Училась успешно, могла остаться в Москве, но, услышав, что на Магнитке организовывается ТРАМ и там нужен режиссер, без раздумий выбрала направление туда. «Даешь Магнитострой!». Там они и встретились. Там 14 января 1933 года в одном из бараков прямо во время репетиции в театре родился и я. Уже потом это стало городом Магнитогорск, и мы жили в отдельной 3-х комнатной квартире. Уже здесь родилась и моя сестра Галя. Круг друзей у родителей был огромен. Мне было три года, но я хорошо помню квартиру и шумное посещение друзей. На кухне лепили пельмени, а меня ставили на стульчик и я «помогал». Главными друзьями по воспоминаниям родителей и их друзей были поэт Виктор Гусев и журналист – драматург Исидор Шток. Я, когда делился своими воспоминаниями со своим внуком, уже взрослым, отцом семейства, оказалось, что он и его сверстники не знают, кто такие Михаил Светлов, Виктор Гусев. Мне удивительно - в наше время их не знать было невозможно. Тот же Гусев – это «Полюшко-поле», «Свинарка и пастух», «Весна в Москве», « В 6 часов вечера после войны», знаменитые песни «В бой за Родину, в бой за Сталина», «Жили два друга в нашем полку…» Когда они подружились, не знаю. Может быть, Гусев пересекался с ними в Москве, потому что он (Гусев) тесно сотрудничал с «Синей блузой», Театром Революции, с которым был связан и Магнитогорский театр, в то же время Гусев был связан с ГИТИСом, где мама училась. Во всяком случае, они дружили, и моя сестра Галя видела то ли стихи, то ли письмо, где Гусев обращается к нашей маме «Наша Зоинька-Заинька». Когда родители работали в Магнитке, им не было еще и 30-ти лет. Я вспоминаю себя в этом возрасте и с удивлением и восхищением склоняю свою давно седую голову перед ними и всеми теми, кто в совсем юном возрасте с таким энтузиазмом строил новую Россию.
Все в жизни складывалось замечательно, но в 1937 году мы не избежали участи, которая постигла многих. Мы остались без отца, без квартиры, мама без работы. Начались скитания. В 39 году, наконец, маму приняли на работу режиссером в Рязанский областной театр, который, в основном, гастролировал по области, а мы жили с бабушкой в небольшой комнате с коридором в одном частном доме. Началась война, все ушли на фронт, театр расформировали, маму назначили директором Дома культуры железнодорожников. Я пошел в 1 класс, но вскоре здание забрали под госпиталь, нас перевели в другое, маленькое, здание, где в одном помещении занималось сразу два разных класса. Было как-то неуютно. Я однажды прогулял, мне понравилось, и я перестал фактически посещать школу. Когда разбомбили нашу улицу, мама перевезла нас в библиотеку – отдельно стоящую хатку с радиоузлом, рядом был вход в парк железнодорожников, на стадионе которого разместилась зенитная батарея, постоянно стрелявшая по немецким самолетам. Бомбили нас нещадно, приходилось почти целый день проводить в бомбоубежище. Нас обещали эвакуировать («Зоя Константиновна, вы не волнуйтесь – мы вас хоть на бронепоезде, но вывезем»). В конце концов, нас вместе с оборудованием погрузили в товарный вагон, целую ночь возили взад-вперед, а утром мы открыли двери и увидели, что стоят наши два вагона на товарной станции, вокруг много путей и все заняты вагонами, из которых очень много цистерн. Мама сказала «Если хотим остаться жить, бежим». Нам разрешили занять подвал под клубом, но сам клуб как таковой прекратил свое существование. Из зала вынесли все стулья, это был, как говорили, агитпункт – солдаты там пережидали формирования и им без конца крутили кинофильмы и боевые киносборники. Я школу прогуливал и целыми днями сидел в темном зале. А маму приняли на работу в Облоно каким-то методистом-инспектором, и она должна была постоянно разъезжать по области. После того, как неожиданно умерла бабушка, мама вынуждена была отдать нас в детдом в одном селе рядом с Рязанью. Это были самые страшные, голодные и холодные, полные унижения со стороны деревенских детей дни нашей жизни – вспоминать не хочется. Я и там школу прогуливал, где-нибудь прятался и ждал конца уроков. К весне мама нашла работу избачом в селе Добрый Сот и перевезла нас туда.
Наш папа в то время «работал» на одном из приисков Колымы. В 1942 году его освободили, оставили в Магадане как в ссылке и разрешили найти нас. Как он нашел, не знаю, но нашел. Я помню, как однажды по телефону в правление из почтового отделения в другом селе продиктовали телеграмму «Ливитьюи из Мачадана», мама догадалась, что это «Левитской из Магадана». Я по картам и Энциклопедии выискал, что это и где это, и начались три долгих года ожиданий долгожданной встречи. Сразу после войны маме прислали вызов из театра, она заключила договор с Дальстроем, и вот 11 января 1946 года мы – в Магадане. Папа был администратором, потом зам. директора театра, много занимался филармонической деятельностью, все основные гастроли и из Магадана, и на Колыму – его работа. Ну, и бессменный диктор радио. Мы, когда плыли на пароходе, один пассажир маму спросили: «Вы к кому едете?» Она говорит: «К мужу, его зовут Михаил Арш». «О! Михаил Арш! Это наш Колымский Левитан». У него, правда, был красивый голос. Мама сезон поработала режиссером в театре, потом директором Дома культуры МВД, а в основном работала в Доме пионеров художественным руководителем, а затем директором. После ухода на пенсию и переезда в Москву оба активно работали (на общественных началах) в ЦДРИ – папа руководителем творческого объединения ветеранов сцены, мама режиссером.
Просматривая то, что у меня сохранилось в «архивах», я нашел газету «Магнитогорский рабочий» за 20.07.1966 г. В эти дни праздновалось «40-летие первой палатки». Магнитогорские комсомольцы через ЦК комсомола разыскали первых строителей и пригласили в город на праздник. В их числе были и мои родители. Они рассказывали, что были на таком душевном подъеме, что ни разу даже не вспомнили о своих недугах (а у папы уже был инфаркт). Это были три незабываемых дня, которые начались еще в самолете, когда стюардесса вдруг объявила по громкоговорящей связи: «Товарищи пассажиры! В нашем самолете находятся первые строители Магнитки и основатели театра Зоя Левитская и Михаил Арш».
В газете большая статья про моих родителей. Вот краткие отрывки:
«В те незабываемые годы, когда по всей стране впервые разнесся пламенный призыв: «Даешь Магнитострой!», Зоя Левитская оканчивала Московский институт театрального искусства, знаменитый ГИТИС. Выпускницу спросили, где хотите работать? И она ответила: - Хочу на Магнитострой! Этот порыв никого не удивил. В Магнитогорске нет театра? Организуешь! ...
В Магнитке Зоя Левитская встретилась с другими собратьями по искусству, которых привело на стройку то же желание, пыл энтузиастов. Одним из них был Михаил Арш, организатор и руководитель Московского театра рабочей молодежи – ТРАМа, как тогда называли эти коллективы,… в Магнитке М. Арш стал директором ДИТРа, где сосредоточилась вся культурная жизнь, а позднее и первым директором драматического театра им. Пушкина…. Перед отъездом в Москву они побывали у нас в редакции. Их воспоминания помогают восстановить еще одну яркую страницу истории нашего города…»
Далее родители рассказывают о том, как в Магнитку приезжали «звезды» первой величины и выступали в неказистом здании Сосновского клуба, там же выступал и первый (для Магнитки) театральный коллектив из Харькова. Театр этот проработал целый сезон, а после окончания гастролей группа артистов-комсомольцев осталась. Родители же отобрали «из числа строителей наиболее способных парней и девчат». Так организовался свой ТРАМ, который уже в 1932 году после постройки Дома инженерно-технических работников (ДИТР) обрел пристанище и сцену. В 1936 году было построено здание театра, и ТРАМ полностью влился в профессиональный коллектив.
Добрый Сот.
Добрый Сот – небольшое село, в одну улицу вдоль речки Проня. Село маленькое, но его можно найти на любой карте России. Т.е., конечно, не само село, а место его расположения. Это где-то в 12-15 км от впадения Прони в Оку. Через Проню – 2 моста, один железнодорожный, по второму мосту шло шоссе на Куйбышев, как мы теперь знаем, обе трассы стратегического назначения. Вот между этими мостами расположилось процентов 70 села, а мы жили почти около железнодорожного. Нам выделили напротив клуба целый (чуть-чуть недостроенный, а может быть, разоренный) дом, и за домом 15 соток, как у всех, участок. Мы завели козу, посадили картошку и просо (тоже, как все). В селе не было электричества, радио, телефон был только в сельсовете. Мама рано утром принимала по телефону сводку Информбюро и рассказывала ее на планерке, выпускала стенгазету, боевые листки, в этом глухом селе создала драм. коллектив и ставила даже Островского, ну и разные военные скетчи (мне доверяли создавать за сценой звуковые эффекты), а народный хор выступал на смотрах. Я с огромным уважением и гордостью (нет, это не те слова, я не знаю, как это выразить) вспоминаю о ней, ведь ей было немногим более 30 лет.
В селе я, наконец, пошел в школу (не прогуливая), засчитали мне 2 класс, а уж в 3 и 4-ом я не пропустил без уважительной причины ни одного урока. Надо сказать, что учился я с удовольствием и, в общем, хорошо. Были трудности с учебниками, не было тетрадей, в клубе мы нашли рулон серой бумаги типа оберточной, я вырезал листы, карандашом разлинеивал и сшивал в тетрадь. Трудно было зимой – уроки надо делать, а источником света служила только коптилка, т.е. керосиновая горелка типа лампады, без стекла. Летом, точнее, с ранней весны до поздней осени, все мальчишки – на реке. Я на второе лето научился плавать и к осени уже мог переплыть реку туда и обратно. Но во время сенокоса приходилось и работать. Одно время я был прикреплен к перевозчику (это в 10 лет) – на лодке надо было перевозить колхозников на другой берег, к месту сенокоса, но в основном мы перетаскивали копны к месту скирдования: садились верхом на лошадь, длинной веревкой копну цепляли к лошади, и мы ее волоком тащили к месту назначения. Я первое время ну никак не мог залезть на лошадь, меня взрослые подсаживали и я уж, не слезая, таскал эти копны до конца смены, натирая себе до боли соответствующее место (ездили же без седел, а прямо, как говорили, охлупкой). На второй день у меня развязалась веревка, всех позвали на обед, а я – не могу же оставить копну! (мама всегда учила ответственности за дело, которое делаешь, никогда не обманывать и всегда выполнять, если пообещал) – спустился с лошади, привязал веревку и очень долго не мог взобраться на ее спину. Даже до слез дело дошло! Наконец, подтащил ее к высокой копне и кое-как взобрался. Когда подъехал к стану, все уже поели, а пацаны повели лошадей к речке на водопой и купание. Я, как сидел на лошади, так на ней и поехал к реке. Берег был крутоват, лошадь нагнулась, и я кубарем под общий смех свалился через ее голову, хорошо, что в воду. Хорошо запомнилось, как осенью около дома с телеги сгрузили около полмешка муки, и объяснили: «Это на твои трудодни» - моей гордости не было предела! Вечерами, когда уже невозможно было читать, и в клубе не было мероприятий, мама нам рассказывала всякие истории из своей учебы, запомнились упоминания - Левушка Оборин, Маринка Ладынина, Ванюша Любезнов…, пела нам украинские песни и по памяти оперу «Снегурочка». Галя рассказывала (я забыл), как мы лежали на печке, и мама меня учила нотной грамоте. Мы с Галей с малолетства участвовали в самодеятельности. Я помню, как еще до войны после просмотра в театре спектакля «Финист – ясный сокол» мы повторили это представление в детском садике. У меня была отличная память, короткие стихи я запоминал с первого раза, так я в этом представлении играл сразу три роли, помню, как меня быстро переодевали то в халат, то еще во что-то. А еще я запомнил песенку Тома Кенти из пьесы «Принц и нищий», которую артисты маминого театра разбирали у нас дома, так я спел и ее. В деревне я читал стихи. Коронный номер был - «Сын артиллериста», я его читал и в школе на самодельных подмостках из снятых ворот, уложенных на партах, и в клубе. Когда выходил на сцену, колхозники просили: «Давай про Леньку!». И я начинал: «Был у майора Деева товарищ – майор Петров. Дружили еще с гражданской, еще с 20-х годов. Вместе рубали белых шашками на скаку, вместе потом служили в артиллерийском полку. А у майора Петрова был Ленька, любимый сын. Без матери, при казарме рос мальчишка один» и т.д. А Галя без всяких репетиций плясала, для нее главное, чтобы играла музыка – в клубе был баянист, инвалид, без ноги, а так все мужчины воевали. После 43-го года стали приходить раненные и контуженные. Один из них – Иван, по прозвищу Марала – был общим кумиром, невероятной смелости мужик и самый известный на всю округу до войны кулачный боец. Он был наш друг, помогал маме поддерживать порядок во время вечеров с танцами. Его жена Соня была в клубе библиотекарем и летом воспитателем-няней в детском саду, который мама организовывала при клубе. Конечно, по дому было много работы: принести воду из колодца, полоть и окучивать картошку, а 10 соток – это даже для взрослого немало, а еще 5 соток проса, да козу покормить, да натаскать «коровьих лепешек» для топки печи, да мало еще чего. Жили трудно, но не унывали – мама не давала. Всегда