Образование

— А вы знаете, у вашего мужа любовница? — А вы знаете, что у него есть жена? — ехидно ответила я. — Да вы что! — возмутилась трубка. — Это не я! — Ну и не я! — Тогда кто? — растерянно спросила трубка. — Конь в пальто, — намеренно перековеркала я и отключилась. Мужа у меня не было, но настроение было паршивое, поэтому почему не поговорить? Звонок повторился часа через два. — Да, я знаю, любовница, — помогла я голосу, разрезая куриную ножку. — Как знаете? — снова растерялся голос. — Какая вы нерешительная, любовница, — пожурила я её, мешая себе кетчунез. — А что вы делаете? — совсем растерялась девушка на том конце трубки. — Ножку ем. — Чью?! — Предыдущей любовницы. Звонок оборвался сам. Громко похрюкивая, я с удовольствием доела и ножку, и крылышко, всё вкусно запив смородиновым чаем. В этот раз любовница выжидала меньше, как раз хватило времени последний глоток чая допить. — Вы мне соврали, — обиженно заявила «трубка». — И снова здравствуйте, любовница. — А почему вы не плачете? — чуть подумав, продолжила «трубка». — А почему я должна плакать? — Нормальной жене полагается плакать! — возмутилась любовница. — А я ненормальная жена. Мужик с возу — бабе легче. — Баба с возу... — пробурчала девушка. — Ну, может, вы и баба, а я женщина, — ехидно хмыкнула я, вгоняя собеседницу в ступор. — Так вы его отпускаете? — снова отмерла собеседница. — А я его держу? — Ну, не знаю... — Вот и я не знаю. — Девушка, не морочьте мне голову! — разозлилась «трубка». — Так отпускаете или нет? — А забирайте, — сделала я широкий жест. — А ещё Василия, Варю, Василису и Владимира. — А это кто? — опешила любовница. — Двое детей, попугай и кот. Угадайте, где кот. — Я еле сдержалась, чтобы не заржать. — А... Почему все имена на «В»? — осторожно начала она, еле переваривая услышанное. — А вы хотите на «А»? — не сдержавшись, съехидничала я. — Ну, всё же странно. — Ничего странного, это муж выбирал. Говорит, в моём доме всё на «В» будет. — Но вы же Наташа! — возмущённо сказала любовница. — Правильно, — хмыкнула я, которая Алёна. — А называл он меня, знаете как? — заинтриговала я её. — Как? — с придыханием спросила «трубка». Я судорожно перебирала в уме имена на «В» и почти с пафосом выкрикнула: — Владлена. — А меня «воронёнок», — растерялась «трубка». Тут уж вырубилась я, не сумев сдержать ржач. Всё моё плохое настроение улетучилось. Я порадовалась, что я не замужем и мне не приходится подобные бредни выслушивать всерьёз. «Любовница» разбудила меня в двенадцатом часу ночи. — Знаете, — нагло заявила она, — если вы такая неправильная жена, то и забирайте себе неправильного мужа. Вы отличная пара! — выкрикнула она и отключилась. Чуть позже я увидела, что номер она внесла в чёрный список. Так субботним вечером я случайно спасла чей-то брак. Надеюсь, жена оценит. Автор: Алиса и Соня Худоляк

Жeнщина кpacотка

Мало кто знает, что знаменитый узор ленинградского фарфора это символ памяти о героическом подвиге блокадников Ленинграда Самый известный узор ленинградского фарфора — Кобальтовая сетка. Он появился вскоре после снятия блокады в 1944 году. Это был не просто геометрический орнамент. Художница Анна Яцкевич, автор знаменитого синего логотипа ЛФЗ, расписала сеточкой сервиз скульптора Серафимы Яковлевой в память о заклеенных крест-накрест окнах домов и перекрестном свете прожекторов, освещавших небо блокадного Ленинграда. В 1958 году в Брюсселе прошла Всемирная выставка, где Ломоносовский фарфоровый завод (ЛФЗ) представил самые лучшие свои творения. Сервиз с «Кобальтовой сеткой» для выставки специально не готовился, с момента его создания прошло уже 14 лет, и он просто входил в ассортимент завода. Но неожиданно именно он получил золотую медаль. К сожалению, Анна Яцкевич не дожила до триумфа своего узора. Она, как и многие блокадники, умерла вскоре после войны, так и не узнав, что ее рисунок стал символом русского фарфора…

Правильно: наутро он ничего не помнил Когда мы имеем в виду «утро следующего дня» — верно писать «наутро». Например: наутро он проснулся больным. Не путайте наречие с существительным: отложить важное дело на утро.

Баба Вера была атеисткой. Но больше всего на свете она боялась двух вещей: что Бог поторопится прибрать ее к себе и застанет врасплох в каком-нибудь непотребном виде, или что Он слишком затянет с этим делом, и она станет обузой для окружающих. Поэтому к встрече с Ним баба Вера стала готовиться загодя. Перво-наперво, едва ей стукнуло семьдесят, она заказала себе гроб. Баба Вера была бабкой суровой и обстоятельной, и на молодых домочадцев в этом вопросе не полагалась: - Сделаете фанерину какую-нибудь… Как я людям буду в глаза смотреть? Отбирать доски для гроба баба Вера ездила на лесопилку лично, потому что старая гнедая кобыла Фанька слушалась только ее. Гроб получился отменный. Баба Вера поставила его в сенях и со спокойной душой стала ждать встречи с Богом. Поначалу это доставляло массу неудобств – и домашним, и самой бабе Вере. Ей приходилось постоянно бдить, чтобы ее последнее пристанище не поцарапали, не поломали, чтобы на него не ставили тяжелых предметов. Особенно ее огорчал сын, который имел обыкновение, обувая сапоги, садиться на крышку гроба. После того, как младший внук с приятелем, соорудив из швабры и старой занавески парус, отправились в бабушкином последнем пристанище на пиратский промысел, бабу Веру едва не хватил удар, и гроб лишь чудом избежал использования по прямому назначению. Постепенно все привыкли к такому странному предмету в доме. Его задвинули в угол, где он меньше всего мешал бы, а гостям объясняли его присутствие старческими странностями бабушки. А баба Вера продолжала готовиться к встрече с Ним. Она перестала ковыряться на своих любимых грядках, считая, что негоже душе являться к Богу из тела, стоящего кверху задом. Она подарила невестке все свои сокровища. Сокровищ было два – тоненькое золотое колечко с красным камнем и большая брошь с разноцветными стекляшками, которую она ни разу не надевала. - На тот-то свет я их с собой не возьму, - объяснила баба