БАЛЛАДА О МЕДСЕСТРЕ. Она сама пришла в военкомат И попросилась в армию сестрой. Но старый, покалеченный солдат Спросил: - Не рановато ль тебе в строй? Иди-ка, лучше, в куклы поиграй! Тебе, пичуга, сколько полных лет? Война не для тебя! Ты так и знай! Послушай, дочка, старика совет! Но тут её глаза он увидал, И маленькая, щуплая девчонка Вмиг стала взрослой. Медленно он встал И сжал в ладони детскую ручонку. - Куда пойдёшь? – спросил её солдат. - На фронт! – ему ответила она, – Я медсестрой поеду, в медсанбат, Мои погибли! Я теперь одна… Стучат колёса! Яростно стучат!
Искрят на стыках рельсов поезда: Один из них – походный медсанбат, Здесь стоны не стихают никогда. И девочка в тяжёлых сапогах, С ввалившимися, бледными щеками, Весь день, как заводная, на ногах, С опухшими от холода руками. Она жалеет, моет, пишет письма, Стирает гимнастёрки и бельё. И всё бегом: старательно и быстро, И жалоб не дождёшься от неё! Но – скоро госпиталь. И, значит, остановка. И, значит, можно будет отдохнуть… Но вдруг упала девочка неловко И крики полетели: - Взорван путь! И снова: - Воздух!!! Нас бомбят, ребята! Фашист проклятый раненых бомбит!
Сестрёнка из походного санбата Помочь солдатам раненым спешит! Подальше в поле, в снеговые дали, Где волоком, где прямо на себе Чтоб вражеские бомбы не достали Выносит раненых, назло лихой судьбе. И снова возвращается сестрёнка! Туда, где взрывы, суета и кровь! Молоденькая тощая девчонка, Ещё не повстречавшая любовь. - Там кто-то есть! – она тихонько шепчет. – Я видела! Молоденький такой! И кулачки сжимаются покрепче Под вой фашистских бомб над головой. Дрожит земля, взметая тучи пепла, Бушует пламя, яростно горит, И время непростительно ослепло, И дьявол свой обряд, смеясь, творит. Она нашла его, едва живого. <s...ЕщёСестрёнка из походного санбата Помочь солдатам раненым спешит! Подальше в поле, в снеговые дали, Где волоком, где прямо на себе Чтоб вражеские бомбы не достали Выносит раненых, назло лихой судьбе. И снова возвращается сестрёнка! Туда, где взрывы, суета и кровь! Молоденькая тощая девчонка, Ещё не повстречавшая любовь. - Там кто-то есть! – она тихонько шепчет. – Я видела! Молоденький такой! И кулачки сжимаются покрепче Под вой фашистских бомб над головой. Дрожит земля, взметая тучи пепла, Бушует пламя, яростно горит, И время непростительно ослепло, И дьявол свой обряд, смеясь, творит. Она нашла его, едва живого. Оттёрла грязным снегом кровь с лица, И обняла как близкого, родного, И целовала в губы без конца. - Я здесь, родной! – она ему сказала.
На спину взгромоздила и пошла, И всё шептала: - Я не опоздала! Нашла тебя, хороший мой, нашла! - Давай, родная! Быстро! – ей кричали, – Ведь он последний! Слышишь, добеги! А бомбы, как безумные визжали, И выли в небе бесами враги. Всего два шага им идти осталось, Когда её накрыла туча боли, И девочка вдруг тихо застонала, И крики покатились эхом в поле: - Давай, родная! Слышишь! Нет! Не слышит!.. Но… шаг за шагом медленно ступает, Она не видит и почти не дышит, И сердце – замирает… замирает… Она упала на руки спасённым С закрытыми навек войной глазами. Слепило снегом в поле занесённом И лица жгло ...ЕщёНа спину взгромоздила и пошла, И всё шептала: - Я не опоздала! Нашла тебя, хороший мой, нашла! - Давай, родная! Быстро! – ей кричали, – Ведь он последний! Слышишь, добеги! А бомбы, как безумные визжали, И выли в небе бесами враги. Всего два шага им идти осталось, Когда её накрыла туча боли, И девочка вдруг тихо застонала, И крики покатились эхом в поле: - Давай, родная! Слышишь! Нет! Не слышит!.. Но… шаг за шагом медленно ступает, Она не видит и почти не дышит, И сердце – замирает… замирает… Она упала на руки спасённым С закрытыми навек войной глазами. Слепило снегом в поле занесённом И лица жгло солдатскими слезами…
Её похоронили целым миром – Солдатским санитарным батальоном И выла вьюга горестным клавиром, Рыдая похоронным перезвоном. И сиротливый холмик в чистом поле, Увенчанный осколком страшной мины, Последним домом, не судившим доли, Стал для сестрёнки – Тереховой Нины… Осталось только фото – как насмешка О юности, ушедшей в никуда. Спасённый лейтенант его поспешно Сжал в кулаке. На память! Навсегда… Прошло четыре года. В День Победы Домой вернулся раненный майор. То было в сорок пятом. В мае. В среду. Вошёл он, не спеша, в родимый двор. И засияли окна в старой хате! Ему на встречу выбежал отец.
- Ну, здравствуй же, сынок! - Ну, здравствуй, батя! Вот, свиделись с тобою, наконец! А после за помин души ушедших Сто грамм распили, славных боевых. Лились потоком пламенные речи Воспоминаньями о павших и живых. И сын отцу поведал о сестрёнке, Что похоронена одна во чистом поле, Молоденькой, улыбчивой девчонке, И о её, войной проклятой, доле. И фотографию, хранимую все годы, Он из кармана бережно достал. Отец, лишь глянув на помятый снимок, За грудь схватившись, громко застонал: - Сыно-о-к! Родной! Ведь это я! Ты слышишь! Её туда отправил умирать! И горе, о котором не напишешь, Сковало грудь: - Ах, если б мог я знат...Ещё- Ну, здравствуй же, сынок! - Ну, здравствуй, батя! Вот, свиделись с тобою, наконец! А после за помин души ушедших Сто грамм распили, славных боевых. Лились потоком пламенные речи Воспоминаньями о павших и живых. И сын отцу поведал о сестрёнке, Что похоронена одна во чистом поле, Молоденькой, улыбчивой девчонке, И о её, войной проклятой, доле. И фотографию, хранимую все годы, Он из кармана бережно достал. Отец, лишь глянув на помятый снимок, За грудь схватившись, громко застонал: - Сыно-о-к! Родной! Ведь это я! Ты слышишь! Её туда отправил умирать! И горе, о котором не напишешь, Сковало грудь: - Ах, если б мог я знать!.. Спустя три дня стояли у могилы Отец и сын. И плакали вдвоём,
А после на колени став без силы, Земле отец поведал о своём: - Я не пускал её, просил – «Постой, не надо»! Советовал ей в куклы поиграть! И вот теперь, на старости, награда: Её, мне, добрым словом поминать. Так вышло, что спасла она мне сына. А, значит, виноват я перед ней! Спасибо, дочка! Маленькая Нина! И нет тебя любимей и родней…
На фотографии в газете нечетко изображены бойцы, еще почти что дети, герои мировой войны. Они снимались перед боем - в обнимку, четверо у рва. И было небо голубое, была зеленая трава. Никто не знает их фамилий, о них ни песен нет, ни книг. Здесь чей-то сын и чей-то милый и чей-то первый ученик. Они легли на поле боя,- жить начинавшие едва. И было небо голубое, была зеленая трава. Забыть тот горький год неблизкий мы никогда бы не смогли. По всей России обелиски, как души, рвутся из земли. ...Они прикрыли жизнь собою,- жить начинавшие едва, чтоб было небо голубое, была зеленая трава.
Комментарии 12
Их расстреляли на рассвете,
...ЕщёКогда еще белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться
И встать затем ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский
Наивный, чистый и живой:
Чулочки тоже снять мне, дядя?
Не осуждая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.
«Чулочки тоже» — и смятеньем
на миг эсесовец объят
Рука сама собой с волненьем
вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим,
и кажется он в землю врос,
Глаза, как у моей дочурки? —
в смятенье сильном произнес.
Охвачен он невольно дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет, он убить ее не может,
Но дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках…
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Вот здесь, вот так твоя легла…
Ведь это маленькое сердце
Пробито пулею твоей…
Ты Человек, не просто немец
Или ты зверь среди людей…
Шагал эсэсовец угрюмо,
С земли не поднимая глаз,
впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.
И в
Их расстреляли на рассвете,
Когда еще белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться
И встать затем ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский
Наивный, чистый и живой:
Чулочки тоже снять мне, дядя?
Не осуждая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.
«Чулочки тоже» — и смятеньем
на миг эсесовец объят
Рука сама собой с волненьем
вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим,
и кажется он в землю врос,
Глаза, как у моей дочурки? —
в смятенье сильном произнес.
Охвачен он невольно дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет, он убить ее не может,
Но дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках…
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Вот здесь, вот так твоя легла…
Ведь это маленькое сердце
Пробито пулею твоей…
Ты Человек, не просто немец
Или ты зверь среди людей…
Шагал эсэсовец угрюмо,
С земли не поднимая глаз,
впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.
И всюду взгляд струится синий,
И всюду слышится опять,
И не забудется поныне:
Чулочки, дядя, тоже снять?"
Муса Джалиль
Помните! Через века, через года,- помните!...
БАЛЛАДА О МЕДСЕСТРЕ.
Она сама пришла в военкомат
И попросилась в армию сестрой.
Но старый, покалеченный солдат
Спросил: - Не рановато ль тебе в строй?
Иди-ка, лучше, в куклы поиграй!
Тебе, пичуга, сколько полных лет?
Война не для тебя! Ты так и знай!
Послушай, дочка, старика совет!
Но тут её глаза он увидал,
И маленькая, щуплая девчонка
Вмиг стала взрослой. Медленно он встал
И сжал в ладони детскую ручонку.
- Куда пойдёшь? – спросил её солдат.
- На фронт! – ему ответила она, –
Я медсестрой поеду, в медсанбат,
Мои погибли! Я теперь одна…
Стучат колёса! Яростно стучат!
Один из них – походный медсанбат,
Здесь стоны не стихают никогда.
И девочка в тяжёлых сапогах,
С ввалившимися, бледными щеками,
Весь день, как заводная, на ногах,
С опухшими от холода руками.
Она жалеет, моет, пишет письма,
Стирает гимнастёрки и бельё.
И всё бегом: старательно и быстро,
И жалоб не дождёшься от неё!
Но – скоро госпиталь. И, значит, остановка.
И, значит, можно будет отдохнуть…
Но вдруг упала девочка неловко
И крики полетели: - Взорван путь!
И снова: - Воздух!!! Нас бомбят, ребята!
Фашист проклятый раненых бомбит!
Помочь солдатам раненым спешит!
Подальше в поле, в снеговые дали,
Где волоком, где прямо на себе
Чтоб вражеские бомбы не достали
Выносит раненых, назло лихой судьбе.
И снова возвращается сестрёнка!
Туда, где взрывы, суета и кровь!
Молоденькая тощая девчонка,
Ещё не повстречавшая любовь.
- Там кто-то есть! – она тихонько шепчет. –
Я видела! Молоденький такой!
И кулачки сжимаются покрепче
Под вой фашистских бомб над головой.
Дрожит земля, взметая тучи пепла,
Бушует пламя, яростно горит,
И время непростительно ослепло,
И дьявол свой обряд, смеясь, творит.
Она нашла его, едва живого.
<s...ЕщёСестрёнка из походного санбата
Помочь солдатам раненым спешит!
Подальше в поле, в снеговые дали,
Где волоком, где прямо на себе
Чтоб вражеские бомбы не достали
Выносит раненых, назло лихой судьбе.
И снова возвращается сестрёнка!
Туда, где взрывы, суета и кровь!
Молоденькая тощая девчонка,
Ещё не повстречавшая любовь.
- Там кто-то есть! – она тихонько шепчет. –
Я видела! Молоденький такой!
И кулачки сжимаются покрепче
Под вой фашистских бомб над головой.
Дрожит земля, взметая тучи пепла,
Бушует пламя, яростно горит,
И время непростительно ослепло,
И дьявол свой обряд, смеясь, творит.
Она нашла его, едва живого.
Оттёрла грязным снегом кровь с лица,
И обняла как близкого, родного,
И целовала в губы без конца.
- Я здесь, родной! – она ему сказала.
И всё шептала: - Я не опоздала!
Нашла тебя, хороший мой, нашла!
- Давай, родная! Быстро! – ей кричали, –
Ведь он последний! Слышишь, добеги!
А бомбы, как безумные визжали,
И выли в небе бесами враги.
Всего два шага им идти осталось,
Когда её накрыла туча боли,
И девочка вдруг тихо застонала,
И крики покатились эхом в поле:
- Давай, родная! Слышишь!
Нет! Не слышит!..
Но… шаг за шагом медленно ступает,
Она не видит и почти не дышит,
И сердце – замирает… замирает…
Она упала на руки спасённым
С закрытыми навек войной глазами.
Слепило снегом в поле занесённом
И лица жгло ...ЕщёНа спину взгромоздила и пошла,
И всё шептала: - Я не опоздала!
Нашла тебя, хороший мой, нашла!
- Давай, родная! Быстро! – ей кричали, –
Ведь он последний! Слышишь, добеги!
А бомбы, как безумные визжали,
И выли в небе бесами враги.
Всего два шага им идти осталось,
Когда её накрыла туча боли,
И девочка вдруг тихо застонала,
И крики покатились эхом в поле:
- Давай, родная! Слышишь!
Нет! Не слышит!..
Но… шаг за шагом медленно ступает,
Она не видит и почти не дышит,
И сердце – замирает… замирает…
Она упала на руки спасённым
С закрытыми навек войной глазами.
Слепило снегом в поле занесённом
И лица жгло солдатскими слезами…
Солдатским санитарным батальоном
И выла вьюга горестным клавиром,
Рыдая похоронным перезвоном.
И сиротливый холмик в чистом поле,
Увенчанный осколком страшной мины,
Последним домом, не судившим доли,
Стал для сестрёнки – Тереховой Нины…
Осталось только фото – как насмешка
О юности, ушедшей в никуда.
Спасённый лейтенант его поспешно
Сжал в кулаке. На память! Навсегда…
Прошло четыре года. В День Победы
Домой вернулся раненный майор.
То было в сорок пятом. В мае. В среду.
Вошёл он, не спеша, в родимый двор.
И засияли окна в старой хате!
Ему на встречу выбежал отец.
- Ну, здравствуй, батя!
Вот, свиделись с тобою, наконец!
А после за помин души ушедших
Сто грамм распили, славных боевых.
Лились потоком пламенные речи
Воспоминаньями о павших и живых.
И сын отцу поведал о сестрёнке,
Что похоронена одна во чистом поле,
Молоденькой, улыбчивой девчонке,
И о её, войной проклятой, доле.
И фотографию, хранимую все годы,
Он из кармана бережно достал.
Отец, лишь глянув на помятый снимок,
За грудь схватившись, громко застонал:
- Сыно-о-к! Родной! Ведь это я!
Ты слышишь! Её туда отправил умирать!
И горе, о котором не напишешь,
Сковало грудь: - Ах, если б мог я знат...Ещё- Ну, здравствуй же, сынок!
- Ну, здравствуй, батя!
Вот, свиделись с тобою, наконец!
А после за помин души ушедших
Сто грамм распили, славных боевых.
Лились потоком пламенные речи
Воспоминаньями о павших и живых.
И сын отцу поведал о сестрёнке,
Что похоронена одна во чистом поле,
Молоденькой, улыбчивой девчонке,
И о её, войной проклятой, доле.
И фотографию, хранимую все годы,
Он из кармана бережно достал.
Отец, лишь глянув на помятый снимок,
За грудь схватившись, громко застонал:
- Сыно-о-к! Родной! Ведь это я!
Ты слышишь! Её туда отправил умирать!
И горе, о котором не напишешь,
Сковало грудь: - Ах, если б мог я знать!..
Спустя три дня стояли у могилы
Отец и сын. И плакали вдвоём,
Земле отец поведал о своём:
- Я не пускал её, просил – «Постой, не надо»!
Советовал ей в куклы поиграть!
И вот теперь, на старости, награда:
Её, мне, добрым словом поминать.
Так вышло, что спасла она мне сына.
А, значит, виноват я перед ней!
Спасибо, дочка! Маленькая Нина!
И нет тебя любимей и родней…
Римма Казакова
На фотографии в газете
нечетко изображены
бойцы, еще почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем -
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.
Никто не знает их фамилий,
о них ни песен нет, ни книг.
Здесь чей-то сын и чей-то милый
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя,-
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.
Забыть тот горький год неблизкий
мы никогда бы не смогли.
По всей России обелиски,
как души, рвутся из земли.
...Они прикрыли жизнь собою,-
жить начинавшие едва,
чтоб было небо голубое,
была зеленая трава.
Парад, цветы, военный марш.
Храните память в вашем сердце
О тех, кто жизнь отдал за нас.
Желаю жить под мирным небом
И слышать звонкий смех детей.
Чтоб страх войны вам был неведом,
Цените близких и друзей.