Отцовское воскресенье принадлежало мне.
Мама выпроваживала нас из дома и вздыхала с облегчением, прикрыв дверь.
Я сидел у неё на шее шесть дней в неделю, кто хочешь обалдеет.
Если не было дождя - папа возил меня погулять по центру Москвы.
Красную площадь, Москва-реку, Румянцевскую библиотеку и Музей изобразительных искусств имени Пушкина - впервые мне он показал.
Обычно по воскресеньям сияло весеннее солнце или белел нетронутый первый снег.
И меня поражало - сколько есть всего на свете, ещё мной не виданного.
Папа показывал мне сокровища, называл по имени, рассказывал о каждом новом месте - и отныне всё, что я до сих пор знаю о Москве - знаю с отцовских слов, чувствуя в ладони большую отцовскую ладонь.
Ладонь у папы всегда была чистая, сухая и просторная.
И слова он всегда говорил такие же - просторные, чистые и весёлые, даже когда серьёзные.
Чудом и праздником было всё новое.
Лобное место было сахарным, а храм Василия Блаженного напоминал нарезанный арбуз, небо над площадью сверкало голубым и по нему плыли сахарные облака, отражаясь в Москва-реке.
Я привык, что город на окраинах, где мы всегда жили, неяркий, стены цвета весеннего тающего снега и кое-где кумачовые пятнышки флагов и транспарантов, тоже красиво.
А Кремль был как подарок, белоснежные церкви и колокольня Ивана Великого с золотыми куполками радовали, а зубцы и башни тёмно-красного тона казались мрачноватыми, но тоже радовали праздничной мрачностью - у радости много возможностей и способностей, всюду лазейку найдёт.
На ВДНХ были фонтаны, они все до одного напоминали каменный цветок Данилы-мастера, а павильоны - малахитовые шкатулки или берестяные коробочки.
Они тоже радовали, но сердце чуяло, что они для этого и построены - для короткого пути к общему празднику и детскому восторгу.
А Кремль, Румянцевская библиотека, мосты через Москва-реку, старинные особняки были построены для чего-то иного, практического (например, цель кремлёвских стен - оборонительная) - а радовали уж заодно, от избытка смысла и строительного гения.
Или то, что отец рассказал про Лобное место - приводило в трепет испуга.
Но потом я вспоминал, что страшное происходило очень давно и стало сказкой и историей - и опять отвлекался на радость, что она такое сахарная.
А любимым московским видом был пролёт по метромосту на Киевскую.
Поезд выныривал на стремительной скорости из темноты на солнце и через несколько секунд опять нырял во тьму.
И всё, что пролетало перед глазами - запоминалось навек, лихорадочно съедалось молодыми глазами - великий простор светлых небес и широкой реки, каменные берега, высотные здания в форме кремлёвских башен и даже Новодевичий монастырь вдали.
Увиденное захватывало дух и было внезапным даром просто так - подарком, на который никто не рассчитывал.
Наверное, и наша жизнь точно так пролетает, за неё благодаришь.
…Но чаще ходили к тому, что поближе.
В Останкинском парке росли клёны и дубы, гуляли утки, в усадьбе был старинный театр, доски скрипели, багряный и изумрудный бархат был словно припылён временем, и театральный воздух тоже был в молекулах светящихся пылинок, я тогда впервые услышал от отца про Шереметьева и Пашу Жемчугову.
Выходили - налево вкапывали фундамент будущей Останкинской телебашни, всё было хорошо видно.
Дальше у метро складывали будущий обелиск Покорителям космоса.
Ну, мы посмотрим в щель забора - что и как - и пора домой обедать.
И так проходили времена года, осыпались листья, выпадал снег, потом таял, а летом я Москву не видел - жил на даче.
Так что в Москве у меня осень следовала сразу за весной, от первой сирени до сладкой рябины - встык.
Отец рассказывал, что обелиск делают из титана, лёгкого, сверкающего и нержавеющего.
А внутри башни будет натянутая струна, чтобы не улетела.
И я долго рос, пока их строили.
Пока складывали обелиск - успел в школу пойти и окончить первый класс.
А пока сооружали башню - даже первые волоски усов пробились.
Башню делали дольше, уже и подходить близко было не надо - из окна стала в небе видна.
А обелиск собирали на боку.
Сложили лёжа - и подняли за один день.
И до сих пор не известно - как лучше?
Потихоньку день за днём, очень долго вырастать от земли вверх - от фундамента до тонкого шпиля вдоль натянутой струны?
Или невидимо собраться на земле целиком - и однажды за миг встать во весь рост?
Слева Новодевичий, справа «Украина»
И кругом Москва-река,
Снег мелькает, небо проплывает мимо,
Флаги, башни, облака.
Между тьмой и тьмою - полминуты счастья,
Жизни быстрая верста,
Только впился взглядом, пригубил чуть сласти,
И уже конец моста.
От подземной Киевской до норы Смоленской -
Воздуха пол-вдоха, и короткий свет
Вспыхнет бестолковый, маленький, вселенский –
И сойдёт на нет.
Ну, а там кому куда надо и не надо
В пропасти земли,
До былой Калининской, до Александровского сада
Или на Фили.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев