Предыдущая публикация
Днём ранее я опубликовал заметку про магазин - сельпо - в залинейной части города Чесноковки (теперь - город Новоалтайск Алтайского края).
Многочисленные отклики стимулировали меня опубликовать ещё одно моё воспоминание.
,,,В те времена - в середине ХХ века - между Барнаулом и Чесноковкой (ныне — Новоалтайском) была всего одна железнодорожная колея.
Ещё когда мы жили на Ленинской улице, возле этой железной дороги в районе вилопрокатного завода мать с отцом вскопали участок, на котором мы сажали картошку. Железная дорога дальше в сторону Барнаула шла через заливные луга по довольно высокой насыпи. Насыпь была нужна, т.к. река Обь каждую весну разливалась и затапливала луга между Барнаулом и Чесноковкой. Мост через реку Обь был только один - железнодорожный. Автомобильная дорога шла между железнодорожной насыпью (если смотреть на Барнаул - справа от неё) и речкой Чесноковкой, а через Обь для машин была организована паромная переправа. Залив слева от железной дороги назывался — озеро Лебяжье, в нём уровень воды был повыше, чем в речке Чесноковке. А место между железной и автомобильной дорогами, где паводковая вода из озера Лебяжьего через плотину из шпал под железнодорожным мостом и потом, пройдя под автомобильным мостом, вливалась в речку Чесноковку, называлось Шанторкой. Вода в ней была зеленоватая, чистая и прозрачная. Шанторка длиной была всего метров тридцать, но достаточно глубокой - такой, что в некоторые сезоны мы прыгали в воду с автомобильного моста.
Но, видать, пришло время, когда одной железнодорожной колеи стало недостаточно, да и машин на пароме много не навозишь. И вот между Барнаулом и Чесноковкой развернулась грандиозная стройка. Насыпь стали расширять, чтобы построить рядом вторую железнодорожную колею слева от первой, и заодно ещё левее сразу же отсыпали насыпь и под автомобильную дорогу. Таким образом, эти насыпи заняли и наше картофельное поле. Одновременно к железнодорожному мосту через Обь также слева стали пристраивать другой мост, но двухэтажный. По низу моста строили железную дорогу, а над ней — автомобильную.
Песок для насыпи брали в карьерах за питомником, который был на третьем километре железной дороги но Бийск. Там постоянно работали несколько экскаваторов, к которым то и дело подъезжали самосвалы ЗИС-150. Эти самосвалы совершали челночные рейсы от экскаватора в карьере, где машины загружались песком, до текущего конца насыпи, где они песок вываливали. Для нас в летнее время года, кажется, 1958 - эта стройка стала самым привлекательным местом. Мало того, что мы часто ходили на Шанторку и озеро Лебяжье рыбачить, так ещё с водителями можно было договориться: они сажали нас к себе в кабину, и мы были очень счастливы совершить с ними несколько рейсов.
Когда строительство закончилось, эти карьеры длительное время оставались незасыпанными, и они продолжали представлять для нас интерес. Глубина их была внушительной для нашего роста — метров пять, не меньше. Сверху стенки карьеров были отвесными, а ближе к дну образовывались не совсем вертикальные осыпи из мягкого песка, на которые мы прыгали с самого верха. Позднее эти обрывы приглядели себе стрижи для своих гнёзд. А мы рыли себе в отвесных песчаных стенах норы.
Когда-то в местах этих карьеров были огороды, но теперь земли вокруг карьеров перестали обрабатываться и заросли бурьяном. Но среди бурьяна возникли целые делянки дикой огородной ягоды — паслёна, который в простонародье называлась бзникой. Пока она незрелая, ягоды её слегка зеленоватые, почти белые, и отвратительные на вкус. Но спелая она становилась сладкой, и мы с удовольствием её ели. Ягода была двух сортов: у одного — спелые ягоды были чёрными. У другого — спелые ягоды продолжали оставаться зелёными, только тёмно-тёмнозелёными и почти прозрачными. Эту бзнику мы называли сахарной — она действительно была слаще, чем чёрная.
Мимо этих карьеров проходила дорога в деревню Фирсово, до которой было километров семь. Недалеко от этих карьеров слева от дороги была небольшая возвышенность, на которой стояла пирамида из металлических труб или уголков высотой метра три -триангуляционный знак. К концу лета и в начале осени у этой пирамиды как у остановочного столба по утрам собирался народ. Завидев идущую в сторону Фирсово машину — обыкновенную, грузовую (никакие автобусы в те времена в Фирсово не ходили, да и грузовые ходили редко) — народ голосовал. Водители обычно останавливались. Народ набивался в кузов - без всяких сидений, кто где приткнётся, и ехали таким образом до моста через речку Лосиху, которая протекала перед самым въездом в деревню. Перед мостом народ спешивался, водителю платили по рублю с рыла, и шли вправо от дороги в согру — заросли кустарника в прибрежной низине вдоль речки. Из полезных для нас растений там росли красная и чёрная смородина и калина. Созревали они неодновременно, и соответственно, народ ехал сначала — по красную смородину, позднее — по чёрную смородину, а перед самыми морозами — по калину. Набрав полную тару ягод - у кого что было: кто — ведро, кто — корзину, народ снова выходил к мосту, и аналогичным образом на попутных грузовиках возвращался домой. Иногда, когда был хороший урожай калины, бабуля уезжала утром в согру одна, набирала полный мешок калины, а к вечеру я ехал туда на своём велосипеде - дамском ХВЗ, на котором не было верхней рамной трубы, а нижняя была двойная, красиво изогнутая. Мешок с калиной мы с бабушкой вдвоём загружали на раму, и домой шли пешком, везя велосипед руками. Калину мы рвали не совсем спелой, пока она была плотной и в мешке не давилась. Дома мы засыпали её в бочку, заливали водой и так оставляли. Зимой вода замерзала, и калина там превосходно хранилась, а замёрзнув, теряла горечь. Зимой её наковыривали из бочки, парили в больших чугунах и ели с сахаром, или, перекрутив на мясорубке, использовали как начинку для пирогов.
И за грибами ездили на тех же попутках, но не высаживались из машины перед мостом, а проезжали через всю деревню Фирсово, и только после неё шли в хорошие смешанные леса с левой стороны от дороги.
Грибы были разные. Когда их было мало — брали любые съедобные грибы подряд - и сыроежки, и маслята, и подберёзовики (мы их называли обабки), и подосиновики (красноголовики). Но особо ценили мы белые грибы (боровики), которые могли расти с середины июля, и грузди - эти появлялись к концу августа, а чаше всего - в сентябре. Белые грибы мы или просто жарили, или жарили с картошкой, но обязательно с луком, или сушили на зиму, если их набиралось много. Помнится, в один какой-то ненормальный год эти белые грибы росли огромными шляпками везде, даже прямо на полевых дорогах. А грузди - ядрёные, крепкие - они обычно прятались под прошлогодней листвой, выдавая себя лишь малозаметными бугорками, и вызывали особый азарт, когда ты их обнаруживал Груздей было два вида: сухие - белого цвета, (по научному их называют — подгруздок). А особенно хороши были сырые грузди, желтоватые, с бахромой по краям — эти росли во влажных местах. Попутно брали и бычки (по научному - валуи) — коричневые грибы. Молоденькие - они покрыты слизью и похожи на колпачки, а когда они подрастали, их шляпки выпрямлялись и подсыхали. Грузди и бычки после трёхдневного вымачивания засаливали. Когда было много груздей или боровиков, остальные грибы не брали, а те, что сначала набрали - выбрасывали.
Следующая публикация
Нет комментариев