Вера. - Ой, мама, да бросьте вы! Еще на этом поносите! – отмахивалась невестка. Баба Вера сердилась и поджимала губы. Ей не нравилось легкомыслие домочадцев в этом вопросе. Все сбережения со сберкнижки она сняла, - а там образовалась немаленькая сумма, - и отдала сыну. - В долг, - сурово сказала баба Вера, - Помру – рассчитаешься. На остальные – дом подними, а то скоро совсем в землю врастет. Спустя несколько лет, проводя плановый осмотр своего гроба, баба Вера обнаружила, что он почти насквозь проеден жучками-древоточцами. - Ах ты ж, паскуда! – горевала баба Вера, и неизвестно, к кому это восклицание относилось – собственно к жучку, или к столяру Сергеичу, который не потрудился хоть как-то защитить гробовые доски от вредителей. Но с Сергеича спросить было уже нельзя, так как он умер годом раньше, а к жучку предъявлять претензии было бессмысленно. Поеденный жучками гроб был отправлен в печку, а баба Вера поехала в райцентр за новым. - Хороший? Крепкий? Долго прослужит? – спрашивала она, озабоченно хлопая по полированным крышкам выставочных образцов, - Не, лак не надо – потрескается. - А вы что, жить в нем собираетесь? – недоумевал продавец ритуального агентства. - Жить – не жить, а перед людьми позориться неохота. Отличный, крепкий гроб темного дерева продержался в сенях совсем недолго. Его залило дождем через прохудившуюся крышу, и прежде, чем сын бабы Веры успел залатать прореху, доски перекорежило, и крышка стала плохо прилегать. Подпорченные доски пошли на ремонт курятника – бабе Вере жалко было сжигать в печке такое красивое дерево. В последующие годы баба Вера стала постоянным клиентом ритуального агентства в райцентре. Ее там знали в лицо. - У вас кто-то умер? – спрашивали участливо, - Или вы опять для себя? Новым сотрудникам ветераны ритуального дела объясняли, что это всего лишь милая, совсем немного чокнутая старушка, которая коллекционирует гробы. Баба Вера насмерть разругалась с соседями напротив. Они заняли для своего деда то место на кладбище, которое она присмотрела для себя. Помирились, впрочем, быстро. - Ай, не откапывать же его теперь, - согласилась баба Вера и предупредила своих, что если они похоронят ее на той половине, где высокие клены, она их с того света проклянет. - Там же тень, - объясняла она, - цветы на могиле расти не будут. И корни у них – во какие! С последним гробом бабе Вере повезло. Он простоял в сенях пять лет целым и невредимым. Когда его хозяйке стукнуло девяносто, она сказала домочадцам за ужином: - Мне пора. После этого баба Вера пошла в сени, выкинула из гроба сложенные там рыболовные сети и вытащила его из угла. Потом вернулась в комнату, повязала голову белым платком, улеглась на кровать и сообщила родным: - Все, завтра я не встану. За мной придут. - Ну-ну, - сказал сын. - Ой, мама, - беспечно махнула рукой невестка. И баба Вера осталась наедине со своими мыслями. Мысли почему-то были вовсе не подобающие случаю. Соседка Люська так и не вернула пятьдесят рублей, одолженные два месяца назад «до завтра». А невестку она забыла об этом предупредить. Баба Вера успела передумать и про Люську, и про то, что баньку давно не мешало бы подправить, и про то, что без нее сын наверняка покрасит забор той красно-коричневой краской, которая ей так не нравилась, и про многое другое. А за ней все не приходили. Среди ночи она проголодалась. Поворочалась с боку на бок и решила: - Не помирать же на пустой желудок, - прошлепала к холодильнику, нашла в нем оставшиеся от ужина котлеты и съела две штуки. Там же стояла и бутылка водки, припасенная на поминки. «Они-то себе еще купят, - подумала баба Вера, - А мне небось Там не нальют». Она открыла бутылку, нашарила на полке стопку, налила себе пятьдесят грамм и выпила. «Теперь-то уж усну, наверное»… Проснулась баба Вера в раю. Светило солнце, приглушенное белыми шторками. За шторками качались силуэты мальв. Где-то беззаботно кудахтали райские птицы. Прямо перед бабой Верой находились райские врата, на них висели ситцевые занавески в синюю клетку. За вратами слышались шаги ангелов. Бабе Вере показалось, что ангелы обуты в кирзовые сапоги. Она задумалась было над этим фактом, но тут раздался страшный грохот, потянуло скипидаром и хриплый ангельский голос смачно выругался. В ту же секунду в комнату ввалился ангел, сильно напоминающий небритой рожей бабВериного сына, но только почему-то зеленый. Баба Вера немного удивилась – в ее представлении зелеными бывали только черти. - Слышь, мать, - загремел зеленый ангел, - Ты уж или помирай давай, или дрова свои убери с дороги. Чуть шею себе не свернул. Тут только баба Вера поняла, где она видела раньше и эти белые шторки с силуэтами мальв, и эту небритую физиономию. Но огорчиться, что за ней так и не пришли, она не успела, потому что сильно озаботилась судьбой «дров», о которых упомянул сын. Гроб стоял там, где она его оставила, но был весь залит зеленой краской. - Вот, - сказал сын, - ты его сюда выставила, я и споткнулся… - Вам какой? Как в прошлый раз, или что-нибудь новенькое? – спросили в ритуальном агентстве. В ожидании, когда за ней придут, баба Вера пролежала на кровати неделю. Она смотрела в потолок, молчала и старалась думать о благолепном. На восьмой день от долгого лежания у нее с непривычки заболели бока. Баба Вера неторопливо встала, натянула костюм, загодя заготовленный на похороны, и выбралась во двор. Там она уселась на лавочке, сложила руки на животе и снова попыталась настроиться на благостную волну. Помешали соседские куры, забравшиеся в палисадник. Пока баба Вера швыряла в них палкой, пока гнала, громко топая ногами, пока объяснялась с их хозяйкой, благостный настрой как-то сам собой прошел. - Ладно, может быть, завтра получится, - подумала баба Вера. В ожидании покоя и благодати она просидела на лавочке во дворе еще несколько дней. Потом подумала: - А чего ж я просто так сижу-то? Пойти, что ль, огород поглядеть. Небось все сорняками заросло… Когда им за этим следить?! Конечно, Бог все-таки прибрал к себе бабу Веру, - очень умело и деликатно, - но потом. Совсем потом, после того, как у нее в сенях один за другим сгнили еще два гроба... Автор: Русский Росс

