Предыдущая публикация
«КТО-ТО ЖЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ЭТО СДЕЛАТЬ...
». Как пожарные Чернобыльской АЭС взяли на себя «первый удар».
«Здравствуйте, мои дорогие, хорошие Надюша и Наташенька! С большим приветом к вам ваш курортник и лентяй. …
Живу я хорошо. Поселили нас в клинике для надзора, здесь все, кто был там. Так что мне весело: ходим, гуляем, милуемся вечерней Москвой. Одно плохо, что миловаться приходится через окно. И это будет длиться, по-видимому, месяца полтора-два.
К сожалению, такие здесь законы: пока всё не обследуют, не выпишут. Надежда, живи у родителей, в Городище, я приеду прямо туда. Да ещё пусть моя дорогая тёща подыщет для меня работу, чтобы я мог перевестись.
Надюша, ты читаешь моё письмо и плачешь. Не нужно, вытри слёзы, всё обошлось, мы еще проживём до ста лет. Я по вам очень соскучился. Не волнуйтесь. Скоро буду. Надежда, береги дочку. Крепко обнимаю, целую. Твой навеки Володя. Май 1986 года. Москва, клиническая больница №6».
Это единственное письмо, первое и последнее, которое лейтенант Владимир Правик успел отправить из больницы своей жене и дочери. Через неделю его не стало. Он не вернулся домой, как обещал, и не прожил до ста лет - да и, наверняка, когда он писал эти строки, он прекрасно понимал, чем может закончится его пребывание в больнице: те, кто находились с ним в палате, уходили один за другим… Это были ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС - первые из тех, кто приняли на себя «первый удар», прибыв на место происшествия почти сразу же. И сразу же вступили в борьбу с огнём — нужно было любой ценой преградить ему дорогу и не допустить ещё большей катастрофы.
Но знали ли они, что им придётся бороться не только с огнём. Противостоять радиации — этому их не учили, об этом не рассказывали. В ту ночь пожарные старались потушить огонь, одетые в обычную форму, а не в специальное обмундирование. Они работали на высоте выше 70 метров под постоянной угрозой новых взрывов, в условиях жёсткого радиационного излучения... Позже высокое руководство скажет: «Их подвиг равен только великим эпохальным событиям во имя мира и людей всей планеты. Они спасли, они заслонили собой всех нас».
Мало, кто знает, что Чернобыльская авария, случившаяся 26 апреля 1986 года, могла привести к ещё более ужасным последствиям - возможно, самым большим за всю историю техногенных катастроф. После первого взрыва на Чернобыльской АЭС могли произойти ещё как минимум два, более мощных, взрыва, от последствий которых могли погибнуть тысячи людей. И не только в СССР. Как говорит жена генерал-майора, Героя Советского Союза Леонида Телятникова, который тоже был в числе первых, «фраза, что пожарные ЧАЭС спасли Европу, это не просто красивые слова. Рядом находилось четыре ядерных реактора с топливом, загруженным стержнями… Если бы произошли цепная реакция и ядерный взрыв, действительно, Европы не стало бы. Ребята понимали, чем чревата работа в зоне повышенной радиации, но тем не менее пожар они локализовали».
⠀
Первое пожарное подразделение, которое возглавлял начальник караула Владимир Правик, прибыло на место аварии всего через несколько минут, и вскоре (так как пожару был присвоен третий номер сложности – самый высокий), к месту загорания были высланы все ближайшие пожарные расчёты из окрестных городов. Тушение пожара продолжалось до самого утра: за несколько долгих часов борьбы с огнём пожарные ликвидировали возгорание на площади около 300 кв.м. Всего к ликвидации пожара на Чернобыльской АЭС было привлечено 69 сотрудников пожарной охраны, однако первыми, кто начал сражаться с огнём, несмотря на смертоносное воздействие радиации, были 28 человек. И я хочу назвать их имена. Это Владимир Правик, Виктор Кибенок, Леонид Телятников, Николай Ващук, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Титенок, Борис Алишаев, Иван Бутрименко, Михаил Головненко, Анатолий Захаров, Степан Комар, Андрей Король, Михаил Крысько, Виктор Легун, Сергей Легун, Анатолий Найдюк, Николай Ничипоренко, Владимир Палачега, Александр Петровский, Пётр Пивовар, Андрей Половинкин, Владимир Александрович Прищепа, Владимир Иванович Прищепа, Николай Руденюк, Григорий Хмель, Иван Шаврей, Леонид Шаврей – каждый из них на пределе своих возможностей делал всё, чтобы не допустить распространения огня и потушить пожар как можно скорее.
Уже через несколько дней после взрыва мир потрясли фотографии дымящихся развалин четвёртого энергоблока - снимали их, рискуя собственной жизнью, фотокорреспонденты ТАСС. Вертолёты, с которых они делали снимки в первые дни катастрофы, зависали всего в 25 метрах над ядовитой бездной. «Больше всего, - вспоминает фотокорреспондент Валерий Демидецкий, - там поражали люди. Настоящие герои. Они хорошо понимали, на что идут, работая день и ночь. Сотрудники станции и работники пожарной охраны - они первыми принялись устранять последствия аварии: занимались отключением оборудования, разбором завалов, устранением очагов возгораний. Мужественные люди. И для многих из них этот день стал последним в жизни…»
⠀
Последним этот день стал в жизни шестерых пожарных. Многие из первых ликвидаторов скончались в больнице в последующие дни: молодые, ещё вчера полные сил мужчины умирали быстро и очень мучительно - лучевая болезнь практически не оставляла шансов на долгую жизнь. Леонид Телятников, принимавший участие в тушении пожара в первые часы после аварии, стал, пожалуй, исключением: он прожил 53 года - не так уж много, но гораздо больше, чем многие его сослуживцы.
⠀
Как рассказывал доктор 6-й Московской клинической больницы, специализирующейся на лучевой болезни (куда в первый же день поступила основная масса тяжёлых пациентов), когда они гасили этот пожар, все понимали, что умрут очень скоро: они уже теряли сознание и падали; в больницу многих доставили в предсмертном состоянии. «Под микроскопом вообще невозможно было увидеть ткань сердца, только обрывки мышечных волокон, - вспоминал врач больницы Игорь Демченко. - Это по существу была смерть под лучом от непосредственного воздействия ионизирующей радиации, а не от вторичных биологических изменений. Спасти таких больных невозможно, так как ткань сердца просто ползёт... Это были сплошные мучения: тяжелейшие ожоги тела и слизистых (кожа сходила пластами), пневмония, агранулоцитоз. Сильнейшие н@ркотики не помогали…»
Писатель Григорий Медведев тоже был одним из тех, кто участвовал в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС - он тоже был облучён и семь месяцев пролежал в больнице. После аварии на Чернобыльской АЭС Медведев написал книгу «Чернобыльская тетрадь», которая была переведена на многие языки мира. Тогда, в мае 1986-го, он навещал в палате пожарника-ликвидатора Владимира Правика, того самого, письмо которого вы читали в самом начале: в первые дни он ещё мог говорить и писАть, однако через несколько дней это был практически живой труп… «Владимир Правик голый лежит на наклонном ложе под железным каркасом с лампами, - пишет в книге Медведев. - Вся поверхность тела обожжена радиацией и огнём. Трудно разобрать, где огнём, где радиацией, всё слилось. Чудовищные отёки снаружи и внутри. Распухли губы, полость рта, язык, пищевод... Ядерная боль — особенная, она нестерпима и беспощадна. Она доводит до шока и потери сознания. Всё тело героя-пожарного переполнила ядерная боль. И тогда кололи морфий и другие н@ркотики, которые на время купировали болевой синдром. Правику и его товарищам сделали внутривенную пересадку костного мозга. Внутривенно же влили экстракт печени многих эмбрионов для стимулирования кроветворения. Но... Смерть не отступала.
Владимир Правик стоически переносил боль и муки. Этот славянский богатырь выжил бы, победил бы смерть, если бы только кожа не была убита на всю её глубину... И казалось, что в таком состоянии не до мирских радостей и горя, не до судеб своих товарищей. Сам ведь на краю гибели. Но нет! Пока мог ещё говорить, Правик пытался узнать через сестёр и врачей, что с его друзьями, как они? Живы ли? Продолжают ли ещё борьбу, теперь уже со смертью? Он хотел, чтобы они боролись, чтобы их мужество помогало и ему…
Радиацией были убиты и слюнные железы. Рот пересох, как земля в засуху. Правик поэтому ещё не мог говорить. Только смотрел, мигал ещё веками без ресниц, которые выпали, смотрел выразительными глазами, в коих порою вспыхивал жгучий огонь протеста и нежелания подчиниться смерти. Потом внутренние силы сопротивления стали ослабевать и постепенно иссякли. Началось умирание, исчезновение плоти на глазах. Он стал таять, сохнуть, исчезать. Это мумифицировались убитые радиацией кожа и ткани тела. Человек с каждым часом, с каждым днём — уменьшался, уменьшался, уменьшался. Проклятый ядерный век! Даже умереть по-человечески нельзя. Умершие — почерневшие высохшие мумии — стали лёгкими, как дети...»
⠀
Приняв на себя столь огромную дозу радиации, первые ликвидаторы последствий аварии и сами стали источником радиации. Один из инженеров станции Владимир Шашенок получил такое облучение, что, по свидетельствам очевидцев, у человека, который выносил Шашенка со станции, остались ожоги от его тела. Владимир умер тем же утром, спустя несколько часов после аварии. Поэтому неудивительно, что некоторые врачи и медсёстры, лечившие чернобыльских больных и поначалу не использовавшие никаких средств защиты, сами заработали лучевую болезнь.
⠀
Большинство ликвидаторов скончались в 6-ой Московской клинической больнице в первые три месяца после аварии. Их родные и близкие не имели даже возможности с ними попрощаться. После смерти тела покойных заворачивали в герметичную плёнку и укладывали в деревянный гроб. Затем сам гроб заворачивали в слой полиэтилена, после чего погружали в цинковый гроб и запаивали. Могилы с гробами потом заливали бетоном - такие железобетонные саркофаги были призваны предотвратить радиацию, исходящую от могил.
⠀
Подвиг пожарных Чернобыля вызвал чувства глубокого восхищения и благодарности не только у граждан Советского Союза, но и у жителей всей планеты. Так, пожарные из города Скенектади (США) на собственные деньги сделали мемориальную доску в память о тех, кто вступил в драматическую борьбу с разбушевавшимся атомом в первые минуты и часы катастрофы. Надпись на той доске гласит – «Пожарный. Часто он первым приходит туда, где возникает опасность. Так было и в Чернобыле 26 апреля 1986 года. Мы, пожарные города Скенектади, штат Нью-Йорк, восхищены отвагой наших братьев в Чернобыле и глубоко скорбим по поводу потерь, которые они понесли».
23 мая, спустя почти месяц после взрыва на ЧАЭС, на станции вновь возник пожар. На то, чтобы остановить возгорание и спасти от взрыва ещё один энергоблок, ушло более 12-ти часов. Участник этих событий Александр Гудков рассказывал, как удалось избежать повторения катастрофы и почему долгие годы об этом было почти неизвестно.
⠀
«В то время я работал режимным инспектором Главного управления пожарной охраны МВД СССР, занимался как раз вопросами пожарной безопасности в ядерной энергетике. В мае меня вызвали в Чернобыль, потому что было очень много вопросов... До Киева я ехал на поезде — мне показалось, что я там был вообще один. Помню, вышел на перрон и не увидел больше людей. Затем я машиной добирался до станции. Была очень хорошая погода, майские дни, солнышко светит. И тут же везде вывешены бумаги — какой уровень радиации на этот час. Куда бы ты ни шёл, всё время натыкался на сообщения: здесь столько-то рентгенов, здесь столько-то.
Идёшь по гаражу, где стоят машины пожарной части, там же играет котёнок, идёшь обратно, а он уже мёртвый лежит. Брали только воду в бутылках, чтобы пить, чистить зубы. Если бутылка открыта, её уже не трогали. ... После аварии на определённом расстоянии вокруг станции все деревья стали розово-оранжевого цвета из-за радиации. Вот сейчас там снова горит Рыжий лес, и там очень серьёзное повышение уровня радиации, а ведь прошло больше 35-ти лет. Представьте, что было тогда. ... Средств защиты толком не было, их тогда в принципе не существовало. Это потом уже появились специальные защитные ткани. По сравнению с тем, что было у нас, это, конечно, небо и земля. А мы просто тушили в брезенте. Нам королева Англии, Елизавета II, прислала 12 защитных костюмов, об этом раструбили на весь мир. Мы потом сравнили: человек в такой защите получал 1,6 рентгена, а в брезенте — 1,8. Особой разницы нет, просто костюмы чуть покрасивее. Так что тушили просто в брезенте, кедах, потому что других вариантов в принципе не было... Когда раздался звонок, что начался пожар на четвёртом блоке, все выехали по тревоге. Мы уже тогда хорошо представляли, насколько там опасно: 26 апреля, когда тушили первый пожар, шесть ребят скончались сразу. Хорошо, что этот пожар удалось потушить без трагических последствий. Считается, что последствия от этого пожара могли быть гораздо серьёзнее, чем от первой аварии. ... Не буду врать, что мы думали о том, что спасаем мир от катастрофы и рвали на себе рубашки. Нет, мы просто делали свою работу. Я могу сказать, что тогда я просто восхищался нашими людьми. Это самые большие наши богатство и гордость. Все знали, что там люди умерли, но никто не отказался туда идти, не испугался. Все понимали: кто-то же должен это сделать...»
Следующая публикация
Нет комментариев