Предыдущая публикация
Воспоминания и размышления знаменитого нашего земляка Парилова Василия Петровича
Краткое содержание газетной статьи
Супруги Париловы Василий Петрович и Евдокия Дмитриевна (фото из газетной статьи)
Статья о нашем знаменитом земляке, герое русско-японской войны 1904 - 1905 годов Парилове Василии Петровиче была опубликована в районной газете «Костёр». Номер газеты со статьёй вышел в декабре 2005 года. Название статьи «Дедушка Василий». Сама же публикация была приурочена к 50-летию города Братска и к 100-летию русско-японской войны 1904 - 1905 годов. Автором статьи является Филиппова Тамара Феофановна - ветеран города Братска. В статье изложены воспоминания Василия Петровича и его размышления о прошлом, о настоящим и о будущем. Для написания статьи Тамара Феофановна использовала материалы интервью, которое она взяла у Василия Петровича в августе 1962 или 1963 года. Для неё это было редакционным заданием. Опубликовать статью с воспоминаниями и рассуждениями Василия Петровича соответствующего содержания в 1960-ые годы не представлялось возможным по политическим мотивам.
К 2005 году актуальность материалов интервью только возросла. Автор статьи по этому поводу написала следующее: «Никто из нас тогда (в начале 1960-ых годов) не предполагал и не предвидел, что с нами может случится. Хотя душа от творимых великих дел трепетала и захватывало дух. И была потребность в осмыслении реальности. Но первые горькие слова глубокого сожаления, горечи, сердечной боли обо всём содеянном прозвучали тогда же из уст героя, воина, патриота своего отечества Парилова Василия Петровича».
К 2024 году актуальность материалов интервью стала только более значимой. Прошло 60 лет. России опять приходится воевать. Это позволяет современникам наиболее полно понять и оценить то, о чём рассуждал и вспоминал Василий Петрович в далёкие 1960-ые годы. Понять, оценить и задуматься ...
Благодаря землячке Надежде Тугариной (Ведерниковой), в моём архиве появились фотокопия и ксерокопия названной газетной статьи о Василии Петровиче. В данной статье упоминается дед Надежды Ведерников Иннокентий Андреевич. Используя обе копии, мне удалось восстановить полный текст статьи и сделать его более удобным для прочтения (книжный вариант). Очень важную информацию о Василии Петровиче предоставил мне земляк Василий Пинигин. Его информация включает в себя фотографии, выписки из церковных документов и домовой книги.
Далее приведена часть газетной статьи, которая содержит рассуждения и воспоминания Василия Петровича. Пришлось в эту часть внести небольшие изменения и пояснения, что совершенно не повлияло на саму суть статьи.
К 2005 году актуальность материалов интервью только возросла. Автор статьи по этому поводу написала следующее: «Никто из нас тогда (в начале 1960-ых годов) не предполагал и не предвидел, что с нами может случится. Хотя душа от творимых великих дел трепетала и захватывало дух. И была потребность в осмыслении реальности. Но первые горькие слова глубокого сожаления, горечи, сердечной боли обо всём содеянном прозвучали тогда же из уст героя, воина, патриота своего отечества Парилова Василия Петровича».
К 2024 году актуальность материалов интервью стала только более значимой. Прошло 60 лет. России опять приходится воевать. Это позволяет современникам наиболее полно понять и оценить то, о чём рассуждал и вспоминал Василий Петрович в далёкие 1960-ые годы. Понять, оценить и задуматься ...
Благодаря землячке Надежде Тугариной (Ведерниковой), в моём архиве появились фотокопия и ксерокопия названной газетной статьи о Василии Петровиче. В данной статье упоминается дед Надежды Ведерников Иннокентий Андреевич. Используя обе копии, мне удалось восстановить полный текст статьи и сделать его более удобным для прочтения (книжный вариант). Очень важную информацию о Василии Петровиче предоставил мне земляк Василий Пинигин. Его информация включает в себя фотографии, выписки из церковных документов и домовой книги.
Далее приведена часть газетной статьи, которая содержит рассуждения и воспоминания Василия Петровича. Пришлось в эту часть внести небольшие изменения и пояснения, что совершенно не повлияло на саму суть статьи.
Посёлок Чистый и затопленная деревня Верхне-Суворово.
Приехав в посёлок Чистый, Тамара Феофановна пришла к дому деда Василия и обратилась к нему с просьбой встретиться и поговорить. Дед Василий в ответ буркнул: «Недосуг». Быстро собрался. Взял две корзины и пошёл в тайгу. При этом недовольно бормотал, посылая строителей ГЭС и всех создателей новой Сибири куда-то далеко: «Чо деецы? Чо творят, проклятушшее племя? Како велико зло чудят собственной стране. Родители в гробах переворачиваются».
Вернулся дед Василий когда день пошёл на закат. В руках он нёс две полных корзины с синими ягодами. В одной из корзин, поверх ягод, лежал сломыш кедровой ветки с молочными шишками. Поставив корзины и взяв в руку кедровый сломыш сказал: «Леший подарил! Тайга наша кормилица. Вся природа Сибири делает человека добрым. Не озлобляет его. А кедровое-то масло мёртвого на ноги поставит. А оно, видишь ли, по колено в воде стоит. Живёт ишшо … Вода-то прёт, паря. К осени кедрач покойником станет. Деятели, едрёна вошь. Сберегли бы тайгу-то. Было бы чем кормится и гордится тогда. А пашни-то сколько под воду уходит … Никакие вы не деятели, а так себе, не пришей кобыле хвост. Ведь всё, что нам дал Бог - это не наше и не ваше. Он дал нам на время … Да, видать, выпросил у Бога святую Русь сатана … Ох - хо - хо. Чижало от всего грешного на этой земле».
После отказа от приглашения поужинать, дед Василий дал следующее пояснение нежданной госте: «Спасибом сыт не будешь. Иди в дом. Ты поди ведь своя? В Сибири все свои. Не родня, так свояки … Обязательно. Иди, потолкуем за столом». Уже сидя за столом: «Я знавал, паря, деда твоего Михайло Дмитрича. Дмитрий Петрович был в нашей волости писарем. Это твой, выходит, прадед. Моя жена Дуняша, то есть Евдокия Дмитриевна, родня тебе. А ты выходит свояченица мне».
На вопрос «А откуда Вы родом?» дед Василий ответил так: «Может мы прямые потомки Ермака. Может Петра Бекетова. Сплошные Петровичи … Но мы из Рассеи. Мы рассейские. А Сибирь-матушка, хоть и каторжная, но наша. Сибирь, паря, - страна бывалых людей. И мужики здесь неслыханной смелости люди. Вот Дунюшка моя, та родом из оседлых инородцев, а я нет. Но все мы тогда после Петра Бекетова, и русские, и тунгусские, прислонились к царству Российскому. И оно нас сразу-то не обидело. Такие угодья, такую тайгу в пожизненную аренду пожаловало.».
Главным вопросом конечно же был вопрос об участии Василия Петровича в русско-японской войне. Ответом же на данный вопрос стали воспоминания о всех войнах, во времена которых пришлось жить деду Василию:
- Ой, паря, у меня полжизни ушло на войну. Воевал да воевал. Последнюю десятку из сотни уж разменял. Девяносто первый мне идет. Да уж доходит. А воюем мы сызмальства. Некому кроме нас Россию-то оборонять. Она, матушка-Россия, как-то всё не может хранить себя. Всё в смутных временах маецца.
Досталось тогда мне под Порт-Артуром путём. Жаркие были дни. Топили и корабли. Доставалось и морской пехоте. Пока хлюпается десант к берегу, тут японец и чешет. И снарядами, и пулемётами строчит. А на передышке гаоляном (китайская водка - самогон) травились. Как мухи мёрли солдаты.
В одном из боёв потрошили морскую пехоту. Чёрные бушлаты кипели в солёной воде. Никак десант не достигнет берега. Изловчился я тогда. Сбросил в воде бушлат. И к берегу, к берегу. Парни за мной. Захватился за дно ногами. Заорал: «Ура-а-а!». Ребятушки-солдатушки и попёрли, и попёрли. И уже на самом валу чесануло меня шрапнелью. Да так, что щипцами пришлось доставать из груди осколки (предположительно именно за этот бой награждён Георгиевским крестом III степени).
А Порт-Артур тогда не пал. Нет, не пал. В полной блокаде крепость держала оборону 150 дней. Перед сдачей Порт-Артура потери наших русских составили 17 тысяч солдат, матросов и офицеров. Потери японцев - 110 тысяч. В Порт-Артуре оставалось 15 тысяч боеспособных защитников, 610 исправных орудий, боеприпасы и продовольствие. Но … Стессель сдался на суше. Вернее - продался. В январе 1905 года Порт-Артур был сдан генералом Стесселем. Потом его судили и заключили в Петропавловскую крепость. Но что сделано, то сделано уже было. Россия не была побеждена в этой войне!
Перед этим, в январе 1904 года я уже получил одно боевое крещение на крейсере «Варяг». Был в самом кромешном аду. Не думали мы, не гадали, что все почти умрём под волнами … Никто из нас не сдавался врагу и не просил пощады. На то мы, паря, и русские.
А поражение наш «Варяг» потерпел потому, что попал на мину при походе в Порт-Артур. «Варяг» - красавец. Построен он был в Америке. Шесть с половиной тонн водоизмещением. Скорость хода 23 - 24 узла. Это примерно 45 км в час. 12 орудий и 6 торпедных аппаратов было на нём. Экипаж 570 человек.
Мы тогда находились с канонерской лодкой «Кореец» в нейтральном корейском порту Чемульпо. Там нас японцы и блокировали. Угрожали атаковать русские корабли на рейде, если мы не покинем порт. Капитан первого ранга Руднев - ой, паря, золотой души человек, как отец наш родной. Собрал он нас и грит: «Ребятушки-солдатушки, с боем прорвёмся в Порт-Артур? Прорвёмся, братушки!". "Прорвёмся!» - кричали ему в ответ матросы.
Японцы превосходили нас в силе. У них было 6 крейсеров и 8 миноносцев. В бою у острова Иодолма два крейсера и одного миноносца мы потопили у них. Но «Варяг» получил тяжёлое повреждение. На мину нарвался. 122 человека потеряли мы тогда сразу (общие потери за 1 час боя).
И чтобы не допустить захвата кораблей, затопили «Варяг» и взорвали «Корейца» (вернувшись в порт Чемульпо). Не помню, сколько болтались в воде? (в спасательных шлюпках) Немецкие корабли проходили мимо, не брали. Американцы тоже не брали. Потом нас, оставшихся в живых, кое-где подобрал французский корабль и доставил в Одессу. Потом повезли в Севастополь. Потом в Петербург, где отслужили всем нам молебен. Потом меня отправили служить в Кронштадт.
За боевые отличия меня в ту войну наградили двумя медалями - серебряной и бронзовой. И двумя Георгиевскими крестами - третьей и четвёртой степени. Старшего штурмана «Варяга» Евгения Андреевича Береса тоже, помню, пожаловали орденом Святого Георгия.
Евгений-то Андреич был умнейший и добрейший офицер. Любили мы его шибко. Почитали душевно за то, что он любил и берёг нас. А потом слыхал я, что его на броненосец «Цесаревич» послали. Разлучили нас всех тогда. Потерялись мы друг с другом ...
О-о-о, паря! Японцы - народ ушлый, алчный, предприимчивый. Им, паря, палец в рот не клади, всю руку откусят. Пакостят в наших русских водах и пакостят. Черпают рыбу-то. Мы возьми тогда в Петропавловске и забери девять рыболовных судов у них. А самих нарушителей границы, то есть японцев, увезли во Владивосток. Они в отместку нам захватили и увели русский корабль «Доброволец». Вот это и явилось толчком к войне.
Сколько добрых мужиков погибло тогда, уму непостижимо. Господь воздвигнул для России тогда адмирала Макарова. Это был человек - милость Божья! И тут же забрал его. Когда адмирал Макаров с Яковлевым в Петропавловске на мине подорвались, солдаты и матросы слёз своих не стыдились. Рёвом ревели о них …
А вот о погибшем в Цусимском сражении контр-адмирале Рождественском так радости не скрывали. Жестокий самодур был, царство ему небесное. Попил он нашей кровушки … Да не один он был кровопийцем. Не от сладкой жизни моряки на броненосце «Потёмкин» восстание учинили. Пошатались, пошатались по Чёрному морю и вынуждены были сдать корабль румынским властям. А те их в Россию передали. Всех потёмкинцев расстреляли … А нас за них всех так стыдили, что уши вянули ...
Прослужил я всего около (трёх) лет и меня демобилизовали (осенью 1905 года). И я пёхом пошёл домой … Пёхом на войну отправился, пёхом и с войны вернулся. Домой хотелось. Дунюшку свою хотел поглядеть, какая она (стала). Когда я уходил, ей годков (восемнадцать) было.
Пережил не мало. Было бы в России всё в порядке, можно пережить за неё всё. На то мы и русские. Но пропадала Россия. Пережили Романовых, претерпели Ульянова, жили в плену большевиков (в идейном плену). Я их понять не мог. Я слишком измучился за годы войны и в гражданской войне не мог принять участие. Землю пахать и сеять некому было. Мужики словно с цепи сорвались. Дрались … Думать же надо о Родине своей. Думать о России, как тятя нас учил.
В том 1902 годе нас из Братской волости многих в солдаты забрали. Проводы были большие. Провожались всеми деревнями, дворами и улицами. Прощались с родителями и с девками … Кто с кем целовались. Кое-кто из баб голосили. Пели. Гармошки всё время наяривали плясовую … Девки у меня тогда ишшо не было (ещё не влюбился). И тут я увидел (юную), худенькую (девоньку). Такую глазастенькую с косичкой. Сердце у меня как-то ёкнуло. А она стоит, моя Дунюшка, всем нам ручонкой машет … Подошёл я к ней, руку на плечико положил и говорю: «Расти Дунюшка большая. Невестой моей будешь. Обязательно жди меня». Сказал при всём честном народе - как клятву дал …
Служить у нас в роду было принято верою и правдой царю и отечеству, как служили на Руси тогда из одной ревности и чести. Служили чаще так, что грудь в крестах или голова в кустах.
И пошли мы от родного дома пешком прямо до Владивостока. Когда дошли до Нижнеудинска (г. Улан-Уде) Иркутской губернии, там уж нас всех погнали этапом, как арестованных. А мы втайне надеялись, что нас повезут хотя бы на лошадях. Питались мы плохо. Ели что попало. Одежонку на себе всю поистоптали. Хлеб доставляли только мороженый. Почти половина (заболела или) поумирала дорогой. Ну а когда на флот нас уже зачислили, тут мы ожили. Одели, обули нас. И кормить лучше стали. Даже выпить давали.