После развода Юле с дочкой достался домишко у чёрта на куличках. Километрах в ста пятидесяти от города, где они, как ей казалось, жили счастливо втроём: муж, она и их дочка. В один прекрасный день любимый муж заявил: -Знаешь, Юлька, я честный человек и не могу жить на две семьи. Поэтому ухожу. -Куда? – как-то глупо спросила я. -К любимой женщине. Если тебе интересно, то её Светланой Ивановной зовут, - спокойно ответил Сергей. -А почему Светланой Ивановной? – опять же глупо спросила я. -Я ещё до неё не дорос. Она намного круче меня в бизнесе будет! Вот как дорасту, так Светочкой называть буду. -Значит, ваши отношения на деньгах строятся? А у нас дочь растёт! И ей папа нужен так же, как и мама. Тут Сергей разозлился и повысил голос: -Тысячи матерей воспитывают не одного, а двоих-троих детей! И ничего. Не переломились! А ты уже ныть начала. Эгоистка несчастная! Только о себе и думаешь! А моё счастье, вижу, тебя нисколечко не волнует. Я даже разрешаю тебе несколько месяцев пожить в квартире. А потом – уж извини! – тебе придётся съехать. - И куда же? -А это уж твоё дело. Можешь на съёмную квартиру, а можешь в деревню. Там же есть у тебя бабушкин дом. -И что я там буду делать? Я же насквозь городская! -Опять повторяю: ты теперь меня не волнуешь. -Но со мной же будет и твоя дочь! Она-то должна тебя волновать. -Ты же не учитывала моё желание не иметь пока ребёнка. Сама забеременела. -Я, доложу тебе, не от святого духа забеременела, а с твоей помощью. -Ну, это ещё проверить надо, чей ребёнок. А начнёшь алименты требовать, девчонку к себе заберу. Тут я поняла, что надо его отпустить, иначе, со зла ещё чего-нибудь натворю. Чтобы меня вывести из себя, надо крепко постараться, но если это случилось, то берегись! И муж об этом прекрасно знал, поэтому с опаской посмотрел на меня. -Что ж, собирайся! - вдруг весело сказала я. – Не буду тебе мешать. Сама пошла на кухню, села на табурет и задумалась о своей дальнейшей несчастливой жизни. -Мужа нет. Брошенка. Специальности никакой. Муж ни учиться, ни работать мне не давал. Да что греха таить! И мне так удобно было. Всегда у любимого под рукой. Поэтому сейчас устроиться на какую-нибудь работу, чтобы прокормится и оплачивать квартиру, не удастся. На алименты надеяться нечего. Выросла без матери, которая беспробудно пила, в детском доме. Про отца она говорила, что бросил нас, когда узнал, что я должна родиться. Бабушку со стороны отца отыскала, когда уже выросла. Но съездить к ней так и не пришлось. Даже не познакомилась. Только по телефону и пообщались. Видимо, и у неё никого из родных не было, раз домишко мне оставила. Сынок, наверняка, и её бросил. У меня же будет крыша над головой – остальное приложится. Какую-нибудь работу всё равно найду. Ведь деревня живёт. Уборщицы тоже везде нужны. А на еду картошку посажу. Живут же там люди. Не умирают. В общем, делать нечего. Поеду в деревню. А там что-нибудь да придумаю. Собрала дочкины вещички, кое-какие свои и отправилась на электричку. На нужную станцию приехали к вечеру. Автобусы до деревни ходили два раза в день. Утром и в обед. С ребёнком не будешь ночевать на вокзале, поэтому пошли искать попутный транспорт. Транспорт нашёлся. Но, когда подошли к нему, ожидая легковую машину, увидели мотоцикл, который, показалось, здесь же и развалится. Увидев мою реакцию на «транспорт, Михалыч, как он потом представился, с усмешкой и даже с некоторой обидой сказал: -Ничего, дочка, не робей. Мне этот мотоцикл ещё в 1967 году вручили за хорошую работу. «Урал» называется. И он до сих пор ездит. Потому что тогда делали всё с умом и уход хороший был. Нас с Василиской он усадил в коляску. И мы понеслись! Надо сказать, что «Урал» не посрамил чести своего хозяина. Я же приехала чуть живая, хотя больше половины пути ехала, зажмурившись. Боялась, что колёса отвалятся. Зато Васька была в восторге от такой езды. Визжала от восторга, подпрыгивала. Подлетев к каким-то воротам, Михалыч закричал: -Наталья! Принимай гостей! Нашей соседки внучка прибыла. Да ещё с правнучкой. Приглашай в дом, накорми с дороги. А то вон, как побледнели! Я буркнула про себя: -Это мы от вашей езды побледнели, а не от голода. Но такое же вслух Михалычу не скажешь! Человек доброе дело сделал. На место всё-таки доставил. Васька выскочила из коляски и, приплясывая от возбуждения, начала осматривать эту чудо машину. Она без ума была от всяких разных машинок. Она и играла не куклами, а машинками. На крылечко выплыла дородная моложавая женщина и, глядя на Михалыча, строго сказала: -Опять летел как бешеный? Разобью я твой этот дикий транспорт! Как есть разобью. Михалыч подмигнул мне и виновато засмеялся: -Да ты что, Наташа! Еле-еле тащился. Километров сорок. И, заканчивая неприятный для него разговор, засуетился: -Заходите, гости дорогие, да отведайте нашего хлеба-соли. Я залепетала: -Да вы что! Мы уж домой пойдём. Продукты с собой привезли. Чем-нибудь поужинаем. -Это зачем же чем-нибудь?! – воскликнула Наталья. – Когда у меня всё уже на столе стоит. А вам ещё готовить надо. Заходите. Знакомиться будем. Меня Натальей Ивановной зовут, но лучше тётей Наташей называйте. Мы же с твоей бабушкой подругами закадычными были. Где она только тебя не искала! Сколько разных бумаг исписала. Да только ответ всегда один приходил: «Такая не значится». А уж, когда ты, Юля, нашлась да поговорила с ней по телефону, она так ждала, так ждала твоего приезда. А болезнь не дала вам встретиться, унесла её на тот свет. Только и успела мне сказать: «Встреть да пристрой мою внучку с правнучкой. Наказ тебе такой даю». Ладно. Ещё наговоримся. А сейчас за стол! Давай тащи девчонку в дом. Смотри, как прикипела к этой адской машине. Отец её тоже без ума от машин был. -Я её ещё ездить научу на мотоцикле, - пообещал Михалыч. -Я тебе научу! – грозно прикрикнула тётя Наташа. Описать, что было на столе, нет возможности. Будто дорогих гостей встречали. Но у меня аппетит начисто пропал. Или от нервотрёпки, связанной с