Наследство…

- А дом отцовский делить не будем! Он – мой! – Михаил встал. Сжав кулаки, он оперся ими о стол и навис над сестрами и братом. – Спорить будете? Ответом ему стала тишина. Все трое смотрели на него как-то странно. - Миш. Ты чего? – первой голос подала, конечно же, Сашка. Она вообще никогда и ничего не боялась. Огонь-девица, как отец говорил. Всегда впереди мальчишек, даром, что шишек себе набивала из-за этого в два раза больше, чем сестра. Ольга-то полная противоположность. Лишнего слова не стребуешь с нее. Вскинет голубые, прозрачные как вода в ручье, текущем за отцовским домом, материны глаза, и молчит. Думает. Пока все не осмыслит – так и будет молчать. Зато потом скажет. Да так, что все притихнут. Она хоть и младше Михаила, а ее больше слушают. Обидно… Все ж таки он старший брат, да и мужчина. А слово последнее всегда за сестрой остается. Вот и сейчас она Сашу за руку взяла и усадила на место. Не время… - Говори, Миша. Голос тихий, как у мамы. Ее Михаил уже и не помнил почти. Только голос да глаза в памяти и остались. А еще руки. Жесткие, натруженные, но такие теплые, что, казалось, обогреют и без огня, стоит только коснуться их. У Ольги руки другие. Мягкие, ухоженные. Как же. Не на земле теперь живет. В городе. Работает бухгалтером. Чистенькая вся такая. Мама в свое время чуть в землю не зарылась, чтобы ее на учебу отправить. Тяжело было. Сашка маленькая совсем, отца только-только не стало. Выживали. А тут эта затея – институт. И ни к чему ведь было! Вышла бы замуж здесь, в поселке, чем плохо-то? Так же детей бы нарожала. Да еще, может, и лучше бы все сложилось. А так у Ольги один сын и все. Как сирота какая. Даже у Сашки и то уже двое. Третьего вон ждет. Хотя ей-то уж, чего не рожать? Муж – скала! Ферма своя, земли – ни обойти, ни объехать. Хозяйственный мужик, что и говорить. Знает дело свое. Вон, сидит в углу, насупился. Не поддерживает, значит. А и Бог с ним! Главное, что он, Михаил, знает – все правильно. Он старший сын и дом отцовский – его. А остальные… Да, что они... Все устроены давно. И Ольга, и Сашка, и даже Иван. Ольга его в город забрала сразу после армии. Выучила. Матери запретила спину ломать. Долги отдавала. Ее дело. Сама так решила. Конечно, то, что брата на ноги поставила – молодец! Но это же не значит, что теперь ей все должны? Иван в городе зацепился. Дело свое открыл. Квартиру в ипотеку взял. Пусть маленькую, но своя ведь. Женился год назад. Девчонки на его свадьбе все каблуки сбили, так отплясывали. Любят его. И мать любила. Куда больше, чем старшего сына. А разве так можно? Чтобы одного ребенка больше, чем другого? Правильно все-таки Настя говорит, все у них в семье шиворот-навыворот. Младшие командуют как хотят, а старший – сбоку припека. Ну да ничего! Теперь-то он им покажет, кто в доме хозяин! - И нечего тут беседы вести! Я все сказал! – Михаил глянул на жену, которая сидела в углу, стараясь казаться незаметной. Совсем замордовали ее. Вечно им все не так! То Ольга придирается, то Сашка вредничает. Хорошо еще, что Иван молчит. Он вообще Настю не любит почему-то. Шарахается от нее как черт от ладана. Вот и сейчас исподлобья глянул, и отвернулся. Что за кошка между ними пробежала? Хотя… Оно и понятно. Ванька всегда был под Ольгиным крылом. Как она скажет, так он и думать будет. А Оля, даром, что умная, а сердца не хватает. Нет бы брату указать на то, что с родней так не поступают. Так ведь молчит! И даже вроде как поддерживает его. Вон, за руку взяла и шепчет что-то, успокаивает. Ольга и правда что-то шепнула на ухо Ивану, а после поднялась из-за стола. Встала, поймав взгляд Михаила и спокойно так выдала: - Как скажешь. А потом провела ладонями по столешнице, словно прощаясь со старым другом, и вышла из комнаты. А за ней потянулись и остальные. Иван, не глядя на Настю, задержался на минуту, стиснул плечо брата и ушел вслед за сестрами. А Михаил так и застыл. Он-то совсем другого ждал. Скандала, слез, упреков… Да чего угодно, только не вот этой ледяной отповеди. Руки предательски дрогнули, и Михаил сел на свое место, все еще пытаясь понять, что сейчас произошло. Стол знакомо скрипнул, принимая на себя его ладони. Сколько раз Михаил вот так садился на место отца, которое перешло к нему по праву? Сейчас и не вспомнить. Стол этот, крепкий, большой, отец сам сделал, когда они с матерью только-только перебрались в этот дом. - Чтобы всем места хватило! Мама, тогда еще молодая, красивая, хохотала. - Ты да я, да мы с тобой. Да еще Мишанька. Куда такой большой? - А ты решила, что мне одного сына хватит? А дочку? - Будет тебе дочка! Но тут-то и десяток детишек усядется. - А я с запасом! Стол получился хороший. Круглый, большой, он стоял посреди комнаты, занимая ее почти целиком. И как-то сразу распределились места. Матери – у двери в кухню. И правильно. Подать, принести что – удобно. Отца – напротив, у большого буфета. Место главы семьи. Михаил помнил, как отец по окончании обеда, не вставая со своего стула с высокой спинкой, протягивал руку и открывал резную дверцу, за которой всегда стояла вазочка с конфетами. - Посластитесь! И хотя конфеты брать мать никогда не запрещала, этот момент был почему-то особенным. Михаил повернул голову и уставился на пустую стену. Настене буфет никогда не нравился. Она ныла до тех пор, пока Сашка не приехала и не забрала его в свой дом. - Не хочу, чтобы вы его выбросили! Это было даже немного странно. Ведь ей-то из этого буфета ни одной конфетки из рук отца так и не досталось. Ольга то, что сестра забрала буфет, одобрила. Она и сама была бы рада, но в ее квартире, небольшой, двухкомнатной, просто не было места для такой громоздкой мебели. Теперь она приезжала к сестре и долго стояла у буфета, водя пальцем по резным завитушкам и думая о чем-то своем. Откуда Михаилу было знать, что сестра думала об отце? Он ее никогда не спрашивал, чем дышит, чем живет. Держал лицо. Сама все рассказывать должна. Он же старший! А Ольга не спешила делиться с братом своими думами. С сестрой младшей или с Ваней – запросто. Разве скроешь что от тех, кто твой воздух и сам тобой дышит? Нет. Да и тянутся они к ней как птенцы. Она отца хорошо помнит, а им этой памяти почти не досталось. Михаила-то не допросишься что-то рассказать. А Ольга очень хорошо помнила, как отец подхватывал ее, маленькую, сажал на колени и показывал пальцем на дверцу буфета. - Смотри! Видишь? Лес густой. А в лесу медвежатки спрятались. Маму ищут. Она за медом ушла и велела им сидеть тихо-тихо. А они, ишь, неслухи! Заигрались и не заметили, как ушли далеко от своей берлоги и заблудились. Ссорятся, ворчат друг на друга. Не понимают… - Чего? - Что пока будут ругаться да ссориться, дело с места не сдвинется. Им бы помириться, да и позвать маму всем вместе. Глядишь, она бы и услышала. Вместе-то громче выйдет, чем поодиночке. - Догадаются? - А как же! Они ведь все ж таки родня! Сказку эту отцовскую она сотни раз младшим рассказывала. И Михаил вроде тоже слушал, а вот поди ж ты – не уразумел… Ольга вела машину молча. Всем и так тяжело. Вон Сашка даже к мужу в машину не села. Чмокнула в щеку, шепнула что-то и с сестрой увязалась. Сидит теперь рядом, пыхтит. То ли от досады, то ли… - Саш, плохо тебе? - Нет! Голос сердитый, значит, злится. Ничего! Это и понятно. У Ольги тоже на душе сейчас такая вьюга метет, что дай ей волю – тепла и ждать не придется. А разве это дело? Мама всегда говорила, что она должна быть теплой как печка. - Ты, Олюшка, сердце семьи. К тебе все потянутся, когда меня не станет. - Мама! - Не спорь со мной, слушай! И запоминай! Я должна быть уверена, что младшие не останутся одни в этой жизни. Страшная она. Никогда не знаешь, что ожидать. Иногда так вдарит, что как дышать забудешь враз. И только и силы, что в тех, кто рядом. Думаешь, сдюжила бы я, когда отца не стало, если бы не тетки ваши, да не соседи? Нет! Ими и дышала. Держалась. Пока люди рядом есть – все легче. А уже если это родные люди – тут и обрезанные крылья отрастут. И пусть не поднимут тебя над землей этой грешной как раньше, а все ж таки упасть не дадут. Удержат. Поняла меня? Ты для них будешь опорой. Куда еще им прислониться, если не к тебе? Сумеешь сохранить мир да лад в семье – будет и тебе опора. Если вцепитесь, ухватитесь друг за друга – никакие беды вам не страшны будут. Ты, Олюшка, всегда умненькой была. Все понимаешь. Видишь, как Миша в сторону смотрит. Не знаю, где мы его с отцом упустили. Вроде и любили так же, как и вас, а он все думает, что по-другому. И никак в толк взять не может, что ведь и вправду он наособицу. Старшенький! Первенец… О чем мама говорила, Ольга поняла, когда ее собственный сын на свет появился. Надышаться им не могла. Как иначе-то? Вот и Ваня скоро это поймет. Тоже отцом станет впервые. Лена с ними потому и не поехала, что на сохранении лежит. Неладно там что-то, угроза есть. Иван места себе не находит. Извелся весь. Вот и сейчас Сашка хоть и сердится, а сама развернулась на сиденье, нашарила руку брата и ухватилась за нее. Успокаивает. - Выдохните оба! Ольгин голос сейчас как мамин – не отличишь. Удивительное дело, ведь мечтала об этом, копировала ее, когда маленькой была. Чтобы вот так же ласково, нежно, но твердо там, где надо. А не получалось. Бывало, встанет Ольга перед зеркалом и говорит, говорит. А потом мама в комнату зайдет и ничего не скажет. Улыбнется только… Само пришло, когда мамы не стало… И интонации, и твердость. Вот и сейчас хватило, чтобы Сашка выдохнула, а Иван голову поднял. - Что вы? Обида взяла? Оно и понятно. Нехорошо Миша поступает. Не по-людски. Но от этого он нам братом быть не перестанет, ясно? Хочет дом – пусть забирает. Я вам так скажу – ничего он пока не понял. - Чего же? – Иван впервые за вечер подал голос, и Ольга чуть расслабилась. Хорошо… - А того, Ванечка, что дом – это не только стены. Не участок, не сад, не забор с калиткой. Это – мы! Вот посидит он сейчас в пустых стенах, подумает и может что и поймет для себя. Все мы знаем, откуда там ноги растут. Ну так и что ж? Позволить вот так его от семьи отвадить? - И что нам делать, Оля? – Сашка завозилась, устраиваясь поудобнее. - А ничего. - Как это? – Александра удивленно глянула на старшую сестру. – Почему? Это же и наш дом тоже! - А как же! Наш. - Тогда почему ты так легко от него отказалась? - А я не от него отказалась. От ругани. Что было бы, если бы я сейчас мужу позвонила и сказала, что мы в суд пойдем? Что мне Антон сказал бы как юрист? Что у Миши шансов – ноль. А он этого не понимает. Думает, что по закону будет так же, как он сказал. Ан, нет. Я точно знаю, что мы все наследники. И делили бы мы этот дом, переругавшись в пух и прах. Да только кому от этого весело бы да хорошо было? - Насте… Иван буркнул это так тихо, что сестры едва расслышали. - Вань, что она тебе сделала? Я же вижу, ты сам не свой. Скажи уже. Не держи в себе, не надо. Иван молчал, отвернувшись к окну и глядя на проносящиеся мимо деревья вдоль дороги. Стройные сосны мелькали мимо, но нет-нет, да и попадалась какая-нибудь кривулька. И Иван думал о том, что и люди ведь вот такие же. Кто-то прямо стоит, а кто-то изогнется, искрутится под ношей своей и даже глянуть на него прямо не получается. Отведешь глаза, жалея. Вот так и он на брата теперь смотрит. Настя, конечно, Михаилу жена, но общаться с ней по-человечески совсем не получается. Странная она. Вроде вот ничего и не сказала сегодня особо, а сердце теперь ноет и горчит на душе. А ведь всего-то спросила: - Что, Лена твоя совсем плоха, раз в больницу положили? Ох, Ванечка, больного ребенка поднимать не такие, как у тебя жилы иметь надо… Тут столько сил понадобится… А ведь ей никто не сказал, что у малыша не все ладно. Врачи и сами пока ни в чем не уверены. вот и получается, что вроде и страшного ничего нет, а сердце все равно ноет, ноет… Мало ли… И показать никому, кроме сестер, нельзя, о чем душа болит. Лена сразу панику поднимет. Ей-то врачи ничего не говорят. Говорят, что нечего раньше времени тревогу бить. Покой нужен. Ольга, вздохнув, свернула с трассы и остановила машину на заправке. - А ну, пошли! - Куда это? – Саша отстегнула ремень и вытянула ноги. – Да уж! Мне не помешает размяться. - Кофе выпьем и поговорим спокойно. Пока рядом никого. Ольга в пятый раз складывала из салфетки самолетик, аккуратно проводя ногтем по граням, когда Иван все-таки решился: - Оль, а если… Ну, вдруг… Он и правда больной родится? Последнюю фразу Иван выпалил, не глядя на сестер и вцепившись в Сашкину руку. Теплые пальцы сестры сжали его руку в ответ. Ольга смотрела на него странно. Строго и как-то даже сурово, что ли. - Ты чего это бабкой-кликушей заделался? Заняться больше нечем? У тебя детская еще не готова, а Лену выписывают через два дня. - Правда?! Откуда ты знаешь? - Звонила, перед тем, как к Мише ехать. Врачи сказали, что можно пока дома побыть. Лучше ей. Вот она домой приедет и что? Краской дышать будет? - Я завтра все закончу, Оль. Не ругайся! - Я еще даже не начинала. Вань, вот ты вроде взрослый мужик уже. Автосервис свой, работников больше десятка. Справляешься ведь. Да не просто абы как, а хорошо справляешься. Я отчет твой через пару дней сдавать пойду и мне не стыдно. Брат у меня – молодец! А вот сегодня прям хочется тебе по лбу дать хорошенько. - Оль… За что?! - А что, Оль?! Чего тебя так развезло? Неужели ты думаешь, что тебе все это сказано было от большого ума? Уж не знаю я, какой там ум у Насти, а ты, братишка, балбес, да и только! Когда Славик у меня родился, и я год с ним по больницам моталась, ты мне что сказал? - Не помню. - Зато я не забыла. Ты сказал, что он наш и точка. А потом возил меня, потому, что Антон был в длительной командировке, суп мне варил, поесть заставлял. Не помнишь? - Это давно было. - А какая разница? Вот я тебе сейчас скажу, что Сашкины девчонки не такие. И что ты мне ответишь? Правильно, назовешь не очень приятно и обидишься. Потому как они тебе не только крестницы, а такие же дети, как и тот, что скоро на свет появится. И, Ваня! - Что? - А ничего. – Ольга вдруг улыбнулась и потянулась к брату, накрыв своей ладонью руку Саши. – Мы с тобой! И все хорошо будет! Вот увидишь. Ленок мороженого просила. Я днем к вам заезжала, в морозилку закинула. Пусть лопает. - Спасибо… Иван впервые за день улыбнулся и сестры успокоились. Им ли не знать, что на сердце сейчас у брата? Ведь первого своего ребенка Иван с Леной потеряли. Малыш, которого ждала вся семья, так и не родился. И Иван тогда чуть с ума не сошел. Все искал виноватых, пока Ольга не взяла его за плечи и не встряхнула хорошенько. - Кому легче будет от того, что ты их найдешь, Ваня? Нет их, понимаешь? Нет и не было никогда. Просто так случилось. Горе, да. Но разве это конец всему? Ванечка, нельзя так! Лучше на жену глянь! На ней же лица нет. Она уже неделю не ест ничего. Иван! Ты мужик или кто? Сделай что-нибудь! Ольга отлично помнила, как брат тогда опустил голову и заплакал от бессилия. И эти слезы, вовсе не скупые, как принято говорить о мужских, еще больше связали их. Потому, что с теми, кто чужой, так не плачут рядом. А еще она помнила, как осторожно, маленькими шажками, они все шли к тому, чтобы Лена снова смогла стать матерью. Как искала врачей Сашка, которая сама прошла через ад, чтобы родить своего первенца. Две операции, пять лет лечения, но она своего добилась. А потом провела той же дорогой Лену. Правда, той операции не понадобились, но ей и без них проблем хватило. И вот теперь время зашагало быстрее, приближая момент, которого все так ждали, а кто-то скажет, что не бывать этому? Ага! Как же! - Зачем она так, Оль? – Саша смотрела на старшую сестру и ждала ответа. Вот только какой ответ могла дать ей Ольга? Ведь, чтобы понять, почему человек поступает так или иначе, нужно влезть в его шкуру и стать хоть немножечко им. А этого Ольге не хотелось. Как это ни странно, Настю она жалела. Что поделаешь, если ума да хитрости природа отвесила, а вот сердцем и душой наградить забыла? Свою-то голову не приставишь и сердце не одолжишь… А Михаил жену любит. И детей своих, которых у него двое, тоже… - Не знаю, Сашенька. Знаю только, что так нельзя. Но Мишке знать о том, что было сказано, тоже не надо. - Почему? Пусть знает, какую змею на груди пригрел! – Сашка вспыхнула и отодвинула от себя стаканчик с чаем. Ольга успокаивающе погладила сестру по плечу. - Саш, вот поругаются они и что? Кому от этого легче станет? Знаешь, я думаю, что пока Миша сам ее не поймет, мы ничего поделать не сможем. Только от себя его отвернем. А у нас проблем мало, чтобы еще и эту к ним добавлять? - Хватает… - Сашка неохотно согласилась и, охнув, поднялась на ноги. – Поехали, что ли? Меня там муж потерял уже. Оль, а что мы с домом-то делать будем? - А ничего. Подождем пока горячку пороть. Пусть все уляжется. Ольга оказалась права. Как не суров был Михаил, а сердце и у него дрогнуло, когда Саша позвонила ему три месяца спустя среди ночи и объявила, что он аж дважды дядей стал за одни сутки. - И Лена родила? Рано же еще! - Так получилось. Но ты не волнуйся! Все хорошо! Врачи – молодцы! И Ленка тоже. А вот Ваня сплоховал. В обморок грохнулся, хотя и божился, что все выдержит. Все-таки партнерские роды – глупая затея. Нечего мужикам в родзале делать. Саша еще что-то говорила, но Настя заворочалась, недовольно забормотав что-то, и Михаил, наскоро поздравив сестру, отложил телефон. - Что? Порадовали тебя? – Настя включила ночник и повернулась к мужу. – Растаял? Мириться побежишь? - Да я, вроде, с ними и не ругался. - Зато они с тобой очень даже! Думаешь, не обиделись они на тебя за то, что мы теперь в отцовом доме живем? Думаешь, не держат на сердце ничего? Не бывает так, Миша! Каждый свой карман держит! Даже если и говорит, что это не так! Вон Сашка, как сыр в масле катается, а я видела, как она на тебя смотрела, когда ты сказал, что дом твой! А Иван? Даже глаз не поднял. Сидел молча, только кулаки играли. А ты и не заметил. А Ольга? Ты думаешь, что она святая? Нет, Мишенька! Нравится ей власть свою над тобой показывать, вот и притихла, увела всех. Чтобы ты сам на пузе приполз. Как же! Они вместе, а ты теперь один. Да только не один ты, Миша! У тебя я есть. И дети! И о них ты должен думать, а не о тех, кто давным-давно отрезанный ломоть! Они – твоя родня, понял?! Настин голос становился все громче, но, странное дело, Михаил его почти не слышал. Он вдруг услышал сейчас тихий голос своей мамы: - Мишанька, что ты? Плохо тебе? Горько? Поди к Оле, она тебя пожалеет. Настя испуганно смолкла, когда муж вдруг встал и вышел из комнаты. Она с тревогой прислушивалась к тому, как он идет по дому. Вот до кухни дошел, свет включил, вода зажурчала… А это что? Настя вскочила с кровати, но догнать Михаила уже не успела. Дверь, ведущая во двор, хлопнула, а потом Настя услышала, как муж завел машину. До самого утра она просидела на кухне, гадая, куда же направился ее благоверный. Телефон Михаил оставил дома, а звонить его сестрам Настя не хотела. Проснувшиеся дети отвлекли ее и день закрутил, завертел свое колесо, не давая времени сосредоточиться на своем страхе. Когда муж не вернулся и вечером, Настя забила тревогу. Куда подевался-то? Да и с чего? Что она такого сказала, что нужно было вот так, среди ночи, сорваться и уехать куда глаза глядят? Михаил приехал только на следующий день. Молча прошел в дом, отстранив с дороги жену и наскоро обняв детей, а потом выложил на стол какие-то бумаги. - Ты где был?! – Настя опомнилась и возмущенно уставилась на мужа. - В городе. Наследство оформлял. Упреки, которые Настя готовила целые сутки, вмиг улетучились из ее красивой головы. - И как? - Все готово. Дом наш. Настя плющом обвилась вокруг мужа. - Знала, что ты у меня умный и все сделаешь как надо! - А как надо, Настя? – Михаил чуть отстранил от себя жену и заглянул ей в глаза. Та растерялась. - Что ты мне глупые вопросы задаешь? Ты старший сын – тебе и домом родительским владеть. А они давно уже не дети. Справятся и без твоей помощи. - Да? А я без их помощи справлюсь? Михаил подозвал к себе дочь и сына, приобнял их и спросил у жены: - Как делить их будем? Вдоль или поперек? - Ты что такое мелешь? – Настя начинала понимать, что с мужем что-то не так. - А что я такого сказал? Ты же считаешь, что братьям и сестрам не надо вместе быть. Вот я и решил, что если на то пошло, то надо и наших детей уже сейчас разделить тоже. Чтобы не привыкали друг к другу. А то мало ли, привяжутся еще, не оторвешь потом друг от друга-то. Настя слушала, открыв рот, и растеряв все слова. - Да как тебе такое в голову пришло! Она ухватила за плечо сына, прижала к себе дочь и разревелась. - Надоумил один человек меня. Шибко умный. А может и нет. Не знаю. Только я его слушал долго. Так долго, что чуть совсем себя не растерял. Хватит! Голос Михаила окреп, загремел как раньше, и Настя прикусила губу, пытаясь сдержать слезы. - Слушай меня внимательно, жена. Если что непонятно будет – потом спросишь. Дом наш, да. Только доли родне своей я выплачу все до копейки. Так мы уговорились. И если тебе в этом решении что-то не нравится, то ты скажи сейчас. Потому как слушать тебя дальше я не намерен. Довольно! Много уже наговорила. Слишком долго я тебя слушал. Слишком… Михаил замолчал, глядя на стену, где когда-то стоял родительский буфет. Они с женой стояли по разные стороны стола и думали о том, как жить дальше. Одно слово могло сейчас изменить всю их жизнь. Всего одно… Не нужно было много. И Настя, поразмыслив, вытерла слезы. А потом отпустила детей и спросила: - Голодный? И Михаил выдохнул еле слышно, боясь пока показать жене, что чувствовал все это время. А через пару месяцев в большом доме Саши собралась вся родня, чтобы отметить крестины. Детвора носилась по двору, то и дело заглядывая в коляски, что стояли у веранды. Иван жарил шашлык, когда у калитки остановилась машина и Саша, выглянув из кухни, наскоро вытерла руки, а потом позвала сестру: - Оль, Миша приехал! И Настя опустит глаза, глянув на тех, кто встанет плечом к плечу у крыльца, а потом возьмет мужа за руку. - Что, страшно? – Михаил усмехнется, глядя, как сестры целуют его детей. – Пойдем, уж. Не съедят они тебя. Не те люди. Автор рассказа:Людмила Лаврова