Предыдущая публикация
Обсуждаемые темы
последний комментарий сегодня в 15:40
ДЕТСКАЯ ОБИДА...
Волнистой лентой вилась влажная от прошедшего дождя дорога. Иван ехал уже почти сутки – в отпуск ехал и по делам, в село родное. Шёл август, убранные поля вокруг уже пожухли и ветер бросал в стекло машины жёлтую листву.Возможно, пойдет дождь.
Он подъезжал. Сердце учащало ритм.
Совсем скоро он съедет с шоссе и повернет на грунтовую дорогу. Иван переживал за бездорожье. Он давно здесь не был. Почти двадцать лет.
Как там сейчас? Раньше дорога была совсем плохая. Дождь, ох как, нежелателен.
На повертке дороги увидел он женщину. Она шла в направлении села, из-за неровной дороги тяжело таща большую сумку на колесах. Увидев машину, она замахала рукой.
Иван остановился, выбрав место посуше ... Вышел из машины– хотелось размяться, давно не останавливался, да и помочь женщине загрузить сумку.
Та подходила к машине.
– Родименький, подсоби. Не бросай старуху. А то вон того и глянь дождь пойдет, а я тута одна. Ноги болят, колени у меня больные, артрит замучил совсем ... возьми его гада ...
Иван обошел машину, проверил колеса, а она все тараторила. Неужели непонятно, что он ради нее и остановился? Иван молчал, улыбался. Знакомый такой говор услышал – значит он почти дома ...
Женщина, видать, ждала ответа, и от его молчания ещё пуще забеспокоилась. Вдруг, чего доброго, не возьмёт:
– А я заплачу, вот на автобус-то опоздала, так пятьдесят рублей тебе и отдам. Мне-то какая разница, все равно б на автобус-то отдала ...
– Садитесь, – сказал Иван и подхватил сумку.
Она испугалась за свое богатство, но потом поняла, что сумка идёт в багажник, немного потопталась рядом, удостоверившись, что багажник закрылся, и только тогда подошла к двери машины. Иван сел и открыл дверцу изнутри.
И только когда она села рядом, а он взглянул на нее внимательней, улыбка сошла с его лица. Он внимательно посмотрел на неё второй раз, повременил секунду, но все же завел мотор. Они поехали.
Тетка не умолкала. Она рассказывала и рассказывала почему опоздала на автобус, как испугалась, как переживала...
– День такой неудачный весь выдался. Знала б – не поехала...., – она резко замолчала, – Ну, в больницу-то. Так ведь надо.
Она покосилась на водителя.
– А вы чтой-то к нам? Али в гости к кому?
– Да вот ..., – и вдруг захотелось пошутить, – Может к Вам? Не пустите переночевать?
Пассажирка аж отшатнулась:
– Та что ты, что ты! У меня в хате семеро по лавкам. Куда там ночевать? Самой бы где прикорнуться, – и она запела растянуто, – Дочка с мужем не ужила-ась, хапуга оказался и гулена... Кредитов на нее на бе-дну-ю навешал, а сам по шалавам ходил, по баням их водил. Натерпелася бедная дочка моя с иродом...
Ох, как знакомы были Ивану эти стенания. Как знакомы! И так хорошо он помнил, какой артистизм лежит за ними, какой причудливый актерский талант у его пассажирки.
Зачем эти стенания сейчас? Отказать в ночлеге постороннему человеку можно проще. Неужели, чтоб полтинник сэкономить? Ну, у этой тётушки возможно всё.
Она его не узнала. Как можно было не узнать? Но вот не узнала.
Иван отрастил бороду. Сейчас это было модно, да и шла ему борода, скрывала шрам посреди подбородка. И не виделись они уже почти двадцать лет.
***
Ванька в школе непутёвый был. Так звали его и в селе. Не все, конечно. Но вот приклеилась к нему эта кличка, да так и осталась.
Доказывай-не доказывай, что ты не такой – все бесполезно. Уже нарисовали на лбу большими буквами, не смоешь.
Сам виноват, от души покуролесил подростком. Аж из школы вылетал. Правда потом взяли обратно – мать винилась и его заставила.
Отец все время в разъездах был. "На заработках" – говорила мать, но почему-то жили они плохо. Денег не хватало, хата разваливалась.
А Иван веселил село своими проступками. То сеновал подожгли с ребятами, то на комбайне решили покататься. Он научился играть на гитаре, пел, и от его ночных песен страдало все село.
Но случилось несчастье. Мать разболелась весной, нашли у неё неизлечимую болезнь, и в начале осени померла. Отец приехал в конце августа, когда мать уже совсем была плоха, лежала в больнице.
Почему-то тогда был Иван на него зол. Казалось, именно он, отец, и виноват в смерти матери. На поминках папаша ел, звонко прихлебывая, подставляя ладошку, чтоб не капало. И от этого отцовского аппетита Иван не мог есть вообще. Казалось, никому и не жалко матери, кроме его и старой соседки – тети Люси.
А вскоре к отцу в дом явилась сваха – Антонина Силантьева, продавщица из сельмага, баба бойкая и знающая все.
– Здрасьте вашему дому, – она поставила тарелку, прикрытую полотенцем на сундук, сняла сапоги, пальто, двумя руками повесила на вешалку большую шаль, – Вечеряете? А я вот к вам. А то все одни да одни. Чай, нелегко без матери-то с мальчонкой.
Подхватив тарелку, прошла к столу.
Отец тоже сел за стол. Иван залез на печь. Но то, что было в тарелке, его интересовало очень. В то время он часто бывал голодным.
– Я вот чё, Борис. Мужик ты видный, одинокий, и согреть ещё можешь кого, а? – она засмеялась громко и неприятно.
Отец что-то бубнил.
– Так о чем я? Ты ж Катерину-то Лаврову знаешь? Знаешь. Вдова Николая, комбайнера, что порезало-то. Не помнишь? Ой, да не было ж тебя тогда. Хорошая баба, работящая, дом у неё добротный, доча растет...
Иван услышал характерное бульканье. Значит Антонина пришла не только с тарелкой. Он уже смекнул – зачем пришла Антонина. Отца хотели женить. Иван приподнял занавеску, подсматривал.
Отец и Антонина чокнулись и выпили. Антонина подняла полотенце, протянула отцу булку, а потом наклонилась над столом и зашептала:
– А то, что она слишком жадная, так ты не верь. Хозяйственная она, вот и все дела. Знаешь сколько у неё отложено...ох, не вам, голытьбам, чета.
– Чего это голытьба-то! Ты тут не заговаривайся. Чай у меня тоже кое-что имеется. Вон хозяйство держим, да и дом.
– А ты не обижайся, Боря. Просто без хозяйки-то все у тебя и развалится, да и мальчонка без матери – разве дело. Ты подумай. Коли женитесь, можешь и на заработки свои ехать, а дитё под присмотром.
– Ну, это верно, – отец закурил, заерзал и Иван понял, как хочется ему отсюда уехать, как отягощает он его свободу.
Они ещё долго говорили, так долго, что Иван, так и не дождавшись угощения булкой, уснул.
И после этого отец начал ходить к Катерине в дом. Сговорились они пожениться и их с Иваном избу продать, чтоб пристройку сделать Екатерине, новый сарай и хозяйство прикупить.
Ивана зазывала Екатерина в гости голосом ласковым, елейным, порой со слезой в глазах. Жаль мальчонку – без матери остался.
Но Иван в их ухоженном богатом доме с ковровыми дорожками как-то робел, несмотря на свою мальчишескую смелость. Хозяйкой там ходила толстая Лилька, девчонка на год младше его, но уже с властными замашками.
– Ой, разувается он, а пятки-то у самого чернее ботинок.
Но их дом все же продали. Иван помогал перетаскивать хозяйство, даже не осознавая по-детски, что в этот дом он больше не вернётся. Казалось, вот сейчас перетащат, да и вернётся он на свою любимую печь.
Но дом закрыли. Он зашёл привычно в калитку двора и до вечера сидел на скамейке. Все смотрел на окна, как будто дом может открыться сам по себе и пригласить... И когда уж совсем стемнело, неохотно отправился в дом Екатерины.
Там его отругали, что пропустил баню, Антонина со злостью и оговорками, что грязный он, налила ему лапши, велела помыть ноги и указала где спать. Она властвовала. По-другому не умела. А Иван почему-то здесь растерялся. Его уверенность здесь испарялась.
Катерина сразу взяла его в оборот.
– Он же непутёвый у тебя. Вот и надо его трудом занять, чтоб сил на дурости не осталось.
У Ивана не было никакого желания копать чужие грядки. Своими он их не осознавал. Он бросал работу и просто уходил. В безразличии и словно не думая о том, что его ждёт, он брел к реке. И сидел там на излюбленном месте, пропуская обед и ужин. Знал – вернётся, ему влетит.
Начала подкармливать его тетка Люся, их бывшая соседка. Она его одна и жалела. Но и у той жизнь была нелёгкая. Лежала больная старуха-мать, и поднимала она сама внучку, семилетнюю Полину. Дочь уехала в город и, говорили, что там у нее уже другая семья.
Иван в благодарность стал помогать тётке Люсе по хозяйству. То корову пригонит с пастбища, то грядку прокопает. Тетка Люся и не просила, Иван сам. Ему и нетрудно совсем.
Екатерина подняла скандал на все село. Мол, закабалила Люся мальчишку, работать на себя заставляет. Люся расстроилась, да и испугалась. Екатерина из тех, с кем лучше не связываться, и опозорит и вину докажет и по инстанциям пойдет.
Тетка Люся велела Ивану ходить к ним пореже. Иван ходить перестал вообще, не хотелось подводить.
Вскоре уехал отец. Иван остался в чужом доме, с чужими людьми.
– Чего ты все морду-то свою от нас воротишь? – выговаривала ему Екатерина, – Как бык насупился. Ты масла-то у своей матери, Царство небесное, не едал, а теперь вон уплетаешь. Благодарен должен быть за то, что кормим досыта. Вчера вон три пирога съел, и ничего, мне ж не жалко. Ешь на здоровье. Только благодарен будь. Поработай да и поговори с матерью...уважь.
Иван поднял глаза – он не понял даже, как это поговорить с матерью? Ведь она умерла. А потом вдруг догадался, что так себя назвала Екатерина. Он сжал кулаки.
Слышал он, как рассказывала о нем она соседкам. Екатерина шла из магазина, а он за забором стоял. И тут услышал ее жалобы.
– Уж мы его не знаем чем и накормить, куда и положить. Ходим вокруг с Лиличкой: на тебе то, на тебе се, а он нос воротит. Лентяй жуткий, чё не попроси, все без толку. Ах, и зачем я себе лишний рот на шею повесила? Душа у меня добрая, пожалела сироту. А меня теперь и пожалеть некому. Борис запропал, денег от него нет никаких, сама тяну мальчонку...
Екатерина торговала. Собирала большие мешки с картошкой, луком, морковью и прочим выращенным и отправлялась на рынок. Осенью с ней стал ездить и Иван. Таскал ей в дороге и на базаре тяжести.
Эти поездки он даже любил. Торговлю Екатерина ему не доверяла, и он, пока она торговала, мог спокойно гулять по рынку или даже по городу. Вот в такой прогулке и увидел он группу ребят на ступенях большого белого здания.
Они все были одеты в одинаковые куртки, сидели на ступенях и пели какую-то веселую песню! От них веяло таким добрым задором, сам воздух вокруг них, казалось, совсем другой. Не такой, как в доме Екатерины.
А потом они дружно погрузились с сумками в автобус и уехали.
"Государственный горный институт ..." – прочитал он на вывеске. И так захотелось уехать с ними...
В этот день у Екатерины украли деньги. Кто украл и когда – вопрос! Но хватилась она их в автобусе. Лежали в сумке, которую не выпускала она из рук, и тут – нету.
– Их, люди добрые, ох, верните, коли взяли. Пропаду ведь с голоду, а у меня дети малые. Одного сироту пригрела, думала Бог наградит, а оно вона как награждает! Да разве можно так с людьми-то? Где оно – Божье вознаграждение за доброту нашу!
Автобус молчал. Маленький ребенок только расплакался. Люди не то жалели, не то испугались чрезмерных стенаний Екатерины. Она требовала остановить автобус, говорила, что пойдет обратно пешком, или пойдет и утопится, потому что теперь жить ей не на что.
Иван сидел красный, как рак, отвернувшись к окну, чуть не плача от стыда и боли.
Но это было только начало. Дома Екатерина вдруг решила, что деньги мог взять именно он. Где-то уличил момент и исхитрился.
Как она обвиняла, как кричала, как требовала деньги вернуть! Не выпускала из дома, стояла стеной у двери и ругалась, как сапожник, обзывая грязно, вульгарно, поливая и Ивана и его отца.
А потом вдруг резко успокоилась, начала накрывать стол, попросила его достать огурцы из погреба и закрыла пасынка там. Крикнула, что будет тот сидеть, пока не скажет, куда деньги спрятал.
Иван просидел там три дня. Еду она ему сунула лишь на второй день, боясь, что пооткрывает и испортит он все её заготовки. А он и открывал, есть хотелось.
И, как только она его выпустила, предварительно заперев двери, Иван на кухне резко открыл окно, опрокидывая горшки с цветами, обрывая веревки штор, и выпрыгнул на улицу через окно. Да не очень удачно, ударился о стоящее тут ведро подбородком. Зажимая текущую кровь, сначала помчался в слезах на речку, а потом, видя, что кровь не останавливается, а рана пугает – к своей учительнице.
Лидия Ивановна ученика таким никогда не видела. В школе он был чуть ли не лидером, вел за собой пацанов, хоть порой и не в лучшую сторону. А тут – заплаканный, в крови, возбуждённый и какой-то совсем потерянный ребенок.
Она его не хватилась в школе, Екатерина сообщила, что заболел. Иван все рассказал.
Иван слышал в школе однажды, как оформляли в интернат девочку из класса. Семья у нее была неблагополучная. Вот и стал он просить Лидию Ивановну, чтоб и его, значит – в интернат...
А потом Екатерина елейно и чуть не плача объясняла директору школы, что она, же, изо всех сил старалась стать мальчику настоящей матерью, а он врёт и врёт напропалую, её оговаривает ...
– Ведь все село знает, как я билася. Хоть у кого спросите. Ведь я ему сейчас к зиме все-все прикупила: и курточку новую, и сапоги добротные, хоть и наши, не импортные, но дорогие взяла. Родной дочке не взяла, а ему взяла. А он ... Не справляюсь я, видать. Запущенный он, безнадёжный... Коли я уж не справилась, не знаю кто и справится. Его не в интернат надо, а в колонию для несовершеннолетних, может хоть там управу найдут ...
А дома опять в лицо Ивану бросала упрёки, что опозорил он её на все село, что век теперь она не отмоется, что отец его - скотина, а он, Иван – шпана подзаборная, вор и преступник. И тюрьма по нему плачет.
Иван закончил школу уже живя в интернате, навещала его тетя Люся, приезжала вместе с маленькой Полиной. Екатерина не приехала ни разу. Потом он поступил в горный институт. Работал и учился. А теперь ...
***
Ох уж эти местные дороги. Столько лет прошло, но колдобины те же.
Она его не узнала. Как можно было не узнать? Но вот не узнала.
Объезжая большую лужу, Иван почти заехал в лес.
– Ну что, тетка, с рынка, поди, едешь? Много наторговала? - он знал куда "ударить".
Екатерина, выпучив глаза, глянула на водителя и схватилась за поясную сумку.
– Что ты, – хотела сказать, да голос подвёл, просипела со страху, – Говорю ж, с больницы я. С больницы.
– Так я и поверил! Вон сумка-то какая. Да и денег, наверняка, кошель полный. Много продала? – Иван объезжал буераки, выруливал.
И тут Екатерина завыла так, что Иван вздрогнул – забыл, как она умеет.
– А-ай! Не губи-и, родненький! Не губи душу мою бедную. Ведь последнее с огорода продала, чтоб внучков покормить было чем, ведь с голоду помрем, коли лишишь последнего..., кредиты у нас ... – голос её резал уши до боли.
Иван и сам испугался таких криков, чуть не выпустил руль от неожиданности. Припугнуть хотелось, но такой реакции не ожидал.
– Да успокойся ты! Шучу. Не узнала что ли? – пришлось выкрикнуть, чтоб она, увлеченная стенаниями, его услышала.
Она замолкла, посопела носом, приглядывалась.
– Нее. Не узнаю чой-то ...
А потом спустя секунды, как выдохнула:
– Неуж, Иван?
– Я.
– Ох, – она схватилась за грудь, – Напугал, ирод, – она спрятала подальше сумку, подтянула концы платка, – Не узнала тебя, изменился. И машина вон какая, откудова? .... А чего ты к нам-то едешь? Не был стока лет...
– По делам. Вас теснить не собираюсь, не беспокойся.
– Так ить я и не беспокоюсь, коли так ... А Лилька-то моя и правда со мной живёт, и внуки. Сволочной мужик ей попался, ох сволочной...
– А вам другие-то попадались хоть раз? – но вопрос Екатерина не расслышала, продолжала жаловаться на жизнь.
– А чего едешь-то? Знаю могилу матери сделал красивую, видела. К ней что ли едешь?
– И к ней тоже.
– А поживаешь как? Машина-то твоя, али взял у кого?
– Моя, машина моя. И поживаю неплохо. Двое детей, жена – красавица. И дом есть в Краснодарском крае, вот достраиваю, и квартира на Урале.
– Ой, врешь поди. Врать-то ты всегда был мастер. Я тогда знаешь ли, благодаря вранью твоему, такую славу поимела, еле отмылася. Начали говорить, что измывалася я над тобой, чуть ли не в погребе держала.
– А что не держала что ли?
– Да прям. Держала! Наказала разок, чтоб неповадно было чужое брать, так ведь разе своих не наказывают?
– Так ведь не брал я тогда твоих денег, а вот сейчас могу. Запросто. А то наказание понес, а преступления не было...надо исполнить, чтоб равновесие восстановить.
– Ну ладно, ладно. Чего ты завелся! – Екатерина напряглась. Кто его знает этого Ваньку-непутевого. Всегда тюрьма по нему плакала, – Я ведь и так несчастная по жизни, – Екатерина включила стенательный тон, – Первый муж вон как погиб, с комбайном история, батя твой сгинул в краях чужих, а я одна вон Лильку рОстила, тянула из последних жилушек. А потом зятек нарисовался, аферист. Без штанов нас оставил, ведь почти миллион на неё повесил. Все отдали, все, что годами копили. И теперь вот ещё выплачиваем до сих пор... Ведь не вру, правду говорю тебе.
– Может по заслугам и жизнь?
– Да по каким-таким заслугам-то? Что уж такого в жизни сделали те, кто как сыр в масле катается? Чем они лучше-то? Вона возьми Людмилу, чай, помнишь тётку Люсю-то, соседку вашу?
– Помню, как не помнить...
– Вот чем уж она-то счастье заслужила? Ведь дочка её – загуляла в городе, шалава такая, внучку на неё оставила. А ведь Люся-то и сама болела сильно, диабет у неё давно. Ходила, как мышь, никто не и не замечал тут, а поди ж ты... Вышла Полинка-то её за какого-то большого начальника замуж. Приезжала потом к бабке, дом той ремонтировала, достраивала. А чем заслужила-то, ни кожи ведь ни рожи? А уж при-е-хала, вся из себя, на такси на такую даль....– Екатерина артистично изобразила пальцы веером, – Повезло просто, да и все.
– Это зависть вас гложет.
– Да ну тебя! – она махнула рукой, – А впрочем, почему б и не зависть. Я б тоже пожила, как барыня-то, по санаториям бы поездила. Ведь потом, когда бабка разболелась, Полька её забрала. Говорят, видели ее в Есентуках, лечится, отдыхает. За чужой-то счет, чего б не отдыхать? Сволочи все эти богачи, обворовывают нас, вот что я тебе скажу ...
Они въехали в село. Иван смотрел на знакомые улицы и перекрёстки родного села, центральную площадь и ленту бегущей через село реки, которую перечеркивал деревянный мосток. Он напряжённо вглядывался в каждую деталь, вспоминал.
И сейчас неприятное соседство его уже не захватывало, не проникало своими клещами внутрь, как в детстве. И даже желание напугать или отомстить хоть чем-то, этой чужой для него женщине, угасло. Здесь прошло его детство, здесь похоронена мать.
Он остановился у большого недавно отремонтированного дома тети Люси.
– Я приехал. Дальше пешком.
Екатерина вертела головой.
– А к кому это ты? В вашем-то доме давно Кузнецовы, как продали тогда, что ли к ним ты?
– Не-ет! – Иван вышел из машины, достал из багажника сумку Екатерины и поставил рядом с ней. Та стояла, не понимая, но очень желая понять, у кого ж остановится Иван.
– Так ты у Лиханова что-ли решил переночевать? Так его нет. Он давно уж в городе живёт, там только бабка.
– Нет, не у Лиханова. Я в дом жены приехал, в этот дом, – и он указал на дом тети Люси, сказал спокойно уверенно и как-то безразлично, – Я и есть тот самый – большой начальник, за которого Полина вышла замуж. И мать у неё вовсе не шалава, как вам хотелось бы. Она очень хорошая медсестра, старшая сейчас медсестра большой больницы, добрая бабушка нашим мальчишкам. Да, семья у нее с тех пор другая, и Полина росла с бабушкой. Бабушка Люся умерла, весной похоронили. И я приехал ради продажи дома, ну и побывать тут. Посмотреть, как живёте... Вижу – село изменилось, а вот у тебя все также, тетя Кать.
Он открывал ворота, чтоб заехать.
Екатерина стояла, приоткрыв рот и переваривая информацию. А после последних слов, подхватила сумку и выпалила:
– Ну вот и помог бы. Чай, не чужие. Дом-то за сколько продаете? ... А, впрочем, ваше дело, ясно что не за дешево. Вот и поделился бы чуток, не мне – Лильке бы хоть помог. Сколько мы для тебя сделали! Ведь как сына хотела вырастить, не виновата, что ты такой был ...
– Я помню– тюрьма по мне плачет, – сказал Иван, сел в машину и, захлопнув дверцу перед Екатериной, поехал во двор.
А когда закрывал ворота, посмотрел ей вслед. Дождь все же пошел. Она тащила свою поклажу, тяжело ступая, переваливаясь на больных ногах.
Может все же зря не довез? Откуда эта всплывшая вдруг давняя детская обида?
Конечно, зря ... Но стыдно не было.
=======================================
....... автор - Ваш Рассеянный хореограф (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 15:16
ПРИШЁЛ СОЛДАТ С ФРОНТА...
и усыновил 13 детей-сирот. Реальная история из послевоенного Советского Союза.Вчерашний фронтовик, а теперь инвалид войны, вместо того чтобы думать, как выживать в тяжелые военные годы, стал спасать тех, кто не мог помочь себе сам. Маленьких сирот - голодных, больных, измученных. Сегодня имя это человека мало кто помнит, кроме его многочисленных потомков, которые живут по всему постсоветскому пространству.
Фото в свободном доступе
В 1962 году в СССР на студии «Узбекфильм» был снят художественный фильм «Ты не сирота». В его основу была положена реальная история супругов Шамахмудовых из Ташкента, которые в период Великой Отечественной войны и первые послевоенные годы усыновили 16 детей. Это были мальчики и девочки со всего Союза, разных национальностей, которых объединяло одно страшное обстоятельство – они потеряли своих родителей. Сирот эвакуировали в Узбекистан, подальше от войны. Но даже здесь, в «Ташкенте – городе хлебном», детям приходилось в буквальном смысле выживать.
Всего в годы войны в Узбекистане оказались более 300 тысяч детей, в том числе довольно много из блокадного Ленинграда. И семья Шамахмудовых, о которых написаны книги и сняты фильмы, была далеко не единственной, кто взял на воспитание чужих детей.
Монумент Дружбы народов в Ташкенте, посвященный семье Шамахмудовых. Общественное достояние
У героя нашей истории нет памятника, хотя он в 1944 году усыновил 13 сирот. Он еще не имел собственной семьи, но не мог пройти мимо голодных и никому не нужных детей.
Хамит Саматов родился в 1910 году в узбекском городе Каттакурган, в котором сегодня проживает около 80 тысяч человек. Странно, но к началу войны далеко не молодой по среднеазиатским меркам мужчина, еще не был женат. В 1941 он добровольцем ушел на фронт. Воевал под Москвой, участвовал в контрнаступлении под Сталинградом.
Осенью 1943 года в боях по форсированию Днепра в районе Запорожья старшего сержанта Саматова ранило в руку и контузило. Его, потерявшего сознание, нашли две местные жительницы, украинские женщины. Они перевязали солдата и отнесли в медсанбат.
Красноармеец Хамит Саматов. Фото с сайта «Бессмертный полк»
Пуля раздробила кость, левая рука безжизненно висела, воевать Хамит больше не мог. Его демобилизовали и направили обратно в Узбекистан в запасной стрелковый полк. Вернувшись в начале 1944 в родной Каттакурган, вчерашний фронтовик с медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды на груди был поражен количеству голодных детей на улицах. В городе располагались несколько эвакуированных детских домов, но их снабжение осуществлялось по остаточному принципу. Все для фронта, все для Победы…
Едва Хамит сошел с поезда, как его обступили грязные и оборванные мальчики и девочки. Все они просили хлеба. Прямо на вокзале он взял за руку самого младшего и привел его в свой родительский дом. Матери и отцу сказал, что теперь это его ребенок.
К тому времени Саматовы-старшие, отправив на фронт двух сыновей, уже воспитывали у себя мальчика из Иваново, оставшегося без родителей. А потому нисколько не удивились поступку Хамита. Как и тому, что потом сын привел в дом еще 11 сирот.
Хамит Саматов стал отцом для 13 осиротевших детей, еще вчера никому не нужных. Некоторых из них пришлось отправлять в больницы, голодная уличная жизнь подорвала детское здоровье. Почти все дети оказались в Узбекистане в очень раннем возрасте, некоторые не помнили свои настоящие имена, и все говорили на своеобразном суржике – смеси узбекского и русского языков.
Если в семье Шамахмудовых всем детям дали узбекские имена, то в семье Саматовых оставляли родные, если конечно дети их помнили. Самые старшие сохранили свои фамилии.
Кадр из фильма «Ты не сирота»
После войны смогли найти документы и установить настоящие имена и фамилии, а также национальности всех 13 сирот.
Вот они в алфавитном порядке:
Арслан – армянин
Донат – русский
Евгений – белорус, после войны его нашли и забрали родители
Иван – русский, самый старший из усыновленных детей, 15-летнего паренька Хамит забрал к себе, потому что тот, как и он сам, лишился руки, только правой
Карим – узбек
Кирим - татарин
Кучкар (тот самый, которого Хамит привел в дом первым, прямо с вокзала) – туркмен
Лиза – еврейка, у нее после войны нашлись родственники в Польше, которые забрали ребенка к себе
Мирали - узбек
Нормухаммад – таджик, у него нашлись мать и брат, ребенка забрали
Нурбодом - узбечка
Рашид - узбек
Суннат – узбек
Ветеран Хамит Саматов. Фото с сайта «Бессмертный полк»
Для сравнения в знаменитой семье Шамахмудовых были пятеро узбеков, трое русских, двое татар, двое евреев, молдаванка, казашка, украинка и чуваш.
Больше всего Хамит Саматов боялся, что у его детей не будет матери. Ну, кто захочет стать его женой и взять на себя 12 (на тот момент) детей. Но таковая нашлась. Соседка Саматовых 19-летняя девушка по имени Санобар, помогавшая смотреть за сиротами. Родители молодых обо всем договорились и в 1945 сразу после Победы сыграли свадьбу.
Тринадцатого ребенка, Мирали, супруги усыновили уже вместе. Отец мальчика, работавший вместе с Хамитом, умер, а ребенок остался один.
У Хамита и Санобар родились собственные дети – пять мальчиков и одна девочка. Таким образом, супруги воспитали 19 детей.
В 1982 году мирный подвиг фронтовика Хамита Саматова наконец-то оценили руководители Советского Союза.
Известия 1982 №155
Сегодня героя и некоторых из его детей уже нет в живых. Ветеран ушел из жизни в 1988. Но остались его внуки, правнуки, праправнуки.
Несколько лет назад потомки Хамита Саматова, живущие в России, Узбекистане, странах ближнего и дальнего зарубежья, собрались в родном доме своего предка. За столом разместились более 100 человек.
=========================================
....... взято (автор) - В кино и в жизни (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 15:09
ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ...
-Рома, а ты куда? - Настя старалась выглядеть равнодушной, но это ей плохо удавалось.-Да к Петрухе схожу, - Роман тоже старался быть как можно безразличнее, но Настя знала, в груди мужа бешено стучит сердце, а в голове бушует ураган.
Знала она и причину этого, вернее видела, как смотрит муж на приехавшую в гости к соседке, внучку.
Смеющуюся беззаботно, вертлявую, стреляющую глазками туда - сюда.
-Тьфу, срам -то какой, - говорит Настина свекровь, - обтянула зад ни цу, бесстыдница и крутит ей, бесстыжая, совсем совести нет у нынешней молодёжи.
Настя всё это слышала и посильнее втягивала голову в плечи.
Она знала, Ромка из-за неё принарядился и с деланным беспокойством собирается уйти.
-А мотоцикл зачем берёшь?- спрашивает Настя, держа на руках ноющего Толика, тот просился к папе, плакал и капризничал.
-Да Петруха посмотрит заодно, что-то зажигание барахлит.
-Так зачем к Петрухе гнать, я с папкой всегда сама зажигание выставляла, помогала ему...
-Да ну...мужики засмеют, что это баба и мотоциклы ремонтирует. Ладно, Насть...Поеду я, ты это...не жди меня, ложись спать. Мы с Петрухой посидим немного, хотели на озеро поехать, окушков потягать.
-Ночью - то?
-Ну, они само -то клюют по ночам.
-А люльку -то зачем отцепил? На рыбалку раз собрались?
-Так это...Петька...Мы на Петькином поедем, говорю же, зажигание у меня...Выставить надо. Ну иди, ложись отдыхать, устала...- Роман потрепал по головёнке сына и покатил из ограды мотоцикл.
Он не стал заводить мотоцикл дома, докатил его до соседки и там стал демонстративно пытаться завести его, привлекая к себе внимание, делая вид будто не заводится, хотя, Настя знала, мотоцикл у Ромки работает как часики.
Она наблюдала за ним, приоткрыв шторку на окне.
Вот открылась калитка у соседки, из неё вышла девчонка, примерно Настина ровесница, она стрельнула глазками в сторону пытавшегося завести мотоцикл Ромки и пошла в сторону клуба.
Ромка торопливо дёрнул подножку, мотоцикл завёлся, Ромка прыгнул на сиденье, газанул и обдавая выхлопными газами девчонку, умчался вверх по улице.
Настя не могла сдержать слёз.
Ведь вот так же и начиналась их любовь.
***
-У Ивановых-то девка беременная что ли?- говорит за ужином отец, смотрю еле как в автобус зашла, в больницу ли ездила? Вечером назад, блёдная вся, я уж думал остановить, может плохо девке, но ничего доехала, старался поменьше трясти.
Отец никогда не любил сплетни, мамку за это ругал если они с бабушкой соберутся и начинают "мыть кости" кому - бы то ни было, он прикрикивал на них, а как только Настя подросла, то и началось...
-У Сёминых девчонка не мала ли? Давеча иду к гаражу, время пять часов утра, а она стоит с кем-то, у нас вон на углу, хихикает, да обжимается.
-Так, что она мала?- скажет мама, - три года назад десять классов окончила, с Мишкой нашим.
-Но, я и говорю, ещё из земли не успела выйти, а уже туда же, обжимается с парнями.
-Гриш, да она с женихом своим, свадьба у них через месяц.
-Свадьба...Я бы на месте отца еённого, как задал бы свадьбу, мигом бы вся дурь вышла, свадьба, ишь ты...Свадьба.
И так всегда и во всём, если дело касалось девушек, отец всё примерял на Настю, а Настя уже взрослая, ей пятнадцать лет.
Девчонки все на дискотеку бегают, а она в десять часов спать должна ложиться. На озеро только с родителями, в кино тоже, никакой личной жизни.
-Так что? Иванова то девка, замуж вышла? А я и не слышал?
-Ой, говорят От Маркина беременная.
-Это от какого? что в МТМ что ли работает?
-Да прям, от младшего, Ромки.
-Ты гляди - кася.
-Ну.
-А сколько ему?
-Да восемнадцать.
-В армию же уйдёт, постарался перед службой-то.
-Да прямо, его не возьмут, забыл что ли? Это же он тогда в балку -то свалился, искали всем селом, малой ещё был.
-А, ну.
-Ну, прихрамыват он, не годен.
-Ааа, вон оно чё, раз не может в армию пойти, решил здесь гоголем походить, перед девками хвост пораспускать, гляди мне, Наська, высеку...
-А я то при чём, - вспыхнула Настя, - нужен он мне...хромой.
-Ну что ты отец тоже, наговариваешь на девку-то, она вон от учебников не отлипает, да то в огороде, то с тобой на покосе. Другие вон, девки, на танцы бегают, а эта...сидит, как сверчок запечный. Скоро уже обходить стороной будут Наську нашу, да смеяться над ей, уже смеются.
-Ой, ну гляди -кася, засмеяли.А что тебе надобно, чтобы она вот так же, как эти вертихвостки?
Настя сидела опустив голову.
Мамка глянула на неё поверх головы отца и подмигнула, мол не боись и ты со всеми на дискотеку побегаешь.
Но...Отец не сдавался и ещё пуще прежнего установил за Настей контроль.
А однажды...
Однажды папа заболел, да так его скрутило, что разогнуться не мог.
Лечение не помогало, бабушка и кирпич горячий к пояснице прикладывала, дедушка и пчёлку садил папке на поясницу, ни в какую, орёт дурниной, в общем отправили в четверг в больницу хозяина, положили, сказали минимум на десять дней, вот так.
- Блокаду какую-то делать хотят, - рассказывает мама.
-Ааа, - говорит дядя Федя, папин брат,- мне делали, неприятная процедура, но зато вот, как новенький, бегаю...
А в субботу...в субботу прибежала к Насте Танька Ёлкина, подружка и давай хвалиться, мол, сестра из города привезла юбку, резинка называется, вот так всё обтягивает и ещё такую маечку, топик называется, пойдём покажу.
Настя посмотрела на маму, та сначала нахмурилась, но потом отпустила.
А Танька дала померить обновки Насте.
-Ого - присвистнул Серёжка, старший брат Танин, - ну ничего ты Настюха, когда успела вырасти?
Серёжа был на два года старше девчонок и считал себя конечно взрослым, смотрел на девчонок свысока.
Настя крутилась у зеркала, юбка обтягивала все выпуклости, топик тоже.
-Эх, Наська, ну у тебя и фигура, - завистливо говорит Танька,- и здесь, - она отводит руки назад, пониже поясницы и показывает, где у подружки и что есть, - и тут, как говорит моя бабуля, полная запазуха.
А у меня, ничего.
-Да ладно тебе, моя бабуля говорит так, были бы кости, мясо нарастёт.
Девушки посмеялись, Настя ещё покрутилась перед зеркалом и побежала домой.
Она с грустью смотрела на то, как собираются девчонки весёлыми, разноцветными стайками и идут в сторону клуба, как степенно, кто пешком, а кто на мотоциклах, появляются парни.
Настя вздохнула и отвернулась от окна.
Она даже мечтать об этом не могла.
-Тёть Тая, - услышала Настя голос подружки, - там концерт в клубе, живая музыка потом будет на дискотеке, пойдёте? Наши пойдут мама с папой.
-Да ну, куда нам, отец в больнице, а мы будем по танцулькам бегать, в следующий раз.
