На разных частях русско-немецкого/австрийского фронта сражались отважные женщины-воины. Повторила подвиг Надежды Дуровой ее землячка из города Сарапула девушка Ольга Кабанова, причем, даже более удачно. Она так старательно играла роль мужчины, что сослуживцы так и не смогли узнать, что это девушка. Дочь профессора медицины, Ольга ушла на фронт сразу с началом войны в 16 лет, вступив в армию добровольцем. Примечательно, что трое ее братьев идти на фронт отказались. Воевала Ольга храбро. В одном из боев она была ранена пулей в щеку навылет, но отказалась от госпитализации и эвакуации в тыл. Она понимала, что в госпитале ее разоблачат, и прошла операцию в полевом строю, после чего вернулась в строй. За боевые заслуги девушка-боец была награждена Георгиевским крестом. Позднее она еще три года воевала три года в Белой армии, но так и не была разоблачена как женщина.
30 января 1915 года Сарапульская «Прикамская жизнь» писала об одной доброволице-девушке, одно время жившей в Вятской губернии, биография которой тоже была довольно интересна:
«В Москве в лазарете находится на излечении девушка-доброволец А.А.Красильникова 20 лет. С началом военных действий А.А.Красильникова отрезала косу, купила себе военную одежду и уехала на войну. Она участвовала в 19 боях. 6 ноября Красильникова была тяжело ранена пулей. За храбрость награждена Георгиевским крестом. Красильникова – дочь чернорабочего с Урала, одно время работала на Ижевском заводе, затем была послушницей в монастыре. В монастыре прожила недолго и уехала в Казань, где до отъезда до войну служила прислугой».
Подвиг Надежды Дуровой повторила и девушка-сирота из Сарапульского уезда Вятской губернии Антонина Пальшина. Она тоже ушла на фронт с началом войны под видом мужчины, назвавшись солдатом Антоном, но после госпитализации была разоблачена.
За успешное пленение «языка» «солдат Антон» получил свою первую Георгиевскую медаль, а уже через неделю – вторую, за вынос раненых с поля боя. Когда тайна девушки была раскрыта, она не была уволена из армии ввиду своих заслуг и продолжала служить до февраля 1917 года.
7 февраля 1915 г. Сарапульская газета «Прикамская жизнь» писала о героической девушке: «Среди русских женщин-героев имя Александры Дуровой занимает одно из славных мест. В эту войну тоже явились сарапульские женщины, перед храбростью которых приходиться преклоняться. 6 февраля в Сарапул доставлен бравый солдат в шинели, сапогах, фуражке, с бритой головой, на вид юный, отважный доброволец. Между тем это - девушка крестьянской подгородной деревни Шевыряловой– Пальшина. Еще не так недавно Пальшина была в Сапапуле обыкновенной швеей, работала на магазин Ушеренко... Продав шубу, шляпу, золотые кольца, девушка покупает лошадь и под видом добровольца поступает в кавалерийский разъезд… В лазарете наконец раскрывается, что юный кавалерист – женщина… При воспоминании о своей срезанной косе, солдат-девушка заплакала».
Сама Антонина Тихоновна в своей автобиографии рассказывала о себе и своей жизни:
«Я Пальшина Антонина Тихоновна, рожденная 1897 г. 8/1. Родители мои бедные крестьяне села Шевырялово Сарапульского района, Удм. АССР. Они умерли в раннем моем детстве. Училась в 3-классной сельской школе, в 10 лет ее окончила с отличием. После чего сестра моя взяла жить к себе в город и отдала сначала к сапожнику, а так как он ничего не платил за работу, то стала учить портновскому делу – и вскоре я стала неплохой швеей. Мы шили на сарапульских купцов Бера и Ушеренко. В 1913-м году тайно от сестры и зятя уехала с первым пароходом в город Баку, где устроилась на работу в булочную.
Когда в 1914м году в августе м-це началась первая империалистическая война, в сентябре этого же года ушла добровольцем на турецкий фронт под видом добровольца Антона Пальшина, вступила во 2й Кавказский кавалерийский полк 9ю сотню, где была зачислена на все виды довольствия. После надлежащей подготовки неоднократно принимала участие в сражениях и атаках. Но неудача скоро меня сопутствовала. В одной из атак конь был ранен, и я сильно разбилась, было побито лицо и коленный сустав, где и была отправлена в военный лазарет в город Карс. По выздоровлению секрет был открыт, что я не доброволец Антошка, а девушка Антония. Я больше не захотела отправиться в эту часть, а решила перебраться на Австрийский фронт, но тут на станции заподозрена была сразу же. Меня жандарм схватил, решил, что я шпионка…
По прибытии в Сарапул, поступила на краткосрочные курсы сестер милосердия военного времени, а по окончании в апреле 1915 года окончила. Когда пошли первые пароходы, нас 4 сестер по личной просьбе направили на юго-западный фронт, в город Львов… Работала сутками. Сутки на работе, сутки на отдых. Раненых поступило очень много, канонада была слышна очень отчетливо. Мне казалось, что я мало помогаю фронту, что здесь может всякий работать, тем более у нас в отряде было много сестер привилегированного класса. Княгини, графини, баронессы и т.д. То одна, то другая просят подежурить за меня, что дескать скучно, что надоели все и все, что хочется встряхнуться, а мне никак не хотелось дежурить за этих баронесс и княгинь. Все тянуло меня не знаю почему к передовой линии, где идут бои, бьет артиллерия, где рвутся снаряды, истекают кровью солдаты. Больше я вокруг себя ничего не видела. Неудержимо тянуло на передовую линию. Чтобы быть вместе с солдатами в боях и окопах.