говорила: «Вот, встретимся с папой, и все будет хорошо». И еще говорила, что папа ни в чем не виноват, его арестовали по ошибке. А он и вправду ни в чем не был виноват, арестовали заодно с членами бюро ГК ВЛКСМ, которые тоже ни в чем не были виноваты – видимо вслед за Косыревым «чистили» комсомольский актив. Перед отъездом из Магадана мне показали документ, где говорилось, что с папы судимость снята «за отсутствием состава преступления», ему в 51-ом году разрешили выехать в отпуск на материк. Правда, все равно запретили останавливаться в Москве, даже в Днепропетровске, где еще жива была его мать, и он должен был регистрироваться в пригороде. В 2002 году я получил из Челябинского обл. суда официальный документ, что мой отец реабилитирован, а его семья признана пострадавшей от необоснованных политических репрессий.
Ну, а пока в октябре 1945 года мы, продав картошку, собрали кое-какие манатки и через Москву отправились на Восток, 6-го декабря прибыли после 40-градусных морозов в Иркутске в «плюсовой» Владивосток и почти месяц жили в Дальстроевской гостинице на Суйфунской. Уже думали, что придется ждать до весны, как вдруг утром после встречи Нового года объявили, что в Находке ждет пароход, на борт которого ранним утром следующего дня мы поднялись, и началось наше трудное, но с ожиданием счастья, морское путешествие.
И ВОТ ОН -_ МАГАДАН.
И вот он – Магадан. Было очень холодно. Корабль стоял у входа в бухту Нагаева, но бухта промерзла так, что дальше он идти не мог. На наше счастье в Нагаево зимовал ледокол «Красин», который пробил нам колею и мы пришвартовались у причала. Несмотря на то, что мы не виделись с моих 4-х лет, я папу узнал сразу. Помню, как я перевешивался через борт, бил себя в грудь и кричал: «Папа, папа! Я вот он! Я тебя узнал!»… Через 2 дня кончались зимние каникулы, и 14 января в день своего рождения я пошел в «настоящую» школу в 5-В класс. Я сразу принял фамилию Арш, хотя почти 13 лет был Аркаша Левитский.
В 5 классе мне было не очень легко: я, ведь, начал учиться только со 2 полугодия, т.к. в деревне старшеклассники, а это 5-7 классы, до октября работали на уборке картошки, а потом мы уехали. Но – догнал. 3-ю четверть закончил хорошо, годовые экзамены (а мы сдавали экзамены каждый год чуть не по всем предметам) я сдал почти все на пятерки. По физкультуре благодаря этому мне поставили 3, хотя в 3-ей четверти у меня была твердая двойка – по сравнению с другими ребятами я оказался, пожалуй, самым слабеньким. Спорт – это был мой «пунктик» всю жизнь. Я занимался постоянно, не пропускал ни одного урока по физкультуре, ходил упорно на гимнастику, пропустил только в 7 классе, т.к. после 6-го в лагере сломал руку. Кстати, из-за этого и прекратил заниматься на фортепьяно и пересел на мандолину. Со сломанной рукой ходил домой к актеру и режиссеру театра Горшечникову, который хорошо играл и на аккордеоне, и на гитаре, и на мандолине. Он меня и заразил. Я потом играл не только в оркестре у Бориса Мерсова, но выступал и соло. В 8 классе физически я уже чувствовал себя «на уровне», к тому же я был знаком со знаменитым спортсменом Михаилом Михайловым и он мне посоветовал заниматься с гантелями, да еще и подарил две тяжелые гантели с разным, правда, весом. После 9 класса я выполнил уже все нормативы и с гордостью для себя носил значок ГТО 2 степени. И что я обнаружил впоследствии? Наши магаданские ребята были гораздо сильнее физически своих ровесников на материке. Вот – мой друг и сосед по парте 8-10 классов Вовка Бланков. Как спортсмен и, тем более, как лыжник, в Магадане не блистал, а в первую же зиму в Москве стал чемпионом по лыжным гонкам среди техникумов (он учился в Политехникуме). В Киеве ко мне на пляже подходили ребята и, глядя на мое тело, спрашивали, у кого я тренируюсь. В институте я, как спортсмен, был освобожден от обязательного посещения занятий по физкультуре и соответствующего зачета. Здесь надо пояснить, что я увлекся в институте тяжелой атлетикой. Особо, правда, тоже не блистал, хотя весной 1953 года на межвузовских соревнованиях в Киеве занял второе место. И я всегда любил мужскую дружбу, а это был коллектив сугубо мужской, все – здоровые и крепкие ребята, и мне было радостно чувствовать себя среди них таким же, как и они.
На фотографии - команда штангистов Киевского института киноинженеров. Киев 1953 год
В школе моим кумиром в спорте был одноклассник Володя Павловский, очень разносторонний спортсмен. После 9 класса он, Юра Прошунин, Виталик Панасенко, Борис Давыдов, Юлик Бескорсый, несколько человек из тогда уже 9 класса играли во взрослых командах в футбол и хоккей, получили вторые и третьи разряды. Многие хорошо ходили на лыжах, особенно Юра Попов, который принимал участие в гонках вместе со взрослыми. Я всегда ходил «болеть» и знал всех известных спортсменов. Когда мне впервые попала в руки книга Леонида Титова «Записки магаданского мальчика», то, несмотря на то, что он жил в одной квартире с моим лучшим другом Димой Кондриковым, я его не сразу вспомнил, а вот маму его, великую магаданскую спортсменку Анну Дмитриевну Розанову, узнал сразу. Помню и фотокорреспондента Виктора Пупышева, и Семена Данилова, выпускника 45-го года (с которым встречался по пионерской и комсомольской работе), особенно когда они участвовали в гонках на лыжах вдоль Магаданки в паре с всадником на коне. А с легкоатлетом Михаилом Михайловым втроем с Юрой Поповым, который тоже жил в нашем доме, мы через наш подъезд однажды вылезли на крышу и там загорали. Я сделал стойку на руках, а Юра и Михайлов к моему потрясению стояли на руках прямо на парапете крыши.
Комментарии 32
Спасибо огромное ! Читала взахлёб , не отрываясь , чувствуется любовь и к городу нашему , и к людям , и восхищение родителями ....Спасибо ,Аркадий !!
Очень интересно,Спасибо.
Спасибо!
Спасибо вам всем! Рад, что мои воспоминания доставили вам удовольствие. Не уверен, что удалось прочитать все: я не очень умело расположил это в Одноклассниках. Целиком можно найти по ссылке хотя бы MyLoveMagadan Это на сайте Магаданской средней школы № 1. Там же можно прочитать интересные воспоминания моей одноклассницы Инны Клейн.
Все здорово, как будто окунулся в детство, защемило в груди, я в Северном Артеке тоже был два года подряд в 72 и 73 годах. Не даром говорят "ностальгия , это когда хочешь вернуться, а некуда"...
История нашего города через судьбу человека ! Все очень интересно и значимо. Спасибо!
Спасибо огромное!!! Пишите, пишите еще. Это нужно. И это талантливо!
Зачем, к чему, с каких щедрот нам звать Дракона в Новый год? Как он обрёл почёт такой, чтоб год нам жить с ним всей страной? Считаю, чтоб всё удаЛОСЬ, Дракона пусть заменит ЛОСЬ! Он символ не заморских стран, а древний оберег СЛАВЯН! С ним на Руси века жиЛОСЬ, любиЛОСЬ, еЛОСЬ и пиЛОСЬ, чего хотеЛОСЬ, то могЛОСЬ, пахаЛОСЬ, сеяЛОСЬ, пекЛОСЬ, а если надо и драЛОСЬ! Он тать любую и врага легко поднимет на рога, затопчет, свалит, осрамит, и вместе с нами ПОБЕДИТ! Сегодня точно нам "не в кон" сынок Горыныча – Дракон! Чтоб счастье в битвах обреЛОСЬ, нам нужен только РУССКИЙ ЛОСЬ!
Дорогой Аркадий! Это мой подарок к Дню рождения! Здоровья и радости!