Предыдущая публикация
Аннушка.
Часть 18.
В 1943 г. девушка из деревни Патраки Притобольного района Анисья Михайловна Демешкина после окончания курсов села за трактор, а через два года возглавила женскую тракторную бригаду по примеру прославленной Прасковьи Ангелиной. Сотни девушек по всей стране последовали её примеру, появилось даже движение «ефремовских звеньев», соревновавшихся между собой в результатах собранного урожая.
Начало истории
Не остались в стороне и елошенские девчата. Тракторная бригада, возглавляемая Настей, работала на износ. Надсада и простудные заболевания сопровождали их постоянно, шутка ли завести трактор после подтяжки (подтягивание ослабших болтов в ходовой части и мотора), например.
К заводной ручке привязывали веревку и несколько женщин сразу, подростков и стариков раскручивали мотор до тех пор, пока заведется машина. Слабые женские плечи несли себе непомерно тяжелый груз работы в тылу.
Настя возвращалась домой каждый раз глубокой ночью, совсем не видя, как заботами матери подрастает дочь. Трактора в Елошном были изношены, не хватало запчастей. Сегодня она, например, чинила свой, пытаясь справиться своими силами, устала так, что землю под собой не видела, а всё равно, умывшись у колодца замерла над спящей Надюшкой.
-Иди, поешь хоть немного-позвала её Анна, -исхудала вся, одни глаза остались,-жалостливо сказала она.
-Почтальонка была? -спросила Настя, вгрызаясь крепкими зубами в травяной хлеб.
-Мимо прошла-ответила ей мать наливая молока.
-Значит опять нам ничего? Что же Антип совсем не пишет? За всё время пару писем пришло всего и только.
-До писем ли ему дочь, там?
-Мам, ты бы хоть на бобах поворожила, жив ли? Здоров?
-Жив, Настюша и Вася тоже жив, будущее не вижу их, словно пелена на глазах, а в настоящем, чувствую, тяжко им, горько, но живы наши соколики. Нюра, иди к столу, посоветоваться надо бы. Душечкин сказывал, что эвакуированные в Елошное на днях прибудут, по домам их распределят, к нам тоже подселят, вот думаю, как разместимся тут все?
-А что тут думать? –ответила ей Нюра, вот тот угол, у печи отделим, пущай живут, в тесноте да не в обиде. Много их будет?
-Да кто ж знает? Завтра и увидим.
-Ой, а у нас сегодня такой смех был. Нас с девками за соломой послали, за Егошин луг на быках. Я, Лидка да Улька Никитины, а им бабушка лепешек утром напекла, перед работой, из тех отходов что на трудодни дали, а в них жабрей.
Ты, мамонька, отходы- то перед стряпней перебираешь, а бабка-то их прямо так лепешки сгоношила. Добрались значит мы, шесть возов наклали и легли отдохнуть-то, а девки ни рукой, ни ногой шевельнут не могут, от жабрея-то отнялись конечности. Лежат, обезножили, одна я вокруг них поскакиваю. Темнеет уже, че делать? Затащила их на телегу, а они, как пьяные, повезла домой. Бабке ихней наказала чтоб на полу отлеживались, на холодке, тогда утром как ни в чем не бывало встанут, а если на печи лежать, так хуже станет.
-Правильно сказала,-похвалила дочь Анна, -травка эта, жабреюшка- батюшко, как наешься-так всё отнимется,-а ведь я предупреждала всех, выбирайте её из отходов!
-Нынче может зерна дадут, Душечкин грозился грамм по 100-200 дать на трудодень- зевая сказала Настя, борясь со сном.
-Ложись, отдыхай –Анна смела со стола невидимые крошки, отдернув задергушку выглянула в темное окно,- полыхают зарницы, должно быть у урожаю-задумчиво сказала она, наблюдая за тем, как Настя бредет к кровати. Дождавшись, когда она уляжется в кровать, женщина прикрутила керосиновую лампу. Изба погрузилась в долгожданный сон, прерываемый стонами домочадцев, ныли натруженные ноги и руки, снились тревожные сны.
В бывшем храме, на скамейках, расставленных то тут то там сидели нахохлившиеся елошевцы, собранные председателем колхоза на очередное собрание. В Елошном наступил вечер, все были после работы и рвались поскорее домой, к детишкам, хозяйству.