Настя спрятала заплаканные глаза и ушла в комнату.
-Я понимаю, хочется побежать со всеми, но отец же для тебя лучше делает молодая ты, а вдруг оступишься, себе жизнь испортишь, нам стыда не оберёшься. Ведь с него не спросят, Настя, а с тебя...
-С кого, мама? Да на меня никто не позарится, думаешь я не знаю как меня называют? Улитка, поняла? Улитка, буду до старости у вас сидеть под колпаком...
-Почему улитка -то, - не поняла мать.
-Да потому, что я как улитка, чуть что, я в домике, ааай, да тебе не понять...
И Настя зарыдала, горькими слезами.
-Ну не плачь, слышишь...не плачь, вот отец приедет и мы пойдём с ним, на эту вашу сикатеку. Чёрти что, раньше вот было название, танцы.
Ооой, как придём в клуб, а я в городе же училась,- мама вдарилась в воспоминания, - приеду, вся такая, с начёсом, накрашенная, платье от по сель...
Ух, как батя увидал однажды, кааак он меня гнал умываться и переодеваться, с тех пор всё, на сеновале всё попрячу, с вечера.
До туда в ночнушке ну вроде как до ветра пошла, там переоденусь, у Людки Масалкиной в бане накрасимся, у них баня в конце огорода стояла,старая, в неё и не ходил никто...
Эх, придём на танцы, две фифы такие, а как я любила танцевать, ооой, батюшки. Отец-то твой и приметил меня, когда я шейк отплясывала...да...
-Мне этого не понять и никогда не узнать, я узница.
-Да что ты, доча...ну тогда времена другие были.
-Дааа?
Настя сама не ожидала, что мама сжалится над ней и...
-Ладно, собирайся, пойдём, сходим мы с тобой на эту дискотеку. Ох, и попадёт же нам с тобой от отца, да и соседи, скажут мужика в больницу, а сама на гульки, ааай, да и чёрт с ними, собирайся.
Вмиг слёзы высохли на щеках у Насти, девичьи слёзы, они такие.
-Наська,тёть Тая, вот это да...а что ты не сказала что придёшь, я бы тебе ту юбку с топиком одолжила...
Отец не узнал, что Настя с мамой ходили на дискотеку, была она под открытым небом, музыка гремела на всю большую деревню, пришли все и старики, и молодёжь, затеряться в толпе не составило труда...
А Настя с тех пор загрустила, пока не знала она что это такое, ну пожалеет и всё...а как увидела, как почувствовала эту музыку, это...это...
В общем стала сбегать Настя на дискотеку.
Ну да.
Танцевали с девчонками с краешку, на глаза не лезли...да вот, усмотрел её Ромка.
Какой же он всё таки, этот Ромка...Настя есть не могла, спать...А вчера...вчера он поцеловал её и прижал к себе.
-Золушка моя, куда же ты вечно сбегаешь, - прижимая к себе девушку, шепчет парень, вдыхает Настя запах от Ромки, бензин, сигареты и одеколон какой-то, тонкий такой запах пробивается, кружится голова у девчонки.
На мотоцикле по полям ездили, прижималась Настя к Ромке и сердце замирало.
Осенью, в школу пошла, на уроке плохо стало...Упала в обморок.
В больницу отвезли, а там...
Ох, и орал отец, чуть в больницу опять не загремел.
Когда, с кем, как?
Никуда девка не ходила, проглядел. Волосы на голове рвал, катался по земле.
-Это ты...ты...убьююю, уууу....Не доглядела за девкой.
Кто? Кто, я спрашиваю, - орал отец на Настю.
Он и силой пытался заставить сказать и ласково, молчала Настя...
-Скажи, доча, может ссильничал кто? Скажи...
Танька выдала, подружка, всё рассказала.
Ооох, схватил папка вилы, ружьё мамка спрятала, у соседей, так он вилы схватил, заколоть Ромку хотел.
Настя на одной руке повисла, мамка на другой...
В общем замуж Настя вышла, вот так нежданно - негадано.
Свекровь волком смотрела поначалу, а потом как дочку полюбила, не было у неё дочерей, всё парни, а уж как Толик родился...
Все оттаяли, и папка, и свекровь.
Да только Ромка...
Не любит он её, поняла Настя, а женился, так заставили, побоялся наказания...
Вот так-то...смотрит Настя вслед мужу и плачет. Восемнадцати нет, а она уже...
***
Отец увидел её рано утром, сидела на лавочке, качая Толика.
Всю ночь что ли просидела?
-Доча...что случилось?
-Папка...папочка...
-Ах ты...ты же моя куколка не плачь, идём, идём домой...Мать, маать, - вытирая слёзы, заводит в дом Настю папка...
Больше с Ромкой Настя не жила.
Осенью Настя поехала учиться в город, родители отправили.
Ромка вроде и вздохнул с облегчением, мать его из дома выгнала, пришёл попрощался с сыном и уехал в Москву вроде.
Настя выучилась на агронома, вернулась домой, Толик уже подрос.
Для всех неожиданно вышла Настя замуж за Сергея, старшего брата Тани.
Свадьба была скромная, но весёлая.
Тридцать лет живут ребята, душа в душу.
Толику брата с сестрой народили.
Ромка общается с сыном, был четыре раза женат...
Говорят дед с подросшей внучки глаз не сводит...
Вот такая простая история.
======================================
....... автор - Мавридика де Монбазон (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 14:56
ИЛИ ОН, ИЛИ МЫ...
– Выгонять я его не стану. Сегодня так точно.- Тогда мы уезжаем! К моим родителям.
- Мы?!
- Мы. Я, Мишка, и Аня.
- Я даже не знаю, что тебе сказать, Юра…
Они жили ни хорошо, ни плохо. Просто жили. Нормально. Когда-то была страсть, даже любовь, наверное. Потом проблемы насущные поглотили все чувства. Они редко и мало ссорились, и относились друг к другу с уважением...
Марина готовила Новогодний стол. Мужу и детям она поручила наряжать ёлку. В дверь позвонили.
- Курьер приехал. Откройте! – крикнула она в сторону комнат, и добавила негромко. – Наконец-то.
Кто-то пошёл открывать – Марина услышала шаги. Слава Богу. Горошек, который она умудрилась забыть купить, на подходе.
Через полминуты на пороге кухни появился муж, глядя на Марину странными глазами. В руках у него ничего не было.
- Ну? Где пакеты-то? Там горошек, он мне срочно нужен.
- Это не курьер. Это… к тебе.
- Кто? – удивилась Марина.
Кого мог принести чёрт в пять часов вечера тридцать первого декабря. И почему Юрка так странно себя ведёт?
- Ты, это… ты сама посмотри. – сдавленно сказал муж.
- Да кто там? И почему у тебя такой пришибленный вид?
- Иди. – он подошёл и забрал у жены нож, которым она резала колбасу.
Марина ничего не поняла. Подумала, и сняла фартук. Прошла в коридор и никого там не обнаружила. Дверь на площадку была приоткрыта. Марина толкнула её и отшатнулась. А как бы вы отреагировали, если бы заглянули в свои собственные глаза?
Да, первое, что она увидела – глаза. Точно такие же, как у неё. Разрез, цвет – карий, почти чёрный. Разлёт бровей. Марина сглотнула ком, который образовался в горле, и посмотрела на пришедшего. Целиком, так сказать. На пороге стоял худой парень лет семнадцати-восемнадцати. Кроме пугающих глаз, ничего особенного. Просто мальчишка. Неважно одетый, неаккуратный какой-то. Даже грязноватый и помятый как будто. С потертым рюкзаком на одном плече.
- Вы же Лопухова Марина Сергеевна, да?
- Я Вербицкая. – ответила она машинально.
У парня вытянулось лицо. В невыносимо темных глазах мелькнул испуг.
- В девичестве Лопухова, да. – она почти уже взяла себя в руки. – Чем я могу вам помочь?
Паренек вдруг затосковал. Начал рассматривать что-то на притолоке. Очень внимательно.
Марину тем временем осаждала страшная догадка. Она её гнала, мысленно шипела на неё, отталкивала руками и ногами. А чего толку пихаться-то? Разве бывают случайно такие похожие глаза? Что там, похожие! Одинаковые…
- Говорите, молодой человек! – она скрестила руки на груди. – Я готова.
- Я брат ваш… твой. Меня мамка выгнала. Потом в полицию забрали. Там они меня пожалели. – он шмыгнул носом. – Накормили. И ваш адрес нашли. Хорошие попались мужики.
- Ясно. – ком вернулся в горло. - Как вас… как тебя зовут? Документы есть?
Парнишка вытащил из кармана паспорт, такой же помятый и неаккуратный, как он сам. Насчёт имени промолчал, просто протянул Марине документ. «Лопухов Денис Сергеевич» - было написано там.
- Твоего отца тоже Сергеем зовут? – удивилась Марина.
Парень неприязненно хмыкнул. И снова промолчал.
Поди знай, как зовут его отца! Он его сроду в глаза-то и не видел. А череду мужиков, которые менялись у матери, как перчатки, он даже и не пытался идентифицировать. Может только когда был совсем маленький, знал, кого и как зовут. Но скоро понял, что это затея зряшная – всех просто не упомнишь. Какая разница, какие у них имена?
- Ты вот что… - решила Марина. – Ты проходи. Наверное, сразу в душ. Не запирайся, я тебе одежду принесу. Или у тебя есть?
Денис вздохнул и помотал головой.
- Найдем что-нибудь, значит. Не переживай, никто не зайдёт.
Марина плохо помнила свою мать. Нет, не так. Марина всю жизнь положила на то, чтобы забыть свою мать. Уходила из дома она двадцать лет назад, никакого Дениса тогда в планах у матери не было. Марина могла всё, что угодно подумать на свою пьющую, гулящую, совершенно непутёвую мать, но что она ближе к сорока ещё раз родит! Это, конечно…
Марина не просто ушла. Она сбежала! От бесконечных пьянок, постоянно сменяющихся отчимов, от которых она запиралась в комнате, а иногда и убегала через окно – благо, этаж был первый. Не запиралась бы, не убегала бы, - случилось бы самое скверное. Матери всегда было на неё плевать…
Даже в своей относительной молодости мать Марины была занята чем угодно, только не дочерью. Дочь она частенько оставляла дома одну. С какого возраста, Марина не знала точно. Всегда. Сколько она себя помнила. Дочь Лида оставляла, а вот еду для дочери – не всегда.
Бабушка, когда была ещё жива, пробовала забрать Маринку. Но мать не дала. Всё боялась лишиться пособия. Так и говорила:
- Ты её заберешь, а меня без денег оставишь. И на что я буду жить?
В общем, каким-то чудом, иногда сбегая к бабушке, Марина выросла. Дожила до своего совершеннолетия. Бабушка умерла за два года до этого, квартиру оставила Марине. Как мать орала! Как она била свою дочь, которая была уже почти взрослой девушкой. Била, таскала за волосы и кричала:
- Сволочи! Кинули меня! Оставили с голой ж… на морозе! Одевайся, п а д л а малолетняя, поедем к нотариусу, подпишешь мне дарственную на бабкину квартиру.
И тогда Марина собрала всю волю в кулак, и не поехала. Два года она с грехом пополам ещё вытерпела рядом с матерью под бесконечные стенания и вопли, под щедрые тумаки, а потом продала бабкину квартиру, купила в другом районе, и больше никогда не видела свою мать! Чтобы забыть обстановку в том доме, побои и унижения, Марине потребовалась… почти вся её жизнь. Двадцать лет.
- Мариш, ты чего тут стоишь?
Это Юрка подошёл. И выяснилось, что Марина стоит в коридоре и сжимает кулаки.
Муж увидел на полу грязные стоптанные мужские кроссовки не по погоде, и сказал тоном, не предвещающим ничего хорошего:
- Та-ак!
- А что? – ощетинилась Марина. – Мне его нужно было выгнать? В канун Нового года? На улицу?
- Кто это вообще такой? – прошипел Юра. – Почему у него твои глаза? Это твой внебрачный сын, которого ты сдала в детдом, а он тебя нашёл?
Марина невольно рассмеялась.
- Дурак! Принеси что-нибудь из своих старых шмоток. Футболку, штаны, носки. Трусы. Принеси, Юрик.
- Ты не сказала, кто это. – насупился муж.
- Брат, Юр. Это мой брат.
Муж взял её за руку и потащил в спальню. Из гостиной выглянул Мишка, старшенький.
- Чего у вас там? Пап, мы же не доиграли. И ёлку ещё собирались наряжать…
- Уйди обратно! Спрячься! Закройся! Я сейчас приду. – Юра буквально нарявкал на сына.
Миша попятился и скрылся в комнате. И дверь закрыл.
Юра притащил жену в спальню, но дверь оставил открытой.
- Стой у двери! – велел он, и полез в шкаф.
- Юра… что происходит?
- Мы не знаем, кто это, и зачем он пожаловал.
- Юра… ну ты же видишь. Он похож на меня. У него мои глаза. Это мой брат, я ему верю.
Муж выпрямился, держа в руке какие-то тряпки. Прислушался. Выглянул в коридор, и сказал:
- Допустим! Да, не скрою, я сам офонарел, когда его увидел. Глаза вообще точь-в-точь твои. Да, пусть даже он не врет! Пусть он твой брат. Но что мы о нем знаем?
Он говорил тихо и очень возмущённо.
- А что мы должны о нём знать? – Марина вдруг совершенно успокоилась.
Юра, услышав её ледяной тон, встал в позу. Руки в боки. В руках болтались вещи, которые он нашёл по просьбе жены:
- А если он нас за праздничным столом всех к л о ф е л и н о м потравит?
- Паранойя? – язвительно поинтересовалась Марина, и протянула руку.
Юра отдал ей вещи. Она взяла, не глядя, и вышла, не говоря ни слова. Подошла к ванной комнате – вода уже не шумела. Марина стукнула в дверь:
- Денис… возьми. Одевайся и приходи в кухню.
Он высунул руку и забрал одежду. Через пару минут Денис уже стоял в кухне, озираясь голодными глазами. Её, Мариниными. Точь-в-точь. Две капли воды. Два плюс два – четыре.
- Садись. Кормить буду. Идти тебе, как я понимаю, некуда?
Идти ему, конечно, было некуда. Марина смотрела, как он жадно ест. Спохватывается, притормаживает, и снова накидывается на салаты и мясо.
Она спросила, как там их мать. Денис поморщился, даже скривился. Марина понимала. Она вообще всё понимала. Марине сегодня пришлось вспомнить, каково было ей самой восемнадцать лет с их незабвенной, как оказалось, мамашей. Лидией Георгиевной. Если ей было так ужасно, то разве же оно могло стать лучше?
- Почему она выгнала тебя? – вдруг спросила Марина.
- Потому что я вырос. Мне исполнилось восемнадцать. И я могу идти… - дальше Денис непечатно выругался.
- Марина, можно тебя на минуточку? – Юра спросил, не заглядывая.
Денис встрепенулся. Всполошился. Марина, проходя мимо, положила ему руку на плечо. Сжала. Не волнуйся, мол.
В коридоре Юра заявил зловещим шепотом, что отказывается встречать Новый год в компании не пойми кого.
- Ладно. – спокойно сказала Марина. – Выгонять я его не стану. Сегодня так точно.
- Тогда мы поедем к моим родителям.
- Мы?
- Мы. Я, Мишка, и Аня.
- Я даже не знаю, что тебе сказать, Юра…
Они жили ни хорошо, ни плохо. Просто жили. Нормально. Когда-то была страсть, даже любовь, наверное. Потом проблемы насущные поглотили все чувства. Они редко и мало ссорились, и относились друг к другу с уважением. Детей любили, растили вместе. Дружно. Вот, именно так! В какой-то момент Марина поняла, что их союз больше похож на союз двух друзей, а не любящих людей. Был ещё один момент. Нюанс, не слишком способствующий сохранению любви.
Марина, выросшая в нищете, голоде и грязи, цеплялась зубами за все шансы, которые ей предоставляла жизнь. Образование она получала уже когда была менеджером в магазине крупной ювелирной сети. Училась, чтобы пойти дальше. И пошла. Выучилась, стала директором. Сначала магазина, потом группы магазинов. Сейчас Марина уже трудилась в офисе, заместителем руководителя. Дальше было некуда переть – руководитель место освобождать не собирался. Но были и другие компании. А у неё уже был опыт. Марина знала, что точно не пропадет, если захочет чего-то большего. Она пока не решила.
Юра вырос в благополучной семье. Он тоже имел образование, и работал. У своего отца, в туристическом агентстве. Юру всё устраивало, никакого карьерного роста у них в компании не было, и быть не могло. Он никуда не стремился, и вообще… сытый голодного не разумеет. Когда ты вырос в хороших условиях, у тебя вряд ли появится супер цель - любой ценой забраться наверх. Выбраться из грязи. Ведь грязи-то ты не видел. Не знаешь, что это. Разве что, понаслышке.
Не стремился… но жене время от времени завидовал. Её упорству и успехам.
О прошлом Марины Юра знал в общих чертах. Ей пришлось рассказать – как-то она должна была объяснить отсутствие контакта с матерью. Хоронить живую мать, даже такую, Марине казалось неправильным.
Муж был в курсе, но без подробностей. Познакомились они в метро, пятнадцать лет назад. Марина уже была нормальным человеком – не вздрагивала по ночам от страха, не пора ли сбегать через окно от мамаши и её пьяных гостей. Не беспокоилась о куске хлеба. Жила, работала. Училась. На парней особо не смотрела – эта часть жизни, по правде говоря, интересовала её меньше всего. Она попросту боялась… стать, как мать.
Юра чем-то её зацепил. Может тем, что был спокойным, скромным, никуда её не торопил. Водил в кино и в кафе. Он её… почувствовал. Как знал, что не надо напирать, приставать. Юра был внимателен и терпелив. Да, и спокоен, как уже и было сказано. Сегодня впервые за пятнадцать лет Марина видела мужа на грани истерики. И не понимала, в чём, собственно, дело. Не хотела понимать.
