Предыдущая публикация
Её именем были названы духи.
Её именем были названы шоколадные конфеты.
Её называли «королевой русского юмора» и любимой писательницей Николая II.
И, наконец, она была роковой, демонической «светской львицей» - вызывающей зависть у женщин и восхищение у мужчин.
Её книжки зачитывали до дыр, ей подражали, её страстно любили – и в России, и в Париже.
Её литературная карьера сложилась блестяще..
Но осенью 1919 года она села на корабль и покинула Родину ... навсегда.
ТЭФФИ НАДЕЖДА АЛЕКСАНДРОВНА
настоящее имя – Надежда Александровна ЛОХВИЦКАЯ
немного из ее книжек:
Знаете, есть люди, которые с удовольствием едят устриц. Про людей этих говорят, что они устриц любят. И правильно. В понятие «любить» всегда привключается понятие «сожрать».
Когда у меня ненамазанные губы, у меня голос звучит глухо, и ничего веселого я сказать не могу.
Надо мною посмеиваются, что я в каждом человеке непременно должна найти какую-то скрытую нежность. Я отшучиваюсь: «Да, да, и Каин был для мамаши Евы Каинушечка».
Не надо бояться. То, чего вы боитесь, уже пришло.
У Маргариты Николаевны репутация умной женщины. К ней приходят за советом в психологически трудную минуту. Исключительно женщины. В материально-трудную минуту к ней не приходят. Вполне логично. Раз она умная, значит денег не даст.
Ужасно не люблю слова "никогда". Если бы мне сказали. что у меня, например, никогда не будет болеть голова, я б и то, наверное, испугалась.
В немецком курорте русскому человеку неуютно. Во-первых, раз двенадцать – пятнадцать в день вся прислуга здоровается. Нервного человека эта система доводит до конвульсий. После шестьдесят пятого гутентага редкий организм оправляется.
Праздники отменили быстро и просто. Только школьники поплакали, но им обещали рождение ленинской жены, троцкого сына и смерть Карла Маркса — они и успокоились.
Прожили вместе семнадцать лет, много пришлось терпеть всякого безобразия, но что она на восемнадцатом году запоет - этого я предвидеть не мог. Никак не мог. Здесь воображение - пас.
Стал у меня бывать. И все, как говорится, "любите ли вы меня, да любите ли вы меня". Я, по нашей русской манере, ни да, ни нет, полна загадочности, хоть ты издыхай.
Из парикмахерской выскочила знакомая дама. — Безобразие! Жду три часа. Все парикмахерские битком набиты… Вы уже завились? — Нет,— отвечаю я растерянно. — Так о чем же вы думаете? Ведь большевики наступают, надо бежать. Что же вы так нечесаная и побежите?
Никто так много и упорно не советует, как дурак.
Испанцы привезли индейцам кожи, ружья, порох, рабство и склонность к грабежам и пьянству. Благодарные индейцы отдаривали их картофелем, табаком и сифилисом. Обе стороны поквитались, и никто не мог упрекнуть друг друга в отсутствии щедрости: ни Европа, ни Америка.
Ничто так не старит человека, как старая жена.
Нежность идет сверху, она заботится о любимом, охраняет, опекает его. А ведь заботиться и охранять можно только существо беззащитное, нуждающееся в опеке. Поэтому слова нежности — слова уменьшительные, идущие от сильного к слабому. — Деточка! Крошечка! Пусть деточке пятьдесят лет, а крошечке семьдесят, нежность идет сверху, и видит их маленькими, беззащитными, и мучается над ними, боится за них.
Я очень любила Гумилева. Он, конечно, был тоже косноязычным, но не в очень сильной степени, а скорее из вежливости, чтобы не очень отличаться от других поэтов.
Я отвечала на все приглашения (вернуться в СССР) так: «Знаете что, милые мои друзья, вспоминается мне последнее время, проведенное в России. Было это в Пятигорске. Въезжаю я в город и вижу через всю дорогу огромный плакат: «Добро пожаловать в первую советскую здравницу!» Плакат держится на двух столбах, на которых качаются два повешенных. Вот теперь я и боюсь, что при въезде в СССР я увижу плакат с надписью: «Добро пожаловать, товарищ Тэффи», а на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Анна Ахматова».
Следующая публикация
Нет комментариев