это время он успел себя убедить, что шестидесятилетняя женщина — это очень общая характеристика. Тем более состояние матери, по словам медиков, стабилизировалось. Ровно в 18:00 он набрал заветный номер. В трубке раздались короткие гудки. Дозвонился он с третьего раза.
— Я бы хотел узнать о здоровье Соколовой Татьяны Степановны, — сказал Константин.
— Кем она вам приходится?
Внутри похолодело:
— Матерью.
— Соболезную. Остановка сердца в 18:00.
— И что теперь? — задал самый глупый вопрос Константин, который задают люди в подобных ситуациях.
— Врачи проводят реанимационные мероприятия. Если через двадцать минут результата не будет, отключаем от аппарата.
Ноги подкосились. Тридцатипятилетний мужчина, руководитель отдела привалился к стене и обессилено съехал на пол.
— Мама, мамочка, — шептал он в трубку, из которой доносились гудки.
Татьяна Степана летела на свет. Из белой точки он расширился до полуметровой сферы. Ей было всегда интересно, что же там за гранью. Она уже протягивала к сфере руки, и они растворялись в ослепительно-белом свечении. Оттуда слышался детский смех. И вдруг, как будто кто-то дернул ее сзади:
— Нельзя! Сына пожалей!
Вокруг все закружилось Татьяна Степановна начала стремительно падать. Мрак вокруг начал рассеиваться, сияющая сфера бледнеть. Вернулась боль. И сухость во рту. Мир наполнился звуками и запахами.
Татьяна Степановна на удивление быстро пошла на поправку. Ее сняли с аппарата ИВЛ и перевели в реабилитационную палату. Вот только ноги ходить перестали — это последствие искусственной вентиляции легких. Врач сказал, что восстановление будет долгим, но главное — это вера в себя и желание жить. Единственное, что беспокоило Татьяну Степановну — тревожные сны.
Врач успокоила, что это последствия клинической смерти, и со временем при должном лечении все пройдет.
Было около трех ночи, в предрассветные часы тревожность всегда повышается. Татьяне Степановне снились похороны. Вокруг много людей. Она пытается протиснуться к гробу, но кто-то постоянно оказывается у нее на пути. В душе все клокочет. Она поднимает глаза — перед ней стоит женщина в черном. А потом она видит гробик с младенцем. «Признаться сыну! Во всем!» — пронеслось в голове, и Татьяна Степановна проснулась. Больше в ту ночь она не сомкнула глаз.
Страшное осталось позади. Мир вокруг теперь представлялся Татьяне Степановне ярким и удивительным, как в детстве. Сколько всего надо успеть увидеть и попробовать. Она ощущала себя младенцем, не умеющим ходить и кушать самостоятельно. Весь этот путь предстояло пройти заново. Но она была счастлива. Вот только сыну надо было открыться.
Через десять дней Татьяну Степановну перевели в обычную клинику. Здесь было чисто, светло. Здесь был чуткий персонал и отдельная палата с телевизором. Но самое главное, сюда пускали родственников.
Сын навещал Татьяну Степановну каждый день. Он всегда приходил с гражданской женой Ирой, а сегодня мать попросила, чтобы он пришел один.
Константин, как всегда, принес алые розы, Татьяна Степановна их очень любила. Он поцеловал мать и сменил цветы в вазе на прикроватном столике.
— Почему ты просила меня прийти одного? — спросил Костя.
— Детка, — Татьяна Степановна всегда так называла сына, хотя ему шел четвертый десяток. Он был высок, хорошо сложен, носил каштановые волосы до плеч, которые собирал в хвост на затылке. — Детка, — продолжила Татьяна Степановна, — я пережила клиническую смерть. И если б не ты, я бы не вернулась…
— Мама!
— Не перебивай. У меня на душе лежит тяжкий груз. В молодости я совершила страшное и непростительное преступление. Об этом никто не знал тогда и не знает до сих пор. — Константин сидел с широко распахнутыми глазами и молчал. — На смертном одре я пообещала своей совести, что все тебе расскажу. С тех пор я не сплю ночами. Меня мучают кошмары из прошлого. — Татьяна Степановна дышала тяжело и отрывисто. Рука, лежащая поверх одеяла, мелко подрагивала.
— Мам, не пугай меня, — сказал Костя. — Давай позовем врача!
— Не надо врача. Водички налей и дослушай, пожалуйста!
Костя налил воды из кулера и протянул стакан матери. Та жадно выпила и продолжила исповедь:
— Я тогда была беременна тобой, и уже заведовала акушерским отделением. В нашей районной больнице не было врачей, все уехали в город. Ты же помнишь, где мы жили? — Костя кивнул. — А меня прислали по распределению. В те годы такие порядки были. Я только окончила институт и училась в ординатуре. В новогоднюю ночь нам привезли двух рожениц. Одна была очень тяжелая. Акушерка боялась, что ребенок не выживет. Вторая вдрызг пьяная. Меня вызвали среди ночи в роддом.
Муж тяжелой требовал заведующего. Он тогда умолял сделать все возможное и невозможное. Родили они почти одновременно. Пьянчуга разродилась сама, а вторую пришлось кесарить. Малыш обмотался пуповиной и застрял, ножками вперед пошел.
Пьянь уснула сразу, даже ребенка не попросила. А вторая мамаша, хоть и под наркозом была, а все твердила: «Живой? Живой?» Вынули мы ее малышку, а она не закричала. Зато вторая голосистая оказалась, заливалась на весь роддом.
Татьяна Степановна плакала, глядя куда-то в потолок. Костя налил еще воды.
— Умерла вторая малышка? — спросил он, протягивая стакан.
— Скорее всего. У нее проблемы со здоровьем большие были. И ножка одна намного короче другой оказалась. Признаться честно, она не жилец была. Ее потом в детское отделение перевели. Дальнейшую судьбу ее не знаю.
Продолжение следует
Комментарии 17