По дороге к месту службы мы сдружились со своими сибиряками - это я, Дьячков, Ведерников Иннокентий, Хлыстов и другие. Не помню всех. Помогали друг дружке, потому и выжили. А потом нас разъединили. Меня назначили старшиной на крейсер «Варяг». Жалование мне как старшине положили 25 рублей. Это было целое богатство для меня. Ведерникова определили на крейсер «Доброволец». Видать он в плен попал, когда японцы «Добровольца» захватили и команду его в плен взяли. Слыхал я потом, что Иннокентий долго в плену у японцев был. Даже женился там и двоих детей народил, но всё равно потом вернулся домой. О детях своих всё вспоминал и плакал. Что стало с Дьячковым, не знаю, не ведаю. А у Ведерникова сын Алексей в Шумилово живёт сейчас.
Пришёл я домой после демобилизации, надышаться и нарадоваться не могу родной сторонушкой. Глянул на свою Дунюшку, сердце запрыгало от радости и тревоги. Расцвела моя (девонька) как верба весенняя. Думаю, поглянусь ли я ей. Такой усталый, да заросший бородой … Зажили мы с ней, однако, душа в душу. Господь пригоршню семечек всыпал нам в карман. И посыпались у нас детки, как семечки, один за другим.
А тут опять голод. Коллективизация на нас свалилась. Опять море крови. Банды появились, житья от них никому не было. В Верхне-Суворово у нас отсиживался белогвардейский офицер, поручик Пожидаев. Сговорил он мужиков, (чтобы) в округе верховья Ангары (Братского района) установить Советскую власть без большевиков. И пошли они стеной против активистов, большевиков и комсомольцев. Забирали в свою банду насильно. Кто не шёл с ними, расстреливали на месте. Приказывали отдавать им всё вкусное, съедобное.
К председателю колхоза имени Кирова Парилову Дмитрию Михайловичу у нас в деревне зашли к первому и расправились с ним. Меня чуть не убили. Болел я очень тогда, раны мои ишшо кровоточили. Вижу, не справится мне с ними. И притворился ишшо больше чем болел. Отпустили … А что натворили в других деревнях, особенно в Громах. Врасплох захватили. Всех коммунистов и комсомольцев расстреляли.
А потом началась такая тирания времени, что всю душу и мозги обожгла. Было, конечно, предчувствие большой беды. Но такой трагедии, которая случилась, никто не ожидал. Вновь начали тиранить мужиков. Борьба с кулаками да подкулачниками, а потом с врагами народа людей сделала совсем очумелыми. А какие в Сибири были кулаки? Не было в Сибири кулаков, батраков. Лентяки были, работящие были, которые с поля-то не уходили. Денно и нощно работали, как проклятые …
Взять хотя бы нашего председателя колхоза в Верхне-Суворово Степана Погодаева. Добрый мужик был, Героем Советского Союза потом стал. А его ведь уже арестовывать ехали за уклон от директив партии. Не то за жалость к подкулачникам, такой слух по деревне тихонько шёл. А тут неожиданно война грянула. Степан мигом добровольцем на фронт.
Да-а-а … Встала вся наша страна огромная, встала на дыбы, на смертный бой. Как мы только выдюжили, пережили всё. Сердце кровью обливаца. Просился я на войну шибко. Не взяли по возрасту меня. Сынов своих отправил за себя. Нас по деревням-то по одному, да по два старика только и осталось из мужиков-то … Вместе с бабёнками тянули, как лошади, тяжеленную тыловую поклажу. Всё для фронта, всё для победы … Ох, жизнь была очень тяжёлая, что в городе, что на селе. Но редко кто роптал. Была твёрдая вера в победу, в то, что война кончится и вновь отстроимся. Жизнь станет лучше. Хотя бы сытней … Казалось, что жить будет можно. Но, видимо, только казалось ...
Война кончилась. Мы только тем и жили: война кончилась, война кончилась! Захлёбывались от радости. И радость помаленьку, но прибывала как вода в реке. Стали снижаться налоги с колхозников. Ежегодно с 1 апреля цены снижали на хлеб и на всё продовольствие. Жизнь вроде налаживалась. А тут на тебе … затопление. Ату-у-у нас … Посторонись, сибиряк! Идёт временный сезонный люд. Рвачи всех мастей … Пакостите себе и стране своей. Приобрели-то, паря, уже меньше, чем потеряли. Овчина выделки не стоит.
Посеял я тут выше косогора кедр с сосной. Думал другие подхватят. Никому не надо. После меня хоть потоп. А ведь Родина, паря, не пустой звук, а дело. Нужно же беречь обитель свою — природу. Никогда вам не поглядеть, паря, больше на свадьбы тайменей и свадьбы ленков. Хотите память стереть о нас совсем чо ли? Какому-то дураку Ивану, лешему, пришло на ум изменить даже название поселений. Вместо Суворово — Чистый, вместо Громы — Южный … Зачем? Нельзя забыть, что загублено. Не будет, паря, у людей в душе света - нам не поможет ГЭС.
На заключительный вопрос: «Вы были счастливы?», Василий Петрович ответил: «А как же. Я счастливый, что я русский сибиряк. Счастье-то, оно, дева, в том, что есть тятя, мама, дети и земля твоя. Всё это у меня было. Рыбалка, охота была …».
С большой нежностью и теплотой вспоминала старшая дочь Клавдия о своих родителях: «Душа в душу прожили тятя с мамой долгую счастливую жизнь. Ни разу мы не слышали, чтобы тятя маму худым словом назвал или голос повысил. Всё только Дунюшка, Дунюшка. И нас-то, детей, всех ласково звал. А детей-то у нас лесно было (много, как деревьев в лесу): Пана, Маня, Нюра, Илюша, Миша, я вот … Остальных забыла. Мама говорила, что прожила она за тятей как в раю … за пазухой».
Селяне сказывали, что дед Василий днём уходил на косогор, на высокую отметку затопления. Косил там сено, ставил копны. А к закату дня бродил по затопленным местам, вздыхая и тихо напевая: «Эх, река, река, ты моя зазнобина ...». Потом сидел и сидел напротив утопленной деревни. Ночь - не ночь, как пристылый. Шибко горевал и даже украдкой плакал. «Да у нас стар и млад бродили по краям утопленных деревень. На мусорную воду смотрели. Многих силой выгоняли из воды. Бродят по воде то тут, то там ...» - вспоминали селяне.
Многие бури вырывают крепкое, но ниоткуда не защищённое, дерево из земли. Вот так эти бури вырвали из жизни и бросили на произвол судьбы многих коренных сибиряков. Василий Петрович пережил свою эпоху и ,можно сказать, на своих ногах на девяносто девятом году ушёл из жизни. История его жизни является историей нашей Малой Родины. Он смог поведать современникам много интересного и важного о прошлой. Оставил он и завет потомкам - оберегать себя и свой отчий край, не терять связь с прошлым.
Василий Петрович Парилов, герой русско-японской войны 1904 - 1905 годов, оставил после себя добрый след на земле в делах и мыслях, в поступках и творениях. Воспитал достойную смену - детей, внуков и правнуков, которые могут гордится им. Земляки Василия Петровича и их потомки тоже могут гордится своим знаменитым земляком.
Автор Филиппов А.Я.
Март 2024 год
Вернулся дед Василий когда день пошёл на закат. В руках он нёс две полных корзины с синими ягодами. В одной из корзин, поверх ягод, лежал сломыш кедровой ветки с молочными шишками. Поставив корзины и взяв в руку кедровый сломыш сказал: «Леший подарил! Тайга наша кормилица. Вся природа Сибири делает человека добрым. Не озлобляет его. А кедровое-то масло мёртвого на ноги поставит. А оно, видишь ли, по колено в воде стоит. Живёт ишшо … Вода-то прёт, паря. К осени кедрач покойником станет. Деятели, едрёна вошь. Сберегли бы тайгу-то. Было бы чем кормится и гордится тогда. А пашни-то сколько под воду уходит … Никакие вы не деятели, а так себе, не пришей кобыле хвост. Ведь всё, что нам дал Бог - это не наше и не ваше. Он дал нам на время … Да, видать, выпросил у Бога святую Русь сатана … Ох - хо - хо. Чижало от всего грешного на этой земле».
После отказа от приглашения поужинать, дед Василий дал следующее пояснение нежданной госте: «Спасибом сыт не будешь. Иди в дом. Ты поди ведь своя? В Сибири все свои. Не родня, так свояки … Обязательно. Иди, потолкуем за столом». Уже сидя за столом: «Я знавал, паря, деда твоего Михайло Дмитрича. Дмитрий Петрович был в нашей волости писарем. Это твой, выходит, прадед. Моя жена Дуняша, то есть Евдокия Дмитриевна, родня тебе. А ты выходит свояченица мне».
На вопрос «А откуда Вы родом?» дед Василий ответил так: «Может мы прямые потомки Ермака. Может Петра Бекетова. Сплошные Петровичи … Но мы из Рассеи. Мы рассейские. А Сибирь-матушка, хоть и каторжная, но наша. Сибирь, паря, - страна бывалых людей. И мужики здесь неслыханной смелости люди. Вот Дунюшка моя, та родом из оседлых инородцев, а я нет. Но все мы тогда после Петра Бекетова, и русские, и тунгусские, прислонились к царству Российскому. И оно нас сразу-то не обидело. Такие угодья, такую тайгу в пожизненную аренду пожаловало.».
Главным вопросом конечно же был вопрос об участии Василия Петровича в русско-японской войне. Ответом же на данный вопрос стали воспоминания о всех войнах, во времена которых пришлось жить деду Василию:
- Ой, паря, у меня полжизни ушло на войну. Воевал да воевал. Последнюю десятку из сотни уж разменял. Девяносто первый мне идет. Да уж доходит. А воюем мы сызмальства. Некому кроме нас Россию-то оборонять. Она, матушка-Россия, как-то всё не может хранить себя. Всё в смутных временах маецца.
Досталось тогда мне под Порт-Артуром путём. Жаркие были дни. Топили и корабли. Доставалось и морской пехоте. Пока хлюпается десант к берегу, тут японец и чешет. И снарядами, и пулемётами строчит. А на передышке гаоляном (китайская водка - самогон) травились. Как мухи мёрли солдаты.
В одном из боёв потрошили морскую пехоту. Чёрные бушлаты кипели в солёной воде. Никак десант не достигнет берега. Изловчился я тогда. Сбросил в воде бушлат. И к берегу, к берегу. Парни за мной. Захватился за дно ногами. Заорал: «Ура-а-а!». Ребятушки-солдатушки и попёрли, и попёрли. И уже на самом валу чесануло меня шрапнелью. Да так, что щипцами пришлось доставать из груди осколки (предположительно именно за этот бой награждён Георгиевским крестом III степени).
А Порт-Артур тогда не пал. Нет, не пал. В полной блокаде крепость держала оборону 150 дней. Перед сдачей Порт-Артура потери наших русских составили 17 тысяч солдат, матросов и офицеров. Потери японцев - 110 тысяч. В Порт-Артуре оставалось 15 тысяч боеспособных защитников, 610 исправных орудий, боеприпасы и продовольствие. Но … Стессель сдался на суше. Вернее - продался. В январе 1905 года Порт-Артур был сдан генералом Стесселем. Потом его судили и заключили в Петропавловскую крепость. Но что сделано, то сделано уже было. Россия не была побеждена в этой войне!
Перед этим, в январе 1904 года я уже получил одно боевое крещение на крейсере «Варяг». Был в самом кромешном аду. Не думали мы, не гадали, что все почти умрём под волнами … Никто из нас не сдавался врагу и не просил пощады. На то мы, паря, и русские.
А поражение наш «Варяг» потерпел потому, что попал на мину при походе в Порт-Артур. «Варяг» - красавец. Построен он был в Америке. Шесть с половиной тонн водоизмещением. Скорость хода 23 - 24 узла. Это примерно 45 км в час. 12 орудий и 6 торпедных аппаратов было на нём. Экипаж 570 человек.
Мы тогда находились с канонерской лодкой «Кореец» в нейтральном корейском порту Чемульпо. Там нас японцы и блокировали. Угрожали атаковать русские корабли на рейде, если мы не покинем порт. Капитан первого ранга Руднев - ой, паря, золотой души человек, как отец наш родной. Собрал он нас и грит: «Ребятушки-солдатушки, с боем прорвёмся в Порт-Артур? Прорвёмся, братушки!". "Прорвёмся!» - кричали ему в ответ матросы.
Японцы превосходили нас в силе. У них было 6 крейсеров и 8 миноносцев. В бою у острова Иодолма два крейсера и одного миноносца мы потопили у них. Но «Варяг» получил тяжёлое повреждение. На мину нарвался. 122 человека потеряли мы тогда сразу (общие потери за 1 час боя).
И чтобы не допустить захвата кораблей, затопили «Варяг» и взорвали «Корейца» (вернувшись в порт Чемульпо). Не помню, сколько болтались в воде? (в спасательных шлюпках) Немецкие корабли проходили мимо, не брали. Американцы тоже не брали. Потом нас, оставшихся в живых, кое-где подобрал французский корабль и доставил в Одессу. Потом повезли в Севастополь. Потом в Петербург, где отслужили всем нам молебен. Потом меня отправили служить в Кронштадт.
За боевые отличия меня в ту войну наградили двумя медалями - серебряной и бронзовой. И двумя Георгиевскими крестами - третьей и четвёртой степени. Старшего штурмана «Варяга» Евгения Андреевича Береса тоже, помню, пожаловали орденом Святого Георгия.
Евгений-то Андреич был умнейший и добрейший офицер. Любили мы его шибко. Почитали душевно за то, что он любил и берёг нас. А потом слыхал я, что его на броненосец «Цесаревич» послали. Разлучили нас всех тогда. Потерялись мы друг с другом ...
О-о-о, паря! Японцы - народ ушлый, алчный, предприимчивый. Им, паря, палец в рот не клади, всю руку откусят. Пакостят в наших русских водах и пакостят. Черпают рыбу-то. Мы возьми тогда в Петропавловске и забери девять рыболовных судов у них. А самих нарушителей границы, то есть японцев, увезли во Владивосток. Они в отместку нам захватили и увели русский корабль «Доброволец». Вот это и явилось толчком к войне.
Сколько добрых мужиков погибло тогда, уму непостижимо. Господь воздвигнул для России тогда адмирала Макарова. Это был человек - милость Божья! И тут же забрал его. Когда адмирал Макаров с Яковлевым в Петропавловске на мине подорвались, солдаты и матросы слёз своих не стыдились. Рёвом ревели о них …
А вот о погибшем в Цусимском сражении контр-адмирале Рождественском так радости не скрывали. Жестокий самодур был, царство ему небесное. Попил он нашей кровушки … Да не один он был кровопийцем. Не от сладкой жизни моряки на броненосце «Потёмкин» восстание учинили. Пошатались, пошатались по Чёрному морю и вынуждены были сдать корабль румынским властям. А те их в Россию передали. Всех потёмкинцев расстреляли … А нас за них всех так стыдили, что уши вянули ...
