«Снежок» и, вообще, про самодеятельность.
«Снежок» - это эпохальное событие в жизни, наверное, всего Магадана. Представьте – городской театр, на его сцене большой спектакль с двумя антрактами, декорации, костюмы, грим – все это силами театра, но артисты – школьники, в основном 8 класса, несколько человек (а всего порядка 20-ти) более младших и из 10 класса. Зал всегда переполнен, исполнителей без грима узнавали на улице. Я сам слышал, как за моей спиной однажды младшеклассники говорили: «Видал? Снежок прошел!»
Но для начала, все-таки вернусь года на три назад.
Меня всегда тянуло на сцену. Вскоре после моего начала учебы в 5 классе, учительница сказала: «Ребята, скоро концерт художественной самодеятельности. Кто бы хотел выступить?» Ну, кто первым поднял руку?.. «А что ты умеешь делать?» «Умею играть на балалайке, на пианино, читать стихи». Ну, стихи читать, наверное, умели многие, балалайки, на счастье, не нашли, а на пианино – пожалуйста. В деревне я на балалайке, сидя на завалинке, играл частушки и какую-то плясовую – первый парень на селе! Кепку одевал набекрень, а с другой стороны высовывал чуб. Мои одноклассники, можете меня представить? (я улыбаюсь) На пианино в клубе я по самоучителю выучил ноты и сумел подобрать некоторые народные песни. Когда я играл, я видел в дверях очень красивую девочку Иру Шутову (она выпускалась в том же, 46-ом, году, была дочерью артистов театра Перлина и Шутовой, и мы были знакомы с первых моих дней в Магадане). Она потом сказала родителям: «Мне было стыдно за Аркашку». А мне неловко до сих пор. Ну, что делать? Гены.
Хочу подчеркнуть: в Магадане дети были, все-таки, на первом месте. Вот и школу построили раньше, чем Дом культуры и основную массу жилых домов. Как бы ни было трудно с продуктами, в школе детей кормили, во всяком случае завтрак и обед, чем я пользовался все годы учебы, были даже очень приличными. На большой перемене работал буфет и можно было получить бутерброд – белый батон с балыком. В этот буфет была всегда такая давка! Не все могли им воспользоваться. Но – интересная деталь: стоило кому-то сказать владельцу заветного бутерброда «Дай сорок!», как тут же получал кусочек. Я в этом плане был стеснительным, после того, что мне пришлось пережить в детском доме, я как-то внутренне никогда ни у кого не просил ничего из еды. Обязательным было применение рыбьего жира (чтобы не было цинги), и помню, в школе поили темной горькой жидкостью – настойкой стланика.
Очень характерным примером заботы о детях был страшный взрыв пароходов в порту в декабре 1947 года. У нас был урок военного дела (девочки в другом классе занимались своими делами), военрук рассказал нам немного об устройстве пулемета «Максим», о гранатах, а в основном рассказывал о своих разных военных приключениях. Вдруг зашатался пол. Я сразу подумал: «Землетрясение» - на днях были небольшие толчки, но ребята в ряду около окна подскочили с криком: «Ой-ой-ой! Смотрите – взрыв!» Я подскочил, но только успел заметить в стороне порта огромный, «до неба», столб, в моей памяти отложилось – белого, дыма, как до школы долетела ударная волна и ребята вместе с вылетевшими стеклами попадали на пол. Не знаю, были ли у кого травмы, но мы вместе с военруком выбежали из класса. Он, наверное, побежал помогать успокаивать панику, а мы «рванули» вверх по Школьной к дороге, ведущей в порт. Но дорогу нам преградили военные, а мимо нас прошла целая колонна грузовых автомобилей, как нам сказали, с ранеными. Раненых было много, даже Дом пионеров на несколько дней закрыли, там тоже был лазарет. В городе до навигации, конечно, были трудности с продуктами, но школьная столовая их не ощущала, нам даже в праздники давали маленькие эклерчики.
В отличие от того, что происходит сейчас в школах, практически все школьники были вне уроков чем-то заняты. Много было секций спортивного направления - гимнастика, бокс, легкая атлетика, частые соревнования по волейболу, баскетболу (в 10 классе я даже был капитаном 2-ой команды 10-х классов по волейболу и мы заняли 3 место – на первом наша 1-ая команда, на втором 9 классы), в Доме пионеров был большой кабинет юннатов, кружок радиолюбителей, студии классического балета и народного танца, художественного слова, классы игры на фортепиано, народных инструментов, да все и не перечислишь, и все было переполнено участниками.
В феврале 46-го года в клубе ВОХР состоялся заключительный концерт смотра художественной самодеятельности. Я был просто ошарашен увиденным! Ребята, такие же, как я, ну, может быть, немного старше, показывали такие номера!.. У меня и сейчас нет слов, чтобы описать то изумление, которое я тогда испытал! У меня колотилось сердце, и я понял, что мне еще очень далеко до них и на сцене мне делать нечего. Поразил и мой одноклассник Володя Кравченко, который вместе со старшими ребятами показывал чудеса акробатики и работы на брусьях. А как интересно показала свою работу детская студия радиокомитета! В углу сцены стоял стол с настольной лампой под абажуром, за столом перед микрофоном сидели 3 девочки 10-х классов, загоралась табличка «Микрофон включен», и они начали что-то интересное читать. Причем на сцене был полумрак, лучом освещалась только эта «студия». Я смотрел и мечтал «Мне бы так!». Так получилось, что моя мама, где бы она потом ни работала ( после одного сезона в театре, когда она поставила «Грозу» Островского, её перевели директором клуба МВД, а затем она все годы работала художественным руководителем и после Ухатина директором Дома пионеров), всегда сотрудничала с детской редакцией Радиокомитета. Десятиклассники заканчивали школу и детская редакция стала набирать новый коллектив в драматическую группу, руководителем которой назначили маму, и я уговорил её разрешить мне принять в ней участие. Со мной были: ветеран группы одноклассница Инна Клейн, затем Эля Малороссиянова, более младшие Олежка Захаров, Галя Чуркина, Ира Куртаева, Сережа Сухоруков и еще несколько человек, я уж и не вспомню. Мы инсценировали сказки (у меня уже прорезался басок и мои роли были – Волк, Медведь, Верлиока и т.п.), Инна вспоминает, что был «Том Сойер», я помню инсценировку рассказа Короленко «Дети подземелья», с которой у меня связано одно очень смешное воспоминание. На радио надо было быть очень внимательным и собранным: ведь не было записей, все шло прямым эфиром. И вот на репетиции Олежка Захаров (он читал от автора) таким тяжелым и задумчивым голосом начинает: «Моя мать умерла, когда ЕЙ было 6 лет». Пару секунд пауза и – общий смех! Потом во время передачи (нервы напряжены) Олег читает правильно «…когда МНЕ было 6 лет», но меня вдруг просто разрывает смех! А нельзя! Эфир! Я срываюсь с места, лечу в дальний конец студии – стены завешаны для звукопоглощения тяжелыми портьерами – утыкаюсь лицом в портьеру и смеюсь, не могу остановиться. У меня уже было такое раньше. В деревне нам задали наизусть басню «Кукушка и Петух» (вот и сейчас, пишу, а у самого рот – до ушей), мама дома пошутила, сказав «Петушка и Кукух». Все! На следующий день меня вызывают к доске, и я начинаю: «Басня Крылова: Петушка и Кукух». Продолжать было невозможно: стоял общий хохот. В 1948 году на День радио приказом по Колымскому Радиокомитету мне (скорее всего и всем остальным) была объявлена благодарность, выписка из приказа у меня чудом сохранилась до сих пор.
