Предыдущая публикация
ВСЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ
Татьяна Хохрина
Из цикла рассказов "Переулки памяти"
— Хозяйка, тут портфель какой-то с фотографиями и бумажками. Его тоже на костер или взглянешь?
О, Господи... Надо было весь сарай облить бензином и подпалить с четырех сторон, а то они мне третий день житья не дают, то одну муть притащат на опознание, то другую. Ну что там может путного лежать, если уже десять лет минимум туда и дверь-то никто не открывал?!
Из маленького рыжего древнего портфельчика словно нехотя выползли обломанные на углах фотографии и слежавшиеся пачки писем, справок и бланков. Ну и кто это?
На нее, как на объектив старинного фотоаппарата в ожидании птички, испуганно и напряженно смотрели странно одетые женщина и мужчина. Мама дорогая! Да это же прабабка и прадед! Она никогда их не видела даже на снимках, но с незнакомого лица смотрели глаза бабушки, мамы и ее собственной дочки. Вот уж правда — кровь не вода... Где они фотоателье-то в местечке нашли? Похоже, это они только поженились, год примерно 1895... Ага, вот еще — с тремя девочками. Ну бабушку она узнала сразу, значит, слева старшая, Фейгл, которую немцы расстреляли, а младшая, Дина, еще совсем маленькая, не узнать.
Какой занятный портфельчик! Не помню такого ни у бабушки, ни у мамы... Откуда он взялся и как попал в их сарай?! Так, это уже Дина одна, лет семнадцати... Совсем не похожа на сестер. Те — типичные зажатые местечковые девочки, а Дина — словно дочь других родителей, уверенная в себе, совершенно светская барышня, не припечатанная национальными комплексами.
Это и понятно, на ее долю не досталось погромов, напротив, она единственная училась в городе и потом окончила университет. Вот тут и копии ее аттестата и диплома, какие-то еще комсомольские и профсоюзные бумажки, грамоты и прочая общественная требуха. Вот, значит, чей это портфельчик! Оооо, а на этой фотографии Дина — просто звезда Голливуда. Понятно теперь, почему все, кто знал ее молодой, заводили глаза и в аффектации вспоминали ее несказанную красоту!
Действительно, какая же необыкновенная! Совершенно неотразимая! На обороте написано 1931 г. Это она вернулась после окончания университета, ей здесь лет двадцать пять. Нет, но какая богиня! Конечно, сразу замуж выскочила. Мама рассказывала, что, когда Дина с Павлушей, мужем своим, по улице шли, все шеи сворачивали — такая пара была! Оба высокие, стройные, она — смуглая, глаза в пол-лица, аж горячие, каштановые волосы по пояс, а он — герой скандинавских мифов, синеглазый, с роскошной русой шевелюрой... Ну как на них не засмотреться! Жаль, здесь всего две их общие фотографии, 32-го года и 34-го. Ну да, потом-то пошли другие фотографии. Отдельные. Фас и профиль.
Павлуша учился в Америке, как вернулся — сразу назначили главным инженером шахты, Дина не работала и не очень тогда зналась с родней — слишком по-разному они жили. У Дины с Павлушей был свой круг, вся местная знать. Только очень недолго. Один за другим стали исчезать их знакомые, иногда что-то становилось известно. Вот и Дина, беременная их первенцем, услышала, что будет показательный процесс над другом их дома, директором фабрики. Решила пойти послушать, все равно Павлуша с утра до ночи пропадал на шахте. Только часа через три, когда подняли давать показания, Дина поняла, что седой, трясущийся, беззубый дед — это тридцатисемилетний веселый толстяк, певший с ней дуэтом романсы и не пропускавший ни одного застолья. Он говорил очень тихо, все время кашлял, смотрел на нее, в упор невидящими глазами, но она расслышала, что одним из его сообщников-вредителей был ее муж...
Она прибежала домой, не дожидаясь окончания суда, начала уговаривать вернувшегося с работы Павлушу немедленно уехать, бежать как можно дальше. Он гладил ее по голове, успокаивал, говорил, что старый приятель, видно, и впрямь враг, раз возводит напраслину на людей, даже прикрикнул на нее.
А через час его забрали. Когда она метнулась следом, пытаясь сунуть мужу узелок с едой и бельем, один из особистов резко отшвырнул ее, она налетела животом на кованый сундук в передней и потеряла сознание. Через два дня у нее случился выкидыш, и домой из больницы она уже не вернулась, — ее забрала к себе бабушка — Динина средняя сестра.
Это время не отпечаталось на фотоснимках. О нем были бесконечные письма и ходатайства, заявления и воззвания, которые бесстрашная и неуемная Дина рассылала по всем инстанциям. Даже в этом портфельчике они навечно спаяны заржавевшей скрепкой. Чернила на них выгорели, местами буквы похожи просто на бледно-голубые капли, и кажется, что эти письма заполнены слезами вместо слов. Но Павлуше это не помогло. Десять лет без права переписки.
Следующие фотографии — это 44-й год. В этой хмурой, потяжелевшей, суровой женщине с седой челкой ту Дину уже не узнать. Она только вернулась из эвакуации, узнала, что старшая сестра с семьей и вся не сумевшая выехать родня погибли под немцами, что они были расстреляны и сброшены как раз в ту шахту, где работал когда-то Павлуша.
А потом дошли слухи от вернувшихся после ранений штрафников, что видели Павлушу в лагере под Норильском, в Дудинке, что ему заменили приговор на двадцать пять лет. И она, отряхнув с ботинок песок казахских степей, пустилась в долгий путь на север. Вот и заявление об увольнении с работы, и копии запросов в НКВД, и разрешение на въезд в Дудинку. А вот снимок, где Дина в каком-то огромном черном пальто и мужских ботинках, с вещмешком за плечами и фибровым чемоданом стоит на набережной Енисея, по которому месяц потом добиралась в сторону Норильска. Она прожила в Дудинке почти десять лет и видела мужа целых два раза, когда заключенных гнали в баню через поселок.
Здесь, в портфельчике, лежат ее прошения о встрече с ним, ходатайства перед лагерным начальством разрешить им недельное свиданье (она слыхала, что иногда такие давали), но во всем ей было отказано. Ей только разрешили забрать его, сактированного, уже лежачего, на саночках в съемную комнату и держать его неделю за руку, пока он не закрыл глаза, отмучившись.
Там, в Дудинке, Дина и похоронила его, вместо оградки вкопала вокруг холмика ржавые спинки металлических кроватей, подобранные на свалке у казармы НКВД, попросила кого-то сфотографировать ее около Павлушиной могилы, чтоб при оказии можно было найти потом это место, и через пару недель уехала из Дудинки в Москву, к средней сестре и племяннице, чьи письма тоже заботливо хранила в этом портфеле.
***
Даже не заметила, как солнце село и начало темнеть. Только сейчас почувствовала, как затекли ноги. Она так и простояла у садового столика над этим архивом весь день. На всю Динину жизнь хватило нескольких часов и маленького облезлого рыжего портфельчика.
Следующая публикация
Нет комментариев