Из воспоминаний дочери маршала Жукова Марии Георгиевны:
«Начиная с 1960 года, мы всей семьей каждый год ездили отдыхать в Гагры. Отец не пользовался никакими привилегиями. Мы ходили загорать на общий пляж. Отдыхающие заговаривали с отцом, кто о войне, кто о погоде, а некоторые стремились сфотографировать отца. Ведь это такая необычная фотография — Жуков в плавках! И обязательно кто-нибудь говорил, указывая на меня: «Какая у вас хорошенькая внучка!» Отец сердился и с гордостью поправлял: «Это моя дочь!» Мне запомнилось на всю жизнь, как к папе подбежала пожилая женщина и стала целовать ему руку. Она плакала и говорила:
— Я блокаду в Ленинграде пережила. Я от себя и от всех ленинградцев благодарна за то, что вы спасли наш город.
В 1965 году мы пошли всей семьей в Манеж на выставку, посвященную 20-летию Победы. Папу узнали, и по залу пронеслось: «Жуков! Вон Жуков!» К отцу стали подходить люди, чтобы пожать руку, что-то сказать, дотронуться. Нас обступили плотным кольцом, потом началась давка. Милиционеры прибежали к нам на выручку, но меня они стали оттеснять в сторону, а мама схватила за руку и закричала:
— Это Маша, наша дочь!
Однажды родители пошли в Большой театр. В правительственной ложе перед началом спектакля появился Хрущев со свитой. Все зрители встали и зааплодировали. Отец демонстративно остался сидеть и маме приказал не вставать. Позже папе позвонил Хрущев. Никита Сергеевич сказал, что отец чересчур горд и щепетилен, прошло шесть лет после Пленума 1957 года, а он не проявил признаков покорности, затем уточнил:
— Ты недавно был с женой в театре. Только мы вошли — весь зал встал и приветствовал членов Президиума, и только ты с женой не поднялся и даже головы в нашу сторону не повернул. Я не заметил этой выходки, но мое внимание обратил Брежнев. Что у тебя, заднее место свинцом налито, что ты не мог подняться? Зачем тебе нужно было на глазах многих тысяч подчеркивать свою нелояльность?
Отец ответил очень коротко:
— Никита Сергеевич, у меня радикулит».
Неизвестно, каким ветром занесло в Большой театр Никиту Хрущева, а что касается супругов Жуковых, то они были заядлыми театралами. В этом увлечении тон задавала Галина Александровна, более всего любившая балет и оперу. Как истинная любительница театра она всегда сохраняла программки и коротко записывала на них свои впечатления.
Однажды Маша, обожавшая отца, пришла из школы со слезами и сквозь рыдания проговорила:
— У нас папа старый!
Оказалось, что одноклассница спросила Машу, сколько лет ее отцу:
— Семьдесят, — ответила дочь маршала, привыкшая считать это вполне естественным.
— Семьдесят? — удивилась девочка. — Моему дедушке 54 года! У тебя отец такой старый!
Галина Александровна, выслушав эту историю, сказала дочери:
— Ты знаешь, Машенька, возраст не имеет никакого значения. Сейчас ты не в состоянии меня понять, но, когда ты станешь взрослой и полюбишь, ты меня вспомнишь.
Однако разница в возрасте все же не давала Галине Александровне покоя: она испытывала постоянный страх от мысли, что Георгий Константинович уйдет из жизни раньше нее. Судьба была милостива к любящей женщине (или, может быть, очень жестока), но случилось так, что Галине Александровне не пришлось увидеть смерть самого дорогого человека. В декабре 1967 года она неожиданно тяжело заболела, ей была сделана срочная операция. Георгию Константиновичу сообщили диагноз, звучащий как приговор — рак. Это известие стало таким страшным потрясением, что у него случился инсульт, за которым последовал паралич. В те дни, когда жизнь мужа висела буквально на волоске, Галина Александровна решилась на отчаянный шаг. После тяжелейшей операции, слабая, бледная, еле-еле держась на ногах, она приехала в больницу к Георгию Константиновичу. Собрав последние силы, она хотела показать мужу, что с ней все в порядке, что она уже почти здорова. И ей удалось невероятное — вернуть любимого человека к жизни. На такое чудо способна только настоящая любовь: увидев жену, Георгий Константинович, положение которого врачи считали безнадежным, стал медленно выздоравливать.
Галине Александровне исполнилось в это время всего 40 лет, врачи были уверены, что молодой организм пересилит болезнь, и требовали, чтобы она продолжала лечение в санатории. Георгий Константинович чувствовал себя так плохо, что о совместных поездках не могло быть и речи, а разлука для них была невыносима. Помогали только письма, трогательные, полные заботы друг о друге.
Из переписки Галины Александровны Жуковой с мужем:
«Дорогой мой, любимый Георгий!
Я очень скучаю по тебе и пока еще не перестроилась, но сделаю это, чтобы приехать здоровой, и снова буду помогать твоему выздоровлению, которое уже не за горами...»
«Дорогая, любимая моя!
Вчера я тебе не писал, так как чувствовал себя не совсем хорошо. Сегодня лучше... У нас все в порядке... На даче выпало много снега, не знаю, сохранится ли он. Маша ликует, наблюдая снегопад. Она ведет себя очень хорошо. У меня к ней претензий нет. Я думаю, что она в дальнейшем будет такой, как нам с тобой хотелось. О нас ты особенно не думай. Главное состоит в том, чтобы ты была здорова. Будешь ты здорова, будем и мы здоровы. Галюша, милая, конечно, я скучаю без тебя... Твой Георгий»
«Георгий, родной, любимый!
Я так соскучилась, что готова сегодня же уехать. Мне здесь одиноко, так как большинство отдыхающих женщин — вместе с мужьями. О тебе очень многие спрашивают, меня рассматривают «в лупу». Держусь с достоинством, и ты мной можешь гордиться... Твоя Галина»
«Галюша, родная моя!
Сегодня утром у меня была особая радость, от тебя получил два письма. Скрупулезно изучал их, чтобы узнать, что недоговорено в них, что ты «приукрашиваешь».
30 октября состоится консилиум. Не знаю, что они порекомендуют на будущее. Думаю, что скажут: все идет по плану, ждите, время — лучший врач. Лично я надеюсь на свой организм и тебя, мое теплое солнышко».
«13 декабря 1970 года. Мой любимый Георгий!
Я не могу быть без тебя даже короткое время. Больше я одна без тебя отдыхать не поеду. К чему отдых, если я не вижу тебя, не знаю, хорошо ли за тобой ухаживают, и все ли вовремя дают тебе?»
«6 июля 1972 года. Рига. Мой любимый Георгий!
Вчера были с Машей в Домском Соборе. Слушали «Реквием» Верди. Программу тебе посылаю. Это же мы слушали в исполнении итальянской оперы Ла Скала в Большом Театре в 1963 году. Дирижировал тогда известный Караян... Твоя трогательная забота о нас и нежность трогает меня до слез. А твое желание послать нам сюда розы?! За меня не беспокойся, береги себя... Как я понимаю, жизнь наша друг без друга немыслима...»
В ноябре 1973 года, за несколько дней до смерти жены, Георгий Константинович написал ей в больницу:
«Живу одной надеждой на то, что у нас впереди будут светлые и счастливые дни».
Галина Александровна ответила:
«Георгий, родной мой, любимый! Люблю тебя, как прежде. Креплюсь, борюсь, надеюсь на лучшие дни и встречу...»
Когда жена умерла, Жуков сказал:
— Этого удара я уже не переживу.
Из воспоминаний дочери маршала Жукова Марии Георгиевны:
«Потом наступили долгие дни неизвестности, отец был уже без сознания. Борьба со смертью. Меня пустили в палату, и мне было страшно. Только бегущая световая точка на экране говорила о том, что отец еще жив... Я вышла из палаты, в темный коридор, сняла белый халат. Я ничего не видела вокруг. Я вышла на улицу Грановского и еще не знала, что всего несколько часов отделяют меня от той черты, за которой кончится детство и начнется взрослая, самостоятельная жизнь... Но сначала приехали какие-то люди и что-то советовали. Маршал Москаленко в подчеркнуто пренебрежительном тоне сказал о том, что наверху решили похоронить Жукова на Новодевичьем кладбище. Может быть, это и лучше, отец будет лежать рядом с мамой. Но потом переиграли, решили похоронить по рангу в Кремлевской стене, с кремацией.
— Как же так, — удивились мы, — ведь папа хотел быть похороненным в земле!
— А где бумага? Он оставил письменное завещание?
— Нет, но он смотрел по телевидению похороны Буденного и сказал, чтобы его также похоронили.
— Но ТАМ уже решено сжечь...
— Звони маршалу Гречко, — советует моя бабушка, — ты — наследница, тебя послушают.
Набираю номер телефона. На мою просьбу Андрей Антонович что-то мямлит.
— Звони Брежневу!
У меня руки похолодели от страха. По вертушке дозвониться просто, слышу знакомый голос в трубке. На мою просьбу не сжигать тело отца, а похоронить в земле по русскому обычаю, Брежнев сухо ответил:
— Я посоветуюсь с товарищами.
«Посоветовались» и сделали по-своему...
Папа! Как часто я вспоминала потом твои слова:
— Я скоро умру, ты останешься сиротой. Но и с того света я буду наблюдать за тобой и в трудную минуту приду...
Я подумала тогда, что ты шутишь. Только спустя несколько лет один монах объяснил мне, что ты как православный человек верил в бессмертие души.
Сколько лет прошло, а я все вспоминаю твои слова! Как мне не хватает тебя иногда! Были трудные минуты, но, может быть, самая трудная еще впереди? Потому и не приходишь...
Для меня ты был не только отцом, но и учителем, и пророком, и даже ангелом-хранителем. Свет, который ты мне даровал, освещает мой путь и не дает заблудиться в наступившей тьме.
Комментарии 45
с восторгом о Жукове,
видел его,он приезжал
Сталинградская битва
была,все его уважали,
Жукова всегда отправляли
на трудные участки фронта
он был настоящим..
1. Было бы приятно Жукову знать, что его любовные письма обнародованы?
2. За сколько золотых его потомки продали его письма? Уж не за 30 ли?
Любопытство человеческое было, есть и будет, но нужно ли продавать личное своих родных?!