Ну, а тогда, в 1946 году я о сцене даже думать перестал. Находясь под влиянием своего многоумельца Димы Кондрикова, я записался в радиотехнический кружок. Мне поручили собирать магнитофон с записью на проволоке, я с увлечением рисовал электронные схемы (как мне это пригодилось потом в институте!), что-то пилил, вырезал, клеил. Но вдруг весной кто-то пришел ко мне из ребят и говорит «А внизу записывают в танцевальный коллектив». Ну, что ты будешь делать! Я в школе, когда встречал мальчика из 7 класса Толика Долгова (я его запомнил, может, по катку?), всегда с завистью вспоминал, как он выбегал с танцевальной группой на сцену и выделывал такие па! У меня, опять-таки в деревне, был интересный случай. Мы, ребята, всегда ходили ватагой. Село небольшое, но на каждой территории была своя группировка, и когда мы заходили к ним, или они к нам, бывали небольшие потасовки. Однажды мы пошли в район школы, а это уже была другая территория, и их компания сидела около одного дома. «Идите-ка сюда!» Подошли. Они были настроены миролюбиво, и их главарь говорит: «Будем соревноваться в пляске. Я буду плясать, а один из ваших пусть повторит мои колена. Повторит – драться не будем, не сможет, мы вас побьем» Наши выдвинули меня – мол, сын избача. Я никогда не плясал, но так не хотелось драться и быть побитым! В общем, он плясал, а я на нервах все за ним повторил. Разошлись мирно и мы пошли, горланя песни, которые пели взрослые – «Хаз-Булат молодой…», «Шумел камыш». «Коробочку» и т.д.
Короче, я спустился в танцевальный класс, артист балета Евгений Иванович Ишин показывал отдельные движения, а мы должны были их повторить. Оказалось, что с первого раза у меня все получалось, да еще и лучше других – так я, в конце концов, стал солистом коллектива народного танца и был им до самого выпускного вечера, на который руководительница студии классического балета Татьяна Николаевна, руководившая одно время и нами, поставила нам с моей сестренкой – солисткой классического балета - сольный «Венгерский танец» Монти, а Витя Фролов, мой одноклассник, объявил: «Танцуют Арш и Арш –ин Мал-ала!» Я подчеркнул – Монти, потому что в 49-ом году на Всеколымском смотре я тоже танцевал ( с Аей Фивейской) «Венгерский танец», но Брамса.
Теперь можно вернуться к «Снежку». В 1948 году, когда мы уже учились в 8 классе, мама решила поставить большой спектакль и выбрала пьесу Любимовой «Снежок», в которой рассказывалось о школьниках США, о конфликте мальчика-негра Дика по прозвищу Снежок с одноклассницей Анжелой Билл, дочерью местного миллионера, и о том, что за этим стояло и случилось. Спектакль большой, маме разрешили поставить его на сцене театра. Начался, как сейчас говорят, кастинг исполнителей. За основу были взяты участники детской драматической группы Радиокомитета, я по внешним данным более других подошел на роль Снежка, мистера Билла играл 10-тиклассник Игорь Сухарьков, может быть, самый талантливый из всех нас. Он привел с собой своего товарища (к сожалению, не могу вспомнить ни имени его, ни фамилии), который играл учителя мистера Таккера, и еще ребят на маленькие роли полицейских, бизнесменов и т.п. Ну, а я на все остальные роли уговорил своих одноклассников, которые никогда до этого о сцене и не думали. Так появились Вова Бланков, Ира Гольдберг, Володя Павловский и другие. Но самым примечательным было исполнение роли учителя директора школы, коммуниста, нашим одноклассником Стасом Белобрагиным. Он по жизни, особенно при волнении, заметно заикался, поэтому категорически отказывался. Но по всем данным – высокий, статный, с мужественным видом – не было никого, лучше него! Мама его все-таки уговорила, занималась с ним много отдельно, они даже подружились и Стас уже вне «Снежка» часто приходил к ней и в Дом пионеров, и к нам домой, и они просто говорили о жизни. Стас сыграл просто бесподобно и ни разу не заикнулся! Учителя потом к маме приходили и с удивлением спрашивали: «Зоя Константиновна, как вам это удалось?»
Спектакль этот был событием, и не только для нас – участников. Недаром через 10 лет, когда я уже после института работал в Новосибирске, мне наш сосед по квартире Даниил Борисович Цвик прислал изданную им книгу «Магадан» с надписью «А «Снежок» помнишь? А?» Я пишу эти строки очень медленно. Смотрю на старую фотографию, и воспоминания просто захлестывают меня и я невольно переживаю то, что было уже более 60 лет назад. Все мы тогда должны были перевоплотиться. Мы играли сверстников, но американцев. И те, которые играли учителей, не могли «срисовывать» их образы со своих учителей: они тоже были американцы, я уж не говорю о всяких полицейских, дельцах, гангстеров (были и такие). Мы с Сережей Сухоруковым должны были освоить бокс – было решено, что ссора – выяснение взаимоотношений Дика и белого одноклассника (с чего начинался спектакль) – должна решаться именно так (у меня, правда, уже был небольшой опыт, так как я летом в пионерлагере занимался боксом и даже успел поучаствовать в соревновании).
А в самом начале, когда Дик сидит один в классе и ждет своего соперника и других ребят, для того, чтобы было какое-то действие, мама предложила: «Хорошо бы, чтобы Дик что-то делал, ну, хотя бы играл на губной гармошке» Пришлось доставать губную гармошку, товарищ Игоря Сухарькова научил меня, и я с этими гармошками не расставался потом много лет. Для меня все спектакли были разными, я не мог играть одинаково, все под настроение. Вот третий акт. На сцене полутемно. Школьная комната. На переднем плане за столом с настольной лампой учительница мисс Джейн (Инна Клейн) читает детям «Молодую Гвардию». А в стороне мистер Таккер звонит по телефону и сообщает полиции, что Дик Демпси здесь. Потом учительница уводит детей, а Дик остается, берет книгу и задумчиво читает про этих далеких, но близких сердцу, русских героев. И в это время в дверях тайно появляются полицейские. По разработанной мизансцене они должны подкрасться, набросить на Дика какое-то одеяло и унести. Но на одном из спектаклей вдруг из зала раздается детский крик: «Дик! Спасайся!» О, Боже, что со мной было! Я невольно среагировал, встрепенулся, кинулся направо–налево, потом бросился к полицейским, пытаясь пролезть в дверь между ними, но они меня схватили, набросили это одеяло. Я боролся, и они мне здорово намяли бока, смазав и весь грим. А я в это время совсем забыл, что я Аркадий Арш, я целиком был Диком…
Вот финальная сцена на фотографии. Дик сбежал из полиции, прибегает к мистеру Томпсону и друзьям - «Они меня мучили, меня били…» На переднем плане Стасик Белобрагин, сзади мистер Таккер что-то говорит мистеру Биллу и сейчас зайдет полицейский и громко скажет: «Мистер Билл, на ваших заводах началась забастовка!» Сирена. Занавес
Мы показали «Снежок» последний раз летом 1949 года на Всеколымском смотре самодеятельности, выиграв первое место у Сусуманских школьников с постановкой «Снежной королевы» самого Леонида Викторовича (для меня всегда «дяди Лени») Варпаховского. Потом десятиклассники уехали, заменять их было некем, да и лучше Игоря Сухарькова все равно никто бы не сыграл, поэтому «Снежок» прекратил свое существование.
А я смотрю на фотографию Стаса Белобрагина и вспоминаю другое событие, очень знаменательное в моей магаданской жизни. Стас открылся для меня совсем в другой обстановке и это было для меня удивительно. Я увидел, что кроме тех ребят, с которыми я общался в самодеятельности, на гимнастике, на прочих ребячьих тусовках, есть другие, у которых есть настоящие мужские занятия, которые знают и умеют то, о чем я даже не предполагал. А дело было так: … Но об этом позже.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев