— В таком случае, может быть, Ирина Константиновна сама передавала Вам те знания, которые получила от Малышевой и которые изложены в книге Надежды Матвеевны «О пении»? Я имею в виду применение системы Станиславского не только в опере, но и в камерном жанре. Судя по воспоминаниям Ирины Архиповой, вслед за Малышевой она придавала этому огромное значение.
— С системой Станиславского всё непросто. В своё время я серьёзно занимался её изучением, пока не пришел к выводу, что практика важнее любой теории. Только обширная, длительная практика по-настоящему помогает актёру вдохнуть жизнь в роли, которые он исполняет. Я имею в виду практику самой жизни: человеческий опыт, встречи с людьми, изучение деталей их судеб и отношений. Всё это, помноженное на талант, отодвигает теорию на дальний план. Для меня первична жизнь, а Станиславский вторичен.
Искреннее, естественное проживание перед публикой слов романса, адекватная передача чувств лирического героя на сцене или перед камерой возникает не в результате зубрёжки книг и не благодаря изучению теории. Я считаю себя человеком наблюдательным, я всё время изучаю жизнь, пристально наблюдаю за тем, что происходит вокруг меня, где бы я ни находился. Я также стараюсь перенимать всё для меня полезное у моих коллег-режиссеров.
— Помню, Вы назвали Мошинского адептом теории Станиславского.
— Да. Садист он, правда, самый настоящий. (Смеётся.)
— Что, всё время кричит: «Не верю»?
— Нет, он не кричит. Он из тебя все жилы вытянет какими-то вопросами, разговорами бесконечными. Зануда он, вот кто. Впрочем, иногда он бывал со мной даже нежен.
— С кем ещё из мировых режиссеров Вы работали с безусловной пользой для себя?
— Их было не так-то много, Вы знаете. Мне было интересно работать с Кончаловским на опере «Война и мир». Я считаю, что это знаковая работа в моей карьере. До этого спектакля я никогда не работал с режиссерами такого уровня, тем более — с кинорежиссерами, поэтому всё, что я тогда увидел и услышал от него, попало на благодатную почву моего искреннего интереса. Я впитывал его школу как губка.
Но вообще-то получается, что лучшее образование — это самообразование. Даже от больших режиссёров я не так уж много слышал советов, которые использовал впоследствии. Очень часто многие из них считали важными второстепенные, на мой взгляд, моменты: то это антураж, то свет, то позиции, то мизансцены. Для меня всё это несущественно. Так что, скорее, я учусь у известных и великих драматических актёров, наблюдая их в театре или кино. А иногда я просто подражаю каким-то встреченным мной людям, которые кажутся мне интересными, перенимая у них мимику и манеру поведения.
Комментарии 1