Сказки нашего города

Кармический брак Алика верит в перерождение, но к рассказам людей о прошлых жизнях относится с толикой скепсиса. Особенно если собеседники уверяют, что были магами, королями, а то и богами. Ее удивляет, когда дама, убежденная, что она новое воплощение Афины, продает курсы, открывает магические школы, а не находится под заботливым присмотром санитаров. Еще ни разу Алике не встретился человек, припомнивший, что две жизни назад он был бомжом или проституткой. Это наталкивает на мысль, что учение о реинкарнации порой служит способом оправдать неудачи и поласкать самооценку. Это не я чудила, это кармические отработки! Ну и что, что еле свожу концы с концами. Зато в прошлой жизни был царем С

Любовная магия Алика не берет в работу «любятину». Не потому, что любовная магия сложнее других воздействий. Просто она не видит в ней смысла — счастья это не принесет. Чаще всего получается агрессивный зомби, который ненавидит того, с кем вынужден находиться, и не может уйти. Собственные источники энергии у бедолаги перекрыты, единственным «кислородом» является привороживший. Отсюда ломки, когда «возлюбленного» нет рядом, попытки вырваться из отношений, чередующиеся с осознанием собственной зависимости и болезненным недоумением: «Как?! Этот человек ведь мне даже не нравится!» Помимо слома воли, перекрывается финансовый поток, страдает физическое и психическое здоровье. Каждый раз А

Родовое проклятье Клиентка была ухоженной, умной, похожей на бизнесвумен, какими их рисуют в фильмах: волосы забраны в строгий пучок, на глазах — модные очки, юбка чуть выше колен. Пахло от женщины корицей. Между работой и походом к ведьме Алике она пекла плюшки для детей и мужа. Алике клиентка сразу понравилась. Как только женщина вошла и уселась за стол, сразу начала плакать: — Проклятье! Проклятье на нашем роду! Его никак не снять, как я ни старалась: и в церковь ходила, и молитвы читала. Ведьма иронично приподняла бровь. — Проклятье? Судя по дорогому парфюму, сумочке за тысячу долларов, холеному лицу и прочему благополучию, женщина не казалась ни несчастной, ни проклятой. Но чт

Немой король Он пришел. Доставай сокровища — все, что есть. Драгоценности и наряды, шафран и шелк. По блошиному рынку разносится эта весть, словно гимн всех торговцев мира: да, он пришел! Разбегаются в страхе жулики и ворьё: если рынок — театр, для них не найдется роль. Повезет же тому сегодня, на чьё старьё величавым перстом укажет немой Король… Выше всех продавцов на голову или две, он идет меж ларьков, торжествен и величав, если он кивает — это уже «привет», может выкупить всё и с лихвой отвалить на чай. В бороде у него во́роны гнёзда вьют. Черный пояс, расшитый золотом, весь в ключах. Источает он черный мускусный неуют, на Иггдрасиль похож, который зачах. Великанские пальцы о десяти пе

Огоньки в лесу В ночь, когда зажигают огни, а по траве стелется мышиная поземка, люди не покидали своих домов. Издревле такие ночи считались опасными, но только не для ведьмы. Уж ей ли бояться бродячих духов, пускай и чужих, с которыми она общалась так же легко, как с ветром или с соснами? Осень — она ведь тоже бывает разной. Бывает мягкой, стелющей под ноги пестрые ковры, теплой и уютной, как свернувшийся на коленях кот; с горячим шоколадом в кружке, имбирным печеньем и медом. А бывает и иной: промозглой, колючей и сопливой, с затянутыми мглой днями и холодными ночами, когда звезды покалывают острыми лучами кожу, а на хвое звенит иней. Такую осень ведьма не любила, и поэтому в городе и о

Вот кот К декабрю Таня округлилась настолько, что стала походить на новогодний шар с ёлки. Ходила она теперь плавно, чуть вперевалочку, а в глазах светилось счастье. – Какая она у меня умница, – умилялся Варфоломей, разглядывая хозяйку, – о диетах не думает, хорошеет день ото дня, скоро будет как я! – Вот, кот, не пойму я, – вздохнул Еремей, облизывая ложку с медом, – это ты только претворяешься тупеньким или взаправду от сытой жизни последние крохи разума растерял. – Да перестань, – мохнатый мазнул хвостом, как бы отмахиваясь от назойливого домового, – сам поди тоже не сахар. Как зима началась, так ворчишь и ворчишь, сил никаких нет рядом с тобой жить. – Это потому, что мне спать надобно,

Крадник Девяносто процентов обращений к ведьме — это даже не чистка от порчи или проклятий. Это изрядно подзадолбавшие Алику любовные треугольники. С унылой непрерывностью к ней прибегали женщины разных возрастов и социальных статусов, но с одинаковым отчаянием в глазах и патетическими просьбами защитить их возлюбленного от «этой кикиморы», вцепившейся в него, будто клещ. Кикиморой могла быть как любовница, так и жена, в зависимости от того, с какой стороны поступало слезное обращение. Коварной сопернице приписывали поистине демонические свойства: дар гипноза и ворожбы. Иначе объяснить, чем заинтересовала любимого эта глупая невзрачная особа, невозможно. Скорее всего, она мужика при

Съешь мою боль Меньше всего Алика любит работать с детьми. Это сложно, муторно и рискованно. Пространство вариантов вокруг ребенка еще не сформировано, опасность «притянуть» какую-то совсем не нужную вероятность событий чересчур велика. Ребенок находится в биополе матери, значит, работать придется еще и с ней. К тому же дети ужасно любят фантазировать. Кто не мечтал обладать магической силой, когда был маленьким? Не придумывал себе волшебного друга-помощника? Каждое слово такого «клиента» приходилось перепроверять, что создавало дополнительные нагрузки. Когда Алика увидела на пороге женщину в пафосном черном одеянии, с кроваво-красными губами и темно-синими веками, ведьма никак не о

Колодец Джофара. В одном бедуинском племени, кочевавшем по аравийской пустыне, жил юноша по имени Джофар. Вырос он в большой семье: у него были родители, множество братьев и сестер, дядей и теток. Но всем им казалось, что этот мальчик немного не от мира сего: молчалив, задумчив, любит по вечерам где-то бродить в одиночестве. Чужие так и вовсе считали его дурачком. А дело было в том, что Джофар полюбил Луну. Еще ребенком он заглядывался на ее аккуратный серп, а в ночь полнолуния просыпался, чтобы полюбоваться сияющим в небесах волшебным фонарем. А когда он повзрослел, ему стало казаться, что Луна — прекрасная дева, равных которой на земле нет и не будет. Почти каждую ночь уходил он броди