-Итак, товарищи, на повестке собрания сегодня один единственный вопрос, распределение эвакуированных по избам. Все они прибудут завтра из Кургана, и наша задача гостей приветить и приютить. Я вот тут покумекал и решил, Душечкин начал называть фамилии тех, к кому должны были подселить эвакуированных. Анны в списке не было, и когда председатель назвал последнюю фамилию, а это была Тамарка та не выдержала, вскочила со скамьи и громко заорала.
-Да сколько можно издеваться над людьми? Куда мне ещё этих девать, дома ступить некуда! Нет значит налоги заплати, молочко сдай, да не абы какое, а жирности не меньше 4.2 %, шерсть отдай, шкуры тоже, а брынза? Откуда в списке этом брынза? Мы в глаза её не видали! А за неё тоже молоко требуют. А налоги? Подоходный, страховка, самообложения, да тьфу на вас, теперь ещё и энти пожалуют! Хучь убейте ни одного не возьму!
-Что ж ты Тамара горло своё надрываешь? Не ты одна молочко сдаёшь, да налоги платишь-спокойно ответила Анна, хотя внутри неё дрожало от злости,-да только ребяткам нашим на фронте сто раз тяжельче, об этом ты не подумала?
-Хорошо тебе рассуждать! Муж дома, дочери при тебе, дитёв поднимать не надо, вот и эвакуированных этих к тебе не подселили, живешь, словно сыр в масле катаешься!-окрысилась на Анну Тамара.
-Геннадий Иванович, а пусть те, что ей положены-женщина кивнула головой в сторону Тамары,-у нас живут, мы уж с девчонками и угол отделили и кровать туда поставили.
-А пускай живут,-согласился председатель колхоза, я не против, на том и остановимся. И ещё, товарищи, приедут ленинградцы, вывезенные из блокады по «дороге жизни», потому правление колхоза постановило, приплачивать тем домохозяйствам где будут жить эвакуированные. Многого обещать не могу,-развёл он руками, -но мукой, зерном и чем иным поспособствуем! Собрание окончено, можете расходиться по домам! Анна мельком взглянула на Тамарку и мысленно рассмеялась, та, услышав последние слова Душечкина словно окаменела, «жирный куш» пролетал мимо. Зло пнув попавший под ноги табурет, она, расталкивая людей локтями понеслась к выходу.
-Не рой яму другому, сам в неё попадешь –тихо сказала ей вслед Анна, оставшаяся после всех, чтобы один на одни переговорить с председателем колхоза.
На следующий день эвакуированные прибыли в Елошное. В доме Анны поселилась пара, отец и шестилетний сын, два старичка, оба высокие, худые, седые. Одного состарили годы, другого-болезнь и перенесенные ужасы. Первые дни они передвигались по избе словно тени, не видно их не слышно, много времени проводили на улице, подставляя солнцу свои бледные лица. Однажды Нюрка случайно уронила большой точильный камень, который, падая задел ведра и лопаты, шум поднялся до небес. Сидевший на завалинке Костик, так звали эвакуированного мальчишку, услышав шум быстро вскочил и упал на землю, прикрывая голову руками. Длинное его тело затряслось словно в судороге, закричал он, не помня себя:
-Нет! Нет! Не надо! Пожалуйста!
-Тише, Костик, успокойся,-наклонился над ним отец,-всё хорошо, мы в безопасности, тише, мой хороший, тише…
-Извините,-обратился он к девушке,-Костик подумал, что началась бомбежка, так жена моя, его мама погибла, сто метров не добежала до бомбоубежища, вот с тех пор на малейший шум так реагирует-объяснил он.
Нюрка подбежала к мальчишке, помогла его поднять, усадить, тут же сносилась к колодцу за водой и умыла холодной водой грязное от пыли и слёз лицо ребенка.
-Держи, -плюхнула она ему на колени рыжего кота, -это Тихон, он тебя охранять будет! -рыжик довольно затарахтел на коленях мальчика,-он знаешь, как самолеты чует,-врала Нюрка,- за сто километров!
-А как это? –удивился Костя.
-А вот как только почувствует эту вашу бомбандировку сразу в ведро с водой прыгает и там прячется, в воде –то. Так что ты, как только увидишь, что Тихон в воду нырнул, так начинай прятаться, а до этого бояться не моги, мимо него ни одна мышь не проскочит! –уверенно говорила девушка, зная, что не за какие коврижки кот в воду не полезет, разве что из латки напьется, да лапой в луже поиграется.
-А в Ленинграде всех собак и кошек съели-грустно сказал Костик.
-А у нас еды полно! Так что нашего Тихона никто есть не собирается. Хочешь алябушку тебе дам? -взяв ребенка за руку она, отвлекая, увела его в избу, не видя, как сотрясаются от плача плечи его отца Аполлинария Поликарповича, профессора университета.
Как рассказать Нюре, что пережил ребенок в блокадном Ленинграде? Поведать о том, что жители города зимой 1942 года съели всё: и кожанные ремни, и подметки, и голубей и ворон? Электричества не было, за водой приходилось ходить на Неву, многие, истощенные, падали и умирали по дороге. Трупы не убирали, некому было и их просто заносило снегом. В их доме живых осталось мало, всего несколько человек, в том числе и их семья. Он тогда покупал клей в плитках, одна плитка столярного клея стоила десять рублей, из него варили студень, добавляя перец и лавровый лист, чудом оказавшиеся в запасах. А однажды Нинуша, так звали его жену, принесла с работы пачку дрожжей, и сказала, радуясь: «У нас сегодня будут макароны». Дрожжи прокрутили через мясорубку, подсушили и сварили. Он до сих пор помнил какое это было удовольствие, есть не просто мутную теплую водичку, а с дрожжами, так пахнущими грибами.
Однажды, он увидел в столовой знакомого, который ходил и облизывал за всеми тарелки. Подумал про себя, не жилец и не смог сдержать слез, понимая, что их ждёт тоже самое. В соседней квартире у милейшей Лиды умер трехлетний сын, Леня. Аполлинарий Поликарпович вызвался помочь дотащить санки на кладбище. Ребенка похоронили прямо в снегу. Через неделю Лидочка пошла на кладбище, помянуть сына, но нашла на земле его останки-все мягкие места на теле были вырезаны. После того, как умерла жена, ему стало всё равно и лишь плач голодного сына заставлял его жить. 26 июня их эвакуировали по Ладоге в трюме парохода. До места назначения добрался только их, остальные два затонули, подорвавшись на мине. Дальше поезд, набитый эвакуированными ленинградцами. В самом начале вагона ехала семья, папа, мама и двое детей-мальчик лет восьми и младенец. Последний молчал, только открывал и закрывал рот, как выяснилось позже, в агонии. Малыш пережил блокаду, а умер, когда спасение было так близко. Весть о его смерти пронеслась по вагону, тогда женщина, сидевшая рядом с ними, отрезала небольшой кусочек хлеба от пайка, который выдали им перед отправлением на несколько дней, да и то не всем и передала по вагону в другой конец в утешение родителям и второму ребёнку. Люди передавали кусочек на своих ладонях молча, от одного человека к следующему. Он кочевал по вагону несколько минут и никто, а ведь ехали голодные, умирающие люди не откусил от него, не отломил и не утаил ни крошки! Вот тогда он поверил, что в то, что страна обязательно победит в этой войне, ибо не сломить воли этих людей, переживших блокаду Ленинграда. Видел профессор эту силу и простых, деревенских бабах, взваливших на свои женские плечи тяготы военной жизни.
И отцу, и сыну требовалось лечение, и Анна с Нюрой взялись возрождать в этих изможденных телах жизнь. Профессор был очень слаб, с трудом передвигался, не мог спать, есть, долгий и надрывный кашель сотрясал его тело. Особенно плохо становилось ему ночью, когда темные силы властвовали его телом. То Анна, то Нюра, меняя друг друга сидели возле него, подавая травяные настои, изо всех сил, не давая уйти ему из этого бренного мира.
-Терпи, не вышло ещё твоё время, здесь ты нужнее-шептала Анна мокрому от кашля профессору,-думай о сыне, каково ему будет одному? Борись, борись, ты сильный, ты справишься- и он, благодаря их усилиям пошел на поправку. Зарозовели щечки у Кости, не расстающегося с Тихоном, исчезли черные круги под глазами у его отца. Ещё две спасенные души благодарили Анну и Нюру, которые, выглядели намного хуже своих гостей.
Стратегическими продуктами в эти годы, наряду с вооружением и боеприпасами были хлеб, керосин, спички и соль. Последнюю добывал Семен, принося с солончаков коренья растений, покрытых ею, находил в лесу довоенные ясли с подкормочной кормовой солью, но её приходилось долго выпаривать, чтобы очистить от грязи и прочей гадости. Анна добывала соль из древесной золы, отстаивая её по несколько часов и выпаривая воду, процесс этот был долгим, а соли получалось ничтожно мало, приходилось готовить без неё.
Аполлинарию Поликарповичу очень хотелось помочь семье, приютившись их с сыном, он всё присматривался к селу, к его жителям и однажды подал Анне, вернувшейся с работы коробок спичек и небольшой, с ладошку, мешочек с солью.
-Откуда? -удивилась она, рассматривая щедрое подношение.
-Да вот Анна Егоровна обменял на кое –что, так сказать в благодарность за постой.
-Так-медленно произнесла Анна, бледнея, понимая, что произошло. Она подошла к простынке, отделявший их угол от остальной избы, отодвинула её, подошла к профессору, обняла его и так заплакала, словно в слезах этих вся боль женская была. Из закутка исчез единственный багаж, с которым прибыли жильцы-портрет женщины в большой, изумительной красоты раме. Он смог взять с собой и сохранить в дороге только его, единственное что осталось от жены и мамы Костика. Анна собственными глазами ни раз видела, как они с сыном держали портрет в руках-то один, то другой. Видела, как профессор гладил его рукой, а сын прижимался к нему щекой. Это был их источник жизни. Но таким источником стала для них и семья Анны. И ради неё они пожертвовали самым дорогим, что у них было.
Расспросив Аполлинария Поликарповича поподробнее о том, как состоялся обмен, Анна, несмотря на позднее время, прихватила со стола соль и спички и поспешила, как уж могла, в дом тех, кто обмишурил непутевого профессора.
В избу ворвалась она, не стуча, белая от злости и зайдя сразу наткнулась на портрет, уже пристроенный хозяйкой в красный угол.
-Ты что же, Тамара, стыд совсем потеряла? –задыхаясь спросила она её.
-А ты чего вдруг на ночь глядя явилася, да ещё стыдить меня вздумала? Чиста я, словно стеклышко, никакой вины за собой не чую-уперла руки в боки Тамарка.
-У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Ты ж у профессора моего последнюю память отняла, для них с Костиком портрет этот вся жизнь!
-А мне что с того? Он предложил, я не отказалась, а стыдить меня заканчивай! У меня ума-та поболе твоего будет! Думаешь не знаю, как ты мужичонка этого ночами выхаживала? На работе-то, осоловелая была, лица на тебе не было! От девок своих, от внучки отделяла еду-то, их недокармливала, а для чего? Кому ты и что доказать хотела? Профессиришка этот на ноги встанет да тебя же ночью прирежет!
-Дура ты, Тамарка, как есть дура, да я тебя за эти слова сейчас бить буду! - Анна решительно шагнула вперед, но в это время с печи спрыгнул внук Тамарин, сынок Васеньки и подбежав к бабушке, обхватил ручонками её за ногу. Гостья враз остыла, сдулась, глянула по сторонам словно, не понимая где она и зачем пришла.
-Спички да соль свою забери! –скомандовала она Тамарке, -а мне портрет возвертай назад, внуку спасибо скажи, что не пришибла я тебя, Васе пообещала сберечь их. Эх, Тома, Тома,
без совести и при большом уме не проживешь-сказала Анна на прощание и завернув портрет в платок, снятый с головы вышла из избы.
Тамарка зло посмотрела на захлопнувшуюся после ухода Анны дверь.
-Тоже мне моралистка нашлась-пробункала она и погладила прижавшегося к ней внука по голове. Никто не знает откуда берется злость в человеке, то ли это внутри болит что-то и не даёт иному жить, то-ли — это просто характер такой, сволочной. Сколько себя помнила Тамара её вечно съедала зависть. В детстве ей казалось, что сестрам и братьям достаются куски послаще, побольше. В юности –у других мужья лучше, трудолюбивее, красивее. Сама она замуж выскочила не по любви, родители сосватали. Игнат был хорошей партией, не забулдыга какой, работящий, спокойный, да вот только чувствуя её нелюбовь к себе, пустился он сразу после женитьбы во все тяжкие. Водился за ним грешок, уж очень охоч был до чужих баб. И где только не ловила его жена с очередной полюбовью и на сеновале, и в бане, и в сараюшке, везде находила и в лоно семейное возвращала, ибо баба на селе без мужика и не баба вовсе, а так придаток ненужный. Дружила она в то время с Анной, не разлей вода были, уж сколько она упрашивала подружку остепенить мужа травами какими или наговорами, а та ни в какую только одно и талдычила, мол грех это человека привораживать, аукнется не на Томе, так на детях её и внукам достанется. А вскоре появились в её доме Макар и Семён, сразу при двух мужиках подруженька оказалась, словно собака на сене, и сама не нам и другим не дам, а Тамаре старший из братьев сразу приглянулся, как увидела, сердце словно иглой кольнуло, да и осталась иголка в нём, вот только ему нужна была только Анна. Тут и дружбе их пришёл конец, ведь подругу легко найти, да трудно сохранить, особливо, когда меж ними мужик встаёт. Тамара из кожи вон вылезла чтобы приглянуться Макару, даже, однажды, поднабравшись смелости, прижала в стайке к пряслу и прильнула к его губам, не выдержав любовной пытки, а тот отодвинул её в сторону, как статую какую и молча вышел, словно и не было ничего. С этого момента и зачалась в ней ненависть вперемешку с завистью, оттого и доносы подлые строчила, чтобы сделать побольнее тем, кто обидел. Так и жила, упиваясь планами на месть, не замечая, как та разъедает её душу словно ржа железо. Не обошла ненавистью своей и Зинаиду, жену Макара, приехавшую в Елошное после ареста мужа. Тут действовала наверняка, для начала подружилась с недотепистой горожанкой, приманила неискренним сочувствием и жалостью, а после жалила словами, словно овод в жаркий день, не жалея терпеливую тетеху.
-Мам, ты чего тут застыла? -отвлекла её от дум вернувшаяся с работы дочь,-поесть есть чего? Мы сегодня норму перевыполнили! –похвасталась она, не замечая состояния матери,-Душечкин грозился премией, правда после войны- рассказывала она, умываясь под рукомойником.
Вот ведь докука ещё, дочь разлюбезная, из всех парней елошенских заклятой подружки сына выбрала, да с дочерью её дружбу водит, как тут не злиться?
-Хорош балаболить-оборвала её Тамара,-ешь давай, да спать ложись! -скомандовала Тамара, отправляя маленького внука на полати.
-Писем не было? – спросила её Лиза, очищая от кожицы молодую картошку, сваренную в печи.
-Заходила почтальонка, возьми вон под клеенкой! -сердито ответила ей мать, запихивая ухватом чугунку с картошкой обратно в печь.
-Что ж ты с разу-то не сказала! –упрекнула её Лиза и расплылась в улыбке, глядя на треугольник в своей руке,-от Васеньки, наконец-то!
-Милые мои, разлюбезная жена и детки! Посылаю вам с фронта письмо и передаю вам горячий привет! Первым долгом сообщаю Вам, что, жив и здоров, чего и вам желаю. Попал к партизанам, возможности писать не было, наверное, потеряли меня? Коротко о себе: живу в земляночке, как вольная птичка на свежем воздухе, весь день на солнце, и должен тебе сказать, это на меня действует благотворно. Погоды снежные и морозные, пока всё ничего. Мстим врагу, который нарушил нашу жизнь. Время идет, летят часы, скоро свидимся. Береги себя и детей наших, а вы, сынки во всём слушайтесь мамку! Ваш Василий- прочла она вслух.
-Долго письмо-то шло, уж лето на дворе, а он про зиму пишет-заметила Тамара.
-Ну и что? Главное жив, весточку подал! –не скрывая слёз ответила ей Лиза, аккуратно складывая письмо.
-Куда это ты на ночь глядя собралась? –спросила её мать, видя, как та вскочила с места и набрасывает на плечи платок.
-До Анны Егоровны добегу, она уж извелась вся письмо от сына дожидаясь!
-А ну сядь! –прикрикнула Тамарка,- до утра потерпишь, ничего за ночь не случится, обождет Анька!
-Почему ты такая злая, мама? Ты ведь женщина, отец на фронте, Вася, должна же понимать, что значит это письмо для матери? Не указ ты мне больше! А будешь держать, уйду из дома и детей заберу! - выкрикнула Лиза и сильно хлопнула дверью, уходя.
-Ну и беги, дурында! Подлизывай зад свекровушке, только мать завсегда главнее будет! - сказала ей вслед Тамара.
Не успела сказать она ей, что пришло ещё одно письмо, которое она спрятала от Лизы, прочитав, надеясь на то, что не узнает о нём никогда.
Продолжение
#аннушкаоттандем
Весь роман целиком размещен на моем канале "За околицей" на Дзене. Достаточно написать в поисковике слово "Аннушка" и название канала и вы сразу его найдёте. Кто не может найти, пишите в личные сообщения, дам ссылку на канал. По новым правилам я не могу разместить её в открытом доступе
Следующая публикация
Нет комментариев