Душаева Гуля

ПОСЛЕ ГОДОВЩИНЫ СВАДЬБЫ...

- И для чего надо было гостей собирать? - сморщил нос муж.
- Ну это же день рождения нашей семьи, Дима, день в день! - в который раз весело объясняла ему Люба, - только Сашка придет с Леной и Артёмом. Вместе посидим, поужинаем.
- И кому это надо? Вечно ты что-то придумываешь, - Дмитрий Сергеевич раздражённо стучал пальцами по столу, изучающе оглядывая с ног до головы Любу, - А ты что в этом пальто за стол сядешь?
- Да это не пальто, Дима, это платье такое из плотной ткани. Выбирала то, что стройнит, а что разве нет?
Дмитрий Сергеевич посмотрел на жену насмешливо, - Ну так, более-менее, я пойду отдохну, пока гости не пришли. А ты накрывай, раз гостей назвала посреди рабочей недели! Мы бы и вдвоём отлично посидели, к чему эти гости?
- Давай-давай, конечно отдохни, время ещё есть! - согласилась Люба. Она быстрая, ей одной проще на стол накрыть, пусть лучше идёт, чтобы не ворчал под руку.
С Дмитрием у них уже больше тридцати лет совместной жизни. Люба давно привыкла, что муж над ней подшутить любит. Она тоже иногда его любит поддеть, это у них с юности - дружеское подшучивание. Хотя с его стороны безобидные шутки как-то незаметно переросли в насмешки.
Иногда при всех Дима может вроде бы в шутку весело так сказать внуку, - Ну что, Артём, вот и наша бамбуля красотуля идёт!
Вроде и ничего такого, может Люба обидчивая стала, но в слове "бамбуля" ей какая-то насмешка чудится.
Вообще она давно уже стала замечать, что Дима пытается принизить любые её успехи, а даже мелкие неудачи тут же высмеять. И вроде всё это в духе их ещё тех, юношеских отношений. Но Люба сама понимает, что она себя обманывает.
Потому что так, да не так!
Раньше это были задорные шутки, которые притягивали их друг к другу. Но со временем, как то незаметно, шутки мужа стали нести в себе что-то неуловимо обидное. Но такое, что вроде и не прицепиться!
Были случаи, что Люба от его прилюдных шуток в её адрес еле могла удержаться, чтобы при всех не расплакаться! А потом она шла в душ и давала себе волю. Слезы текли по её щекам вместе с водой. А она сама на себя злилась, что стала такая обидчивая.
"Ну ведь Дима особо ничего обидного и не сказал" - пыталась оправдать его колкости Люба, - "Он же заботливый, помогает и с уборкой и с другими домашними делами! И плохих привычек у него нет, наверное я просто стала старая и излишне обидчивая. Не надо обращать на это внимание, это Дима просто устал! И вообще он просто любит шутить."
Когда Люба неожиданно для себя стала больше чем муж зарабатывать, он тоже это не оставил без внимания.
- Ну ты у нас теперь богатая, куда уж мне инженеру с тобой равняться! - ревностно бросал Дмитрий, и Любе было его даже жалко.
Ну правда, кто она, а кто он? Она неплохой организатор, администратор в гостинице. Она в своё время ушла туда, где больше платят ради семьи. А Дима остался в профессии, он голова, сыну Сашке всегда помогал с уроками. И внуку Артёму теперь помогает, а Люба из физики и химии почти и не помнит ничего.
- Ты хоть формулу серной кислоты помнишь? Тоже мне, а ещё начальница, ээээх, нет в мире справедливости. А законы Ньютона помнишь? Вот видишь, Артём, учись хорошо, а то будешь как наша бамбуля!
Потом Дмитрий ей шептал, что он просто внука наставлял. Но Люба чувствовала себя какой-то неполноценной, хотя и улыбалась, будто всё нормально.
- Какая же у тебя раньше была фигурка, лучше, чем у Сашкиной Лены, - вроде и похвалил как-то муж.
Но у Любы от этой похвалы тогда напрочь испортилось настроение... Ключевое слово - раньше...
Дмитрий Сергеевич ушёл в спальню, переоделся и включил телевизор. Устал на работе, а тут ещё Люба раздражает своей неугомонностью. Всё пыжится, молодится, хотя уже бабушка. И как так вышло, что они уже почти старики? А она всё улыбается, ничем её не проймёшь, даже завидно.
Хотя что говорить, он жену любит до сих пор и на других женщин и не смотрел никогда. Разве хоть одна с его Любашей сравнится? Из ревности он её поддевает периодически, чтобы не думала, что она так хороша и не задавалась. Но её ничем не проймёшь, улыбается и всё! Отец в своё время учил Диму, что с женой надо марку держать, лицо суровое делать, чтобы не думала, что она умнее мужа. Но и это с Любой не проходит, умная она женщина и красивая. Раньше из гордыни мужской даже не хотелось этого признавать, да куда же теперь деваться? А недавно вдруг понял, что сентиментальный стал, вот до чего дожил! Как-то Люба из душа вышла, а ему показалось, что плакала она? Неужто он её обидел, ведь не хотел, так, подшучивал просто. Может излишне иногда, так она же с виду как стена, улыбается, ничем её не проймёшь!
Сын Сашка с женой Леной и внуком Артёмом притащили букет цветов и сюрприз в подарок. Люба ему раньше говорила, что срезанные цветы не любит, а тут растаяла!
А ведь он тогда, на первое свидание, дарил ей диковинные какие-то цветы. И ей вроде даже тогда понравилось. Ну тогда то им всё друг в друге нравилось, Люба на него такими глазищами тогда смотрела!
Они у неё и сейчас такие, голубые и как-будто с перламутром. Как крылышки нежной бабочки, он когда-то давно видел такую. И вообще она и сейчас его волнует. Раньше он Любе много нежных слов говорил, а потом перестал, стал бояться, что она зазнается. Хотя может зря?...
Люба развернула упаковочную бумагу и достала фотографию в красивой рамке. Неожиданно, откуда только Сашка взял это фото? Это же они с Любочкой где-то через месяц после свадьбы. Как она смотрит на него задорно, а он ей отвечает что-то. Кто-то из друзей их тогда удачно заснял, а Сашка видно со старой плёнки оцифровал фото.
- Ой, какие мы тут! - Люба держала фото и рука у нее дрогнула. А Дмитрий вспомнил, как недавно ляпнул ей, что раньше у неё фигурка была потрясающая. Она тогда промолчала, но взгляд у неё как-то погас. Он даже хотел рассердится, что она скисла. А теперь ему вдруг стало жаль, что обидел её. Свою любимую Любочку!
- А ты всё такая же, Люба! - хриплым от волнения голосом сказал Дмитрий Сергеевич. Но по её взгляду понял, что его словам она не очень-то поверила, хотя улыбнулась и тихо сказала, - Спасибо, Дим, ты тоже!
Вечер кстати прошёл хорошо, зря он ворчал, что она сына с невесткой и внука позвала. Сашка показал ещё много их старых фоток, о которых они почти забыли. Потом пили чай и все вдруг заторопились - завтра на работу и в школу.
Когда все разошлись, Дмитрий Сергеевич помогал жене со стола убирать и мыть посуду. Оба молчали, не хотелось чтобы ушло приятное послевкусие от воспоминаний.
Уснули неожиданно обнявшись, как раньше.
Посреди ночи Дмитрий Сергеевич проснулся и в полумраке долго смотрел на жену.
Какое-то новое, щемящее чувство заполнило его душу и сердце. Ведь это всё та же его Любочка. Они так много и в то же время так мало ещё прожили вместе. Но уже не молоды, а он её не бережёт, всего тыркает, тыркает, что-то хочет доказать, а зачем?
После работы он решил пройтись пешком и вдруг увидел, что на улице продают цветы.
Он узнал их, хотя название не помнил, какое-то диковинное. Просто указал на эти нежные, полураспустившиеся бутоны из их прошлого, - Дайте мне эти цветы пожалуйста! Да, все, ничего страшного, что дорого!
Люба была на кухне, готовила легкий салат молодости, где то вычитала. А он над ней на днях смеялся, что ей никакой салат уже не поможет, какой же он всё-таки ...
Люба увидела цветы, в глазах гамма чувств - изумление, радость и вдруг ... она заплакала.
- Я люблю тебя, Люба, любовь моя единственная! Прости, что был таким... Я исправлюсь, ты лучшее, что есть в моей жизни, веришь мне?
Он что-то ещё говорил, она смеялась и с любовью смотрела на него сквозь хрусталики почти высохших слёз, - Верю, Димка, верю и тоже люблю тебя, очень-очень ... даже больше, чем раньше...
===============================================
....... автор - Жизнь имеет значение - Оля (орфография автора)
Рассказ публикуется с согласия автора.
КОПИРОВАНИЕ В ДРУГИЕ ГРУППЫ ЗАПРЕЩЕНО.

СНОШЕНЬКА...

– Не-ет. Лучше сношеньки моей и не сыщешь. Чего не говорите! Не знаю забот. Ведь в темень с фонарём корову выходит доить. Не успею оглянуться, уж она и печь истопит, и с молоком управится, и воды наносит, и уж на пекарне первая... Потому и хлеба не беру. Я разве за ней успею. Уж купила все сношенька, да не тута, а прям на пекарне. Тепленький.
Раиса Ивановна говорила то с Альбиной, продавщицей, то оборачивалась к бабам, обращалась как бы ко всем присутствующим здесь.
– Так ведь, Рай, отдыхай. Знать, повезло – время отдыхать пришло. У меня вон вчера к вечеру ноги так ныли, так ныли, и покласть куда не знала, – Татьяна рассматривала за стеклянной витриной конфеты, любила она сладенькое, была полна.
– Так ведь разе привыкли мы отдыхать-то, Тань. Вот, думаю, консервы возьму, супчик рыбный сварю. Антошка любит.
– Так а сноха-то что ли не готовит?
– Как это не готовит! – Раиса, прям, вскипела, – Это как это не готовит? Ещё как готовит! Тебе и не снились борщи ее! Просто... Просто мне ж тоже хочется помочь.Чего б супчик-то не сварить? Тяжело мне что ль! А она вон пироги печёт сегодня. Три противня уж набросала. Кто из съест-то?
– А ты нам приноси, – смеялась веселая Валентина, мы не откажемся. Она держала на руках маленькую внучку.
– Ох! Все вам приноси. А твоя-то Галина и не печет что ли совсем? – Раиса переводила разговор. Семейство соседки Валентины ей давно не нравилось, были они у нее всегда на языке в сравнении с их семейством.
– Да когда ей? С утра уж в училище своё умаячила. А на мне и Матвейка, и Ниночка вон, – она с любовью посмотрела на внучку, – Сейчас вон селёдочки возьмём, к обеду картошечки сварим... Да, Нинуль?
– Ох, Альбина, дай-ка и мне селедочки-то. Свежая? – вспомнила Раиса, она взвесила селёдку, отошла от прилавка, но из магазина не уходила, поговорить со стоящими в очереди кумушками-соседками хотелось, – А я сразу своей сказала: "Дом, милочка, от хозяйки зависит. Раз уж взяла на себя замужество, никакой учебы да развлечений. За детьми да за мужем приглядывай получше, да хозяйство веди!" Вот и результат: Антошка у нас ухоженный, чистеньким всегда. Да и Коля не нарадуется. Дома – чистота и пирогами пахнет, рубашки наглажены. Отдыхает дома-то. А как вяжет она, сношенька моя! Какой свитер Коле связала! И Антошка с головы до ног обвязанный... В общем, золото – наша Маша.
– А мы справляемся. И учатся оба. Петька заочно, надо ему это, чтоб агрономом стать. А Галя ездит на учебу, закончить-то нужно. Ничего, перетерпим времечко. Главное – не лоботрясничают, при деле оба, стараются.
– Это кто это лоботрясничает? – Раисе почему-то показалось, что фраза эта адресована именно ей, и говорит Валентина о ее снохе, которая не работает, и не учится нигде, – Кто это лоботрясничает? Разе дома с хозяйством полоботрясничаешь? У нас ведь не курорт! Корова, свиньи, птица, а огороду сколько. Вон уж жук пошел... Машка же с поля не вылазит, – она повернулась к Валентине и нравоучительно изрекла, – Прежде чем учиться-то, о детях да о свекрови подумать бы надо. А то взвалила твоя сноха все на тебя, а сама завихеривает незнакомо где.
– Незнамо где? Где это – незнамо где? Галина с автобуса на автобус и в училище своем сидит, да в библиотеке, а потом домой опять с автобуса на автобус. Она у меня умница, ничего такого не позволит, – улыбка Валентины улетучилась, – А домой приезжает, хоть и усталая, вмиг за хозяйство.
– Ох, уж – хозяйство. Знаем мы ваше хозяйство! – усмехалась Раиса, поглядывая на Татьяну, ища поддержку. Татьяна-то вот настоящая хозяйка. И дом, и огород...
– А ты за своим следи, а не за чужим! – выпалила Валентина.
– Да не ругайтесь, бабоньки, – Альбина, продавщица, успокаивала, но Раиса уже успокоиться не могла. Белоснежность рубашечек внучка Антошки не шли ни в какое сравнение с вечно перемазанными внуками Валентины.
Двор и хозяйство, в которые Раиса вложила всю свою силу и душу, находились с Валентиновыми через забор. И никакому сравнению не подлежали. А теперь, когда часть труда она переложила на сноху, так и вообще – ни травинки у нее, ни соринки.
– А я и не слежу. Чего следить-то, если и так в глаза бросается.
– Это чего это тебе бросается?
– Да всё! Вон – дети непростиранные, – она махнула рукой на Валентинову внучку, – Да и остальное...
– Ой, спасибо, соседушка, ой, спасла своими наставлениями... За своим внуком следи! – уже бушевала и Валентина.
В магазине все притихли, и только Альбина продолжала встревать, успокаивать разошедшихся покупателей. Она то и дело повторяла: "Не ссорьтеся, не ссорьтеся, бабоньки! Да ладно вам!"
Но они уже не слышали. Раиса шла к дверям, оглянулась:
– А чего мне следить-то! Ухоженный он, наглаженный и накормленный, – она вышла из магазина, не дослушав ответ Валентины.
А та удивлённо разводила руками ей вслед.
– Нет, вы посмотрите! А наши чего? Не накормленные что ли? Вот ненормальная...
– Да не слушай ты ее, Валь, – Татьяна махнула рукой, – Не слушай. Всегда она такой была. Я всё думала – какая сноха уживется с ней? А вишь, нашлась – покладистая, да податливая. Вот Райка ею и командует. Оттого и хвалит. А кабы поперёк слово сказала, так съела бы.
– А чего она завелась-то? Чего у нас разве грязные ходят? Ну, Матвей, конечно, порой с гулянки явится поросёнком, так ведь ругаю... устала стирать. Так ведь на то они и мальчишки, чтоб изваляться-то. А на новые вещи никаких денег ему ненапасная. Вот и одеваем в старое по улицам-то таскать. Ведь не лишние деньги-то..
– Да не оправдывайся ты, Валь! Нашло на человека, захотелось свою сношеньку похвалить, вот и...
– Так свою хвалить – чужих хулить, что ли! Похвала поднимает, а хула убивает. И у меня Галина – умница. Но я ж чужих не хулю. Что за манера такая!
Соседки ещё посудачили, да и разошлись.
Утром следующего дня Раиса вышла на крыльцо, оглядела свой выметенный уж снохой дворик, на соседский посмотрела, курями захоженный. Давно известно, что по дому и двору можно судить о ее хозяине и хозяйке.
Увидела во дворе Валентину. Вчерашний разговор, несколько резковатый, теперь как бы сгладился, потерял свою болезненную остроту.
И чего она вчера завелась? Но завелась. Высказала все то, о чем уж давно думала. Она всегда сравнивала свой двор с соседским, и огород – с соседским. Это давно уж стало стимулом. А теперь уж и жизнь сравнивала. Сыновей, снох и внуков.
Но ежели строго разобраться, то Коля ее, сын, рос непросто. В подростковом возрасте частенько бил баклуши, доставлял матери хлопоты. В институт не поступил, хоть и пробовал, а потом полгода сидел дома, рассуждал: а зачем, мол, это надо, когда скоро в армию. Она не приструнила, пусть и правда до армии отдохнёт.
А Валентинов сын помладше был на два года. Плюгавенький, невзрачный, взглянуть не на что. Правда, шустрый. Учился всегда хорошо, в школе хвалили, поступил в институт. Да только через два года вдруг на заочное перевелся, женился уж когда ребенка невеста его Галина ждала. А вскоре и второго они родили. Ох, и тяжело жилось им! Зарабатывал сын Валентины мало. Всего и доходов-то – его хилая зарплата, да Валентинова – с фермы. А их, считай, уж пятеро.
Учеба у молодой Валентиновой снохи поначалу пошла насмарку из-за родов да декретов. А сын Валентины Сашка получал уж второе образование, работал, крутился, как веретено, подрабатывал, где мог. В армию его так и не забрали – двое уж детей. Этот факт Раиса тоже ставила себе в плюс. Ее сын отслужил честно – не увиливал. А армия из мальчиков мужчин делает.
Вскоре, сноха Валентины восстановилась в учебе, Валентина вынужденно уволилась, чтоб сидеть с детьми, а Раиса качала головой– ну, какая учеба ей, если денег и так не хватает, если двое детей, если хозяйств да муж... Убежит к другой от такой жизни, вот и заплачут...
У них же в доме все было по-другому. По полочкам. Отслужил, погулял чуток, потом на работу устроился. На завод пошел механический, и ездить недалеко, и льготы там разные. А потом уж и Машу привез знакомиться. Раисе поначалу сноха не понравилась. Уж больно забитая какая-то, показалось, что сын и получше найти мог бы. А когда поехали свататься, оказалось, что дом у родителей Марии большой, можно сказать, богатый. У отца ее автомобиль даже есть, техника разная. И люди они хорошие, воспитали дочь в скромности.
Отыграли свадьбу, родился Антошка. Притирались сноха со свекровью друг к другу довольно долго.
А сноха Маша сразу поняла, что любое ее безделье свекровь раздражает, она начала втягиваться, помогать, а вскоре и вовсе многое взяла на себя. Так ей было проще. А чтоб отдохнуть, вязала. Вроде и сидишь, но при деле.
Раиса работала в совхозной теплице. Антошку можно было отдать уже в садик, но Раиса была против. Разве там, в садике-то, нормально присмотрят? Да и сноха дома больше пользы принесет, чем на работе какой. Там, дома-то, ох, сколько дел. Одна корова чего стоит...
Пробежкою мчалось лето. После этой ссоры в магазине Раиса и Валентина больше не здоровались. Лишь кивала Раиса сыну и снохе соседки. Она ещё больше стала следить за внуком, за хозяйством, посадила кусты роз у своего забора, накручивала себя новыми задачами.
Всё пыталась доказать, что ее двор – не чета соседскому. Накричала на сноху, что та посреди двора бросила велосипед Антошки, не убрала вовремя. Поссорилась с сыном – просит просит забор покрасить, а тот все откладывает.
– Мам, да недавно же красили. Он у нас и так самый чистый. Посмотри у соседей вон...
– Да наплевала я на этих соседей! Что мне они! Мне свой забор покрасить надо!
– Тебе надо, ты и крась, – сорвался Колька, ушел, хлопнув дверью.
Раиса расплакалась. Забор почистила, подремонтировала и покрасила Маша.
– Вот сношенька у меня. На все руки! И за бабу, и за мужика. Не то что... , – хвасталась Раиса в магазине.
– Ой, не хвали, бесами не трави! Не сглазь, Райка, не сглазь! – бабы шутили.
– Не беспокойтеся. Своих разе сглазишь?
Конечно, вечерних посиделок с соседкой, огородных бесед с ней через забор не хватало, но Раиса себя успокаивала: да о чем с ней говорить-то, ничего умного и не скажет.
Только как-то скучно стало даже хозяйничать. Валентина к соревновательности не стремилась. Внуков не рядила, огород частенько запускала, а двор уж мети не мети, но ни в какое сравнение с Раиным двором он не шел. То ли возраст сказывался, то ли усталость, но Раиса все больше и больше перекладывала дела на сноху.
Мария была не слишком общительной. Смотрела телевизор, да вязала молча. А Николай и вовсе заработался. Всё у него сверхурочные, всё – дежурства.
– Ты чего это с Валентиной и Галиной-то сегодня улыбалася. А? Друзья они тебе что ли?
– Так ведь соседи. Щенок у них смешной. С цыплёнком подружился, вот и наблюдали. Потешно так!
– Так у них так и есть...не поймёшь, где куры, где собаки. Порядка-то нет.
– Их это дело, мам. Их же двор.
– Двор-то их. А лопухи и крапива в наш лезут! Ты б поменьше с ними. Чему они научить-то могут.
Мария подняла глаза на свекровь, подумала, что свекровь несчастная. Поссорилась с соседкой, жалеет, а сама себе никак не признается.
В августе Рая зашла в магазин по дороге на работу.
– Рай, а слыхала ль ты, что нынче первый класс-то берет Галина Валентинова? У меня внучка к ней идёт, – Альбина наклонилась под прилавок за сахаром.
– Так она разе кончила?
– Да. Ещё и в институт заочно пошла. Так что новая учительница у нас. Ходили мы уж в школу-то, знакомились. Валентина довольная ходит, гордая. Теперь полегче ей будет.
– Ну, и хорошо. Пора уж и отдохнуть.
Раиса вышла из магазина ошарашенная, а потом и вовсе остановилась – ноги не шли. Она посчитала – а ведь Антошка как раз к ней попадет через три года. Это как же! Ее внука будет учить эта Галина, сноха Валентинова!
И школы поблизости другой не было. Но Раиса эти мысли гнала. Мало ли что ещё за три года случится. Мало ли что изменится.
Но изменения долго ждать себя не заставили.
– Подумай-ка, Маш. Галина в школу пришла учительницей. И ведь, если так, то Антошка к ней попадет. Что делать-то?
Мария молчала, стучала своими спицами.
– Чего молчишь-то?
– Помирилась бы ты, мам, с тётей Валей. Плохо, когда с соседями в ссоре. Одиноко тебе.
– Чего-о? – Раиса хмыкнула, – Чего одиноко-то? Чай, у меня вы есть! Всем говорю – сношенька у меня – лучше и нету...
Мария отложила свое вязание, как-то нервно начала наматывать нитку на клубок.
– Мам, завтра отец мой приедет. Мы с Антошкой уезжаем.
– Здрасьте! Вот те... А чего молчала? Я ж приготовила б... Надо же...
– Не надо. Мы насовсем уезжаем, мам. Расстаёмся мы с Колей, разводимся.
Раиса застыла в изумлении, открыла рот. Мария продолжала старательно наматывать нитку на клубок, как будто и не сказала ничего, как будто послышалось. Часы тикали, Антошка возил по полу свою машинку. Все же как прежде. Неужели, правда?
– Чего ты говоришь-то такое? Как это – разводимся.
– Так. Я уже подала на развод. В понедельник ещё, когда с Антошкой в поликлинику ездили. Другая у него на работе, мам. И не сверхурочные никакие. Живёт уж он с ней давно.
– Чего? Враньё какое! Откуда знаешь-то? – Раиса готова была горой стоять за сына.
– Сначала люди добрые сказали, а потом и сам признался.
– Люди! Люди, знаешь...Скажешь курице, а она по всей улице. А сам... Так я ему! Ох, я ему устрою, паскуднику! Погоди-и... Он у меня! Чего мне-то не сказала? Надо было сразу!
– Это наши дела.
– Как это ваши? Как ваши-то? А я что ли не при чем? А я как же? Чай, и мне ваша семья дорога... Вот паскудник.... Вот...
– Кто паскудник? Папа? – поднял голову Антошка.
– Нет, нет, Тошенька! Что ты! Это мы так. Чужого дядьку ругаем, – замахала руками встревоженная Раиса, и зашептала снохе, – А ты погоди пургу-то гнать. У мужиков ведь бывает такое. Думаешь, у Кольки папка не гулял? Гулял ещё как. Только я его – ох, – Раиса сжала кулак, показывая– как она его, – Вот и Кольку мы в оборот возьмём. Забудет к этой ... дороженьку, как миленький.
– Мам, мы уезжаем завтра. Не надо никого в оборот брать.
– Глупая ты, Маша. Такого мужика потеряешь! За мужиков ведь хороших тоже бороться надо. Ублажать, уступать, чтоб домой им хотелось...
– Уж и так... Изублажались. Переборщили мы с ублажениями. Уезжаем мы.
Раиса сменила тактику, из уговоров перешла к упрёкам, а потом и вовсе – к угрозам. Мол, внука не отдам... в суд пойду... плохая ты мать...
Антошка навострил уши, и Мария взяла его за руку и вышла во двор. Во дворе свекровь такие разговоры вести побоится. Маша уже ругала себя за то, что сказала. Надо было объявить перед самым приездом отца.
Но свекрови с утра на работу, а уезжать, попрощавшись на скорую руку, не хотелось. Марию трясло, руки мелко дрожали. Вот была-была сношенькой, и вдруг – в суд ... плохая мать ...
На грядках своего огорода, согнувшись, копошились Галина с мужем. Галя увидела Машу, помахала ей рукой. Маша тоже махнула – жаль будет расстаться с такими соседями. Вот ведь вместе трудятся. А они Колю оградили от всего огородного – работает, устает. Приезжал – ему под нос полотенце свежее, еду горячую... А он вон как...
Раиса вышла тоже. Села рядом на скамью. Смотрела на соседей и на внука.
– Прости! Переборщила я... Как же так ..., – свекровь заплакала.
Марии жаль было свекровь. Понимала – мир ее рушится. Весь смысл жизни свекрови был в идеальности ее дома и семьи. И всё – коту под хвост. Колька, всего скорей, так и останется жить с новой своей пассией. А нет, так другую найдет. Вряд ли будет жить здесь, с матерью. Не таков он.
Маша долго терпела нелюбовь к себе, старалась, как могла, что-то изменить. Но Николай был с ней холоден. Приезжал домой, как дань отдавал. Даже Антошку и того не любил. Есть и есть ребенок, мамка с бабкой пусть нянчатся. И эта новость о том, что муж гуляет не удивила. Просто поставила окончательную точку.
– Мы ж недалеко. Приезжать будем. А подрастет Антошка, на каникулы к тебе приедет. Не плачь. Не конец же света...
– Как не конец-то... Как? Маш, подумай ещё... Ведь...
– Уезжаем мы, решено это, – впервые сношенька не поддавалась, была жестка.
Раиса тихо утирала слезы, чтоб соседи не видели.
– Ты не говори только тут никому. А вдруг да помиритесь. Скажем – погостить к родителям поехала... Скажем...
– Хорошо, мам. Как хочешь. Не скажу. Но ведь все равно придется. Не помиримся мы. Это я тебе точно говорю. Уж прости.
– Так ведь человек предполагает, а Бог располагает. Кто знает, как жизнь-то повернет? Кто знает..., – она утёрла нос, – Одно хорошо.
– Что?
– Антошка в первый класс к этой, – она показала подбородком на Галину, – К этой не пойдет, – шмыгнула.
– Ой, мама! – Маша покачала головой, – Помирились бы вы с тетей Валей. Чего делить-то?
Раиса всё ещё надеялась. На следующий день она на работу не пошла, забежала к тепличной работнице, велела отпроситься за нее. Маше сказала, что ушла на работу, а сама поехала на механический завод. Сына там отыскала, на проходную вызвала, речь приготовила. Но не вразумила, он и слушать не стал, махнул рукой, велел домой ехать и скрылся за воротами.
Раиса расстроилась. Осталось одно – опять взяться за сноху. Но та упрямо собирала вещи.
– Так и знай! Не сноха ты мне больше, коль уедешь сейчас. И ноги твоей тут не будет! Это ты виновата, что бросил он тебя. Не сберегла мужика! Неинтересная ты, скучно ему с тобой! И к вам я не приеду! Одумайся!
Вечером приехал отец Маши, солидный и серьезный, даже от чаю отказался. Видя настрой дочери, ее измученный вид, не стал и разговаривать, помог перетащить вещи и увез дочь и внука.
Раиса сидела посреди развала, опустив руки. Не хотелось вообще ничего, ни порядок наводить, ни плакать. Пустота в душе и сердце ...
Мерк и изникал за окнами свет, замирали шумы, оседала на село темная ночь, а Раиса так и сидела, согнувшись, почти упав грудью на свои колени. И лишь, когда чуть не свалилась с табурета, перешла на койку.
Так и уснула, одетая. Утром разбудила мычащая корова. Хозяйка проспала дойку. Она заставила себя встать, огляделась – никогда не просыпалась в таком беспорядке. Доила нестарательно, даже вымя не помыла. Молоко вжикало о ведро, и этот звук не радовал, как раньше, а раздражал. Жить не хотелось, не то что хозяйством заниматься.
И не успела дойти до работы, как услышала.
– Утречко доброе, Рай! Чего у вас, разводятся твои? Уехала сноха-то? – Татьяна с бабами шла с фермы.
– Чего это? Почему разводятся? Погостить ее отец забрал, – не своим голосом тихо сказала Рая.
– Погостить? А? Вон оно как...
Бабы неспешно пошли дальше. Они молчали. Но Раиса понимала, отойдут подальше, начнут разговор о ней. Значит, знают уж в селе. Маша не могла разболтать, не такая она. Но на заводе с Колькой работали сверстники, другой народ из села. Прознали. Чужой рот – не свои ворота, не затворишь.
И стало невероятно стыдно. Ей-то за что стыдиться? Раиса спрашивала сама себя, следует ли ей стыдиться за себя и за Кольку, если сам он не ведает стыда? И сама ж себе и отвечала – если б не хвасталась столь сильно семейными узами сына, если б не кичилась...
Вот и с Валентиной нехорошо вышло. Теперь уж совсем нехорошо. Они – семья. Сноха – учитель, да и сын в агрономах уже, а она – одна. Ни сына, ни снохи, ни внука.