разводом, или от этой быстрой езды. Зато Васька ела за двоих. Вскакивала, глядела в окошко, не исчез ли мотоцикл, и опять ела. На мои замечания есть спокойно, она укоряюще смотрела на меня: -Мамочка, ты что, не понимаешь? А вдруг, пока я тут ем, мотоцикл кто-нибудь украдёт! Наталья Ивановна смеялась: -Да кому такая рухлядь нужна! Тут за чудо машину уже вступились двое. -Ничего ты не понимаешь в технике! – возмутился Михалыч. А Васька с благоговением сказала: -Это же машина, тетя Наташа! И никакая не рухлядь. Вон, как мы сюда летели. Прямо как на самолёте! -Как есть, разобью эту чёртову машину! – буркнула чуть слышно тётя Наташа. Потом деловито скомандовала: -Всё! Давайте спать. Утро вечера мудренее. А то, Юля уже носом клюёт. Я сейчас посуду ополосну и тоже лягу. Я ринулась помогать, но Наталья Ивановна отправила меня в кровать. -Помощь - завтра. Разговоры о вашей дальнейшей судьбе - завтра. На удивление Юля выспалась хорошо. Или успокоилась после развода с мужем, или воздух в деревне такой, что все неприятности отметает прочь, а возрождает надежду. Ни разу здесь не побывав, Юля чувствовала, будто приехала домой. Вошла Наталья Ивановна. -Как спалось на новом месте? – спросила она. -Очень хорошо! – искренно ответила Юля. -Прекрасно! – радостно сказала хозяйка. – А теперь завтракать. Потом уже будем беседовать, девонька, о вашей дальнейшей судьбе. -Мне надо Василиску разбудить! -Она уже давно встала и позавтракала! – засмеялась Наталья Ивановна. – Вон, с дедом у мотоцикла крутится. Когда позавтракали, Наталья Ивановна спросила: -Юля, ты какое учебное заведение закончила! Это чтобы о работе подумать. Юля покраснела: -А никакое! Я ведь после школы сразу замуж вышла. И муж уговорил меня не учиться. «Зачем тебе это? - недовольно сказал он. – Пыль и без институтов вытирать научишься. Я же тебя обеспечу полностью». А я, дурочка, его так любила, что верила всему, что он мне пел. А теперь эта песня к несчастью привела. -Какое несчастье! – строго сказала тётя Наташа. – Несчастье – это когда близких теряешь. А всё остальное наоборот к счастью ведёт. Жизнь-то строится в полоску: белое – чёрное, чёрное-белое. Сейчас женщин кликну. Поможем тебе с уборкой в доме. Там работы не очень много. Зоя дом всегда в порядке содержала. -Да зачем женщин! –запротестовала Юля. – Всё сама сделаю! -Ты сильно не гордись! В другой раз ты кому-нибудь поможешь. У нас тут так. Девочка должна в чистоте жить. А я пока в детский сад схожу. Егозу нашу в детский сад надо срочно устроить. Иначе, куда-нибудь влезет. А потом насчёт работы решать будем. Алименты хорошие присудили? -Алиментов не будет, - сообщила я со слезами и рассказала об условиях, выдвинутых бывшим мужем. -Ну, что ж… Такое сплошь и рядом. Измельчали мужики, измельчали. Ничего, девочка, с голоду не умрёшь. Пойдём. Помощницы уже пришли. Да с собой столько продуктов принесли, что и за месяц не съешь. К вечеру и дом, и усадьба сверкали. Но главное было не это. Юля, которая трудно сходилась с людьми, со всеми женщинами подружилась так, как будто она их знала всех с детства. Они ей многое рассказали о её бабушке и об отце, который, оказывается, не бросал её вовсе, а умер в больнице во время приступа аппендицита. Вместо больницы он поехал за невестой, чтобы познакомить её с будущей свекровью. Вот дорогой его этот приступ и прихватил. Упрямство довело. Надо было в больницу, а он… За ужином Наталья Ивановна радостно сообщила: -С Василисой всё уладилось. Завтра можно вести в детский сад. -Но мне пока нечем заплатить! -Девочка, не волнуйся! Плата внесена. -Я Вам отдам, тётя Наташа! Только бы на работу устроиться! -И с работой решено. Завтра можешь выходить уборщицей в библиотеку. Ты же не против? -Конечно, нет! Спасибо Вам большое, тётя Наташа! Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Вас! -Ладно-ладно! Ты, девочка, вот что… Готовься для поступления. А с Василиской мы тебе поможем. -Да, за зиму подготовлюсь и буду поступать. -Зачем же зимы ждать? Подготовиться тебе мой внучок поможет. Он в 11 класс нынче пойдёт. И ему польза будет. Куда после школы-то думала поступать? Пока любовь свою не встретила. -В педагогический. -Ну, вот и хорошо! Туда и готовься. Чего время тянуть? Завтра вечером учитель заявится! – засмеялась Наталья Ивановна. – Ох, и строгий! Расслабиться не даст. А ты уж постарайся. Мы его с первого класса Анатолием стали звать. На другие имена он не отзывался. Запомни. Анатолий. Пока мы решали мои вопросы, Василиса вела разговоры исключительно про машины с Михалычем, которого сама начала называть дедом. И даже поведала ему самый большой секрет про городской садик. -Я заметила, - захлёбываясь от возбуждения, рассказывала она, что в садике совсем мало игрушек-машинок. А мальчишек много. Да я ещё. Вот и подговорила своих друзей Димку и Сашку, посадить машинки в землю, чтобы их выросло много-премного. Лучше всего земля копалась на клумбах. Вот мы туда и посадили все машинки, какие были. Как семена. -И что? – заинтересовался Михалыч, улыбаясь. -Тебе вот улыбочки! А мне, знаешь, как досталось. И за клумбы, и за машинки, и за то, что мальчишек сговорила. Маме пришлось потом все цветы на этих дурацких клумбах пересаживать. А главное, машинки за ночь не успели вырасти. Вот там теперь мои друзья так и страдают без машинок. Но ничего у нас теперь адская машина есть. Она же твоя и моя, дедушка? -Только, внучка, давай не будем её в землю садить! Новая не вырастет. -Да я же не маленькая! Понимаю, что она давно выросла. И даже немножко старенькая стала. Вечером, когда улеглись спать Василиска спросила: -Мамочка, мы же теперь отсюда не уедем? Даже если папа к нам вернётся. -Нет, не уедем, маленькая! Мы же приехали домой. От добра добра не ищут. Ноябрь, 2022 год Автор: Людмила Белькова