- Это ненормально. – шептал он ей в коридоре. – Ты не понимаешь? Он не должен тут оставаться. Мы его видим первый раз в жизни. Ты его видишь первый раз в жизни! А у нас дети…
И вот именно тут между ними показалась трещина. Трещина, грозящая стать бездной. Той, что подтвердит: они из разных миров. Как они умудрились сойтись? Как соединили две частицы своих полярных миров на такое долгое время? Детей ведь ещё родили. И любили. И воспитывали. А сейчас Марина не понимала, что ей делать. Послушать мужа и выгнать человека, которого она до сегодняшнего дня знать не знала? Но который – она была уверена – являлся её братом. Выгнать? Как это?..
Отпустить свою семью накануне Нового года к свекрови со свекром? К бабушке с дедушкой отпустить Мишу и Аню? А она-то, Марина, как же? Это ведь и её семья… точнее, и они тоже её семья.
- Ладно. – это вышел из кухни Денис. – Чувствую я, не договоритесь вы ни до чего! Пойду, наверное… ничего, если в этих штанах?
Они, до появления парня в коридоре, шипели и препирались. Шептали, делали страшные глаза. Периодически шикали на детей, чтобы они не высовывались из комнаты. Денису, видимо, надоело. Он съел всё, что дали. Добавки не дождался. Решил, что хорошенького понемножку – дали помыться, накормили, - пора и честь знать. Правда, после еды жутко захотелось спать – в обезьяннике спалось плохо.
- Так, стоп! – сказала Марина непререкаемым тоном.
Все невольно замерли. Не зря же она была руководителем. Уже много лет была.
- Никто никуда не пойдёт. Ни ты, ни вы. – она сурово взглянула на мужа. – Это ясно?
Юра открыл было рот, но Марина жестом попросила его замолчать.
- Теперь ты, Денис. Чтобы успокоить паранойю Юрия Валерьевича, скажи, пожалуйста, не согласишься ли ты предъявить нам все свои вещи. На предмет обнаружения к л о ф е л и н а, и прочих ядовитых веществ?
- Че… чего? – потрясенно спросил Денис.
- Вещи свои покажи. Все. Карманы в куртке и рюкзак тоже.
- Марина, что ты несешь?! – зашипел Юра. – Я ничего такого…
- А! Понял! – сказал Денис. – Не доверяете. Это логично. Не вопрос!
Он поднял с пола рюкзак и вытряхнул на пол его содержимое. Там лежал потрепанный, видавший виды, шнур для зарядки телефона. Зелёная шерстяная шапка. Дешевая зажигалка. И книжка. Тоже изрядно потрёпанная. Марину поразило название. «Повелитель мух» Уильяма Голдинга. Бинго! Её брат точно не идиот. Остальное они как-то переживут.
- Ещё в ванной мои вещи. Но они воняют. Принести? – спросил Денис.
После чего вывернул карманы куртки, висящей на вешалке, и заодно той одежды, что была на нём. Юриной одежды.
- Не надо. Нести из ванной. – не своим голосом сказал Юра. – Извини.
- Почему ты совсем без вещей? Она что, выгнала тебя без вещей? – спросила Марина, подавив вздох сочувствия.
И взялась ладонями за пылающее от стыда и ужаса лицо.
- Ну, да. – просто сказал Денис. – Спасибо, что не голым.
- Пап, ну долго нам тут сидеть? Мы к бабушке едем, или что? – высунулся в очередной раз Мишка. – Ой, а вы кто?
- Кто там? – Аня вылезла из-под руки брата.
Мише было двенадцать. Ане – восемь. Они во все глаза смотрели на незнакомого парня. Босого и в домашней одежде.
- Здрасьте. – сказала Аня, и пихнула брата. – Поздоровайся, балда!
А Марина подумала о том, что у неё тоже есть брат, но столько лет его не было. То ли сама себя лишила, а то ли мать её так обделила. Женщина заплакала и ушла в кухню. Юра с Денисом переглянулись.
Фото из открытых источников Яндекс
Юра снял куртку и пошёл следом за женой. О том, что его дети остались в коридоре с братом Марины, которого до сегодняшнего дня никто не знал, он больше не думал.
- Ты чего? – спросил Юра у жены.
- А ты чего? Уйдем! К маме! Клофелин! А это мой брат! Такой же, как у тебя Костя, а у Ани – Мишка. Я и так его могла бы вообще не узнать. Никогда не узнать! И ты ещё со своими претензиями.
- Да. – задумчиво сказал Юра. – Но глаза у вас, конечно… не думал, что бывает так. Абсолютно одинаковые глаза.
- Вы елку нарядили?
Марина посмотрела на часы. Пока суть да дело, уже был седьмой час. Пока она провозится с остальным, пора будет и за стол садиться.
В дверь позвонили. Наконец-то до них дошёл курьер. Юра принял пакеты, поздравил мужчину с наступающим, дал на чай.
Мелькнула мысль, не спрятать ли кошелёк подальше. Но он отодвинул эту мысль подальше. Вспомнил, как Денис вытряхивал свой полупустой рюкзак, и стало стыдно.
В коридоре никого не было. Из гостиной слышались голоса. Юра поставил пакеты на пол и тихонько приоткрыл дверь. Денис, Миша и Аня наряжали ёлку.
- Да нет, эту не сюда! Эту мама всегда справа вешает! – подпрыгивал Миша.
- Денис, подними меня! Я хочу звезду надеть! – дергала парня за футболку Аня.
- А чей-то ты? – спросил Миша. – Денис в гостях, пусть он и ставит звезду.
- Эх ты, Мишка! Она же девочка! Сестра твоя.
Денис вытащил звезду из коробки и сунул Ане. Ловко закинул её себе на плечо – девочка даже взвизгнуть не успела.
Звезда была на месте. Юра тихонько вышел из комнаты. Закрывая дверь, он услышал:
- А ты прям наш дядя, да? Настоящий? У нас до этого один только дядя Костя был.
- Настоящий- настоящий. – ответил Денис. – Вешай ангела давай.
- А где ты был всё это время?
Юра принес продукты в кухню. Вынул банку с горошком, отдал жене.
- Ну, и чем ты думаешь мы можем ему помочь? Если серьезно. Ему ведь… сколько ему?
- Восемнадцать. – вздохнула Марина. – Юр, я пока ничего не знаю. Пусть он сейчас просто побудет частью нашей семьи. Праздник встретит по-человечески первый раз в жизни. А проблемы будем решать потом. Хорошо?
Он согласился. Паранойя ещё пыталась что-то навязать Юре, но он отмахнулся. И крепко обнял Марину.
========================================
В гости к ним спешил Новый год.
Рановато я, да? Ну, вот что-то пришло…
....... автор - Ирина Малаховская-Пен (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 14:53
ПРОФЕССОРСКАЯ ДОЧКА...
Аня выскочила из автобуса, огляделась и, перескакивая через лужи, помчалась к веселому, недавно выкрашенному в салатовый цвет зданию.— Так… Куда? Надо позвонить!
Девушка вынула из сумки телефон, набрала чей–то номер.
— Ольга Олеговна, я уже рядом. Куда мне заходить? А… Поняла. Третий этаж, ага, я бегу!..
Анна влетела в фойе, нацепила на кроссовки бахилы и рванула к лестнице, вспоминая, на какой этаж бежать.
Она так ждала этого дня! Ольга Олеговна, мамина знакомая, взяла ее к себе на практику, пусть без оплаты, как девочку на побегушках, зато сколько сразу опыта можно получить! Оно того стоит! Аня не хотела опаздывать, но уж так вышло. Теперь надо поспешить…
И вот Аня, раскрасневшись, уже влетела в кабинет заведующей, Ольги Олеговны Цветковой.
— Аня! Опоздать на десять минут! Позор! Имей в виду, прощаю только один раз. Так, срочно переодевайся, третий родзал. Там у нас сразу двое, одна тяжелая… Шевелись!
Большой зал с креслами, белый свет с потолка, инструменты на подставке, за окном – только ветки деревьев и фонарный столб. Две женщины кричат, дышат, потом опять кричат. Ольга Олеговна и акушерка подбадривают, руководят, перекидываясь короткими фразами.
— Серова? Встань в сторонке. Пока только смотри, — начала Ольга Олеговна, поправив маску на своем лице. — Здесь схватки уже долго, стимулировали. Тридцать пять лет, первые роды, – она показала глазами на белокурую, худенькую женщину. – Здесь все получше, – врач кивнула на вторую роженицу, что, с набухшими на шее венами, силилась вытолкнуть ребенка.
— Оль, кто это? — поинтересовалась акушерка, Зинаида Петровна.— Чудо чудное, диво дивное…
— Это практикантка. Пусть пока постоит, потом найдем и ей работу! — ответила заведующая. — Дочка одной моей знакомой. Не смогла отказать, девчонка так просилась к нам! Под мою ответственность!
— Ладно. Эй, ты, болезная, что дрожишь? — грубоватая Зина не терпела «чужаков» в родзале, считая это плохой приметой. — Аня, так, кажется? Аня, иди сюда, вот тебе салфетка, протирай лоб роженицы, что ли.
Аня быстро кивнула и начала усердно вытирать капельки пота на лице раскрасневшейся женщины…
Та зажмуривалась, кривила губы, потом, устав, откидывалась назад, стонала и шептала что–то, потом снова рывок, напряжение, ладони добела сжаты, скомканы, ногти отпечатываются на гладкой, ухоженной коже, оставляя красные полосы, лицо бледнее, тело роженицы дрожит мелко–мелко…
— Тише! Тише, — испуганно шепчет Аня. Она закусывает губу, чувствуя, ка начинают и у нее дрожать колени.
— Уйди! Уйди! — кричит вдруг на нее роженица. — Пусть уйдет!
— Да ты что, Назарова?! — вскидывается Ольга Олеговна. — Свои порядки тут будешь наводить?
— Пусть отойдет! Духи у нее! Не могу! — Назарова рычит, потом обмякает и откидывается назад.
— Ну вот! А ты говоришь, духи… Головку уже родила! Молодец! А ты, Аня, действительно, что-то набрызгалась, за версту пахнешь. Не на свидание пришла, иди, переоденься. Принесла запасное?
Аня кивает и, осторожно отойдя от Насти, выходит из родзала.
В коридоре тишина. Шепчутся, о чем–то медсестры на посту, молодой мужчина в костюме и накинутом на плечи халате ходит туда–сюда, останавливается, трет виски, брови, потом снова припускает по коридору.
— Доктор! Доктор! Ну как там моя? Жена моя там! Светленькая такая. Родила? — подбегает он к Анне.
Аня растерянно смотрит на него. Обе роженицы были в шапочках, она и не успела разглядеть цвет их волос.
— Ну? Что же вы молчите? Что там? — мужчина стал хватать Аню за руки, дергать и тянуть, как будто она марионетка.
— Родила почти, головка показалась! — Аня вырвала свою руку из холодных, вспотевших пальцев. — Не волнуйтесь, всё хорошо!
Девушка уже спустилась в раздевалку, где оставила свои вещи, когда в родзал забегали реаниматологи, а Зинаида Петровна испуганно смотрела на Ольгу Олеговну Цветкову.
— Зина! Она же сама его уронила! Ты же видела! — всё твердила Ольга, усердно кивая головой.
Настя остекленевшими глазами смотрела на врачей, вторая роженица прижимала к себе новорожденную девочку, укутанную в пеленки, и что–то шептала ей, а та, кряхтя, жмурила огромные фиалковые глаза.
Мужчина в коридоре остановился, руки его плетями повисли по бокам туловища.
— Но ведь врач сказала, что всё хорошо… Что… Она только что сказала, что родился ребенок! — твердил он, глядя на медсестру, стоящую перед ним.
— Да, но нужно понаблюдать его, он в реанимации.
— Почему! Врач сказала, она обещала!
Аня же сказала ему, что все в порядке, что волноваться не о чем! Соврала?..
… Аня наскоро переоделась, собрала волосы в тугой пучок и, улыбнувшись себе в зеркало, направилась наверх.
— Серова! Серова, подойди ко мне! — услышала она голос Ольги Олеговны.
Аня остановилась перед начальницей. Та была бледна, на лбу выступили капельки пота. Губы неуверенно выговаривали слова, как будто заплетались.
— Да, Ольга Олеговна! Я переоделась. А что, там уже всё закончилось?
— Слушай меня внимательно, Серова! — Ольга схватила девушку за руку и притянула к себе. — Это она, это сама Назарова выронила ребенка. Слышишь, не я, а Назарова. Если скажешь, как было на самом деле, вылетишь из института, ты никогда больше не сможешь работать в медицине, поняла?
Аня вытаращилась на заведующую.
— А вы уронили ребенка? — в ужасе переспросила она.
Цветкова злобно прошипела:
— Нет, я же тебе сказала, во всем виновата сама Назарова! Это она! Она криворукая! Она!
Ольгу трясло, она уже не могла говорить тихо, слова гулко разносились по лестнице, усиливаясь эхом.
Она столько достигла! Из рядового врача Ольга выбилась в люди, заняла высокий пост. За роды под ее наблюдением люди платили большие деньги, на консультацию к ней приезжали из других городов, запись была на месяц вперед.
И Ольга Олеговна держалась за свою работу, за должность, за то, что была всем нужна, с ней советовались врачи из других клиник… Кроме этого у нее и не было ничего…
— Ты поняла меня? Назарова сама уронила!
— Ольга Олеговна, — отступив на шаг, нахмурилась Аня. — В родзале же камеры. Так что не волнуйтесь, если что, там всё будет видно!
— Камеры не работают уже три дня, –— процедила сквозь зубы заведующая. —Меняют систему по всему роддому. — Ты скажешь, что я тебе сейчас велела?
— Но Ольга Олеговна, дело в том, что меня там не было, когда Настя родила! Она же меня прогнала, вы забыли?
Ольга вскинула на практикантку удивленные глаза.
— Не было? — повторила она эхом. — Тебя там не было…
Да… Она стала многое забывать последнее время. Так, по мелочам, ничего страшного, то квартиру оставляла раскрытой, то ставила на плиту суп, а потом прибегала, почувствовав запах пригоревшей еды. Иногда забывала на улице, куда идет, но потом сосредотачивалась, память возвращалась.
Как же она забыла, что Аньки–то этой не было?
Аня была дочкой Ольгиной знакомой еще по институту, Лены.
Елена Серова, в девичестве Вострякова, имела некую власть над величественной, уважаемой и опытной в своём деле Ольгой Цветковой. Та была должна Лене еще с институтской скамьи, долг свой все никак не отдавала, тянула, а вот теперь представился неплохой случай отплатить за оказанную когда-то услугу.
Подумаешь, взять Аньку к себе! Легко! Оля сама предложила это. Можно поставить ее на дежурства, можно вообще засадить за бумажки, можно подержать месяц–другой, а потом выпроводить сказав, что место практиканта закрывается…
Оля и не думала, что всё так обернется!
А ведь уронить ребенка – подсудное дело. И если Аня теперь расскажет, что просила ее всем говорить заведующая, Ольга Олеговна, то вскроется правда.
На Зину, что была на тот момент рядом, можно было положиться, даже без тени сомнений, а вот на Аню…
Когда–то давно Лена и Оля учились на одном курсе в медицинском. Даже дружили. Отец Ольги был тогда известным врачом, заведовал общей терапией в одной из клиник города и читал студентам лекции.
Оля пошла по стопам отца, связав себя с медициной. О другом просто нельзя было мечтать. Отец, Олег Романович Цветков, на корню отметал попытки дочери самой решить свою судьбу. Никакие увлечения и интересы, кроме биологии, химии и, пожалуй, еще математики, он не поддерживал. Мать, Лерочка, кивала, уговаривая Олю послушаться.
— Папа устроит тебя в хорошую больницу. Врачам работа всегда найдется, дорогая! — говорила она. — Он и с поступлением тебе поможет, и с экзаменами. А уж о практике и думать нечего. Ни куда-нибудь, а в лучшие места пойдешь!
Оля тогда уступила, уж очень хотелось, чтобы похвалил ее отец. А он что–т овсе медлил. Уж и первый курс окончен, и оценки за сессии неплохие, он все хмурится, всё требует…
С Леной Ольга познакомилась на третьем курсе. Девчонка перевелась к ним из другого и института, однажды робко зашла в аудиторию, чуть опоздав на лекцию.
Олег Романович терпеть не мог таких опозданий.
— Что вы себе позволяете! — закричал он с кафедры. — Как смеете?! Вы так и на работу будете опаздывать?
Лена начала извиняться, что–то мямлить про дверь в комнате общежития, про ключи, но педагог только гаркнул, чтобы она не отвлекала его и села на свободное место.
— Привет! Меня Оля зовут, а тебя? — шепнула новенькой Ольга, чуть подвинувшись. — Садись сюда. Да ты не обращай внимание, он просто очень пунктуален сам.
— Меня Леной зовут. Я сегодня первый день только, запуталась тут немножко.
Оля хотела что-то ответить, но отец строго посмотрел на нее, и девчонка замолкла, спрятавшись за впереди сидящим студентом.
— Вострякова! Идите, отвечайте билет! — Олег Романович как–то сразу невзлюбил Елену, придирался к ней, заваливал на экзаменах вопросами, но девушка не терялась.
Однажды, на зимней сессии, она поспорила с Цветковым, развернулась дискуссия, три преподавателя, сидящие в комиссии, с интересом наблюдали, как молодая студентка утирает нос зазнавшемуся профессору.
— А она, Олег Романович, права! — наконец подвел итог спорам заместитель декана. — И хватит отнимать время у других ребят. Они тоже хотят на каникулы!
Цветков тогда насупился, вышел своей военной походкой из аудитории и хлопнул дверью.
— Ну всё, Ленка, теперь он тебя живьем съест! Думай, куда переводиться будешь! — говорила ей Оля, усмехаясь. — Он изгонит тебя отсюда, не сомневайся!
