РЖЕВСКАЯ ПРАВДА
9 июл 2020 в 19:21
МОЁ ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
Памяти моей мамы, А.А. Колпашниковой, посвящаю...
22 июня... Это число в календаре навсегда останется окрашенным в моём сознании в чёрный цвет. Я – из поколения детей войны: 10 декабря 2019 года мне исполнилось 87 лет. А сегодня хочу рассказать о том, как моя семья пережила военное лихолетье...
МАЛАЯ РОДИНА
До войны мы жили в посёлке льночесальной фабрики. Он располагался вдоль железной дороги, между ст. Ржев-2 и Ржев-1, вблизи полустанка Мелихово. С обеих сторон булыжной мостовой стояли двухэтажные дома, в которых жили рабочие и служащие фабрики. Дома были 8-квартирые, с двумя подъездами, печным отоплением и без водопровода.
Позади домов находились сараи, в которых держали мелкий скот, кур и гусей, хранили дрова. А за сараями – небольшие огороды. Всего вдоль дороги было шесть домов, среди них выделялись 2-й и 3-й (их называли «стандартные») – оштукатуренные и побеленные. Через железную дорогу проходил Торопецкий тракт, недалеко от переезда – поворот направо, к фабрике. А на противоположной стороне стояла двухэтажная школа, в которой я в 1941-м окончила 1-й класс.
Моя семья – мама, Александра Анатольевна Колпашникова, я, моя сестра Алина и няня, тётя Наташа. Жили мы на втором этаже одного из деревянных домов, в двухкомнатной квартире. Наш отец умер очень рано, в 1936 году, простудившись и получив воспаление почек. Маме пришлось нанять няню, поскольку мне было всего 3,5 года, а сестре и того меньше – полтора.
Жили мы хорошо: мама занимала должность коменданта посёлка, отвечая за всё его хозяйство. При фабрике был свой клуб – большой, двухэтажный. Наверху – зал для собраний и показа кино, выступлений фабричной самодеятельности. Внизу располагались буфет и библиотека. По праздникам в буфете застилали столы белыми скатертями и ставили большие цветы – фикусы, люди там обедали и пили пиво. При фабрике был и свой духовой оркестр, в сопровождении которого ходили на демонстрации. Там играл на трубе мамин брат Иван.
За железной дорогой находился парк, где мы отдыхали по воскресеньям. На сцене выступал духовой оркестр, и пока взрослые наслаждались их выступлением самодеятельных артистов, а мы, дети, бегали между деревьями и играли в прятки.
Помню двухэтажную баню, детский сад и ясли. Под высокой горой, на которой располагалась фабрика, протекала Волга, которая в конце посёлка поворачивала влево и уходила к центру города. В этом месте был оборудован перевоз – людей доставляли на другой берег на лодке. Мы по выходным иногда ездили через Волгу к маминой сестре Анне, а по пути заходили на Смоленское кладбище – на могилку отца…
ВОЙНА!..
Так было и 22 июня 1941 года. Мама нарядила нас с сестрой в красивые платьица; собираясь в гости, слушали песни, которые раздавались из чёрного репродуктора, даже подпевали: «Вдоль деревни, от избы до избы...», «По деревне ходит парень»...
И вдруг песня на полуслове оборвалась, радио замолчало, а потом мужской голос стал говорить про войну. Мама сразу побежала на фабрику, а мы остались дома, не понимая, что происходит.
Война в Ржев пришла очень быстро. Уже в июле – первая страшная бомбёжка аэропорта, затем – станции Ржев-2. Население направили на рытьё окопов, мужчины уходили на войну, жёны и дети плакали. Забрали и маминых братьев: сначала – Петра, потом – Ивана. У дяди Пети остались трое детей – старший был на год младше меня.
Нас, ребятишек, заставили красить белые «стандартные» дома в зелёный цвет – листьями лопуха. Семьи ответственных работников фабрики разместили в старой кирпичной бане красного цвета. Как раз напротив, на высоком берегу, находилась воинская часть. Однажды немцы бомбили этот район, а одна из бомб упала в Волгу, а когда взорвалась, ворота от ударной волны с силой распахнулись – мы как раз сидели около них.
Мама очень за нас переживала, и однажды решила отвезти нас к своей знакомой в д. Ковалёво (за д. Хорошево). Когда приехали на место, выяснилось, что прямо за домом стоит зенитная батарея. В общем, одну ночь переночевали и вернулись обратно в Ржев.
Помню одну очень страшную бомбёжку, когда дежурный на фабрике заснул и не дал гудок о приближении немецких самолётов. Когда мы проснулись, ночью было светло, как днём, – от висящих над посёлком светящихся гирлянд и взрывов. Бомбили эшелон с вооружением на ст. Мелихово и вокзал Ржев-1. Мы с няней выскочили из дома и побежали к сараям; спрятались в самом последнем, где было уже полно людей. Потом говорили, что в сарай соседнего дома попала бомба. Мама прибежала с фабрики, схватила нас, спрятала в окопе на берегу Волги.
Утром началась эвакуация фабрики. В товарные вагоны загружали оборудование чёсальных машин, а сверху размещали семьи с детьми и кое-каким скарбом (крупные вещи грузили в другие вагоны). С нами был большой сундук, в котором лежали вещи и еда, в дороге мы ели кур, которых заблаговременно зарезали и сварили, но к концу пути уже голодали. Загружали вагоны внутри фабричной ж/дороги, под навесами.
Мама очень плакала, потому что моя бабушка не могла бросить тётю Лизу с детьми и хотела дождаться сына Ивана, которого забрали на рытьё противотанковых рвов. Бабушка тоже плакала, я ревела вместе с ними, и тогда они немного успокаивались. Наш эшелон был не первый. Покидали мы Ржев ночью. Вагоны закрыли, подцепили паровоз, и мы, порядком уставшие, легли спать.
Мы ехали всю ночь, а утром, когда поезд остановился и открыли дверь, увидели, что стоит на … ст. Мелихово. Оказывается, состав всю ночь маневрировал, поскольку немцы усиленно бомбили ж/д вокзал и ж/д мост. Утром отправились в путь. Я не знаю, сколько дней мы ехали до места назначения. Знаю только, что в г. Котельнич-2 Кировской области мы прибыли, когда в школах уже начались занятия.
ЭВАКУАЦИЯ
Из вагонов нас выгрузили в большие высокие лабазы (хозпостройки). Для каждой семьи был отгорожена отдельная «комната» из фанеры и досок без дверей и окон. Там мы и другие семьи жили, пока не нашли жильё в близлежащих деревнях.
На выделенной для фабрики территории тоже были здания, но в них разместились бухгалтерия, библиотека, технические службы. В одноэтажном доме жили семьи руководящего состава. В больших лабазах уже стояли собранные льночесальные машины.
Расселять рабочих по деревням поручили моей маме. Мы нашли приют в д. Лелеково, метрах в 700 от фабрики, в бревенчатом доме с печкой и двумя окошками. Электричества не было – по вечерам ненадолго зажигали фитилёк из гильзы.
Очень голодно было в 1941-1942 годах. Не было никаких продуктов – только хлеб по карточкам, который всегда забирали на день вперёд. В школу, которая находилась за ж/дорогой, нас брать не хотели, поскольку не было парт, и тогда мама предложила использовать столики фабричного детского сада (правда, позже нашлись и парты). Так мы пошли в ж/д семилетнюю школу №16; во втором классе нас было шесть человек.
В школе на завтрак давали по четвертинке ржаного хлеба, а с 1943 года – ещё и перловую кашу. Но голод ощущался постоянно. Осенью мы ходили на уже убранное колхозное картофельное поле. Мама копала, а мы с сестрой смотрели во все глаза – вдруг попадётся оставшаяся в земле картошка! Порой в свой выходной мама брала кое-какие вещи и шла в деревню, чтобы поменять их на кусок хлеба или несколько картофелин. Картофельную шелуху няня Наташа сушила в печке, потом молола на мясорубке, добавлял немножко муки с водой и пекла лепёшки. Муку получали из зёрен от оставшихся на полях колосьев, сушили и мололи на ручном жёрнове у одного из местных жителей. Я сама не раз вращала жерновой круг, помогая няне.
Зима была очень холодная и голодная. Дров мало, печка быстро остывала. Но мы, дети, всё равно бегали кататься с гор, приходили домой мокрые, но довольные. И сразу бежали на печку. Моя младшая сестра Аля два года ходила в детский сад. А мама стала работать заведующей рабочей столовой, где готовили совершенно постную еду: суп из картошки, солёных помидоров и перловой крупы, на второе – пюре из репы. Мама запрещала нам с сестрой заходить в столовую – чтобы не было искушения.
Летом ели всё, начиная с какой-то травы, которая росла на опушке лелековского леса. Потом на лугу у речки Черненица появлялся щавель: складывали листочки в пучок, и если была соль – макали в неё и ели. Затем в пищу шли стволы морковника белого, потом созревал мак в коробочках (уже взрослая узнала, что он ядовит) – очень вкусный!
Очень выручал лес: собирали там грибы и ягоды, няня где-то брала сахарную (а может, и кормовую) свёклу, варила её, а потом томила в горшке в печке вместе с черникой, – получалось вкусное повидло к чаю.
Из Ржева мы привезли самовар, кипяток нас очень выручал: вместе с сестрой разводили в нём по утрам картофельное пюре – до тех пор, пока не оставалось комочков. Плохо было с одеждой и обувью. Мы росли, а вещи приходили в негодность. Вместо валенок шили бурки из одеял и солдатского сукна. Сверху на них надевали галоши. В 1943 году рабочим стали выдавать продукты. Хорошо помню сухое молоко, сало «Лорд», яичный порошок и сахарный песок. А вот муки не было...
ОСВОБОЖДЕНИЕ
3 марта 1943 года услышали по радио, что освободили Ржев. На радостях вечером поставили самовар, вместе с соседями Зайцевыми пили чай, плакали и смеялись.
Однажды мама привела домой козу – правда, я не помню, чтобы мы пили молоко. Потом появились два козлёнка, они жили вместе с нами, в той же комнате. А потом они куда-то подевались. Мы с сестрой ходили по ближайшим дорогам, собирали для козы клочки сена.
В школе с нами проводил занятия военрук – он учил ползать нас по-пластунски и прицеливаться из ружья. Очень много внимания уделяла нам пионервожатая и преподаватель пения Валентина Семёновна (фамилию её не помню). На уроках пения мы исполняли военные песни того времени, на переменах она с нами, малышами, водила хороводы, и тоже – под песни той поры. Мы готовили с вожатой выступления (песни, танцы, физкультурные номера), с которыми выступали в городском госпитале и детском саду при станции.
В третьем классе нас приняли в пионеры. Причём только тех, кто хорошо учился и примерно себя вёл. А вскоре в классе появились новые эвакуированные дети из Ленинграда – Люся Пешкова, Юра Исупов и другие. Со мной подружился местный мальчик – Виталий Строганов (мы его звали Виля), отец которого работал на станции. Виля очень хорошо рисовал, ко всему прочему у него был каллиграфический почерк. В школе он оформлял стенгазету, ему давали цветные карандаши и награждали дневниками. Виля во всём мне помогал, дарил свои рисунки, делал другие подарки. Зимой Виталий приезжал в деревню на лыжах, давал их мне покататься, а сам помогал тёте Наташе по хозяйству: колол и пилил дрова, утеплял хлев, где стояла коза. Поэтому в школе меня дразнили «строганиха», но это не мешало нам дружить.
С Виталием мы дружили всю войну, а после 7-го класса он поступил в Ленинградское высшее военно-морское училище, и мы 8 лет переписывались.
Летом все носились по лугам да по лесу, я собирала шишки для самовара и хворост для печки. В первые годы учёбы не было бумаги, поэтому писали на брошюрах, которые маме давали в библиотеке, – прямо по тексту. Не было ни чернил, ни ручек, ни перьев к ним. Для контрольных диктантов в школе выдавали тетрадочки и потом отбирали их для следующего диктанта. Я думаю, так жила вся страна, ведь шла война: всё было для фронта, для Победы!
РЖЕВСКАЯ ПРАВДА
17 июл 2020 в 18:03
МОЁ ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
(Окончание).
В ЭВАКУАЦИИ
Однажды в класс принесли валенки, тёплые рейтузы и шерстяные варежки для эвакуированных. Я взяла красные варежки – настоящие, магазинные! А мама потом очень удивилась, почему не взяла валенки или рейтузы: варежки-то мы шили сами – из всяких старых вещей. Но так уж вышло...
Весной 1943 года к нам в Котельнич приехала дочь маминой сестры Анны – Валентина, которая с начала войны была мобилизована на фронт, поскольку окончила курсы медсестёр. Я помню, как тогда, в 1941-м, мы провожали её на станции Ржев-2 – до места добирались на грузовой машине вместе с другими работниками фабрики. На перроне скопилось много народа, люди плакали, прощаясь с родными. Валечка во время войны работала в прифронтовом госпитале, вытаскивала раненых с поля боя, ассистировала докторам во время операций. Вышла замуж за военного врача и в Котельниче родила девочку Наташу. Наталья Степановна Коготкова и сейчас живёт в Ржеве...
Так вот, Валя привезла нам в Котельнич кое-какие фронтовые продукты, но вкуснее всего была сушёная дыня – правда, нам давали это лакомство понемногу. За период эвакуации мне два раза выделяли путёвку в пионерский лагерь, но там очень плохо кормили – мы, ребятишки, всё время были голодные. Ели зёрна ржаных и ячменных колосьев, ходили на маслобойню, просили у работавшего там дедушки жмых, но он не всегда мог это позволить.
ДОМОЙ!..
Оборудование фабрики начали отправлять обратно, в Ржев, в 1945 году. Мы уезжали из Котельнича с последним эшелоном – скорее всего, это было в июле. Загрузили свои пожитки в товарный вагон; вместе с нами ехала ещё одна семья – мать с сыном. Мама, наверное, получила какой-то паёк, и нас с сестрой поначалу кормили, но как только добрались до Москвы, припасы закончились. Однако в столице нам выдали продукты: хорошо помню коробку с мясом, которая открывалась специальным ключиком. Мясо было очень вкусное, ели его вместе с хлебом понемножку, так и растянули до Ржева.
Когда прибыли на место, состав поставили под фабричный навес, а мама пошла за хлебом. Принесла его в фартуке, вместе с кукурузой. Пока шла, хлеб весь рассыпался – так и ели его щепотками. Поселили нас в комнату одного из «стандартных» (белых) домов в посёлке льночесальной фабрики, где уже жили прибывшие раньше нас работники. Нашего довоенного дома и ещё двух по соседству на месте не оказалось – говорили, что немцы разобрали их для устройства дзотов и других укреплений. Все одноэтажные дома в посёлке сгорели, кирпичный клуб и ясли были разбиты – так же, как и корпуса фабрики. Посередине полуразрушенного цеха стоял немецкий танк. В домах не было стёкол, окна заложены кирпичом и только маленькие отверстия закрыты стеклом.
К тому времени мамина сестра Анна тоже вернулась из эвакуации, к ней из Котельнича вскоре приехала и Валя. Они жили в сохранившемся доме Нины Королёвой, с которой тётя в своё время эвакуировалась из Ржева. Однажды мы пошли их навестить, и с высокой волжской горы я увидела развалины города. Всё пространство – от вокзала Ржев-2 до вокзала Ржев-1 – представляло сплошную разруху. Дома в центре города и на окраинах – разбиты и сожжены. Вокзалы находились в землянках, даже на ст. Мелихово...
В МИРНОЙ ЖИЗНИ
Труднее всего в годы войны, в эвакуации и после возвращения домой, приходилось нашей мамочке. Она всю себя отдавала работе и заботе о людях. Нас она спасала, как могла, во всём себе отказывая. В молодости, особенно в детстве, мы это не осознаём – понимаем, только когда сами становимся матерями.
Мама и после войны работала ответственным работником в сфере ЖКХ. Представляю, как ей приходилось тяжело! Посёлок и фабрика возрождались, но многого ещё не хватало, особенно жилья. Мама была членом ВКП (б) и постоянно чувствовала свою ответственность перед людьми, работу и быт которых необходимо было налаживать.
В 1945-м меня взяла в Москву сестра нашего отца – Мария. В столице я окончила 6 классов, а потом запросилась в Ржев, к маме. И в конце 1946-го приехала обратно в родной город. На этом моё детство закончилось...
Мама рано ушла из жизни, не дожив и до 51 года. Хоронить её вышли все свободные от работы люди. Несмотря на выделенную для перевозки тела машину, гроб несли на полотенцах мужчины, периодически меняясь. Духовой оркестр играл похоронный марш. А позади – целая демонстрация людей...
Я к тому времени окончила Торжокский политехникум, а сестра Алина училась на втором курсе Торжокского педучилища. После смерти бабушки, которая жила вместе с нами, у нас отобрали даже ту комнату, которую дали маме в доме, построенном на том же месте, что и прежний, – тоже двухэтажном, восьмиквартирном. Просить за нас было некому.
В Ржеве я прожила 37 лет, 15 из них – в доме мужа на ул. Жореса. В родном городе я знаю все улицы и все места, которые были дороги с детства. Там живут родственники нашего семейства Колпашниковых. А я в своё время переехала в Торжок. Но память о военном детстве не оставляет: сколько горя мы пережили, сколько испытаний выпало на нашу долю!.. Я уверена: о войне надо помнить, рассказывать подрастающему поколению о том, что перенёс наш народ в годы военного лихолетья, – чтобы эта трагедия никогда больше не повторилась...
Галина КОРОЛЁВА (СКАЧКОВА), г. Торжок.
Комментарии 9
Жаль, что воспоминания не записали тех, кто воевал.
Я свою тоже попросила написать о селе, где родилась,там тоже книга издается.
А вот просто так без книги как-то и не думала, что это и есть память народная.