Предыдущая публикация
Вместе с Екатериной Борисовой, Аллой Лемкаевой, Еленой Паньковой (Черемновой), Владом ....., ЕВГЕНИЕМ ВОЛОДИНЫМ, Шабановым Юрием, Комитетом Памяти Михаилой Евдокимовой, Владимиром Букиным, Владимиром Малаховым, Людмилой Шальских ( Шумовой), ЕЛЕНОЙ Швыдковой (Стариковой), Антониной Высоцкой, Виталием Сафоновым, ВЛАДИМИРОМ ЗЕМСКИМ, Владимиром Ивановым, Игорем Лопатиным, Павлом Шабановым, Антоном Гончаровым, Алесей Паньковой, Сергеем Шабановым, Андреем Ставровым, Еленой Шаповаловой, Aндрей Шумовым, Тамарой Шабановой, Еленой Фадиной (Еременко), иеромонахом Евфимием, Владимиром Васяткиным
*ВАСЯ.
*
Он сидел на берегу Байкала против длинных удилищ и обреченно смотрел на мертвые поплавки. Сухой, седоволосый, высокий дед. Я подошел.
-Что, отец, не клюет?
- Нет, не клюет, - ответил он, вскинув на меня белесые, словно выцветшие глаза.
И по акценту и по виду его я понял, что передо мной иностранец.
-Откуда вы? - спросил я, подсаживаясь к нему.
- Я немец, - ответил он.
- О-о-о, там, наверное, рыбалка получше, чем у нас, там клюет, - сказал я.
Немец опять вскинул на меня глаза и усмехнулся.
-Там рыбалка не та, и рыба не такая, - сказал он.
- Отчего же?
- Там слишком много посредников между тобой и рыбой: удочки - пожалуйста, какие хочешь. И червяка могут насадить, и даже рыбу на крючок подвесят, какую хочешь. Там на каждой рыбе бирка: сколько сантиметров, какой вес и сколько стоит. Там ты несвободен. Все регламентировано. Здесь, в России, я могу спокойно поставить палатку на берегу Байкала или в лесу, и никто не придет и не заявит: этой мой берег, мой лес, убирайся! Здесь я чувствую себя свободным. Я напитываюсь этой свободой. Я не чувствую здесь себя кроликом, загнанным нашей хищной системой в угол. У нас там нет выбора. Здесь - пожалуйста. Вы, русские, просто не цените то, что имеете, и потому пытаетесь жить так, как на Западе. Вы просто не знаете, к чему стремитесь. Вы не жили там, и вам не с чем сравнить. Все те ценности и блага, которые пропагандирует Запад, это красивая реклама, обещающая рай, но не обольщайтесь. За этой красивой вывеской скрывается ад.
Здесь вот: я и Байкал, я и рыба. Захочет - клюнет. Если поймаю, то в моей воле отпустить ее или сварить из нее уху. Я свободен в поступках.
Услышать такой от иностранца было для меня полной неожиданностью.
- И часто вы бываете в России? - спросил я.
-Я люблю Россию, - сказал немец.
- Мне приятно слышать это от вас, - сказал я, - но одно непонятно: обычно все ругают Россию, считая ее дикой страной.
- Я много путешествовал, - сказал немец, - объездил большую часть мира, но нигде такого народа, как в России, не встречал. Вы особый народ, у вас другая душа, другая энергетика. У вас другой, особый дух. Я напитываюсь им, когда бываю в России, и мне хватает этой зарядки на год, иногда больше.
- Тогда почему бы вам совсем не переехать в Россию?
- Я немец, я по духу немец, потому что воспитывался в той среде. Я никогда не стану русским, сколько бы здесь ни жил. Это нужно родиться здесь, жить и воспитываться в этой среде.
-Да, убедительно, - сказал я, - вы, наверное, профессор философии?
- Нет, я инженер-механик. Когда-то давным-давно, когда вас еще на свете не было, будучи студентом, я приезжал в Россию. Мы дружили с русскими студентами. Отсюда и русский язык я выучил. Но связывает меня с Россией не это, а война. Я воевал против вас. Был солдатом вермахта. И тогда я впервые узнал, кто такие русские.
Он замолчал и посмотрел на меня выжидающе. Но я промолчал.
Однажды наша резервная часть зашла в русский городок, который был разрушен нашей артиллерией и авиацией полностью, продолжил он. От домов и зданий торчали остовы. Все взрослое население городка или сбежало, или было убито. Городок казался мертвым. Мы стояли здесь неделю, и за это время я не видел ни одного гражданского человека. Как-то при дележе мне не хватило продовольственного пайка, и я пошел на склад, чтобы получить его. Иду мимо развалин и вдруг вижу, на глыбе из-под фундамента сидит парнишка лет 10–11 в телогрейке, в суконных штанах, на ногах кирзовые сапоги. А у меня всегда при себе была шоколадка - на всякий случай.
- Эй, мальчик, - позвал я, - иди сюда, на шоколадку.
Он посмотрел на меня ненавидящим взглядом и не тронулся с места. «Не возьмет, —понял, - умрет, а не возьмет». Тогда я сам подошел к нему и положил шоколадку возле него на камень.
Через некоторое время возвращаюсь назад с пайком и вижу такую картину: вокруг паренька собрались семеро малышей от трех до пяти лет, не больше. И он делит им эту шоколадку. Увидев меня, малыши насторожились.
- Не бойтесь, - успокоил их паренек, - это добрый немец.
Разделил, а себе, я вижу, не взял ни крошки.
-Что же ты себе-то не отломил? - спросил я.
- Я не хочу, - ответил он.
- Но ты же голоден, я вижу: кожа, глаза да кости остались.
- Я не могу есть, пока они голодные, - сказал он. - Они еще очень маленькие и всегда хотят есть. А я потерплю, пока наши не придут.
Что-то всколыхнулось у меня в груди. Я снял свой ранец и вытряхнул все содержимое перед парнишкой. И увидел, как он побледнел.
- Вас как звать, - спросил он.
- Курт.
- А меня Вася. Спасибо, дядя Курт.
Детишки ошалело смотрели на кучу продуктов, и я думал, что они вот-вот бросятся на них и начнут запихивать себе в голодные рты хлеб, колбасу, шоколад. Но они стояли молча, глядя на продукты, на Васю, на меня. Наконец Вася достал из-за пазухи тряпицу, разостлал ее на камне, вынул из кармана штанов складнишок, взял булку хлеба, разрезал ее на ломтики по количеству детишек. Потом взял кусок колбасы и сделал то же самое. Ребятишки стали подходить к нему и он раздавал им хлеб и колбасу.
- А себе, Вася, почему ты себе кусочек не оставил? - удивился я.
- Я потерплю, - сказал Вася, - я не могу есть, пока они голодные.
- Но ты же умрешь так с голоду.
- Я не умру, я обязательно дождусь своих. И им не дам умереть, - сказал он, кивая на детей.
Я ожидал, что эти изголодавшиеся крохи мигом проглотят свои кусочки. Но то, что я увидел, потрясло меня. Они откусывали по маленькому-маленькому кусочку хлеба с колбасой и долго-долго жевали. Видимо, так учил их Вася. А одна малышка, съев примерно половину своего пайка, подошла к Васе.
- На, Вася, ешь, я наелась, больше не хочу.
Слезы сами собой покатились из моих глаз. Я побежал оттуда, чтобы дети не видели, как я плачу.
Я увидел, как из выцветших глаз старика потекли слезы. Он достал из куртки платок и стал вытирать их, пытаясь улыбнуться мне.
- Вот видите, как глубоко сидит, - показал он на грудь, -не могу вспоминать без слез. Будь проклята любая война, и пусть будут прокляты вовеки те, кто развязывает войны, кто сеет вражду и ненависть между нами. Курт вытер слезы, высморкался в платок и успокоился.
- С тех пор я стал собирать кусочки хлеба, колбасы, любые остатки пищи и носить их Васе. Мои товарищи смеялись надо мной. Они знали, что я очень любил собак. «Русских собак кормишь?» Если бы они знали, каких «собак» кормлю, меня бы, наверное, расстреляли, а их бы отправили в Германию или в концентрационный лагерь.
Когда наша часть стала отступать из города, я забежал к Васе попрощаться. Вместо семи я увидел пятнадцать малышек. Где только он их отыскал? Они сидели в подвале и что-то хлебали жидкое из алюминиевых чашек. Видимо, Вася умудрялся им что-то из чего-то варить. Я отдал ему накопленные продукты и обнял на прощанье. Он не сопротивлялся.
- Вася, как бы я хотел, чтобы у меня был такой сын, - сказал я ему.
- Дядя Курт, а вы приезжайте к нам в гости, когда кончится война и мы победим, - сказал он.
И вдруг я почувствовал, как кто-то тихо дергает меня за штаны. Я увидел у своих ног ту малышку, что предлагала Васе свой кусок хлеба.
- Дядя Курт, возьмите подарок, - пролепетала она.
И протянула мне вот эту куклу. Видимо, самое дорогое, что у нее было. Вот она.
Курт расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана против сердца маленькую тряпичную куколку, в какие играли еще наши бабушки и прабабушки. Я протянул руку, чтобы взять ее и рассмотреть поближе. Но Курт горячо запротестовал:
- Нет, нет, нет, я никому ее в руки не даю, никому. К ней прикасались только руки той девочки и мои. Это моя святыня, мой оберег, моя память. Она постоянно со мной. Я даже спать ложусь с этой куклой. Когда я беру ее в руки, то вижу глаза этой девочки: большие, голубые. И я вижу, что это не человек - это ангел во плоти.
- И что, вы приезжали в этот городок, пытались найти Васю? - спросил я.
- Да, пытался, но у кого бы я ни спрашивал - никто не знал ни про Васю, ни про ребятишек. Видно, пришли после нас русские, определили малышей по детдомам. А Васю скорее всего в госпиталь. Я надеюсь, что он все-таки выжил. И куда его увезли, одному Богу известно. А о том, что он спас пятнадцать детей, Вася, видимо, никому не рассказывал. К тому же в вашей стране это, наверное, не такой уж исключительный случай. Если бы Гитлер был знаком хотя бы с одним таким парнишкой, как Вася, он бы никогда не пошел воевать против России. Народ, у которого такие дети, победить нельзя.
- А как вам нравится Россия после перестройки? - спросил я.
-Совсем не нравится, - сказал Курт.- Вы становитесь похожими на нас: такими же расчетливыми, рациональными. Бабушка, которая раньше могла усадить за хлебосольный стол и истопить баньку запросто так, от души, теперь считает каждое полено. И если ты иностранец, то тебя пытаются ободрать как липку. Теперь, чтобы напитаться вашим духом, я еду все дальше и дальше от центра, в глубинку. Здесь еще жив русский дух. Плыву я, например, на катере по Байкалу, дарю матросу значок с видом моего города, а он мне взамен снимает с рук позолоченные часы и дарит на память. Наши, европейцы, так бы никогда не сделали, а русские могут. В трамваях, автобусах, такси мне место уступают молодые люди, и я искренне рад этому. Русский народ - особый народ. Нельзя его подминать под рынок и тем более пытаться уничтожить, как это огласила однажды госпожа Тэтчер. Русский народ - это душа мира, это совесть мира, это дух мира. Уничтожь Россию и мир рухнет.
Слова немца тронули меня до глубины души. Я встал, он тоже поднялся, и мы крепко обняли друг друга.
-Спасибо тебе, отец, за душевные слова про нас, за детей, за Васю спасибо.
Старик опять прослезился.
-Ну вот, подпитал и ты меня духом своим, - сказал он, вытирая слезы. - Теперь год-два еще протяну. Мне уже скоро девяносто стукнет. Всем говорю, что мне за семьдесят. И люди верят. А я уже дни считаю. Все надеялся Васю встретить. Каким он стал? Как сложилась его судьба? Не довелось. Теперь только там, - он показал на небо. - Я стал часто видеть его во сне. И почему-то таким же мальчишкой, каким я видел его в последний раз.
- Долгих лет жизни тебе, отец. - сказал я.
И отвернувшись, быстро пошел вдоль байкальского берега. Я не хотел, чтобы этот человек видел мои слезы. Русские не любят, когда их слезы видят другие.
Лошаков В.И. Записки горного отшельника. ч.2
Следующая публикация
Комментарии 5