Но получилось по–другому. После каникул Цветков сам подошел к Лене, стоящей у большого, впускающего внутрь фойе широкий, полупрозрачный солнечный поток, окна, тронул ее за плечо и, гордо задрав подбородок, извинился за свой напор, за излишне строгое и непомерно требовательное отношение к студентке.
— Вы заставили меня почувствовать, что у других тоже есть зубы, Леночка. Я уже привык, что все потакают и кивают мне. Так везде – дома, на работе, здесь, в институте. А вы другая. Вы совсем не боитесь меня?
— А почему вас нужно бояться? — искренне удивилась Лена. — Вы взрослый, образованный, умный человек.
— И то правда, – усмехнулся Олег.
С тех пор многое изменилось, Лена стала его любимицей. Он не потакал, не давал ей слабинку, но с уважением относился к ее высказываниям.
Оля стала ревновать. Ее–то отец никогда не хвалил, а Ленку – на каждом семинаре. Дочь он не брал на обход в свою клинику, Лену же часто приглашал на выходных «поднабраться опыта».
— Пап, а ты, часом, не влюбился в Лену? — сидя с отцом в машине, как-то спросила Оля. — Что только перед ней на цыпочках не ходишь? Думаешь, незаметно, как ты на нее смотришь?
— Брось, Лёля. Ты говоришь ерунду. Просто в ней я вижу продолжение своего дела, это радостно, потому и выделяю ее среди других.
— А я, папа? Как же я? Я не продолжаю твоё дело? Я читаю все твои доклады, записываю лекции и зубрю их наизусть, не стоит ли посмотреть на меня?
— Оля, ты – это ты. Я не могу выделять тебя, не имею права. Да и потом, ты плохо стараешься, ты ленишься, никакого интереса в глазах. Ты могла бы сделать больше, но не хочешь… Ой, смотри, Вострякова идет! — вдруг показал он пальцем на тротуар. — Позови ее, дождь начинается, может, мы ее подвезем? Вы же подруги!
— Папа, ты сошел с ума? Она просто студентка. С какой стати мы будем ее подвозить?
Олег Романович посмотрел на дочь, на стайку учащихся, прятавшихся под зонтиками у подъезда, на Лену, уверенно шагающую в дождевике и резиновых сапожках по улице, потом завел мотор и вырулил на дорогу, быстро вклинившись в поток мокрых, блестящих машин.
Стройная фигурка Востряковой исчезла, нырнув в зев метро.
Ольга тогда больше не сказала ни слова, молча вышла у дома, сильно хлопнула дверцей машины, хотя знала, что отец этого страшно не любит.
— Оля! Я в клинику, мать предупреди! — крикнул Олег ей вслед, опустив стекло.
Девчонка даже не повернулась, сделав вид, что не слышит…
— Мама! Я для него пустое место, — ковыряя салат в тарелке, сказала Оля. — Говорит, что я плохо стараюсь.
— Он просто хочет, чтобы ты была лучшей, девочка моя. Возможно, он перегибает палку, но так даже лучше, ты привыкнешь всё делать идеально, зато потом выйдешь на работу подготовленной и уверенной в себе!
— Да уж… — Ольга усмехнулась. — Мам, а он рассказывал тебе про свою любимицу, Леночку Вострякову?
— Любимицу? Да он всегда ругал ее!
— А теперь бережет, хвалит и даже хочет подвозить на машине до общаги.
— Что?
— Ничего, мама. Так, вырвалось… Ты не бери в голову, он просто заботится о своих студентах, не более того!..
Тот разговор ушел в прошлое. Олег стал осторожнее со своим увлечением Леной. Ольга продолжала дружить с Востряковой. Почему? Ну, если ты не можешь заслужить внимание своего отца, то уж хотя бы будь с той, кто в этом внимании купается…
… А через несколько месяцев, когда студенты были на практике, Ольга что–то напутала с дозировкой, сделала пациентке укол, той стало плохо.
— Да я вас по судам! Да вы мне ответите! — кричала в коридоре мать пострадавшей и требовала главврача.
Тот, багровый, задыхающийся, прибежал в отделение.
Ольга, рыдая, сидела в уголке. Она испугалась, пожалуй, впервые почувствовав, какая власть дана врачу, и что прячется за этой властью. Нет, та больная не умерла. Н все здорово понервничали...
— Отец меня убьет! — шептала Оля. — Он и так не верит, что я смогу стать врачом, он меня убьет… Что? — вдруг вскинулась она на Лену, стоящую рядом. — Довольна? Любимица моего отца, о тебе только и говорит, свет клином на тебе сошелся! Теперь Олег Романович сможет сказать, что Леночка–то молодец, а я, его Оля, бездарь. Довольна?! Он будет ругать меня, отчитывать, унижать. Он это умеет. А потом будет пренебрежительно смотреть, мучить. Он умеет. А ты, Лена, будешь моей противоположностью…
Елена слушала ее, а потом, обернувшись на крик главврача, сделала шаг вперед.
— Кто это сделал?! Кто, я вас спрашиваю! Фамилия! Завтра же докладная у ректора будет! — кричал прибежавший мужчина.
Его голос разносился по всему этажу, заставляя оборачиваться и затихать.
— Это я.
— Кто я?!
— Я, Вострякова Лена.
Главврач резко обернулся и смерил студентку в белом халате и шапочке строгим взглядом.
— Вон! — заорал он и замахнулся, как будто хотел ударить Лену, но вовремя остановился. — Вон! Больше ноги чтобы твоей тут не было!..
Лена развернулась и спокойно вышла. Все смотрели ей вслед, а Ольга, вскочив на ноги, вытирала слезы.
— Да как же?! Это же не она! — шептались студентки.
— А вы видели? Вас там не было! — говорили другие.
— Оля, разве это она? — обступили девушку друзья.
Она ничего не ответила, схватила свою сумку и побежала вслед за Еленой.
— Ленка, подожди, да стой же ты! — Ольга схватила девушку за руку. — Зачем? Пациентка меня узнает, если её спросят. И… Ну, если дело пойдет дальше, то отец меня сможет выгородить, всё–таки родственница, а вот ты…
— А что я? — нарочито смело пожала плечами Лена. — У меня в любом случае есть среднее медицинское образование. Устроюсь, если уж прям выгонят из института. Просто знаешь, Оль, я когда родителям сказала, что не пойду работать после колледжа, а дальше учиться хочу и буду врачом, что хочу в институт поступать, то мать что только мне в глаза не плюнула. Мол, они так на меня надеялись, я помогать семье должна, у меня же еще трое сестер младших. А я, такая–сякая, всё о себе и о себе думаю… В общем, отвернулись они от меня. А это страшно, когда твои близкие от тебя отрекаются… Я ж их всё равно люблю, скучаю… А они на звонки не отвечают, трубку бросают… Не провожали меня, когда я сюда уезжала… Тяжело это. Я не хочу, чтобы твой отец тебя проклял. И так, вон, у вас сложные отношения… Я же всё вижу. Ты не думай, у нас с ним ничего и никогда не может быть, я не позволю. И на твое место я никогда не претендовала. Да не волнуйся ты, обойдется. Пациентка жива–здорова.
— Ленка… Лена, ну вот откуда ты такая?..
Оля всхлипнула…
Через два дня Лену Вострякову вызвали в деканат. Пациентка написала жалобу, ее муж был весьма уважаемым и значимым человеком, который грозился лишить больницу и институт финансирования, если Лену оставят учиться.
— И что мы будем делать, Вострякова? — спросил декан, сутулый, седой, шустрый мужчина, который буквально утопал в слишком большом для него кожаном кресле. — Они требуют вашего отчисления. Иначе всем нам будет плохо. Ну, как же вы так невнимательно!
Лена опустила глаза.
— Будете отчислять? — спросила она.
— А я вот у вас хотел спросить! Что вы мне посоветуете? Олег Романович за вас ручался, но… Даже он иногда, Леночка, не всё решает в этом мире, вы уж меня извините!
— Я не понимаю, что вы имеете в виду! — Лена вспыхнула, неприятно защипало глаза, и щекам стало жарко.
— Вострякова, совесть нужно иметь! Цветков намного старше вас, побойтесь Бога! У него семья!
Декан не стал говорить, что недавно к нему приходила Олина мать, выясняла, что же это за Лена такая, о которой у Олега все мысли днем и ночью, просила оградить мужа от дурного влияния студентки–вертихвостки.
— Я уважаю Олега Романовича, равно как и его семью. Я никогда не позволяла себе ничего, что бы скомпрометировало его. Я всего лишь его студентка.
— Ладно, это всё пустые разговоры. Я подписал приказ, милочка. Сдаете экстерном экзамены, и мы вас переведем в другой институт. Так будет лучше. До свидания, Вострякова. У секретаря уточните даты ваших экзаменов…
Лена встретила Олега Романовича в приемной.
— Лена! Лена, что вы…
Но она уже выбежала на лестницу…
… — Вострякова забрала документы сегодня, — грустно сказал Олег, пока жена наливала ему чай. — Жалко, такая талантливая студентка, а из–за какого–то нелепого случая уходит…
— Нелепого?! Да она чуть человека не угробила. Да еще, насколько я слышала, беременную женщину! — Лера положила мужу на тарелку кусок вишневого пирога, подвинула поближе блюдце с его любимым, домашним мармеладом. — Таких врачей нам не надо!
Ольга сидела тут же. На отца не смотрела, только всё размешивала несуществующий сахар в своей чашке с чаем.
— А знаешь, Оля, говорят, что на самом деле это ни она была. Пациентка сказала, что лица не запомнила, ведь все в масках... Но студенты говорят, что Лена тут ни при чем. Ты с ней была. Не знаешь, кто там на самом деле виноват? — Олег Романович пристально взглянула на дочь.
Ольга покачала головой.
— Олег! Как ты можешь! Оля очень внимательная, она не способна так глупо ошибиться. Правда, Олечка?
Оля кивнула, потом быстро встала и ушла к себе в комнату.
— Дай ей доучиться! Не ломай жизнь, она и так из кожи вон лезет, чтобы тебе понравиться! — зашипела на мужа Валерия. — Нашли виновного, и ладно. Или тебе эта Елена Вострякова дороже? Ты не влюбился ли часом?
Она рассмеялась, как будто сказала очень удачную шутку, но глаза женщины оставались строгими.
— Не говори ерунды! — одернул ее Олег Романович. — Ладно, я пойду к себе в кабинет, мне нужно поработать.
… Лена ему нравилась. И скрывать это было трудно… С каждым днем она казалась ему все красивее, она будто расцветала, расправляла тонкие, нежные лепестки, а он, Олег, как пчела, не в силах был отказаться от такого прекрасного цветка… Она была бы хорошей женой, женой–врачом… Олег помогал бы ей, устроил бы на хорошую должность, обеспечил материал для диссертации… Мог бы… Только вот годочков ему уж очень много, не сложилось бы всё равно…
Олег Романович энергично потер лицо руками, вздохнул и включил компьютер. Нужно было подготовить выступление к конференции…
…Лена уехала в свой родной город, не дождавшись экзаменов. Ее мать заболела, нужно было помогать за ней ухаживать, да и следить за сестрами…
Ольга даже не попрощалась с ней, не успела…
… Они встретились через много лет, когда Цветкова стала той, кем смог сделать ее отец, а Лена той, кем смогла стать сама. Она теперь работала в частной клинике старшей медсестрой, с хорошей зарплатой и достаточно удобным графиком. Лена вышла замуж, у нее росла дочь, Аня. Та, услышав однажды, что мама так и не стала врачом, но очень того хотела, решила тоже попробовать.
— Да ну, Анечка. Ты что! Столько нервов потратишь, времени! Может, не нужно? — уговаривали ее родители.
— Бросьте, мне интересно, я смогу…
… Цветкова появилась в их доме однажды вечером. Просто приехала, узнав Ленин адрес от той же Ани, которую увидела среди практикантов.
— Оля? Но как ты узнала, что Аня моя дочка? Фамилия же другая, да и вообще…
— Не знаю. Она на тебя очень похожа, даже удивительно. Я спросила, она рассказала, что маму зовут Леной, что училась она когда-то на доктора, да обстоятельства сложились так…
Оля замолчала. Лена, как ни в чем не бывало, расставляла на столе посуду, разливала чай, резала принесенный Ольгой торт.
— А ведь ты из–за меня себе жизнь испортила, — взяв себе кусок торта, тихо сказала Оля.
— Испортила? Я так не думаю. Знаешь, когда мама умерла, мне уже ни до учебы было. Хорошо, что уже могла работать, брала еще дополнительно пациентов, уколы ходила делать. Так, кстати, с мужем познакомилась. Его матери прописали курс инъекций, он позвонил мне. Я сначала хотела отказаться, он на другом конце города жил. А потом почему-то согласилась… И вот, Анечка у нас родилась… А ты как? Я слышала, большим начальником стала?
— Спасибо папе, — усмехнулась Ольга.
— Брось. Неужели ты до сих пор не поняла, что и сама отличный врач, без папы и его связей?! Кстати, как он?
С тех пор, как Лена ушла из института, он присылал ей каждый год на День Рождения букет цветов. Никогда не подписывал карточку с поздравлениями, а Лена знала, что от него. Но вот уже пять лет цветов не было…
— Папа слабеет. Альцгеймер… Он понимает, что это конец, очень переживает. Мама крутится вокруг него, а ему стыдно…
— Сочувствую… Это тяжело… — Лена отвернулась. — Ну, а ты сама? Семья, дети?
— Нет. Не хочу я. Знаешь, и времени нет. Тут уж либо всю себя работе или семье. Соединить у меня не получилось…
— Пробовала? — тихо просила Лена.
— Да. Он ушел от меня к другой. Сказал, что не хочет жить один… Слушай, — вдруг оживилась Ольга. — А давай, я твою Аню к себе возьму, попрактикуется, опыта наберется!
— Оля, ты ничем передо мной не обязана, — покачала головой Лена. — Я сама тогда приняла решение.
— Я не из чувства долга, а просто помочь хочу. Аня заслужила, она усидчивая, я видела ее в работе, очень ладная девчушка у тебя!..
Так Аня и попала в тот злополучный родзал, откуда унесли малыша. Покачнувшаяся Ольга Олеговна почувствовала тогда, как руки слабеют, а маленькое тельце выскальзывает из них… Один миг, и карьера перечеркнута, вся жизнь теперь зависит от того, что скажут другие, кому поверят…
Теперь Ольга боялась, а еще думала, что вот кара и настигла ее! Тогда, в молодости, всё обошлось, а теперь не получится…
Зина не расскажет, вторая роженица тоже вряд ли поняла, что случилось, а вот Аня… Ольга сама ей всё выболтала…
Приехала полиция, стали выяснять, допрашивать, ругали за отключенные камеры.
— Кто был в зале помимо вас? Кто держал ребенка на руках до момента его падения? — спрашивал Зину уставший, с щетиной и всклокоченными волосами мужчина в форме.
— Практикантка держала, — на миг задумавшись, сказала Зинаида. — Такая неловкая, опоздала, ворвалась, вся не в себе. Я еще спросила Ольгу Олеговну, кто это, она сказала, что лично разрешила девчонке присутствовать, какая–то там ее знакомая. Пахло еще от нее неприятно. Вот она и уронила. Хорошо хоть выжил мальчик, ничего страшного…
— Вы уверены? Уверены, что это Анна Серова уронила ребенка?
— Да, конечно. А кто еще? Ольга Олеговна не могла, я тоже. Мы врачи с таким стажем работы!
— Но тут вот как получается, Зинаида Петровна, — пожевав губами, сказал мужчина. — Анна эта, практикантка, покинула родзал еще до завершения родов. Ее видел муж роженицы, даже разговаривал с ней. Зачем вы врете, Зинаида Петровна?
Зина побледнела. Она так надеялась выгородить начальницу.
— Да? Значит, я перепутала. Знаете, я так волнуюсь. Первый раз ведь в жизни такое происходит в мое дежурство! Ну, значит, сама роженица и уронила. Точно! Она!
— А вы не боитесь ответственности за дачу ложных показаний?
— Я… Я говорю, как есть! Извините, мне нужно работать! — Зинаида поднялась и быстро вышла…
… — Ольга Олеговна, вот ваша помощница, Зинаида Петровна, утверждала, что это Анна Серова уронила ребенка. Что скажете?
Ольга устало вздохнула, потом встала, сняла халат и, повесив его на вешалку у двери, снова села напротив допрашивающего ее мужчины.
— А вот что я вам скажу. Ребенка уронила сама мать, а теперь на нас сваливает, знает, что так можно получить компенсацию хорошую. Но имейте в виду, у нас тоже хорошие юристы. А Зина… Она и не видела ничего, она отвернулась тогда…
— Интересно всё у вас получается. Ладно, будем выяснять!
Ольга смотрела вслед мужчине в форме и еле сдерживала дрожь в руках.
Аня, когда ее спросили, что произошло, ответила, что ее там не было… Полуправда… Потом она будет корить себя за молчание, за то, что испугалась влияния Цветковой…
— Что я должна была сделать, мама? Ну, скажи ты мне! — спросит она, наконец, Лену. А та только пожмет плечами. Когда–то она уже выгородила свою подругу, ей казалось, что так будет хорошо…
— Ты сказала правду. И это самое главное. Кто и что тебе рассказал — всего лишь слова. Ольга Олеговна, если это сделала она, ответит за всё, если ни она, то и хорошо. Она несчастный человек, Анечка. Вечно пытающийся доказать всем, что хорошая, она очень устала. Я не оправдываю ее, но раз мы не видели всё своими глазами, то не будем и осуждать. Просто забудь.
Аня покачала головой…
Через полгода Лена встретила Олю на улице, остановилась, наблюдая, как знакомая медленно бредет по тротуару.
— Оля?
— А, это ты… — протянула та. — А я гуляю. Много теперь гуляю. Пока силы есть.
Лена посмотрела в ее глаза и испуганно прошептала:
— Оля, что… Неужели?
— Да. Давно предполагала, да всё провериться времени не было. Тогда ведь руки поэтому у меня ослабли… В тот ужасный день… Не работаю больше, уволилась. Доживаю.
— Сколько?
— Ну, года два. В лучшем случае. Видишь, так и проводить меня некому. Даже с работы больше не звонят…
— Я могу помочь?
— Нет, Леночка. Ты мне помогла однажды. Теперь уж я сама. Пришло время платить по счетам. Я сделала много плохого в этой жизни. Теперь пожинаю плоды… Посидим? Я устала немного. Знаешь, а ведь тогда всю вину на Аню твою переложить хотели… А я потом призналась. Заплатили мы большую компенсацию, меня сняли с должности. По сути, с волчьим билетом. Да я и не хотела больше работать. Здоровье совсем подкосилось. Пусто как–то прожила, глупо… Жалко. А ведь мечтала сначала стать кондитером.
— Что?
— Да–да! Кондитером. Даже училище нашла себе, но отец был против категорически, а я так хотела, чтобы он был доволен мной…
…Они долго еще сидели на скамейке в Олином дворе, разговаривали. Елена помогла потом Ольге дойти до дома, попрощалась и пообещала еще зайти…
… Странная эта была дружба, обрывочная, ломаная, но, видимо, и такая бывает. Переплелись судьбы, спаялись одним тугим жгутом, и не разорвать, сколько не тяни…
… Олега Романовича похоронили через год. Лена приезжала на похороны, видела Валерию, помогала Ольге с поминками.
Оля, вопреки прогнозам, живет, стараясь радоваться каждому дню. Ей уже не нужно доказывать, что она чего–то стоит. Теперь можно просто существовать, благодаря Небеса за это счастье.
Анна успешно окончила институт, теперь работает в районной Консультации. Лена гордится своей девочкой. Хотя, если бы та была кем–то другим, это не сделало бы Аню менее любимой. Любовь не видит профессий и талантов. Она слепа, а потому так щедра на ласку и тепло. Она, как пламя, горит, освещая всё вокруг, не выбирая лучшего. Для нее все вокруг прекрасно...
========================================
....... автор - Зюзинские истории (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 14:01
ГОРОДСКАЯ...
— Молоко я ей наполовину разбавила водой, ага, ничего, она городская не поймёт, а то приехала на всё готовое. Мы тут горбатимся, а она отдыхает, нервы лечит.— Кто приехал-то? Ничего, бабоньки не пойму о ком вы? — спросила Афанасьева, проходившая мимо.
— Да вон, Катерина зовут, — одна из собравшихся у дома Семёновых женщина кивнула в сторону поля.
Светлана Афанасьева, приставила руку ко лбу, чтобы отсечь лучи заходящего солнца, и посмотрела вдаль.
В самом начале улицы медленно шла женщина средних лет. С распущенными каштановыми волосами по худеньким плечам. В одной руке у неё был букет полевых цветов, во второй шаль. Шла она медленно, словно каждый шаг для неё в радость. Задумчивая улыбка скользила по лицу и явно указывала на беззаботность.
— Идёт, цветов нарвала, как не от мира сего, волосы распустила, ишь.
— Городские все надменные и помощи от них не дождёшься, что уж говорить.
— У Кирьяновых квартируется, деньги, значит, есть, пусть и нам платит, — добавил кто-то из толпы стоящих. Их было человек семь. Ждали стадо с пастбища и обсуждали завершающийся день.
— Бросьте, вы, что обсуждать человека не узнав? — Светлана опустила руку и пошла домой.
— О-о-о, защитница нашлась...
Светлана махнула рукой в толпу:
— Не защищаю я, но и зря языком чесать с вами не буду, да и обманывать женщину тоже.
— Иди-иди, — тут же закивали собравшиеся.
— У самой дочь брюхатая, денег на свадьбу нет, а она грудь колесом, — зашептались собравшиеся, чтобы женщина их не услышала.
— Здравствуйте, — кивнула Светлана поравнявшись с приезжей.
— Вечер добрый, — задумчиво ответила женщина и пошла дальше.
"Глаза карие, бездонные, но не страшные, как у Нинки, - подумала Светлана, — да и моложе, чем мне показалось".
Светлана дошла до своего дома и у калитки остановилась, посмотреть на приехавшую ещё раз. Та как раз поравнялась с собравшимися у дома Семёновых женщинами и, чуть замедлившись, кивнула в их сторону, поздоровалась. Женщины как курицы замахали руками и стали наперебой отвечать.
Света ухмыльнулась и пошла домой.
— Лиза, ты дома? — спросила женщина, закрывая дверь.
В дальней комнате послышались стихающие всхлипы.
— Лиза, доча, что?
Светлана зашла к ней в комнату и вновь задала свой вопрос.
Елизавета сидела с заплаканными глазами и не поднимала головы.
— Опять с Серёжкой поссорились, ясно, — словно угадала мать.
— Он не любит меня, сказал, что жениться не собирается.
— Ах, вон оно что! — мать деловито подпёрла талию руками и спросила, — Как он тебе это сказал и когда?
— Сегодня, я на поле пришла к нему, а он разорался при всех и заявил, чтобы я забыла, как его зовут и дорогу к нему. Не его это ребёнок и жениться он не будет.
— Ах так!
Светлана выскочила на крыльцо. Лиза тут же выбежала за ней.
— Отец там был на поле? — Света спешно искала обувь у крыльца.
— Был, но разговор не слышал.
— Ну, я ему! — Света схватила полотенце с верёвки, где сушилось бельё, и вышла за калитку.
Шла Светлана спешно, грузное её тело при каждом шаге вздрагивало от волнения и злости.
— Мам, — Лиза выбежала за калитку и стала догонять.
— Сиди дома, он тебе уже всё сказал, — отсекла мать и перешла через дорогу. До дома жениха дочери было недалеко.
Сергей, перемазанный мазутом, чинил с отцом трактор во дворе своего дома.
— Так значит, не твой ребёнок, — Светлана дёрнула калитку с такой силы, что вырвала крючок.
Она буквально влетела во двор и принялась обхаживать полотенцем парня.
На крики из дома выскочила мать Сергея, отец вылез из-под трактора и все принялись успокаивать прибежавшую женщину.
— Чего, Свет, ты чего? — держал её руки отец Сергея.
— Знаешь ли ты, что твой сын от женитьбы и ребёнка отказался?
Отец юноши обернулся, опустив руки Светы, и посмотрел на сына.
— Не мой он! Генки Кирьянова. Он сам сказал, что два раза Лизку до дома провожал. А так и ребёнок не мой, ... может, — добавил Сергей важное уточнение в конце.
— Да что же ты за под...лец..., — закричала Света и махнула полотенцем в сторону парня, — э-э-эх, воспитали!
— От воспитательницы слышу! — заорала мать Сергея, — свою дочь не научила уму разуму, а мой сын виноват, иди-иди,
Светлана сама уже развернулась и шла домой, лишь ещё раз взмахнув полотенцем и не оборачиваясь. Дочь стояла у калитки.
— Зайди домой, разговор есть, — строго посмотрела мать на Лизу.
— Не верь, ничему не верь, наговаривает! Это ему насоветовали, чтобы не женился так рано, жизнь не портил.
— А Генка? Была с Генкой? — мать словно нависла над дочкой со второй ступеньки крыльца.
Лиза хлопала влажными ресницами с недоумением, а потом разревелась.
— Ты почему мне не веришь, ты же должна!
— Что должна? Со свечкой стоять рядом? Ли-за! — мать даже покраснела. — Я же не раз тебе говорила! Ты красавица, парни такую не пропустят мимо.
Мать взвыла в голос.
Вечером состоялся ещё один семейный разговор, уже с отцом, тоже неприятный. Лиза просто сидела за кухонным столом и смотрела в пол. Родители не понимали её, и, казалось, не верили.
— Катерина Дмитриевна, вы снова гулять? — спросила Кирьянова у постоялицы, держащей в руках шаль.
— Да, к реке схожу сегодня. Не теряйте меня, ужинайте.
Кирьянова кивнула, продолжая развешивать выстиранное бельё. Постоялица была тихая, неудобств не вызывала, даже наоборот, помогала часто. Платила Катерина исправно, приехала в июне на месяц, но в конце срока заявила, что останется и на август. Пожилой женщине такое соседство даже нравилось. Постоялица жила на летней кухне, много гуляла, в еде была неприхотлива, завтракала обычно сама, а обед и ужин делила с хозяевами. Вечерами они пили вместе чай на веранде и разговаривали. Катерина часто давала Кирьяновой дельные советы: и как разговаривать с мужем, чтобы ссор не было и с соседями, да и, вообще, с начитанной женщиной было приятно вести беседы.
Кате всегда нравилась психология, но родители настояли, чтобы дочь получила юридическое образование. И Катя получила диплом, потом неудачно вышла замуж, развелась и теперь пыталась выбраться из этой депрессивной ямы с помощью замечательной природы и смены места. К сентябрю Катерина должна была вернуться в город и пойти получать второе высшее образование — она поступила на психологический факультет, как и хотела.
А сейчас... а сейчас природа, хорошая погода, ягоды, овощи с грядки и отличное настроение.
Катерина сама не заметила, как дошла до реки. Накинула шаль на плечи и задумалась (в последнее время женщина много размышляла о жизни). Как только солнце касалось горизонта, становилось прохладно. Лето шло на убыль. Сочная зелень вокруг уже становилась тёмно-зелёного цвета, местами пожелтела. В воздухе тоже чувствовалось, что природа постепенно увядает.
Ссорившуюся парочку молодых людей Катя увидела издалека. Они жестикулировали и разговаривали на повышенных тонах. Женщине захотелось развернуться и уйти, чтобы не стать невольной свидетельницей ссоры, но она осталась.
Девушка кричала то, на что Катя обратила внимание.
— Я сейчас брошусь, и не будет больше ни меня, ни его, слышишь!
— Ой, да делай что хочешь, — парень махнул рукой в её сторону и пошёл прочь от обрыва.
Девушка долго шла спиной в противоположную от парня сторону и ещё что-то кричала, но тот только махал рукой не оборачиваясь. Тогда она развернулась к реке, подошла к самому краю и прыгнула.
Катя от испуга даже прикрыла рукой рот.
— Прыгнула! — закричала она и побежала к парню наперерез. — Прыгнула, прыгнула, вытаскивай, — тормошила она его.
Но молодой человек только рассмеялся:
— Вылезет, ничего ей не будет.
— Звони в скорую! — кричала Катя, сбрасывая на ходу обувь, на поверхности воды девушку не было видно.
Катерина не останавливалась у края, тоже прыгнула. Потом часто вспоминала эту ситуацию и корила себя. А если бы там не было воды, так неосмотрительно поступила. Катерина с силой оттолкнулась от края и выставила руки вперёд. Занятия в бассейне не прошли даром.
Несколько раз Катерина ныряла и пыталась рассмотреть что-то в мутной воде, потом выныривала и осматривалась. Никого. Наконец, край белой блузки надулся как шар и показался на поверхности. Катерина вытащила девушку на берег.
Округлившийся живот был уже хорошо различим. Катерина попыталась вспомнить уроки спасения утопающих и оказания первой помощи, но получалось плохо. Била-колотила по груди, как видела в фильмах. Наконец, девушка нервно дёрнулась и из неё вышла вода.
Катя повернула её на бок и помогла сесть.
Девушка оглянулась и, поняв, что они с Катей одни здесь, расплакалась.
— Не смей даже думать о таком! Вот родишь и делай, что хочешь. А пока в тебе жизнь - не смей дурить!
— Бросил он меня, — держалась за живот, рыдала девушка, — не хочет жениться.
— У тебя ребёнок есть, собрала волю в кулак и живи для дитя. А мужиков на белом свете ещё много. Пока за этим будешь бегать — хороших ребят разберут, — Катя поднялась и стала выжимать платье.
— Пошли домой, холодно, — она протянула руку девушке.
— Ой-ой, Катерина Дмитриевна, зачем же вы, да как же так, — Кирьянова с сыном уже бежали к реке.
Катя подняла голову и посмотрела на обрыв. На самом краю стоял тот самый парень. Его руки были в карманах.
— Всё хорошо, жива она, — Катерина стала приглаживать влажные волосы.
— Что же вы, зачем прыгнули?
— Если бы я её не вытащила, не знаю что бы было.
Только сейчас Кирьянова увидела девушку, сидящую на песке.
— Лизка! У-у-у-у, я тебе! — женщина грозила кулаком. — А ко мне мальчишки на великах прикатили и давай орать, что городская с обрыва в реку кинулась.
Катерина рассмеялась "Городская".
— Всё хорошо, пойдёмте домой, холодно уже.
Лизе помогли подняться и проводили домой. Сергей так и не подошёл к ней.
— Приходи ко мне завтра на чай, поговорить, я рада буду, — Катерина посмотрела на Лизу требовательно, словно это было не приглашение, а приказ.
Та кивнула.
Вечером к Катерина прибегала мать Лизы. Светлана долго лежала у спасительницы в ногах и не хотела вставать. Потом каждое утро в знак благодарности приносила Кате парное молоко, яйца, гостинцы, прямо до тех самых пор, пока она не уехала.
С того самого вечера все в деревне знали, что городская спасла Лизу. Теперь относились к ней уважительно, здоровались и привечали. Кое-кто и домой на чай стал приглашать. Катя не отказывала. Люди в деревне простые и если предлагают что-то, то от чистого сердца, без фальши и намёков.
— Вот, сынок, городская, а сколько шуму навела у нас. Хорошая женщина всё же, с чистым сердцем! Везде, выходит, есть такие, — говорила Кирьянова сыну, когда махала платком своей уезжающей постоялице.
***
Елизавета потом родила в срок здорового крепкого малыша, удивительно похожего на Сергея. Но никаких отношений с отцом ребёнка больше не поддерживала. Замуж вышла через три года за парня из соседней деревни и переехала к нему.
У Катерины тоже всё хорошо. Она получила второе высшее и работает по призванию. А отдыхать всё также предпочитает у Кирьяновых в деревне.
=======================================
....... автор - Наталья Сысойкина (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 13:13
МИМО ШЛА...
- Добрый день, - Маша с недоумением посмотрела на свекровь, стоящую на пороге.- Привет, Маш. А я вот мимо шла, думаю, дай зайду, посмотрю, как вы тут живете.
Мария вздохнула, но отступила в сторону, пропуская Софию Александровну в квартиру. Ей не хотелось говорить с взбалмошной свекровью, но и прогнать ее она тоже не могла. Оставалось ждать, пока София Александровна уйдет. И терпеть...
Женщина прошлась по комнатам и нахмурилась:
- Ты что, одна дома?
- Да, а вы кого хотели увидеть? – Маша хмыкнула. Она знала, что свекровь подозревает ее в измeне, хотя она не давала никакого повода. – Игорь на работе, Славка в садике.
- Я так и думала... - свекровь покивала и как будто случайно распахнула шкаф.
- Вы что-то ищете?
Мария презрительно смотрела на свекровь. Они и раньше не ладили, а в последнее время мать мужа вообще стала переходить границы.
- Не что, а кого. Да, ладно, Маш, мне то можешь признаться. У тебя же есть другой? Ты же не любишь Игоря! Я это по глазам твоим бесстыжим вижу!
- Вы зачем меня оскорбляете? Я вам повода не давала. И с Игорем мы живем счастливо, мы любим друг друга! Это только вы что-то придумываете все время.
- Скажи мне правду! Все равно ведь узнаю!
София Александровна, прищурившись смотрела на невестку, она не верила ей. И очень хотела вывести ее на чистую воду, разоблачить и спасти сына от несчастливого брака. Ведь Игорек явно страдает, он даже похудел в последнее время, вон и одежда на нем болтается.
- Я устала объяснять вам, что вы ошибаетесь. София Александровна, уйдите, пожалуйста, мне нужно работать!
Мария подрабатывала дизайнером на удаленке и это у нее хорошо получалось.
- Скажи лучше, что мужика своего позвать хочешь. Где он прячется? А? Под кроватью? Или в шкафу?
София Александровна энергично носилась по квартире и заглядывала в шкафы, смотрела под кроватью и в детской. Мария устало опустилась на диван и позвонила мужу. Она не хотела его отвлекать, но ситуация явно выходила из под контроля. И напрягала ее.
- Игорь, твоя мама опять ищет моего любoвника у нас в квартире.
Было слышно, как сердито вздохнул ее муж. Такая история повторялась чуть ли не каждую неделю. Софии Александровне внезапно становилось скучно, и она шла к невестке наводить порядки.
Сначала Мария даже боялась, а вдруг муж поверит своей матери и подумает, что у нее кто-то есть. Но со временем страх прошел, потому что Игорь говорил, что его мама делала так и с другими его девушками. А уж проверить жену сына было для Софии Александровны «делом чести».
- Я устал от этого, господи... Когда это кончится? - пробормотал Игорь.
- Я тоже устала, мне работать надо. Помнишь, я про заказ тебе говорила? А мама твоя бегает по всей квартире и мешает мне. Игорь, это не совсем нормально.
- Она не больна, если ты об этом, - Игорь грустно усмехнулся. – Она просто ревнует меня и хочет, чтобы я к ней вернулся.
- Поговоришь с ней, чтобы она ушла?
- Да, конечно, - Игорь, вздохнув, приготовился к сложному разговору.
Несколько минут София Александровна говорила с сыном, убеждая его, что Маша его все время обманывает.
- Сынок, я чувствую, что у нее кто-то есть. Зря ты ей веришь!
- Мам, иди домой!
Это все, что мог сказать Игорь.
София Александровна ушла только через десять минут, когда парень уже устал ее убеждать, а его жена разозлилась не на шутку.
Мария понимала, что с такими визитами свекрови нужно что-то делать. Ей это все не нравилось, а когда дома был маленький Слава, все становилось еще хуже. Малыш не понимал, почему бабушка бегает по квартире и что-то ищет и радостно подключался к ней. Потом его было трудно успокоить, и это все очень раздражало Машу.
Вечером Мария села рядом с мужем на диван, обняла его и тихо сказала:
- Сегодня был очень сложный день. Я так больше не могу.
- Маш, ну я то тебе верю и знаю, что ты никого не водишь.
- Спасибо конечно, что веришь. Но меня просто вся эта ситуация напрягает. Я работаю спокойно, твоя мама врывается в квартиру, а мне потом трудно опять сосредоточиться. Сегодня я опять не успела сдать проект, а ведь его уже ждут. Люди на меня надеются.
- А если маму не пускать в квартиру? Не открывать дверь. Ну, она поймет, что дома никого нет, и уйдет.
- Я пробовала так делать, - хмыкнула Мария.
- И что? Она ушла?
- Нет, стала кричать под дверью, говорила разные гадкие вещи. Перед соседями было очень стыдно... Потом на улицу вышла, нашла наши окна и стояла под ними, пыталась камушками попасть в стекла. Чуть не выбила окна нашим соседям! Чего ты смеешься?
Игорь весело хохотал и Мария тоже невольно улыбнулась.
- Слушай, извини, просто я представил эту картину, - Игорь постарался успокоиться. – Наверное, это уже нервный смех. Ситуация, конечно, не особо смешная.
- Да уж, мне так вообще не до смеха! Потом пришлось извиняться перед соседями.
- Почему мне ничего не рассказала?
- Да в тот вечер как раз Слава заболел, мне не до свекрови было.
Они какое-то время посидели тихо, потом Игорь сжал ладонь жены.
- Маш, ты не переживай, я поговорю с мамой. Запрещу приходить к нам, если меня нет дома.
- Было бы неплохо. А она тебя послушает?
- Надеюсь, что да.
Игорь сдержал обещание и поговорил с матерью. София Александровна на это обиделась, ведь она считала, что делает как можно лучше.
Несколько недель все было тихо и спокойно. Мария уже и забыла про выходки свекрови, как та опять решила наведаться в гости. Сначала все шло хорошо, хотя Маша сидела как на иголках и ожидала, когда София Александровна опять начнет свои штучки. К сожалению, интуиция ее не обманула.
- Машенька, а кто у тебя в спальне? - вкрадчивым голосом спросила свекровь
- София Александровна, вы не хотите пойти домой? По-моему, Игорь запретил вам приходить без него.
- Да ладно, Маш, мы обе женщины, можно и поделиться своими секретами. Признайся уже… Кто у тебя есть?
Мария вздохнула и неожиданно решила пошутить. Раз уж свекрови так хочется узнать о ее любовнике, пускай узнает. Только девушка решила подстраховаться и включила диктофон, чтобы потом дать послушать Игорю.
- Вы были правы, - она с загадочным видом нагнулась к свекрови.
София Александровна даже затаила дыхание и приоткрыла рот.
- У меня есть любимый мужчина. Он красивый, высокий и сильный. А еще он умный и добрый.
Женщина слушала, широко открыв глаза. Маше даже стало смешно, но она продолжала описывать своего «любoвника».
- Когда он сюда приходит, я счастлива, ведь мы опять можем быть вместе. Он очень любит моего сына Славу. А уж какой он заботливый, я даже не могу вам передать. Он носит меня на руках и дарит цветы.
- Я даже завидовать начала, - София Александровна усмехнулась. Теперь она презрительно смотрела на невестку. – Вообще, я так и знала! Я всегда подозревала, что у тебя не все чисто. По глазам твоим бегающим все понятно.
- Правда? – Маша еле сдержала улыбку.
- Да! А когда он придет? Я в глаза его наглые хочу посмотреть! Неужели он лучше моего сына?
- Увидите и поймете все сами, - загадочно ответила Мария. – Он придет часа через два. Можете пока посидеть в гостиной, а я пойду работать. Главное, не мешайте мне.
София Александровна подчинилась, ей было интересно. А еще она гордилась тем, что смогла вывести невестку на чистую воду. Не получилось у Машки меня обмануть, так думала женщина.
Она еле дождалась вечера и вот, наконец, рядом с квартирой послышались шаги. Кто-то позвонил в дверь и Маша пошла открывать. София Александровна тоже поднялась и выскочила в прихожую. На пороге стояли Славик и Игорь.
- Я забыл ключи сегодня, - сказал Игорь и тут он увидел мать. – Привет, что ты тут делаешь? Все хорошо?
- Игорь, все просто замечательно, - в голосе Маши звучал сарказм, она подождала пока ребенок уйдет к себе в комнату и добавила. - София Александровна пришла посмотреть на моего любoвника.
- Да, именно! И где он? – нетерпеливо спросила женщина. – Игорь, тебе надо уйти от этой девицы. Немедленно! Я так и знала, меня не проведешь!
- София Александровна, подождите, сначала посмотрите на того, о ком я вам говорила!
Мария обняла Игоря и бросила на него лукавый взгляд.
- Так это же мой сын! А ты описывала совсем другого мужчину. - широко открыла глаза свекровь.
Маша включила запись и весело сказала:
- Для меня этот замечательный мужчина – это Игорь. Мне больше никого не нужно. Я же вам говорила.
- Тьфу! Только зря день потратила... Очень смешно. - София Александровна поняла, что ее обвели вокруг пальца и, быстро обувшись, обиженно сопя, стремительно выскочила из квартиры.
Игорь с улыбкой до ушей обнял жену и заглянул ей в глаза:
- Правда, я такой?
- Ну, по большей части, - засмеялась Маша, ей почему-то казалось, что она избавилась от свекрови.
Настроение было прекрасным, муж с любовью смотрел на нее, в детской играл их сын...
И Маша вздохнула с облегчением и подумала, что даже, если София Александровна опять возьмется за старое, она нашла метод как с ней бороться. С юмором и снисхождением. И этот метод явно рабочий. Но что-то ей подсказывало, что свекровь с сегодняшнего дня потеряла всякий интерес к своим расследованиям...
========================================
....... автор - Одиночество за монитором (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 12:53
НЕ ТВОЙ ЭТО ДЕД, И ДОМ - НЕ ТВОЙ...
– Пиши, я сказал, нече по сторонам глазеть. Замужняя, чай..., – дед увидел, как Люська – жена внука его единственного, которому заменил он отца, глянула за забор – на голоса молодых, – Пиши – живём мы, внучок, хорошо. Хорошо, живём, значит ...– Да написала я уже, чего повторяете-то!
– Пиши, не твоего ума дела, твое дело – писать! Пиши чего говорю! – он рявкнул, и продолжил диктовать, – Мать, значит, схоронили. На могилку ходим, незабудки там наросли.
– Писали уж, про незабудки-то...
– Когда это?
– Так в прошлый раз ещё. Все одно и то же диктуете. А я – пиши.
– А чё те делать-то ещё, коль не мужу писать? Гляжу – глазами уж стреляешь!
– А то мало дел-то! Каша у Вас вон стынет, поешьте...
– Да погодь ты со своей кашей, пиши...
Людмила пишет сидя за сколоченным из досок столом посреди двора, а дед убирает в скирду высушенную траву и пытается сосредоточиться. Но в последнее время это к него получается не очень хорошо.
Вот как похоронил дочь, так и сдал.
Совсем сгорбился, часто бесцельно бродил по двору, за дела, вроде, брался, но до конца не доводил, бросал. Потом уходил в лощину и сидел там долго у извилистой их реки.
Он давно мечтал о лодке.
Людмила знала – внука он очень ждёт. Может даже больше, чем она...
Да и ждёт ли она уже мужа своего? Три года, как в глаза не видела...
Познакомились они с Алексеем на полузабытом проезжем тракте. Туда выходили местные из деревень с товаром, какой есть. Кто с яйцами, кто с грибами, а кто и с медом. Народ ехал со станции, с базара – обменивались и покупали.
Вышла туда и Люся с матерью – чернику продать, сезон как раз. А Алексей ехал на телеге с дедом. Остановились, хотели чернику на сливу выменять, поговорили сердечно.
Дед и шуткани:
– А эту чумазую нам не отдадите с черникой заодно, мы ее отмоем, банька у нас...
Мать оглянулась, а Люська ее и правда стоит – губы черные, руки черные...
– Да и забирайте, у меня ещё две есть..., – рассмеялась звонко.
– А чё, Леха, заберём? А то мать наша че-то совсем разболелась. Уж и Фиалку сам дою. А?
Люся краснела, Леха отводил глаза. А мать – возьми да расскажи, какая хата у них, да где стоит.
И явился-то Леха всего пару раз, посидели на скамейке на расстоянии. А тут и дед с дочерью своей – Анной, матерью Алексея – сваты.
А Люся, вообще-то, учиться хотела, в техникум. Да где уж там! Теперь – замуж. Алексей ей нравился очень, только какой-то заботы и большой любви она от него не чувствовала. Как будто надо жениться – вот и женился.
Дождались, когда восьмилетку Люда закончит, и забрали к себе в дом, далековато от родного села. Только через год и расписались.
Дети не родились. Может потому, что объявлялся Леха в доме редко. Подрабатывал он в леспромхозе, и приезжал лишь на побывку, и не каждый даже выходной.
Люся в его приезды расцветала, заплетала красиво свои длинные темнорусые косы. Мать брала на себя все дела, лишь бы молодые побыли вместе. Да вот только Алексея тянуло обратно – в леспромхоз. Люся его волновала мало.
– Скукота тут у вас.
– Так возьми меня с собой.
– Да ты что! Мы с мужиками в бараке живём. Куда там тебя? Да и мать с дедом не оставишь. Болеет мать-то?
– Болеет. При тебе храбрится только.
Мать, действительно, чувствовала себя хуже и хуже с каждым днём. Уже отвозил её дед в больницу, лечилась. А все хозяйство: корова, овцы, поросята, птица – на Люсе.
А Алексей надумал уехать на заработки – на Дальний Восток. Кто-то его позвал.
– Понимаешь, заработаю, отстроим новый дом...
Люся ждала, писала письма, и от себя, и от матери с дедом под его диктовку.
Свекровь умерла. Хоронить помогли родственники Людмилы, Алексей не приехал, а дед – был не помощник, совсем расклеился в те дни, дочь жалел.
– Я то чего живу, коли Клавы нет, Нюры нет?– низко опустив голову, горевал он вечером на пороге.
– Алексей есть, внук Ваш, и я..., – пыталась успокоить Люся.
Дед махал рукой. Она приносила ему неловко склеенную и уже зажженую цигарку. Докурив, он притаптывал окурок.
– Иди в дом! Нече тут! Застынешь...
Люся уходила, а потом подсматривала, как дед ударом ноги отворял дверь сарая, входил внутрь, бросался лицом вниз на солому, катался по земле, плакал глухим стариковский плачем.
Но потихоньку жизнь вошла в свое русло. Люся – из дома на ферму и обратно. Да и старику есть чем заняться. То картошку перебирал, то дрова колол, то косил.
Все со скидкой на возраст – потихоньку.
А вот ворчал безбожно.
– Фиалка мычала утром! Не доена она у тебя чи шо?
– Доена, ещё перед фермой доила. Вперёд ведь ее всегда...
– Значит так доила, руки б тебе оторвать... Вот Леха приедет – все расскажу!
– Сами доите, коли не нравлюсь.
– Молчи, девка! Ишь, взяли на свою голову бездельницу! Нашли на дороге...
Люся жала плечами – опять не с той ноги встал.
Иногда огреть его сковородкой хотелось очень. Становился он все упрямее. Исхудал, а есть не дозовешься!
Как-то был случай.
Надумал дед лодку строить. Вбил две жердины посередь двора, и что-то все строгал там. Люся раз есть позовет, два, три, а он – как и не слышит. Да ещё и огрызается:
– Цыц! Ничего ты не понимаешь! Баба и есть баба! Так бы и убил...
Несколько мгновений Люся стояла с ведром в руках, глядя на деда, а потом кинула ведро в скирду со всего маху.
– Да и подите Вы, со своим хозяйством! Я учиться уеду! Вот!
Она заплакала от обиды, убежала в дом, покидала в чемодан свои вещи. Надоело все! К матери лучше пойти, чем выслушивать каждый раз такое ...
Люся, как была простоволосая, из дома выбежала с чемоданом. Дед стоял, отвернувшись, но ничего уже не мастерил, стоял тихо. Она громко хлопнула дверью калитки и быстро пошла по грунтовке через село.
Лицо ее потемнело, думы были злые. Распалил дед обиду.
А за селом остановилась, села на чемодан. Сердце в груди защемило. Просидела полчаса, подумала, и вернулась обратно. Подошла потихоньку ко двору.
Дел сидел на скамье, прижавшись спиной к стене.
Господи, куда ее понесло? – подумалось Люсе, – И как он без неё?
Она зашла во двор. Услышав её, он вскочил и, вроде как, принялся за свои дела.
– Есть будете? – строго спросила Люся, стоя ещё с чемоданом.
– Давай поедим, давай... И это ... Лёше надо написать, давно что-то не писали.
Людмила не сказала деду – главное.
Последние письма их вернулись на почту – адресат выбыл. Вот только куда выбыл, почтальону неизвестно.
И Люда, уж который раз, писала письма под диктовку деда и убирала их за образа. Там и лежали они плотной связкой.
Куда отправлять?
А может вернётся и вправду...тогда и прочтет, как жили они тут без него с дедом.
Вот только верилось в это уже мало. Но она – жена, должна вести хозяйство и приглядывать деда. Никуда не денешься...
А человеку свойственно надеяться на лучшее. Она и в деревне, и на ферме не говорила никому, что не знает адреса мужа. Стыдно как-то ...
А дед чудил и чудил. Однажды поздней осенью, когда Люся возвращалась с вечерней дойки, увидела она дым черный над их домом. На несколько мгновений застыла, а потом бросилась бежать.
Горело за сараем сено. А дед раскинув руки, прижимался к сараю, словно надеялся своим телом укрыть его от огня. Штаны на нем чуть не горят.
Люся подхватила ведро, набрала воды в бочке, плеснула. Казалось, огня стало даже больше.
– Уйдите оттуда, уйдите! – но дед не слышал.
Тогда она прыгнула по языкам огня, схватила его за руку и потянула к себе. Осмотрела – не ожегся ли, сунула ведро:
– Воду неси!
И сама помчалась за лоханью. Они таскали воду, боролись с огнем. И огонь постепенно стихал. Последние его плевки гасли на догорающем сене.
Люда подошла к деду – лицо его измазано жирной копотью, да и она не чище...
– Курили? Сколько говорить, не бросайте цигарки! Сколько?
Дед растерянный, виноватый и вымотанный, смотрел на нее испуганно. Люся смягчилась.
– Баню затоплю, побрить Вас надобно. Совсем заросли.
– Люсь! Тут ...
– Что?
– Да ничего ... Ладноть ...
Баньку растопили, сажу отмыли. Дед побритый, в белой рубахе, сидел у печи. Но весь он было какой-то потерянный, и не кричал на неё как обычно, не ворчал привычно уже.
– Вы не заболели ли часом? И вода Вам сегодня ни холодна - ни горяча. Обычно столько брани слышу, как баня у нас. А тут...
– Да нет. Спать хочу просто, – и заковылял в свою каморку.
А наутро на ферме заведующая так ласково, будто жалеет.
– Люсенька! Там тебя письмо деловое в правлении дожидается, ты забеги потом.
Люся и не сразу поняла, что там написано. Председатель пояснил – Алексей с ней разводится, и надо ей в город съездить, бумаги на развод подписать.
И все – не жена она больше Алексею Пономареву.
Председатель прятал глаза, и самому неприятно сообщать такое:
– Зато свободная женщина ты теперь, Людмила! И детей нет к лучшему, – думал тем успокаивал, – Опять замуж выйдешь. А хочешь учиться пошлем?
– А дед?
– А что дед?
– Да беспомощный он совсем стал. Вчера вот чуть дом не пожег ... кормлю чуть не насильно. В общем ...
– Так чей дед-то? Лехин же. Вот и пусть думает... Не твой это дед, и дом теперь не твой.
Людмила возвращалась домой. А как – не домой? Уж стал этот дом родным.
На землю падал первый осенний снег.
Дед как-то беспомощно сидел на пороге, запрокинув вверх лицо.
Снежинки, одна, другая, падали ему на лицо, как будто желали утешить, сказать ласковое слово. Но, видать, неуютно показалось им в его морщинках, и они срывались и летели дальше искать себе другой уголок.
Люся, зайдя в калитку, начала ворчать, гнать деда в дом.
Он встрепенулся, но не встал с места. Она подошла.
– Знаешь уже? – спросил тихо.
Люся сразу поняла, что и дед тоже знает о разводе. Кто-то уж доложил.
– Знаю...
– Прощаться будем? – казалось, дед не смог усидеть дома, так ждал ответа Людмилы, вот и вышел...
Людмила помолчала, поставила сумку на порог.
– Гоните?
Дед поморгал глазами, а потом закрыл их морщинистой ладонью – не хотелось слабость показывать. Хотел что-то сказать. Хотел, но перешибло слова рыданием.
– Ну, коли, не прогоните, останусь, – скорей вставила Людмила, – С Вами поживу пока, а там, как Бог даст. Не горюйте так.
Он шмыгнул носом, отер тыльной стороной рукава лицо, ухватившись за перила, поднялся.
– Я там ... в общем, самовар достал. Думаю, а хвать – да не уйдешь ..., – он махнул рукой, – Ты прости меня, дочка, коли че! Виноват я. Да и за Лешку стыдно. Мы с тобой щас такое письмо напишем этому гаденышу! Ух! Я уж придумал все. Вмиг вернётся ...
Людмила глянула на образа.
– Напишем! Обязательно напишем, дедуль. Как не написать!
***
Цена величия – ответственность....
========================================
....... автор - Рассеянный хореограф (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 12:42
АЛЮМИНИЕВЫЙ КРЕСТИК...
– А! – Илья оступился и свалился с мостка из перекинутых на стройке досок в небольшую канаву. Мусор с тачки немного припорошил его сверху, но это было неважно. Боль пронзила: он упал на ладонь и больно уколол её небольшим торчащим из доски гвоздём. Тут же подскочили ребята, чем-то подручным перевязали руку и отправили к местной медсестре.На следующий день стройотрядовец Илья с перевязанной рукой уже опять работал вместе со всеми.
Есть события в жизни, которые кажутся такими незначительными. А потом за годы срастается какая-то почти мистическая связь, и ты осознаёшь их невероятную значимость. Словно клубок жизненных событий, наконец, связал единое и всё сложилось.
В семидесятые годы Илья работал в студенческом стройотряде, в глубоком нечерноземье. В таком глубоком, что до почты, телеграфа и телефона было почти не добраться. Часто не было даже электричества. Строили студенты коровник.
Как дошло до него сообщение о том, что умер отец? Отдельная история. Но через пару дней после падения, Илья получил это трагичное известие. Отец! Илья рванул на похороны.
Денег нашел всего десять рублей. Так, в грязной рабочей одежде, на перекладных, и поехал на станцию.
Но подбегая к станции, увидел только хвост поезда, последнего на сегодня. Перспектива просидеть ночь на полустанке – та ещё. Но делать было нечего.
Поднимаясь на насыпь, Илья помог какому-то дедушке с палочкой. Выглядел он, как говорили, "старорежимно"- косоворотка, пиджачок сапоги хромовые, какая-то ермолка на голове, дореволюционный саквояж.
Илья был вообще не в духе, его знобило, не отпускали мысли об отце и маме.
– А ты куда едешь, внучок?
– Домой собирался, твою....! Опоздал. А теперь вот до завтра тут торчать!
А старичок, глянув на удивление синими ясными глазами, предложил:
– А что ты, служивый, ночь сидеть будешь тут, садись на московский, он через час идет, а в столице как раз пересядешь на прямой до дома, там через два часа есть. Вот вместе давай и поедем.
Илья удивился знаниям маршрутов старичка и, конечно, согласился.
Ждать надо было чуть больше двух часов. Но за эти два часа Илью совсем закрутило.
Все дальнейшее происходило как в тумане. Он ещё немного помог дедуле подняться в вагон. И удивился, что проводница, глянув на дедка, неожиданно провела их в пустое купе и даже не взяла протянутую купюру.
А вот в поезде Илью начало мутить и трясти. Дедок деловито пощупал его лоб, пульс, посмотрел на кое-как замотанную, распухшую кисть и сразу сказал:
– О, внучок! Да у тебя флегмона, и начинается заражение крови. Если не почистить и помереть можешь.
– Потерплю! Мне на похороны отца успеть надо, приеду – и в больницу сразу.
– Да ты сгоришь, милок. Не доедешь. Чистить надо рану. Я почищу, не сомневайся, я врач. Не Лука, конечно, но доверься... Вот только вместо анестезии водка будет.
Илья поверил сразу. Хотелось верить. Старик достал из саквояжа коробку с инструментами, бинты, какие-то бутылочки, расстелил медицинскую клеёнку. Дальнейшее помнилось Илье смутно - боль от разреза, что-то течёт, дедок старается, что-то всыпанное в рану - но боль отпустила очень быстро.
Илья, прижимая руку, как младенца, начал засыпать. Но дедушка совал ему градусник, проверяя его каждые полчаса, и запретил засыпать какое-то время, тормоша и заставляя отвечать на вопросы.
Потом Илья погрузился в глубокий сон до утра следующего дня. Сквозь сон он несколько раз чувствовал на своём лбу сухую старческую руку.
А утром, когда Илья очнулся, дед, бегло глянув, сказал, что он молодец, но посоветовал всё же ко врачу дома сходить.
Они выпили принесённый проводницей чай с печеньем, и Илья, конечно, заинтересованно стал спрашивать историю дедка:
– Скажите, а лет Вам сколько?
– Сто, – ответил дед, и Илье даже не показалось, что он шутил.
Старик начал свой рассказ.
Родился он в семье священников в Ярославской губернии, сам окончил семинарию и получил сан еще в веке девятнадцатом! Но не влекло его церковное поприще, и в начале двадцатого века поступил в Московский университет, на медицинский факультет. Потом работал в небольшом городке на ярославщине, учился у выдающегося хирурга, который был и священником – у Луки...
Начинающий врач работал в госпитале в Империалистическую войну, когда пришла революция и Советская власть лишила их семью дома. Его посадили. Вышел в середине двадцатых.
Работать в медицине ему было запрещено, и он стал священнослужителем в храме под Рыбинском. Но перед Великой Отечественной войной создали Рыбинское водохранилище и ГЭС. Село и храм просто утонули.
Дома у врача - священника больше не было.
Вот и пошел он по Руси, стал бродячим попом. Дошел до Киева, как раз когда война и началась. При отступлении всё же попал в оккупацию. И там ходил по деревням, исполнял обряды, лечил по-тихому – немцы не раз грозили шлёпнуть.
А потом он попал в партизанский отряд. Под обстрел попали отступающие, им на защиту партизаны пришли. Когда в отряд попал, там много раненых было. А мед сестричка одна – девочка-самоучка. Дедок лечить принялся. Тяжёло ранен командир был, ранение в руку, почти оторвало. Спас руку тогда, человека спас. Гордился, что получилось.
Дед остался в отряде. Там занимался очень нужным тогда делом: не только лечил раненых, но и хоронил, отпевал.
Политработник за шпиона его принял, расстрелять грозился. Заступился командир, которому руку спас...
Но после освобождения Красной армией территорий, все равно сгребли особисты. Как в те годы без этого?
И катали его по лагерям до пятьдесят шестого года. Пока сидел-все больше в больничках работал. Там и с Лукой опять повстречался, опять науку получил.
Когда выпустили, идти – ему было некуда. Остался он работать на Колыме в небольшой больнице. Там же, при ней и жил долгое время.
Но потом потянуло по Руси ходить. Добрался до Владивостока и даже пешком дошел до Первопрестольной! Людей крестил, отпевал и немного лечил.
А сейчас он едет в Загорск, в Лавру, просить искупления грехов и приюта – сил бродить уж больше нет.
Когда расставались, дедок что-то сунул Илье в руку. То был алюминиевый кривоватый крестик.
А Илья даже забыл спросить старичка – как его звали.
Эту историю он рассказал маме. Та слушала очень внимательно, а потом заплакала и заговорила:
– А ты знаешь, Илья. Бабушка Луке всю жизнь молилась. Они с дедом в Тамбов к нему ездили после войны, лечили раны дедовы. Лука там на стене в хирургическом отделении эвакогоспиталя икону повесил. Так его за это чуть не арестовали тогда. Мама всю жизнь его с благодарностью вспоминала. Не зря была эта встреча твоя. Всё в жизни взаимосвязано. Хранит святой Лука семью нашу. Ты крестик этот береги и носи.
Илья этот крест надел на всю жизнь.
Уже в конце девяностых Илью отправили в далекую командировку. Ехали они и болтали с водителем в УАЗике по дороге. Вспомнил Илья эту историю и показал тот кривой крестик... Шофер тормознул так, что Илья чуть лбом ветровое стекло не попробовал. Они встали.
Водитель, глядя в одну точку сквозь ветровое стекло, медленно оттянул ворот свитера и достал такой же кривоватый крестик. Потом взглянул на Илью и произнёс:
– Это крест моего отца. Он умер давно. Отец партизанил под Киевом, был командиром отряда. И, знаете, он всю жизнь искал какого-то попа, спасшего ему жизнь...
Через несколько дней их путь лежал в Загорск – надо было найти могилу деда ... Душа звала.
=======================================
....... автор - Рассеянный хореограф (орфография автора)
последний комментарий сегодня в 12:25
НЕМТЫРЬ...
-Отец, гляди - кась, какого к нам гостя заморского занесло, незнамо, негаданно.--------------------------------------------------------------------------
Отец с матерью стояли на крыльце дома, тесно прижавшись друг к другу. Мать прятала счастье под нарочитой суровостью, отец тоже старался сдержаться и не пуститься в пляс от радости, не кинуться на шею сыну Василию, старшенькому, неприкаянному, как считали старики. Много лет Василий не был дома, как уехал счастье искать так и мотался, присылая телеграммы, из разных уголков страны..
Из- за родителей выглядывала светловолосая девушка, младшенькая сестра Василия, последушек Олька.
-Олюшка, - позвал Василий из- за забора, просовывая руку в щель, чтобы открыть калитку, - Олька, чего ты, не узнала, ну..
-Братка, братка, - с визгом прыгнула на шею Василию девушка, - браточка, милый, хороший, Васенька, маманя, батя, ну что же вы, это же Васятка...
Василий кружил свою выросшую сестричку, как когда- то в детстве, а она хохотала, счастливая, раскрасневшаяся.
Родители степенно подошли и стояли улыбаясь, наблюдая за встречей брата с сестрой. Вот такая она Олька, любой лёд растопит. Обижались старики на сына, несколько лет носа не показывал, всё мотался по свету, всё счастье искал...Подошли, поздоровались.
Любопытные соседи выглядывали из окон, из палисадников, а кто- то вышел и на дорогу...Всем было любопытно, кто это на такси прикатил к Самариным, и удивлённо рассматривали высокого, загорелого мужчину, Василий, Василий, шептались соседки.
-Мальца то с чемоданами забирать будешь, или мне их назад вести?Таксист оборвал поток радости, очарование от встречи. Василий вдруг засуетился, начал вытаскивать чемоданы из багажника, а потом вызволил из машины и мальчишку, худенького, бледного, одетого в шортики, белую рубашечку с коротким рукавчиком и белые же гольфики.
-Мама, пап, Олюшка, знакомьтесь. Это Илька, Илья мой...сын.Мальчик стоял понурив голову, прижавшись к ноге отца.
-Сыыыын, - выдохнула мать, сыыын...
-Ну чаво ты, ково остолбенела, пойдёмте в хату, чё на улице стоять, давайте, давайте, Оля, Вася, внучик....
Но большое ухо соседки Клавдии уже услышало то что ей было нужно, и побежала, понеслась по селу, разнося свежую новость...Васька, Васька Самарин приехал, да не один, а с пацаном, сын, Васька то, Васька, ты гляди....
В доме продолжалась суета, Олька бегала от брата к племяннику, накрывала на стол, крутилась у зеркала примеряя обновки...
Когда все успокоились, поужинали, уложили спать Илюшу, Олька унеслась к подружкам, похвастаться обновками, тогда мать с отцом приступили с расспросами к Василию.
Рассказал Василий невесёлую историю своей семейной жизни. Женился он на Зинаиде, прожили четыре года, как в сказке жили, а месяц назад, приехал с работы, а она пылает, температура, собирались ехать сюда, знакомиться. Только не успели, остались они вдвоём с Илюшкой.
-Постой, - спохватилась вдруг мать, - как четыре года, как месяц назад, пацану - то никак лет шесть...
-Шесть, поднял голову Василий, - вот потому и не знакомил, её это сын, её и...мой. Я его с двух лет воспитываю, он не знает другого отца, кроме меня. Приютите? Аль выгоните...Нет у него кроме меня никого, а Зина сиротой была...
-Што там говорить, - стукнул отец кулаком по столу, - наш это внук, а ты мать, не вой, не вой, мужика воспитали, гордись.
Так Василий приехал домой, и остался. Устроился работать агрономом, целыми днями пропадал в полях, а вечером помогал по хозяйству, и занимался с сыном. Мальчик молчал, так на него подействовал уход матери, врачи сказали отойдёт. Но когда отойдёт и заговорит никто не знал.
Все старались заниматься с Илюшкой. Он уже умел писать, красиво рисовал, а говорить не мог. Очень полюбил бабушку, ходил за ней, как привязанный, да и деда с тёткой тоже, ласковый мальчик, ласковый.
Правда нет, нет, да и взгрустнёт мать, не было бы того немтыря, женился бы Васенька, детей бы своих завёл, а то кому он нужен с дитём - то, да ишшо и больным, эхмааа, жаль ей Васеньку жаль сыночка, за что же судьба- то такая, и дитя жалко. Сирота ить,эх
А по селу тем временем поползли слухи что мол инвалид пацан - то у Самаровых, немтырь, дурачок, и ещё хуже, кто- то сболтнул, что и не сын он вовсе Василию. И как только прознали...А село, оно и есть село. Только попади на язык, доболтались до того, что приехал на дом участковый Федор Иванович, так и так мол, сигнал поступил, что чужого гражданина, несовершеннолетнего у себя держите.. Пришлось показывать документы на мальчика, что вот мол так и так, наш, Самаринский...
Пришла мать в магазин, и Илюшка с ней, бабы что- то живо обсуждали, а при виде бабушки с внуком примолкли. Стоят, смотрят во все глаза,немтыря знать осматривают, чтобы было о чём языками чесать. Но молчат, все знают крутой нрав Валентины Николаевны
-Што примолкли? Кости - то все уже перемыли, никакая непогода не страшна, ныть не будут, чистенькие. Клавдия, ты чем языком чесать, да сплетни нести по селу, лучше приди, я тебе шерсти дам, перепряди, да внучатам варежки с носками повяжи...Ааа, я ж забыла, ты ить ничё не умеешь делать, токмо сплетни носить, это ты первая мастерица, затейница.
-Што бабоньки, чего уставились? Нешто работы нет, а? Стоите, языками чешете, ну ладно Клавка, она шлёндра известная, недаром её Наши Вести все зовут, а вы то, вы то куда? Интересно, подойдите, да спросите. Ишшо услышу худое про мою семью, берегитесь бабоньки, ой бойтесь.
-Галя, взвесь нам с внучком конфеток, да кого- кого ты нам эти стекляшки, нееет ты нам милая Ласточки и Каракумов по килограмму, больно Илюшка у нас шоколадные любит, а што, отец у него хорошо зарабатыват, можем позволить.
Мальчик испуганно жался к бабушке.
-А што ты милай, не бойся, баушка тебя в обиду не даст, она всем им, мокрохвостым, перья - то повыщщипат, ишь, вздумали напраслину возводить, на дитя, тьфу, бесстыжие, штоб вам пусто было, штоб у вас по пятницам середа была, окаянные. Штобы у вас колтун на башке семь раз в неделю бывал, типуны вам на язык заразы, тьфу...
Высказавшись таким образом, Валентина Николаевна с Илюшкой пошли домой.
-Ты не бояся, внучёк,- продолжала свой монолог бабушка, - оне вить не со зла, оне дуры, пустобрёхи, но добрые. Не злые люди то у нас. Ты Илюша не бойся, оне привыкнут к тебе. И друзей себе найдёшь, а как. Человеку без друзей туго, а люди у нас хорошие, не бося милай. Эх, заговорить ба тебе ишшо.
Так и текла жизнь в этом семействе. Рос Илюшка, рос и никак не мог заговорить. Осенью ему нужно было идти в школу, врачи разводили руками, а директор, Лидия Семёновна, сказала попробовать привести мальчика на подготовку, хотя бы посмотреть, как он приспособлен к жизни и подумать что с ним делать.
В школе мальчика посадили за первую парту, рядом с ним сидела маленькая девочка, с огромными голубыми бантами, похожая на белочку. Такая же шустрая и острозубенькая. Девочку звали Юля, хорошая, весёлая.
Однажды, после школы, когда Илюша поджидал припозднившуюся бабушку, Юля побежала домой, она жила напротив школы, это Илюше далеко и пока нельзя ходить одному, он стоял и весело махал Юле, как откуда - то взялась огромная собака и понеслась прямиком на девочку.
-Юля ничего не видела и весело махала рукой Илюше
Илюша махал ей, показывал на приближающуюся опасность, а Юля дурачилась и шла задом на перед до своей калитки, вот- вот зверь нападётна девочку...
-Юля, ЮЮЮллляяя, собака, бегиии
Юля оглянулась и мигом заскочила во двор, успев захлопнуть калитку перед злой мордой огромного пса, сорвавшегося с цепи. и тащившего за собой эту цепь.
А Илюша сел на крыльцо школы и заплакал, горячие слёзы катились по щекам мальчика. На крик из школы повыбегали учителя, они все слышали крик, но не понимали кто это кричал.
Увидев плачущего Илюшу, они подумали, что мальчик испугался того, что не идёт бабушка, и пытались успокоить его. Но вот подоспела бабушка, увидев плачущего внука, она переполошилась, подскочила окинув грозным взглядом молоденьких учителей
-Баба, собака, Юля, большая собббакка, мамммааа, - плакал мальчик, - мама, мамы нет..
-Да господи, да милый, внучек, Илюшенька, заговорил, заговорил касатик - плакала бабушка Валентина Николаевна, утирала слёзы директор школы, Лидия Семёновна, тоже прибежавшая на крики. Плакала вместе с мальчиком Татьяна Борисовна, молодая учительница. Плакала от страха у себя во дворе маленькая девочка Юля...
-Папа, папа, Юлю чуть собака не съела..
Василий остановился как вкопанный, а потом подхватил мальчика и начал высоко подкидывать, радуясь что сын заговорил...
-Пап, -вечером, уже в кровати позвала Илюша отца, который сидел за столом, и что- то писал в бумагах, - папа, а мамы уже никогда не будет?
-Да сынок, никогда...
-Папа, а ты, ты вот так не уйдёшь?
-Нет, сын, нет
-Папа, если ты потом, когда- нибудь приведёшь новую маму, пусть это будет Татьяна Борисовна...
-Какая Татьяна Борисовна?
-Учительница, она такая красивая, и добрая, и ..она как мама, тёплая, у неё ладошки пахнут, как у мамы...
Василий присел на кровать, погладил мальчика по голове
-Спи сынок, никто нам не нужен.
Во второй класс Илюшка шёл с мамой.
Как и у всех ребят, у Илюши тоже теперь есть мама, мама Таня, она учительница. Он их всех любит. И маму, и папу и бабулю с дедом и тётю Олю, и сестричку, которая обязательно у него будет. А ещё Юлю, он когда вырастет обязательно на ней женится, Юля согласилась.
==========================================
....... автор - Мавридика де Монбазон (орфография автора)
загрузка
Показать ещёЛевая колонка