Она лeжала в гуcтых, кoлючих заpocлях eжeвики, завepнутая в пакeт, тугo пepeтянутый вepёвкoй. Чтoбы навepняка. Из пocлeдних cил oна издавала cлабoe "мяу" в надeждe, чтo ктo-тo уcлышит и cпаcёт. Κpoха, тoлькo оторванная oт матepи. Κиcлopoда ocтавалocь катаcтpoфичecки малo... *** Κтo-тo уcлышал. Κтo-тo пo имeни Алeкceй шёл дoмoй из магазина, пpeиcпoлнeнный пpeдвкушeниeм вecёлoгo, дoлгoжданнoгo вeчepа c cocлуживцами, c кoтopыми нe видeлcя дoлгих вoceмь лeт. Скoлькo вceгo вмecтe пpoшли! Ηe cocчитать, cкoлькo pаз cпаcали дpуг дpуга в гopячих тoчках! И вoт, накoнeц, oни пoбpocали вce дeла и пpиeхали в гocти. Слабый пиcк из куcтoв eжeвики oтвлёк вниманиe Лёши. Он ocтанoвилcя и пpиcлушалcя, вглядываяcь в кoлючиe заpocли, cквoзь кoтopыe пpoбивалиcь pыжиe лучи ухoдящeгo за гopизoнт coлнца. Πиcк уcилилcя, cлoвнo тoт, ктo eгo издавал, пoчувcтвoвал, чтo eгo cлышат. Κуcты зашeвeлилиcь. - Κoтёнoк? - дoгадалcя Лёша, и cpазу жe пoлeз в заpocли, раздирая ceбe рyки дo крови. Он пoднял пакeт, cпeшнo pазoдpал eгo, и oттуда на нeгo уcтавилиcь два зeлёных, пoлных надeжды глаза. Чёpный, как cама нoчь, кoмoчeк запищал eщё гpoмчe, нo тeпepь, видимo, oт pадoсти. *** - Знaкомьcя, это Μaня! - Лёшa протянул жeнe Виктории кипeльно чёрную кошeчку прямо c порогa. - Ой, кaкaя прeлecть! - Викa взялa кроху нa руки и cтaлa рaccмaтривaть живую нaходку, - А гдe ты eё нaшёл? Лёшa вcё рaccкaзaл жeнe. - Вот нeгодяи... - пробормотaлa Викa, крeпко прижимaя к ceбe мурлычaщую Μaню, - Сaмих бы в пaкeт положить, и вeрёвкой зaвязaть! Жaлко им нecколько тыcяч нa стерилизaцию! Что тaкоe нecколько тыcяч по cрaвнeнию c цeлой жизнью, хоть и тaкой крохотной? *** Μaня роcлa нe по дням, a по чacaм, и выроcлa холeной, лоcнящeйcя кошкой, до фанатизма прeдaнной хозяeвaм. Онa гонялa c тeрритории чужих котов и кошeк, и дaжe cобaк, ловилa крыc и дaрилa Лёшe и Викe тeпло и лacку. А когдa у cупругов появилcя мaлыш, Μaня грeлa eго, убaюкивaлa мурчaниeм и охрaнялa eго cон. Одним cловом, когдa-то cпaceннaя, онa отдaвaлa вcю ceбя нa блaго любимых хозяeв, и они отвeчaли любимицe взaимноcтью. *** - Лёшa, я прошу тeбя, cходи к врaчу! - умоляющe cкaзaлa Викa, дождaвшиcь, когдa он прокашляется. - Зaвтрa. Я ужe зaпиcaлcя, - вздохнул Лёшa и прилeг нa дивaн. Ему нa грyдь тут жe зaпрыгнулa Μaня. - Онa худeeт, - рeзюмировaл Лёшa, - Ей тожe нaдо бы к врaчу, что-то нe тo. Μаня ocуждающe пocмoтpeла на хoзяина и cвepнулаcь клубкoм у нeгo на гpyди. Πo телy pазлилocь пpиятнoe, yмиpотвоpяющее тeплo, пoтянулo в coн... *** - Χм, cтpаннo, - вpач пoчecал затылoк в нeдoумeнии, - У ваc втopая cтадия, нo вoт чтo интepecнo: чаcть опyxоли кальциниpoвана, как будтo вы ужe пpoхoдили лeчeниe. Стадия была бoльшeй, пoнимаeтe? - Ηe coвceм, - пoжал плeчами Лёша, - Πoяcнитe, ecли мoжнo. - Еcли бы я знал, - задумчивo пpoтянул вpач, - Βпepвыe вижу такoe. Из oнкoцeнтpа Лёша вышeл, иcпытывая cмeшанныe чувcтва: да, онкология пoдтвepдилаcь. Ηo чтo значит, cтадия была бoльшeй? Он лeчитcя бeз лeчeния? Дoма eгo вcтpeтила взвoлнoванная Βика: - Ηу чтo? - Βтopая cтадия. Инфильтpат пpавого лёгкого. Χимию назначили, пocлeзавтpа cнoва в oблаcть eхать, кладут в cтациoнаp. Сeгoдня oтпуcтили coбpать вeщи. - Γосподи, ну хoть вoвpeмя замeтили! - вздoхнула Βика. - Κак Μаня? - cпpocил Лёша. - Πлoхo, нe ecт пoчти, в ocнoвнoм лeжит. Анализы ничeгo нe пoказывают, из вeтлeчeбницы утpoм звoнили. УЗИ cтpаннoe - оpганы пpocтo иссыxаются, бeз пpичины. Βeчep пpoшёл в мoлчании. Дажe малeнький Даня был cтpаннo cпoкoeн, лишь изpeдка пoглядывал тo на лeжащую на пoдушкe изможденнyю кoшку, тo нa oтцa. Лёшa устaлo лёг нa кpoвaть, вoлнуясь пepeд зaвтpaшнeй госпитализациeй. Сoн смopил eгo нa удивлeниe быстpo. Ужe свoзь пeлeну зaбытия oн пoчувствoвaл, кaк Мaня зaпpыгнулa eму нa гpyдь. Он ощyтил eё дыxаниe нa свoём лицe и с тpудoм paзлeпил вeки. Тo, чтo oн увидeл, зaстaвилo eгo пpoснуться. Κoгдa Лёшa сдeлaл выдоx, Мaня откpылa pот. Из eгo pта в пасть кoшки стpyилaсь чёpнaя, тoнкaя дымкa, кoтopую Мaня глубoкo вдыхaлa. Β свeтe уличнoгo фoнapя этo смoтpeлoсь oсoбeннo жуткo. Πpоглотив чёpную дымку, Мaня обeссилeннo свaлилaсь нa бoк, a Лёшa нaoбopoт пoчувствoвaл пpилив бoдpoсти. Он вскoчил с кpoвaти, в oднoчaсьe пoняв, пoчeму опyxоль умeньшилaсь. - Дypexа! Бoжe мoй, ты зaбиpaeшь мoю болeзнь сeбe??? Нeт, ты нe зaслужилa тaкoгo! Он спeшнo нaтянул штaны, свитep, схвaтил кoшку, ключ oт мaшины и пoтoпaл к двepи. От шумa пpoснулaсь Βикa и спpoсилa сoнным гoлoсoм: - Ты кудa сpeди нoчи? - Βикa, я утpoм всё oбъясню. Я oтвeзу Мaню к тётe в дepeвню. Тaк нaдo, - oтвeтил Лёшa и зaхлoпнул зa сoбoй двepь. *** Дoждь лил стeнoй, a вeтep клoнил вeтви дepeвьeв пoчти дo зeмли. Β пoлутьмe сумepeк, усиливaющeйся зa счёт нaвисших в нeбe свинцoвых туч, сквoзь пeлeну дoждя с бoльшим тpудoм мoжнo былo paссмoтpeть oдинoкo бpeдущую пo oбoчинe дopoги чёpную кoшку. Онa шлa к свoeй цeли, oднoй eй извeстнoй и пoнятнoй, пpидaющeй eй силы бopoться с вeтpoм и устaлoстью. Лaпы сaми нeсли eё к мeсту, в кoтopoм oнa дoлжнa быть. Шepсть eё, внoвь стaвшaя глaдкoй и лoснящeйся зa тe тpи мeсяцa, чтo oнa жилa у тёти в дepeвнe, сeйчaс былa мoкpoй и гpязнoй. Сeгoдня oнa пpoснулaсь и пoнялa, чтo пopa. Если нe пoйдeт сeйчaс, тo пoпpoсту нe успeeт. Рaньшe пoйти oнa бы нe смoглa - нe хвaтилo бы сил, нo сeгoдня тoт дeнь, кoгдa oнa дoлжнa выпoлнить свoю миссию. Он сeйчaс "в пaкeтe, тугo пepeвязaннoм вepёвкoй", кaк кoгдa-тo oнa! Дa, бoлeзнь тугo связaлa eгo, нo вeдь у нeгo eсть oнa. Онa oбязaтeльнo oтдaст eму дoлг - зa спaсeниe, зa лaску, зa тёплый дoм, зa вкусный кopм. Μaня пpoшмыгнулa в oткpытую нa кухнe фopтoчку - хoзяйкa всeгдa oстaвлялa oкнo oткpытым, чтoбы пpoвeтpивaть дoм, пoкa всe спят. Былo paннee утpo, дoм был тих и пoгpужён в сoн, пoэтoму никтo нe зaмeтил мoкpую oт дoждя чёpную кoшку. Знaкoмый, eлe улoвимый зaпaх, пpиглушeнный тoннaми лeкapств, удapил в нoс. Μaня зaспeшилa, кoгдa пoнялa, чтo чувствуeт eщё и дpугoй, стpaшный гнилocтный, oтдaющий пpoтивнoй киcлинкoй зaпaх. Зaпaх пpиближaющeйcя cмерти. Ηeт, нeт, oнa уcпeeт! Ηe зpя жe oнa пpoдeлaлa вecь этoт путь? Βoт кoмнaтa, вoт хoзяин. Спит. Xyдoй, кoжa дa кocти! Рядoм cпит хoзяйкa. Γнилocтный c киcлинкoй зaпaх cтaл cильнee. Μaня пpивычнo зaпpыгнулa eму нa гpудь, пaчкaя пocтeльнoe бeльe гpязными лaпкaми. Ηo вcё этo былo нe вaжнo. Онa жaднo вдыxалa чёpную дымку, чувcтвуя, кaк cилы пoкидaют eё, нo в тo жe вpeмя нa щeкaх хoзяинa нaчинaeт игpaть pумянeц. Εщё вдox, ну жe! Терпи, eщё нe вcё, eщё нeмнoгo... *** Лёшa пpocнулcя oт кpикa Βики. Бoль ушлa. Он ужe yмер, этo рай? Βpoдe нeт, oн пo-пpeжнeму дoмa, вoт и Βикa, вoн Дaня aгукaeт в кpoвaткe. Κудa этo Βикa cмoтpит тaкими удивлeнными глaзaми? Он нa удивлeниe лeгкo пpипoднялcя в кpoвaти и пocмoтpeл пo нaпpaвлeнию взглядa жeны. Ηa пoлу, выгнувшиcь дугoй, лeжaлa Μaня. Онa былa мертва. Сeйчac oнa пpeдcтaвлялa coбoй cкелет, oбтянyтый кoжeй и шерcтью. Εё зeлёныe глaзa зacтыли нaвceгдa, выpaжaя cпoкoйcтвиe и yмирoтвoрениe - кaк ecли бы чeлoвeк выпoлнил вaжнoe, oтвeтcтвeннoe зaдaниe. - Μaня... Дpужoчeк, кaк жe тaк? - Лёшa вcкoчил c кpoвaти, пpaктичecки нe чувcтвуя бoли и cлaбocти, пoдхвaтил нa pуки мертвое тельце кoшки и зaплaкaл. - Онa cпacлa меня, пoнимaешь? - oн pыдaл, кaк мaльчишкa, глaдя пo тoщему бoку уже окоченевшyю Мaню, - Ηo этo не пpaвильнo... Этo мoя бoлезнь и мoя cудьбa... *** Спуcтя меcяц вpaчи нaкoнец cняли c Лёши диaгнoз. Πoнaчaлу никтo не веpил, чтo тaкoе вooбще вoзмoжнo - ему ocтaвaлocь жить cчитaнные дни, и вдpуг coвеpшеннo здopoв! Шёл oктябpь. Лёшa cидел нa веpaнде, нaблюдaя, кaк Дaня нелoвкo кoвыpяет лoпaткoй пеcoк. Был тoт caмый, oдин из пocледних, coлнечный день, кoгдa ocень ocoбеннo кpacивa - paзнoцветные лиcтья гopят paзными кpacкaми пoд егo лучaми, a егo теплo пpиятнo щекoчет кoжу. Βдpуг Лёшa уcлышaл дo бoли знaкoмый пиcк. Муpaшки пpoбежaли пo егo cпине - этo был тoт caмый пиcк, кoтopый oн уcлышaл кoгдa-тo из зapocлей ежевики. Кoгдa oн нaшёл ту, чтo пoзже зaбpaлa cебе егo cмеpть. Он вcтaл co cтулa, и нoги caми пoнеcли егo нa звук. Зa кaлиткoй cидел чёpный, кaк caмa нoчь, кoтёнoк. Он, a тoчнее, oнa, пpипoднялacь нa зaдние лaпки, гpoмкo мяукнув. Сквoзь тумaн нaвеpнувшихcя cлёз oн будтo бы пpoчитaл в oзopных зелёных глaзaх нaйденышa: "Ηу здpaвcтвуй, хoзяин! А вoт и я! Или ты зaбыл, чтo у кoшки девять жизней?" Автop: Светлaнa_А

Мичурин мог часами разговаривать с погибающим растением, и оно возвращалось к жизни. Мог спокойно войти в любой двор и огромные сторожевые псы не лаяли. Более того, птицы без опаски садились ему на шляпу, плечи, ладонь и клевали зерна. Только в 51 год он начал печатать свои научные работы. Популярность мичуринских методик шагнула за пределы России, и плодовые сорта селекционера занимали значительные площади в США и Канаде. В 1898 году Всеканадский съезд фермеров, собравшийся после суровой зимы, констатировал, что все старые сорта вишен как европейского, так и американского происхождения в Канаде вымерзли, за исключением «Плодородной Мичурина» из города Козлова. Голландцы, знающие толк в цветах, предлагали Мичурину большие деньги (20 тысяч царских рублей золотом) за луковицы необычной лилии, которая выглядит, как лилия, а пахнет, как фиалка, с условием, что этот цветок больше не будет выращиваться в России. Причем предлагали ему большие деньги. Мичурин лилию не продал, хотя жил бедно. На памятнике в центре Мичуринска пиджак ученого застегнут на «Женскую» сторону. Многие полагают, что это ошибся скульптор. Однако Матвей Манизер, которому был заказан памятник, ваял его по фотографиям. Из-за крайней бедности Мичурин сам перелицовывал старую одежду. Сам шил рукавицы, туфли носил, пока не развалятся. Все, что он зарабатывал, уходило на оплату труда работников. Ему ничего не оставалось. Летом 1912 г. канцелярия Николая II послала в Козлов к Мичурину одного из своих видных чиновников — полковника Салова. Полковник был удивлен скромным видом усадьбы Мичурина, которая состояла из кирпичного флигеля и плетневого сарая, а также бедной одеждой её владельца, которого он принял сначала за сторожа. Салов ограничился обозрением плана питомника, не заходя в него, и рассуждениями о святости «патриотического долга», малейшее отступление от которого «граничит с крамолой». Через полтора месяца Мичурин получил два креста: Анну 3-й степени и Зелёный крест «за труды по сельскому хозяйству». В гражданскую войну, когда в город приходили белые, он прятал в своем подвале раненых красных, и наоборот: когда приходили красные – прятал раненых белых. Как случилось, что на него никто не донес – тайна. На другой день после октябрьской революции 1917 года, несмотря на продолжавшуюся на улицах стрельбу, Мичурин явился в только что организованный уездный земельный отдел и заявил: «Я хочу работать для новой власти». И она стала ему помогать. В 1918 году Народный комиссариат земледелия РСФСР экспроприировал питомник Мичурина, впрочем, тут же назначив его самого заведующим. Комната Мичурина служила кабинетом, лабораторией, библиотекой, мастерской точной механики и оптики и даже кузницей. Мичурин сам изобретал и конструировал свои инструменты: секаторы, барометры, прививочное долото, изящный портативный аппарат для выгонки эфирного масла из лепестков роз. Имел уникальную мастерскую по изготовлению муляжей фруктов и овощей из воска. Они считались лучшими в мире и были настолько искусны, что иные пытались их надкусить.. Все оборудование он ковал и паял при помощи печи собственной конструкции. Ивана Владимировича соседи любили и боялись одновременно. За ним в народе закрепилась слава знахаря и колдуна. Он знал множество трав, которые обладают лечебными свойствами, готовил из них всевозможные мази и отвары, исцелял мигрень, свинку, почечные колики, фурункулез, сердечную недостаточность, даже рак, удалял камни из почек. Он обладал способностью влиять на рост растений и поведение людей. Бывало, шел с тросточкой и показывал: «Этот, этот и этот оставить, остальные выкинуть». Из 10 тысяч сеянцев каким-то чутьем определял два-три. Его помощники втайне от него пытались пересадить отвергнутые им саженцы, но ни один не приживался. Так называемая «черноплодная рябина» – это не рябина (Sorbus), а арония (Aronia melanocarpa), также из семейства «Розовые». Выведена Иваном Мичуриным в конце XIX века как особая разновидность аронии черноплодной, с другим набором хромосом. Так что черноплодная рябина – это не совсем арония, но и совсем не рябина. Алексей Лазарев, «Вечерняя Москва».

Тире или двоеточие. Двоеточие или тире. Кому-то всегда хочется ставить тире, другим больше нравится двоеточие. Правильно: В русском языке есть дилемма: поставить тире или поставить двоеточие И правда дилемма существует.. Но если второе предложение объясняет, уточняет то, что написано в первой части — значит, время двоеточия. Проверить можно союзами «а именно» или «то есть». Чтобы было проще запомнить все опорные слова, вот небольшая шпаргалка. Ещё больше примеров и подробных объяснений ищите в словаре Д. Э.Розенталя.

Придумал какую-то любовь! - Дед, а дед! Ты вставать будешь или нет? – поза и интонации у бабы Кати, как у сержанта-сверхсрочника. Кто духом послабей, и дрогнул бы. А дед бровью не повёл, пристально разглядывая заупрямившийся ремешок от часов: какого-то рожна сегодня вредничал, никак не попадая в свои скрепочки. Насупонив ремешок на запястье, дед поворочался и сел в кровати поосновательней. Сетка ее провисла почти до пола. Насобирав из «джентльменского набора» 4 таблетки, баба Катя бережно несет их в одной ладони. А в другой рук - стакан с водой. - Да я же сёдни пил, - вяло начинает дед, но старушка обрывает: - Каво ты врёшь. Пил он! Я уж курей накормила и печку подтопила, а ты ишо и вставать не думал. Пей, давай. Смотрю, смотрю, не косись, – подталкивает его под отечную колотушку руки, заставляя засыпать таблетки в рот. Проглядит – и в иранку сбросить может. Глаза у него стали чудные: то вроде без проблеска жизни, безучастные. А то вдруг заиграют какой-то детской хитринкой. В этот момент он потихоньку шкодит: прячет таблетки, считая, что его уже перекормили всякой химией. Разум тоже играет в прятки. То он есть, и дед обсуждает новости из телевизора и радио, вспоминает родню до пятого колена. То вдруг какой-то сквозняк по мозгам, который выдул последние двадцать лет, и он с утра засобирается на работу, с которой распрощался давным-давно, убеждая супругу, что опоздал к началу службы. Дед честно запивает таблетки, ворча: - Сколько их можно пить. Ничо ж не болит. - Потому и не болит, что пьёшь! Вставай, умывайся да чайвать будем. Подав руку, подтягивает тучного супруга своего к центру кровати. Тот, зевая и почесываясь, потихоньку вываливается из объятий своей старинной кровати, как из люльки и, нахлобучив тапки на отечные тоже ноги, по-медвежьи переваливаясь, плывет в другой край избы - к рукомойнику. Баба Катя терпеливо ждет за уже накрытым столом. Под полотенцем паруют стопкой блины, исходят паром две чашки – большая – дедова, поменьше – бабкина. - Хошь доктора в телевизоре и ворчат, что вредно, но как вот поись-то, без блинов, без сала, - продолжает спорить с невидимыми профессорами баба Катя. – Врут всё! А штоб мы поскорей с голоду помёрли. И пенсию платить не надо. А я не поем, так и заснуть не смогу. При подходе деда к столу успевает и стул поудобней поставить, и тарелку из-под широкого локтя убрать и торжественно открыть румяную горку. - Когда уж успела блинов-то напечь? - совсем по-детски удивляется дед, протягивая руку к самому горяченькому, сверху. - Дак не все ж лежебоки, койку мнут! - парирует бабка, пододвигая ему ближе вазочку со сметаной. Утренние посиделки с разговорами затянулись на добрых полчаса, пока дед не начинает ёрзать в поисках опоры для руки. - Пристал? Но, щас помогу, - поднимается со своего табурета бабка и опять подаёт ему руку. Взявшись за ее маленький кулачок, тоже, к слову, отёчный, дед начинает подыматься. С третьей, а то и с пятой попытки ему это удаётся и он потихоньку пускается в обратный путь. - Погоди! – опять по-сержантски останавливает бабка. - А гимнастика? Ты вчера еще сулился, что будешь шевелиться. Разве ж ты не понимаешь, што я тебя не смогу поднять, если ты совсем сляжешь? Давай-давай, занимайся, - на всякий случай добавила голосу, и обогнав деда по пути в комнату, встала наперерез. - От же ты зуууда! – машет головой дед. Прислонившись к косяку двери спиной, стал маршировать на месте. Так, вероятно, ему казалось. На самом деле ноги, обутые в растоптанные чуни, походили на ленивых цирковых медведей, которые не хотели шевелиться и подымались на дыбы только под резкий окрик дрессировщика. Суровая бабка – сержант, взглянув на старательные попытки «гимнастики», неожиданно покатилась со смеху: - Ты гляди, не схудай! Разошелся. Апполон Полведерский… Деду только этого и надо. Буркнув «хватит», поплыл в сторону своей коечки, по пути опираясь - то на угол кресла, то на угол печи, и подойдя к кровати, перехватившись за ее головку, тяжело занырнул в её спасительную глубину, как в гамак. А баба Катя, присев у окна, пододвинула к себе другой лекарственный коробок, вытащила свои таблетки и выпила утреннюю дозу. Устало посидела, грустно поглядывая на дедову стопочку таблеток. А потом, спохватившись, опять пошла обратно: - Но чо, недвижимость моя? Улёгся? Дай-ка гляну, носки не тугие? Не пережимают ноги? Не болит ничо? Дай, я маленько ноги разотру. - Да чо их шевелить. Нормальные. - Да они уж ничо не чувствуют. «Нормальные», - растирает осторожно отечные лодыжки, пугающе холодные под рукой, встревожено глядит в лицо деда. - Давай носки тёпленьки оденем. Щас я с печки подам. Совсем у тебя кровь-то не ходит, ишь замерзли ноги. Укутав деда, снова села за стол напротив божницы, позабыв про немытую посуду, и подняв глаза к иконе в углу над столом, неумело перекрестилась. Помнит, как крестилась в первый раз, размазывая по лицу сажу и кровь. Чего уж тогда она наговорила молчаливой иконе, не помнит. Не до того было. Было ей тогда 28 лет. Ветер в тот день гудел, как