Никому она не нужна. Так бы и сгинула, провалилась сквозь землю! Или б хоть сделала вид, что нет ее вовсе. Сделала вид...
И Раиса притихла. Стала вдруг молчаливой, в магазин ходила редко, на работе от всех отходила, отмалчивалась, хозяйство свое вела не бойко, а только лишь, чтоб шло. Двор ее начал засыпаться осенней листвою, которую она и не убирала.
Вечерами Галинка шуршала тетрадками, а Валентина, укладывала внучат и из окна их комнатки приглядывалась к дому соседки. Гас вечерний свет, ярче обозначились окна соседних домов, ложились слабые тени, осенним сиянием покрывались освещенные окнами деревья. И только дом соседки оставался темным. Такой живой прежде дом грустил вместе с его хозяйкой.
Жила в Валентине ещё обида, но жалость вымещала ее. Валентина всё думала: вот ей никогда не было стыдно за сына. И что? Неужто взять за право поучать и виноватить?
И как бы, интересно, она себя повела, поведи ее сын себя вот так, как Колька? Тоже стала б тише воды ниже травы, как Раиса? Наверное - да. А ведь Раиса яркая, боевая была всегда, горделивая. Выходит не характер рулит человеком, не суть, данная от рождения, а судьба его, поведение близких. Или это Бог ставит перед человеком испытания, которые меняют его в корне – вроде как, учит.
Ну, ему-то, Богу, можно и поучить, на то он и Бог. А вот люди друг друга учить должны бережно, без указов да порицаний. Мало ли, что может в жизни случиться.
Валентина пошла к дремавшему уже сыну. Растолкала чуток, задала вопрос. А потом доложила снохе:
– Галь, я к соседке схожу.
Галина оглянулась удивлённая.
– К какой соседке?
– К Раисе.
Сноха только пожала плечами. Ну, надо же ... Почти полгода в ссоре и вдруг...
Валентина тихонько постучалась в темный дом. Спит может? Но за дверь зашаркали тапки, дверь отворила хозяйка. Меж бровями складка, а глаза настороженные.
– Не спишь, Рай? Доброй ночи...
– Не сплю..., заходи.
– Я чего сказать-то пришла... А чего темно как у тебя? И телевизор не смотришь...
– Не хочу. Чего там смотреть-то?
– Я чего сказать-то пришла... Я ...
– Валь, ты простишь меня, дуру, а?
– Да что ты, Рай! Простила давно...
– Я ведь не со зла, я ведь думала ..., а ты смотри как. Одна я, Валь..., – Раиса упала на табурет, положила голову на стол и зарыдала.
Валентина повключала свет, подошла к плите, чтоб поставить чайник, и ужаснулась увиденному – у чистюли и хозяюшка Раисы на кухне – настоящая помойка. Пропавшие продукты в кастрюлях и на столе, грязная посуда и залитая плита.
– Так! А ну-ка! Где тут у тебя чистящее средство? Ишь ты! Распустила она нюни! Подумаешь, разошлись! Внук приедет, погостить, а у тебя...
– Не приедет...
– Поссорились? – Валентина жалостливо смотрела на Раису.
– Наговорила я всякого! Ох, Валя, наговорила! Дура я дура...Остановить ее хотела.
– Это ты можешь. Факт. Ну, так... Ну, так ведь прощения попросить можно. Понимает все, простит.
– Думаешь?
– Уверена. Я же простила. Вот завтра мой Саня технику пригонит, мы тебе картошку копнём, собрать тоже поможем. Да и поезжай. За скотиной и хозяйством мы с Галиной присмотрим. Главное, перед собой повинись. Ошибки ведь всегда прощаются, если есть смелость признать их. А она простит. Сама же говорила – не сноха у тебя, а сношенька.
Вместе они поубрались. Раиса пооживилась, обнадежилась. Она всё думала и думала о Маше. Не о сыне, а о снохе думала.
И казалось ей теперь, что все, что делала она по отношению к ней было неверно, и есть и ее вина в том, что не вышло у них семьи.
Не сноха у нее была, а сношенька... Не будет больше таких.
Вскоре она ехала к снохе за прощением...
Лишь бы простила ... Лишь бы ...
==============================================
....... автор - Рассеянный хореограф (орфография автора)
Рассказ публикуется с согласия автора.
КОПИРОВАНИЕ В ДРУГИЕ ГРУППЫ ЗАПРЕЩЕНО.