Прослужил я всего около (трёх) лет и меня демобилизовали (осенью 1905 года). И я пёхом пошёл домой … Пёхом на войну отправился, пёхом и с войны вернулся. Домой хотелось. Дунюшку свою хотел поглядеть, какая она (стала). Когда я уходил, ей годков (восемнадцать) было.
Пережил не мало. Было бы в России всё в порядке, можно пережить за неё всё. На то мы и русские. Но пропадала Россия. Пережили Романовых, претерпели Ульянова, жили в плену большевиков (в идейном плену). Я их понять не мог. Я слишком измучился за годы войны и в гражданской войне не мог принять участие. Землю пахать и сеять некому было. Мужики словно с цепи сорвались. Дрались … Думать же надо о Родине своей. Думать о России, как тятя нас учил.
В том 1902 годе нас из Братской волости многих в солдаты забрали. Проводы были большие. Провожались всеми деревнями, дворами и улицами. Прощались с родителями и с девками … Кто с кем целовались. Кое-кто из баб голосили. Пели. Гармошки всё время наяривали плясовую … Девки у меня тогда ишшо не было (ещё не влюбился). И тут я увидел (юную), худенькую (девоньку). Такую глазастенькую с косичкой. Сердце у меня как-то ёкнуло. А она стоит, моя Дунюшка, всем нам ручонкой машет … Подошёл я к ней, руку на плечико положил и говорю: «Расти Дунюшка большая. Невестой моей будешь. Обязательно жди меня». Сказал при всём честном народе - как клятву дал …
Служить у нас в роду было принято верою и правдой царю и отечеству, как служили на Руси тогда из одной ревности и чести. Служили чаще так, что грудь в крестах или голова в кустах.
И пошли мы от родного дома пешком прямо до Владивостока. Когда дошли до Нижнеудинска (г. Улан-Уде) Иркутской губернии, там уж нас всех погнали этапом, как арестованных. А мы втайне надеялись, что нас повезут хотя бы на лошадях. Питались мы плохо. Ели что попало. Одежонку на себе всю поистоптали. Хлеб доставляли только мороженый. Почти половина (заболела или) поумирала дорогой. Ну а когда на флот нас уже зачислили, тут мы ожили. Одели, обули нас. И кормить лучше стали. Даже выпить давали.
По дороге к месту службы мы сдружились со своими сибиряками - это я, Дьячков, Ведерников Иннокентий, Хлыстов и другие. Не помню всех. Помогали друг дружке, потому и выжили. А потом нас разъединили. Меня назначили старшиной на крейсер «Варяг». Жалование мне как старшине положили 25 рублей. Это было целое богатство для меня. Ведерникова определили на крейсер «Доброволец». Видать он в плен попал, когда японцы «Добровольца» захватили и команду его в плен взяли. Слыхал я потом, что Иннокентий долго в плену у японцев был. Даже женился там и двоих детей народил, но всё равно потом вернулся домой. О детях своих всё вспоминал и плакал. Что стало с Дьячковым, не знаю, не ведаю. А у Ведерникова сын Алексей в Шумилово живёт сейчас.
Пришёл я домой после демобилизации, надышаться и нарадоваться не могу родной сторонушкой. Глянул на свою Дунюшку, сердце запрыгало от радости и тревоги. Расцвела моя (девонька) как верба весенняя. Думаю, поглянусь ли я ей. Такой усталый, да заросший бородой … Зажили мы с ней, однако, душа в душу. Господь пригоршню семечек всыпал нам в карман. И посыпались у нас детки, как семечки, один за другим.
А тут опять голод. Коллективизация на нас свалилась. Опять море крови. Банды появились, житья от них никому не было. В Верхне-Суворово у нас отсиживался белогвардейский офицер, поручик Пожидаев. Сговорил он мужиков, (чтобы) в округе верховья Ангары (Братского района) установить Советскую власть без большевиков. И пошли они стеной против активистов, большевиков и комсомольцев. Забирали в свою банду насильно. Кто не шёл с ними, расстреливали на месте. Приказывали отдавать им всё вкусное, съедобное.
К председателю колхоза имени Кирова Парилову Дмитрию Михайловичу у нас в деревне зашли к первому и расправились с ним. Меня чуть не убили. Болел я очень тогда, раны мои ишшо кровоточили. Вижу, не справится мне с ними. И притворился ишшо больше чем болел. Отпустили … А что натворили в других деревнях, особенно в Громах. Врасплох захватили. Всех коммунистов и комсомольцев расстреляли.
А потом началась такая тирания времени, что всю душу и мозги обожгла. Было, конечно, предчувствие большой беды. Но такой трагедии, которая случилась, никто не ожидал. Вновь начали тиранить мужиков. Борьба с кулаками да подкулачниками, а потом с врагами народа людей сделала совсем очумелыми. А какие в Сибири были кулаки? Не было в Сибири кулаков, батраков. Лентяки были, работящие были, которые с поля-то не уходили. Денно и нощно работали, как проклятые …
Взять хотя бы нашего председателя колхоза в Верхне-Суворово Степана Погодаева. Добрый мужик был, Героем Советского Союза потом стал. А его ведь уже арестовывать ехали за уклон от директив партии. Не то за жалость к подкулачникам, такой слух по деревне тихонько шёл. А тут неожиданно война грянула. Степан мигом добровольцем на фронт.
Да-а-а … Встала вся наша страна огромная, встала на дыбы, на смертный бой. Как мы только выдюжили, пережили всё. Сердце кровью обливаца. Просился я на войну шибко. Не взяли по возрасту меня. Сынов своих отправил за себя. Нас по деревням-то по одному, да по два старика только и осталось из мужиков-то … Вместе с бабёнками тянули, как лошади, тяжеленную тыловую поклажу. Всё для фронта, всё для победы … Ох, жизнь была очень тяжёлая, что в городе, что на селе. Но редко кто роптал. Была твёрдая вера в победу, в то, что война кончится и вновь отстроимся. Жизнь станет лучше. Хотя бы сытней … Казалось, что жить будет можно. Но, видимо, только казалось ...
Война кончилась. Мы только тем и жили: война кончилась, война кончилась! Захлёбывались от радости. И радость помаленьку, но прибывала как вода в реке. Стали снижаться налоги с колхозников. Ежегодно с 1 апреля цены снижали на хлеб и на всё продовольствие. Жизнь вроде налаживалась. А тут на тебе … затопление. Ату-у-у нас … Посторонись, сибиряк! Идёт временный сезонный люд. Рвачи всех мастей … Пакостите себе и стране своей. Приобрели-то, паря, уже меньше, чем потеряли. Овчина выделки не стоит.
Посеял я тут выше косогора кедр с сосной. Думал другие подхватят. Никому не надо. После меня хоть потоп. А ведь Родина, паря, не пустой звук, а дело. Нужно же беречь обитель свою — природу. Никогда вам не поглядеть, паря, больше на свадьбы тайменей и свадьбы ленков. Хотите память стереть о нас совсем чо ли? Какому-то дураку Ивану, лешему, пришло на ум изменить даже название поселений. Вместо Суворово — Чистый, вместо Громы — Южный … Зачем? Нельзя забыть, что загублено. Не будет, паря, у людей в душе света - нам не поможет ГЭС.
На заключительный вопрос: «Вы были счастливы?», Василий Петрович ответил: «А как же. Я счастливый, что я русский сибиряк. Счастье-то, оно, дева, в том, что есть тятя, мама, дети и земля твоя. Всё это у меня было. Рыбалка, охота была …».
С большой нежностью и теплотой вспоминала старшая дочь Клавдия о своих родителях: «Душа в душу прожили тятя с мамой долгую счастливую жизнь. Ни разу мы не слышали, чтобы тятя маму худым словом назвал или голос повысил. Всё только Дунюшка, Дунюшка. И нас-то, детей, всех ласково звал. А детей-то у нас лесно было (много, как деревьев в лесу): Пана, Маня, Нюра, Илюша, Миша, я вот … Остальных забыла. Мама говорила, что прожила она за тятей как в раю … за пазухой».
Селяне сказывали, что дед Василий днём уходил на косогор, на высокую отметку затопления. Косил там сено, ставил копны. А к закату дня бродил по затопленным местам, вздыхая и тихо напевая: «Эх, река, река, ты моя зазнобина ...». Потом сидел и сидел напротив утопленной деревни. Ночь - не ночь, как пристылый. Шибко горевал и даже украдкой плакал. «Да у нас стар и млад бродили по краям утопленных деревень. На мусорную воду смотрели. Многих силой выгоняли из воды. Бродят по воде то тут, то там ...» - вспоминали селяне.
Многие бури вырывают крепкое, но ниоткуда не защищённое, дерево из земли. Вот так эти бури вырвали из жизни и бросили на произвол судьбы многих коренных сибиряков. Василий Петрович пережил свою эпоху и ,можно сказать, на своих ногах на девяносто девятом году ушёл из жизни. История его жизни является историей нашей Малой Родины. Он смог поведать современникам много интересного и важного о прошлой. Оставил он и завет потомкам - оберегать себя и свой отчий край, не терять связь с прошлым.
Василий Петрович Парилов, герой русско-японской войны 1904 - 1905 годов, оставил после себя добрый след на земле в делах и мыслях, в поступках и творениях. Воспитал достойную смену - детей, внуков и правнуков, которые могут гордится им. Земляки Василия Петровича и их потомки тоже могут гордится своим знаменитым земляком.
Автор Филиппов А.Я.
Март 2024 год
Следующая публикация
Комментарии 5