сумасшедший. Морок раскинулся над деревней дырявым смурным плащом, в котором от порывов то тут, то там появлялась новая рванина. Песок несло над деревней, и на зубах песок этот скрипел, и глазам было больно от въедливых соринок. Казалось, никогда не кончится этот ветреный день. После утренней дойки, повязав пониже платок, чтоб глаза защитить от хлестких ударов ветра, торопилась она домой с фермы. И за огородами на дороге увидела вдруг, что столб с проводами завален, а под ним лежит что-то, издалека зеленеющее на фоне серой земли. А потом захолодело вдруг внутри, и ноги чуть не отказали: в этом зеленом узнала она мужев мотоцикл. Не помня себя, бежала к столбу, к клубку спутанных проводов, среди которых он корчился, пытаясь выползти. Одежда на шее и на ногах тлела, разгораясь на ветру. Глянул на нее полубезумными от боли глазами, шевельнул рукой, на которой трепыхалась неопрятными лоскутами тлеющая фуфайка с коричневой дымной ватой, пытаясь отогнать её этим жестом от смертоносных проводов. Не обращая внимания на провода, которые опасно искрили в местах соприкосновения, подскочила к нему и, не касаясь руками, ногами в спасительных резиновых сапогах выталкивала его из смертельного клубка жалящих проводов в кювет. Молча, сжав зубы, размазывая по лицу слезы, упрямо толкала и толкала ногами его подальше от смертельной опасности, превратившись в бесчувственную машину, не давая воли сердцу, чтоб не упасть рядом с ним там, обхватив его руками. И потом только, поодаль, рухнула на коленки, сняв свою фуфайку, и гасила его тлеющую одежду, осторожно пыталась стянуть её, а потом увидела, что на помощь бегут люди. Домой его вели под руки, сбросив всё еще тлеющую фуфайку. В порванной полуобгоревшей рубашке, он шел, качаясь как пьяный, из-за шока, вероятно, не чувствующий боли. Огромный ожог был на шее, на руках, на ноге виднелся сквозь дыру в штанине. Дом, испуганные глаза ребятишек, поиски ножниц, куда-то запропастившихся. Срезанные полусгоревшие лохмотья одежды на полу. И её торопливые молитвы к Богу, как будто то того, насколько быстро она их прочтёт, зависела скорость «скорой помощи». Из больницы его выписали только через четыре месяца, в августе. Сожженная под шеей кожа срослась рубцами, будто к шее кто приложил огромную короткопалую пятерню. Чужая, уродливая, она по-хозяйски обхватила горло, сдавливая его при каждом неосторожном движении. Второй шрам был на ноге, выше колен – огромный поджаренный блин, больше четверти в диаметре. Раны только-только затянулись молодой кожей, любая одежда причиняла боль, и ходил он по ограде в широченных трусах и майке, широко расставляя ноги, как моряк во время качки, чтоб не причинять боль одеждой. Спасительный преднизолон, которым снимали в первые недели боль, и стал теми дрожжами, на которых стройный её Николай и стал «подыматься», сначала до 80, потом до ста, а потом и поболе, килограммов. Конечно, на килограммы и глядеть не стала – лишь бы одыбал и ожил. С годами затянулись все раны, даже рубцы стали не такими пугающими. А самым страшным сном много лет был сон о том, как она его вытаскивала из искрящих проводов. Вспомнилось, как однажды ночью, в декабре, приехал из соседнего села, где временно работал сменным, и постучал в дверь, уже в ночи. Шесть километров шел с трассы домой, обиндевел, как дед Мороз. Испугалась, ругала, оттирала, отпаивала горячим чаем. Растирала задубевшие ноги. Бог отнёс. Даже не чихнул назавтра… «Затосковал да и поехал»,- улыбался он ей оттаявшими губами. Много чего вспоминается Катерине. Как за всю их жизнь ни разу, считай не расставались – роддом да ожог не в счет. Свадьба вспоминается - и смех, и грех. Отправили его в соседнее село работать. Затосковали друг по другу, а работа - никуда не денешься. У неё – почти неделя отпуска. Вот и поехала в гости. Пожила там у него 4 дня, собралась домой, а паспорта в сумке нет. С собой ведь брала. А он сидит рядом с сестреницей (квартировал у нее), улыбается тихонько. Потом подаёт из кармана своего пиджака. Берет она паспорт, листает, а там…штамп о браке! Это што такое? - Ничо. Пошел в сельсовет (в одном помещении с клубом, где он работал). Говорю, моей некогда прибежать, распишите нас. Вот и расписали. Время - обед. Хозяйка, взглянув на «молодую», споро стала наставлять на стол горячее с плиты: картошку жареную, карасей, щи. - Саняяя! Иди, свадьбу гулять будем, - смеется, подзывая с ограды своего мужа. Пообедав вчетвером, стали уж планы строить, что дальше делать. Перебралась Катерина в Новониколаевку, три года там и прожили, а потом в свою деревню вернулись с двумя народившимися уже малышами. – Эта… Иди-ка сюда, – позвал из спальни дед. Баба Катя снова сорвалась с места. Стоя у изголовья, глянула пытливо: – Чего? – А щас утро или вечер? – Утро, конечно! Ты ж блины со мной ел. – А сама-то таблетки пила? Или токо меня травишь? – Пила, пила, не переживай. – Запереживаешь тут. Тебе вперёд меня никак нельзя. Я ж даже с койки без тебя не вылезу - и глаза деда глядели в этот раз вполне осознанно и серьёзно. – Ты бы телевизор, что ли, включила. Картина можа какая идёт, про любовь, – улыбнулся он, переключившись с хмурой мысли. – Придумал тоже, «любооовь». Разе она есть? Сказки! Дурь одна в этом телевизоре. Давай-ка, я лучше тебя побрею, - поднявшись с кресла, привычно включила бритву и стала сбривать щетину, сбавляя нажим на месте старого шрама на шее, а потом аккуратненько протёрла лицо влажной салфеткой. – Вишь, ты ишо и молодой, – улыбнулась она, и пригладила неровно ею же остриженный чубчик. Елена Чубенко