Случай такой вскоре представился. Умер один молодой солдат в мое дежурство, и я воспользовалась его обмундированием, снова подстриглась и в следующую ночь была свободна от дежурства, ушла в сторону линии фронта. Шла около полутора суток, время было летнее… Вскоре достигла обоза второго разряда, куда и пристала…»
В своем письме генералу Н.Н.Брусилову в 1971 году А.Пальшина вспоминала свою фронтовую жизнь:
«Разведка. Коснусь ее. Сказать должна, она заманчива всегда и требует к себе особого внимания. Но там зевать нельзя. Смотри во все глаза. А слух вот это да, что б слух у тебя был отменный. Не только слушать шум врага, а даже слышать шорох самой маленькой былинки, с которой частенько по ночам играет тихий ветерок в полях. И также всплеск воды невдалеке укрытого в лощинке ручейка. И понимать: вот здесь должны мы начинать свой боевой приказ начальника и командира роты.
Пошли, как говорили нам тогда: «Ну с Богом». Да Бог-то Бог. Вот только сам не будь, разведчик, плох. Ночь темная тебя укрыла, на небе кой-где звезды дальние горят. Луна вся облаком укутана, дорогу нам не освещает. Лишь ночь загадочна одна и требует от нас, разведчиков, задания боевого. А задано нам много. Пробраться в стан врага, узнать, как много у противника солдат. И артиллерию прощупать, в каких местах поставлена она, и мощь ее, какой калибр снарядов, а также к первой линии вернуться, запомнить вражеские пулеметы, как много. Засечь их гнезда, где поставлены и с какого фланга больше. А возвращаясь в обратный путь в свои окопы, неплохо было б захватить с собою языка. А ночь, ох, как для нас ты коротка. Вот-вот гляди рассвет забрезжит, тогда беда, ни схорониться, ни укрыться. К тому же мы точь-в-точь должны с задания вернуться и командиру доложить. Разведчики все налицо и даже с прибылью вернулись, нет происшествий никаких, а языка с собою прихватили.
… Но помню очень хорошо: один раз получилось такое, как возвращались в свой окоп. Тогда была пурга. Стояли мы в дозоре: Иван Светлов и я. С дороги сбились, заплутали, в чужой окоп чуть не заскочили, я уж ногу с бруствера спустила, чтоб в тот окоп соскочить. На счастье слышу голос (он не наш) и разговор чужой. И вдруг увидела колючий взгляд врага. Он крикнул «русс!» и за ногу хотел схватить меня, но просчитался, не оплошала я. С размаху его же шапкой в момент ему глаза закрыла. Сама скорее ла-та-та, и был таков. А сколько было шуму у врага. Мы быстро удирали, по нам винтовки били, взрывались ракеты. Фугасы тоже не дремали, рвались у нас под самым носом, и даже пулеметы рокотали. А ночь была по нам, мела пурга, ни зги не видно. И ночь укрыла нас. Она нам пригрозила: смотрите, смельчаки. В другой раз рот не разевайте. А то нечаянно опять вторично вновь не оплошайте, чтоб в зубы вражеские не попасть.
И долго мы потом смеялись сами над собой с дружком Иваном. И говорили: смотри, какая чепуха, чуть-чуть в котел не угодили, за ротозейство за свое имели наказанье: не в очередь два дня подряд стояли лишних два часа в дозоре. Да ладно, что еще удрали, то было б грустно и смешно. Ведь сами мы набились в проклятый вражеский окоп. Иванко ничего, он боец солдат, а вот как вспомню про себя, то кожу подирает. Антон, ну как сказать, одет по форме, как и положено ему, подтянут, строен и красотою не обижен. Беда лишь в том, узнали б: у врага девчонка – руссона».
Осенью 1915 г. Антонина Пальшина за мужество, проявленное в бою, получила Георгиевский крест 4й степени и звание ефрейтора с правом командования отделением. После ранения в феврале 1917 г. Антонина Пальшина попала в военный лазарет в Киеве, где пробыла до лета. 28 июня сарапульская газета «Кама» писала: «В Киеве находится сейчас женщина-фельдфебель, заслуженный георгиевский кавалер, но она рвется попасть как можно быстрее на фронт и поэтому почти нет надежды использовать ее в качестве инструкторши при обучении отряда». Нет сомнений, что речь здесь идет именно о Пальшиной. И вскоре Антонина Пальшина снова вернется на фронт, уже в новом качестве
ВЯТКА И КАМА: НАСЛЕДИЕ ...
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев