Клиентка была ухоженной, умной, похожей на бизнесвумен, какими их рисуют в фильмах: волосы забраны в строгий пучок, на глазах — модные очки, юбка чуть выше колен. Пахло от женщины корицей. Между работой и походом к ведьме Алике она пекла плюшки для детей и мужа. Алике клиентка сразу понравилась.
Как только женщина вошла и уселась за стол, сразу начала плакать:
— Проклятье! Проклятье на нашем роду! Его никак не снять, как я ни старалась: и в церковь ходила, и молитвы читала.
Ведьма иронично приподняла бровь.
— Проклятье?
Судя по дорогому парфюму, сумочке за тысячу долларов, холеному лицу и прочему благополучию, женщина не казалась ни несчастной, ни проклятой. Но что-то царапало ее изнутри острыми крысиными коготками. Что-то давнее, темное. То, что давно пора отпустить.
— Да, — призналась женщина, опустив усталые глаза, — я прокляла родную сестру.
Это случилось много лет назад. Помню, я была ужасно неуклюжей, смешной. А Анна, так зовут мою сестру, не упускала случая выставить меня дурой перед своими друзьями.
— А сколько будет корень из четырех? — бывало, спрашивает сестра приторно-ласковым голоском.
Я не знаю, ведь корни проходят в седьмом классе, а я только в третьем.
— Дуреха! — смеются ее приятели и поклонники.
— Я не дуреха, — краснею, готовясь вот-вот разреветься.
— Раз ты не дуреха, скажи, сколько у тебя хромосом? Сорок шесть или сорок семь? — доверительно заглядывает в глаза Анька.
Чувствую, вопрос с каким-то подвохом. Главное — не прогадать. Мне почему-то кажется, что чем больше хромосом (даже толком не знаю, что это такое), тем лучше.
— Сорок семь!
Друзья сестры взрываются таким хохотом, что трясется люстра на потолке.
— А ты не дауненок случайно? Может быть, наши родители что-то не договаривают! Смотрите-ка, и рот у нее приоткрыт! Точно-точно, ты даун!
Так продолжалась достаточно долго. Они практически убедили меня в том, что я умственно неполноценная, представляете? На людях Аня была идеальной сестрой, заботливой до приторности и нежной. Но стоило старшим отойти, в ней просыпалось что-то гадкое, изобретательно-злое.
Она стучала на меня взрослым, рассказывая о провинностях, которых я не совершала, но за которые следовало неизбежное наказание. Портила вещи. А однажды даже разрезала ножом моего любимого плюшевого медвежонка.
Сейчас я понимаю, почему Анька так себя вела. Наша мать развелась с Анькиным отцом, родила меня, и на Аньку, когда-то любимую всеми принцессу, почти не осталось времени и сил. Она мстила мне за это. Изощренно и жестоко.
Когда Аньке стукнуло четырнадцать, она на несколько лет рванула в Москву, к своему отцу. Тот пристроил дочку в хорошую математическую гимназию. Сестра, несмотря на скверный характер, неплохо соображала. В столице было больше развлечений и перспектив.
С тех пор мое детство шло беззаботно и счастливо, я вспоминала Аньку лишь как какой-то давний кошмар. Но память имеет свойство сглаживать плохое. Аня несколько раз в неделю звонила маме, щебетала в трубку разные нежности, каждый раз просила и меня к телефону. На словах мы были лучшими подружками, и ужасы раннего детства начали забываться.
Потом я подросла, увлеклась психологией, узнала о каком-то психологическом эксперименте, подтверждающем, что детская память — вещь ненадежная. Суть его сводилась к тому, что дети, вспоминающие, как над ними издевались, часто сами это придумывают — не со зла, просто подсознание так работает. Под обвинения попадали мамы и папы, сестры и братья. Может быть, все было не так уж жестоко? Может, я что-то дофантазировала, в чем-то преувеличила?
Из каждого утюга неслись пламенные речи о необходимости прощать. В конце концов, Аня была ребенком. Кто знает, как сестра изменилась. Нужно давать людям второй шанс.
Когда она приехала в город вновь, мне было пятнадцать, а Ане уже стукнуло девятнадцать. Вы удивитесь, как так вышло, что мы с сестрой не виделись больше четырех лет? Мама часто ездила к Ане в Москву, я же каждый раз находила убедительную причину для того, чтобы не видеться с ней. Если ничего не получалось выдумать — перед самой поездкой внезапно поднималась температура.
— Жалеешь, наверное, что не поедешь, скучаешь по сестренке? — сочувственно гладила мой лоб мама.
— Скучаю!
Мне ничего не стоило состроить жалостливую физиономию. Мы так долго изображали образцово милых сестер, что я практически в это поверила. Вместе с семьей поехала встречать Аньку на вокзал и, когда с поезда сошел не прыщавый гадкий утенок, каким я ее запомнила, а прекрасная молодая барышня с голубыми глазами ангела, я сделала то, чего ждали от меня родители: бросилась ей на шею.
Она совсем изменилась: никаких колкостей, никаких издевок, сама элегантность, грация и красота. На радость маме мы делали то, что и положено делать сестрам: гуляли в парке, уплетая сахарную вату, катались на аттракционах, ходили в кино. Через неделю, после некоторых колебаний, я отважилась сделать то, чего никак делать не следовало: познакомить Аню со своими друзьями.
Вначале немного беспокоилась — вдруг сестренка не впишется в нашу компанию. Все-таки разница в возрасте и разные интересы давали о себе знать. Но Анька вела себя так, будто дружила с этими ребятами всю жизнь: она рассказывала забавные истории из жизни в столице, высмеивала надменных богатеньких однокурсниц. И уже через несколько вечеров стала душой компании.
Говорила я раньше, что Анька была ужасно внимательной? Оказалось, она подмечала все: как я смотрю на одного паренька, Пашу, отвожу глаза и краснею. То, что он хочет дотронуться до моей руки, но никак не решается.
— Ты его любишь? — спросила она по дороге домой, доверительно заглянув мне в глаза. — Скажи, любишь его или нет?
Я молчала.
— Ну скажи, я же твоя сестра! Я не желаю тебе зла!
Ее голубые глаза казались искренне-добрыми. Аня взяла меня за руку.
— Вместе мы что-нибудь придумаем. Я помогу, обещаю.
Я кивнула, слезы стыда и облегчения покатились из глаз. Эту любовь я носила годами, баюкала ее, как больного ребенка, не решаясь рассказать о тайном чувстве никому, даже маме.
— Ну что же ты плачешь, дуреха! Я с ним поговорю, слышишь? Он тебя любит, надо лишь сделать шаг!
Следующий день я была как на иголках. Анька же оставалась собранной и спокойной. Она сказала, что поговорит с ним в парке, велела подойти к трем часам. Я не могла ждать трех, в два пятнадцать уже была у скамейки, где они договорились встретиться.
То, что я дальше сделала, было ужасным, но вы должны понять: увиденное меня уничтожило. Анька целовалась с Пашкой взахлеб, смакуя каждый момент. Не могу допустить, чтобы ей, девятнадцатилетней королеве, действительно нравился робкий, неуверенный шестнадцатилетний романтик Пашка. Не знаю, зачем ей это было нужно. Доказать свое и без того очевидное превосходство?
Анна одарила меня взглядом победительницы. Засмеялась:
— Смотри, подошла дуреха! Дуреха!
Паша что-то кричал, кажется, умолял меня подождать, клялся, что я все «не так поняла», и плел прочие банальности из сопливых мелодрам. Я убежала, закрылась в комнате, отказываясь выходить даже к ужину. Даже когда родители пригрозили, что накажут меня за плохое поведение, как в раннем детстве. И от всей души ее прокляла.
— Пусть она будет тупой и толстой, слышите? Тупой и толстой!
Я повторяла это весь вечер и весь следующий день, всю следующую неделю. До тех пор, пока Анька не убралась из моего-нашего дома в свою блестящую расфуфыренную столицу.
— И что же? Анька стала такой? — спросила ведьма.
Клиентка интенсивно закивала:
— В том-то и дело, что стала!
Алика взглянула на фотографию Аньки. Из гимназии ее исключили, несмотря на отца со связями, который активно пытался протащить дочку, на следующий же год. Вес она начала набирать еще в восемнадцать, просто клиентка, опьяненная эффектом ореола, этого не заметила. Правду сказать? Не поверит. Будет бегать по другим экстрасенсам, магам, ведунам, шарлатанам...
Ведьма идет на кухню, заваривает чай с кусочком лимона, корицей и летними ягодами. Что-то шепчет над кружкой. Приносит женщине.
— Вот средство против проклятий.
— Это же просто чай!
— А это такая маскировка, милочка, — ухмыляется ведьма. — Это настоящее зелье! Главное — кто готовит, с каким посылом и как. Если бы тут плавал чей-то глаз и хвост летучий мыши, на тебя это произвело бы более сильное впечатление?
Клиентка смеется, с опаской подносит чашку к губам. Делает первый глоток, чувствует, как в груди разливается блаженное тепло. От чувства вины и старых обид — в самый раз. Денег Алика не взяла.
— Люблю я снимать проклятья! По душе мне такая работенка, — улыбнулась ведьмочка во весь рот. — Дальше ее вес уже на ее совести!
— А сестренке что передать? — спрашивает клиентка у самых дверей.
— Поменьше мучного, девочка. Поменьше мучного...
Александра Власова
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев