Зеленая лампа

ЗНАЕШЬ, МАМА... Знаешь, мама, сегодня, в твой день рождения, я решил отчитаться перед тобой, как это делал когда-то... А почему бы и нет?.. Отчитаться за то, что я сделал за эти девятнадцать лет без тебя, поделиться хорошими новостями, да и просто поговорить с тобой, чего я не делал уже давно, каюсь... Помнишь, как ты усаживала меня вечером на кухне, сама готовила ужин и требовала отчёта за прожитый мною день?.. Я что-то бубнил про школу, про музыкалку, про сольфеджио, ты задавала мне вопросы, я отбивался, как мог, ты уточняла и обязательно всплывало что-то такое, в чем я боялся тебе признаться, очередной мой "косяк"... И вот сегодня, в девятнадцатый твой день рождения, который я отмечаю без тебя, я могу уже смело сказать тебе многое из того, чего ты не знаешь... Итак... Мама, ты не поверишь, но... Так сложилось в жизни, что я выполнил, практически, все твои наказы... Я даже не знаю, с чего и начать... А давай, как в детстве?.. Помнишь, как мы с тобой всегда говорили спонтанно, перескакивая с темы на тему... Это с отцом мы, когда я уже вырос, разговаривали ночами за бутылочкой основательно, в начале беседы аргументировали свою позицию по тому или иному вопросу, рассуждали о том, о сем, величаво кивали друг другу, как лорды, типа, да, согласен, футбол нынче не тот, что был раньше, мол, Горбачев красиво начал, но перешёл на болтовню, посмотрим, мол, что у Ельцина получится; потом мы все больше распалялись, типа, да что твой Солженицын, а твой Шолохов так, вообще, спорили чуть ли не до драки и - в итоге - ты врывалась на кухню в три часа ночи и разгоняла нас: то веником, то ковшиком, то полотенцем... А с тобой, мама, мы говорили всегда тихо, перебирая в подвале картошку или по дороге в лес за грибами на Усовскую гору... Так вот, докладываю тебе, мама!.. На железной дороге, как ты меня и заклинала, я никогда не трудился, помня твой наказ... Кем я в жизни только не работал: и дирижёром, и кочегаром, и артистом, и аккумуляторщиком, месяца три даже был - ты не поверишь! - бухгалтером, но на "железку" ни ногой!. Дальше... Я, наконец-то, сбрил свои усы, которые ты невзлюбила с первого дня, когда я - помнишь? - "привез" их с Южного Урала и носил всегда, потому что это нравилось моей жене Ирине и ты ничего с этим поделать не могла... А моя нынешняя жена смогла решить эту проблему с усами легко и просто: она написала письмо Деду Морозу, мне пришел от него ответ, мол, уважьте, Александр, меня, старика, жену свою порадуйте, сбрейте вы эти свои усы и... Обалдел я, конечно, но усы пришлось сбрить, так как с Дедом Морозом шутки плохи... И курить я бросил, потому что в этом же письме Лариса еще и про курево написала, а Дед Мороз меня в ответе пристыдил, мол, взрослый мужчина, а от такой дурацкой привычки не можете избавиться, бросайте, мол, Саша, не ставьте меня, старого, перед вашей супругой в неловкое положение... Ну, как тут было не бросить?!. А уж ненавистные тобой "патлы" я давным-давно не ношу, лысина у меня такая, что какие уж тут могут быть "патлы"?!. Но самая главная новость для тебя, мама, это то, что я бросил пить!.. Да - твою главную мечту жизни я исполнил 12 лет назад, став настоящим трезвенником!.. А вот это уже серьезное достижение!.. И таким, как наш дядя Вася, я так и не стал... Хотя... Честно говоря, без утайки... Стоял я на самом краешке бездны, был, практически, на самом жизненном дне, но выкарабкался каким-то чудом... И вернулся я в профессию, и женился в третий раз, тебе бы моя Лариса понравилась, я уверен, с отцом они нашли общий язык с первой минуты знакомства... А ещё... Знаешь, мама... А я ведь книжку написал!.. Да-да!..Самую настоящую книжку!.. 635 страниц, прикинь!.. Красивая такая, увесистая книга получилась... Сам не ожидал такого объема... Посвятил я ее нашему папке, а вот вторую, которая на подходе, я посвящаю тебе, мама... Я даже представил, как ты перед сном читаешь мою книгу под нашим жёлтым абажуром в зале допоздна, как ты читала всегда, сколько я себя помню... Представляю, как ты читаешь, смеёшься, а потом начинаешь меня шутливо укорять, мол, вот здесь ты, сынок, немного преувеличил, вот здесь откровенно приврал, а вот здесь ты здорово описал ту ситуацию про наши с отцом походы на индийские фильмы, и про то, как я его будила по утрам на работу после гулянок, ты написал просто точь-в-точь, даже слово-в слово, а вот этого я не помню, хорошо, что ты поменял имена, никто не обидится, но читать, мол, все равно интересно; молодец ты, Саша, читаешь и даже забываешь, что это написал не какой-то писатель, а мой родной сын... И мне, мама, от твоей похвалы становится на душе тепло и спокойно... Как в далёком-далеком детстве... Когда деревья были большими... Когда мы были маленькими... Когда все ещё были живы... И ты, и папка, и тот же дядя Вася, и дядя Витя, и дядя Коля, и все-все-все... Светлая всем память... ... ... ... Александр Волков...

"ЛУЧШИЙ МУЖ..." - Ба… мне кажется, я его не люблю. Колю. Он очень хороший, но… всё это должно быть как-то иначе. - Сядь-ка! – велела Лида. – Он тебе что, противен? - Что ты?! Нет, конечно. - Он тебя обижает? - Никогда! – возмутилась Валя. - Вот и не выдумывай. Хороший, заботится. Не противен. Ребенка ждет. Зарабатывает. Великие-то страсти не всем даны, да и не всегда на пользу... Мама у Вали была… можно было бы сказать плохой, но я не буду так говорить. Обычной, не слишком счастливой, бабой была Валина мать, Надя. С отцом своей единственной дочери она разошлась, когда Валентина ещё в школу не ходила, только собиралась. Володя уехал на заработки на север, нашёл там другую, да так там и остался. Надя унывать не стала. Подкинув Валюшку своей матери, она тоже отправилась на поиски лучшей доли. И в деньгах, и, если повезет, в любви. Москва была не слишком приветлива. Работать Надежда устроилась в магазин. Денег едва хватало, чтобы снять угол, отправить матери немного, и поесть самой. На наряды и развлечения уже не оставалось. Но каждый вечер Надя шла на улицу, нарядившись в то, что у неё было, в надежде встретить свою любовь. Любовь встречаться не хотела… все гуляли парочками, а если попадались одинокие мужчины, то проходили они мимо Нади быстро, целеустремленно, по сторонам не глазели. Вообще, Надя обратила внимание, что в Москве редко можно было встретить праздношатающихся. Парочки вечерами в парках ей встречались, да. Они гуляли, держась за руки, или сидели на лавочках и обнимались. А так, чтобы один человек шёл, прогуливаясь, глядя по сторонам… такого Надя почти не встречала. А если и встречала, то пенсионеров. В магазин приходили симпатичные мужчины, некоторые, предположительно, неженатые. Даже засматривались, было дело, на привлекательную молодую кассиршу, но стоило Наде заговорить своим ивановским говорком, мужчины тут же ретировались. Некоторые даже беззлобно усмехались над её выраженным «пЯтьсот», и прочими словечками, которые Надя произносила непривычно для Москвы. Надежда все думала, что надо бы маме купить сотовый телефон, чтобы почаще звонить ей напрямую, а не через соседей, но дело было в том, что звонить-то было не с чем. И денег на телефон не было, и похвастаться было нечем. Поехала покорять столицу, а топчется на одном месте. Наде было грустно. В конце концов эта грусть доконала её, женщина взяла отпуск и поехала домой, навестить своих. - Нет мне сладу с ней. – сердито говорила Надина мать, Лида. – С утра до вечера убегает, уроки делает плохо. Двойки носит. - Мам, ну какие двойки в третьем классе? - А она носит! Сил моих нет. Оставайся и следи за ней сама! Что ей бабка? Ей родители нужны! - Вот я и ищу ей родителя! Второго, в смысле. - Да плюнь ты, Надька! И разотри. Тебе дочь надо воспитывать, а ты ерундой маешься. Пришла с улицы чумазая Валя. Посмотрела на мать равнодушным взглядом и сказала: - Че привезла? А Надя почти ничего и не привезла. Футболку Вале купила модную. Еда тут, в Ивановской области, была лучше, зачем из Москвы переть? А на большее денег не было. Футболка Вале понравилась. - Ничо такая. Замуж-то не вышла, мам? - Не вышла. - Ясно. Ну, я побежала. - Валя, погоди… бабушка говорит, ты учишься плохо. Почему? Девочка пожала плечами. - Не интересно. Ну пока. Валя убежала на речку, забилась в кусты, и ревела там полчаса. А то, может, и час. При матери она не могла себе позволить ничего такого. Мать бросила её, три года носа не казала. Не любит, значит, дочку свою. Ну и Валя ни за что не покажет, что любит маму, и очень, очень, очень по ней скучает. Проревевшись, Валя полезла из кустов, зацепила футболку и порвала. - Да чтоб тебя! – в сердцах сказала девочка. Но в груди зажегся мстительный огонек. Футболка была красивой и понравилась Вале, но то, что порвался подарок от этой… немного согрело одинокую детскую душу. Фото из открытых источников Яндекс А Надя встретила любовь там, где не ждала - на родине. Молодого, моложе её на десять лет, парня. Сашу. Кто бы знал, что любовь-то вот она! И в Москву мотаться не надо… правда, Саша считал иначе: - Ты там что снимаешь? - Комнату. - Меня товарищ на работу в Москву зовет. Я с тобой поеду. Надя, которая уже думала, что займется воспитанием дочери, вздохнула. Но любовь – дело такое. Если сказал мужчина, что надо ехать, значит Надя поедет, а куда деваться? Опять Валя осталась с Лидой. Снова бегала целыми днями на улице, плохо училась, дома помогать не хотела. - Да что ж такое! – возмущалась бабушка. – Все дети нормально растут до подростков, потом уж кобениться начинают, а ты прям особенная у нас! А Вале просто было больно, что её бросили и мама, и папа. Тот вообще не пишет, не приезжает. И эта тоже… нашла себе жениха, и укатила с ним в Москву. Главное-то, тут нашла, в посёлке. Зачем же уезжать? Однажды Валя, набегавшись после школы, пришла домой и обнаружила бабку в постели. - Бы, ты че так рано спать легла? – спросила Валя, стоя на пороге Лидиной комнаты, не включая свет. - А пожрать че есть? - Есть. – прошелестела Лида. – Погоди, я сейчас… встану… Бабушка сделала попытку подняться и рухнула в подушки. - Нет… кружится всё. Не так давно у Валиной подружки, Светы, умерла бабушка. Девочка подумала, что Лида умирает. Она взвизгнула и полетела к соседям, чуть не снеся невысокий заборчик: - Тётя Катя! – орала она, стуча в дверь. – Бабушке плохо! Помогите! Соседка выскочила на крыльцо, она только-только заперла дверь. - Что случилось? - Бабушке плохо! – Валю трясло так, что зуб на зуб не попадал. – К-к-к-кружится всё и встать не может. Соседка звонила в скорую и что-то кричала в трубку, а свободной рукой она обнимала девочку, поражаясь тому, как её колотит. Ну надо же как переживает! А Лида всё на неё жаловалась… - Ты тут посиди, у нас. – велела Катя. – Я побегу к вам, и машину встречу. - Х-х-х-хорошо. – простучала зубами Валя. - Да обойдется! Иди, там лепешки на столе. Молоко в холодильнике. Лиду даже не увезли. Сделали уколы, дождались, пока давление снизится, и сказали, что нужен покой. - Спасибо! – Катя проводила врачей и вернулась к Лиде. – Я к себе, у меня там Валя. Хочешь, у нас переночует? - Да не. Пусть домой идет. - Тебе покой нужен! - Ничего. Она телек посмотрит да спать уйдет, какое от неё беспокойство? Валя так сильно перепугалась за бабушку, что дома с тех пор была шёлковой. Помогала Лиде по хозяйству. Учиться тоже старалась. После школы, правда, они с пацанами и парой девчонок хулиганили: стреляли из рогаток, прыгали с гаражей, дрались. Телефоны у многих уже были, но кнопочные, так что старинные забавы никто не отменял. Потом Валя подросла, но с мальчиками встречаться не стала. Поселок был большим, некоторые районы были многоэтажными, как в городе, но сплетни быстро расходились и по их поселку. А бабушку волновать Валя до сих пор боялась. Вон, до Светкиной матери дошло, что дочка спуталась с Пашкой, и всё по-взрослому уже у них, так мать выдрала Светку, как сидорову козу. И это в шестнадцать лет! Позорище. Бабка бы Валю не выдрала, конечно. Но она сама не хотела позориться. И чтобы про неё болтали. Поэтому, пацанов отшивала сразу и с удовольствием. Всё равно от них одни неприятности! Взять хотя бы её папашу: так ведь и нет о нём ни слуху, ни духу. А Сашка? Так и не женился на матери. Живут они там, в Москве, в какой-то общаге, работают оба, а просвета никакого не видно. Нет, мать иногда присылала денег. Немного. И сама, бывало, приезжала. И с Сашей, и без него. И видно было, что Надя любит своего парня, но… счастливой бы Валя её не назвала. Ни за что. Видно же, когда человек счастлив. По глазам видно. А у этой глаза, как у побитой собаки. Бабушка даже спросила у матери: - Он тебя не бьет, часом? - Придумаешь тоже. – фыркнула Надя. Но прозвучало это не слишком уверенно. - Ба, я не буду никуда поступать. – заявила Валя в одиннадцатом классе. – Мне учеба эта уже во где! Она выразительно попилила в районе шеи рукой. Лида не слишком огорчилась. Ну, не будет, и не будет. У них образованных-то в семье сроду не было. - А куда пойдёшь? Работать? Бабушка очень надеялась, что Валя пойдет работать. Сил тянуть её у Лиды уже не было. Помощь от Нади была, конечно, но если разобраться – так, слёзы. Надя появилась в поселке как раз перед выпускным. Приехала одна. - Сашка в рейсе. – только и сказала. Он был водителем на каких-то дальних перевозках. - Чего приехала? - спросила Валя. – Неужели на выпускной? - Ну конечно! Я и платье тебе привезла. Хорошее, модное. - Надо же! – восхитилась Валя, но не платьем. - В школе увидят мою маму. Первый раз. - Валя, я чего хотела-то… я тебя в Москву хочу позвать. - Здрасьте! Чего я там забыла, в твоей Москве? - Работать будешь. А что ты будешь делать тут? - Посмотрим. Выпускной прошёл, мать уехала. Валя решила пока остаться в поселке. И даже попыталась работать. В магазине. Потом в кафешке у дороги, официанткой. Везде платили так мало… а в кафе её ещё облапал какой-то кретин, а Валя, не привыкшая терпеть, врезала ему подносом по морде. - Вах! – сокрушался хозяин кафе, Арсен. – Почему дерешься? - А что, я поцеловать его за это должна была? Через две недели Валя устала от хамства и копеечного заработка и позвонила матери. - Ладно. Я приеду. Комната в общежитии, в которой жили Надя с Сашей, была большой. Но это всё равно была комната. И в общежитии. - Завтра приедут клопов травить, помоги мне продукты убрать. – сказала Надя. - Кого-о? – потрясённо переспросила Валя. - Клопов! Это общага, чего ты хотела? Тут работяги живут. Вот, натаскали. Общежитие было не в самой Москве, но всего в двух километрах от МКАД. Валя села на электричку и приехала в центр столицы. И ей… не понравилось. Людно, шумно, не слишком чисто. Все куда-то бегут, потоком. Как можно бегать потоком? Валя пыталась встроиться в поток, не слишком успешно, впрочем. Но работа в большом гипермаркете, в который её привела мать, была нормальной. Когда Вале назвали зарплату, она ушам не поверила. Да в их Искорках надо год работать, чтобы столько получить! Там же, на работе, она познакомилась с Колей. Он работал с службе безопасности гипермаркета. А потом, когда Коля вызвался проводить Валю после смены, выяснилось… что они живут в одном общежитии. - Как? – поразилась Валя. - Так. У меня мать администратором там. Хочешь, я тебя ещё удивлю? - Ну-ка? - Мы с тобой из одного посёлка! – сказал Коля, и засмеялся. - Никогда тебя не видела! – уверенно заявила Валя. - Ну, во-первых, я тебя старше и уже пять лет живу тут. А во-вторых, поселок-то большой. - Но про меня ты как знаешь? Что я оттуда же, откуда ты? - Так мать у меня администратор, говорю я тебе! Она же тебя оформляла. Ну, твою мать и твоего отчима я тоже знаю, это понятно. - Да. – задумчиво сказала Валя. – Когда твоя мама меня записывала, я заметила говор наш. А у тебя нет. - Так и у тебя нет! - Есть… просто меньше, чем у моей мамы. Они начали встречаться. Ходили в кино, потом ночевали у Коли в комнате. Коля у Вали был первым. Но любви она к нему не испытывала. Симпатичный, веселый, вежливый, внимательный. И… всё. Мать Николая, Ирина Дмитриевна, выразила своё недовольство: - Зачем она тебе? - Нравится. – пожал плечами парень. - Ты на мать её посмотри! И Валька такая же будет. - С чего ради? Надя даже не растила её! На бабку скинула. - Яблочко, как ты знаешь, от яблоньки… - Мне она нравится! Мам… жить мне! Потом Валя забеременела, и испугалась. Любви-то не было. Разве без любви детей рожают? Ей казалось, что нет. Но Коля обрадовался, в отличие от его матери. - Не нужна мне такая сноха, и не нужны мне такие внуки! – отрезала она. – Веди её куда хочешь. - Я же плачу за комнату! - А я не хочу её тут видеть! Они сильно поскандалили. Валина мама, в отличие от Ирины, была довольна тем, как разворачиваются события. Парень был приличным. Такой не бросит, не уйдет в закат. Ей самой уже было сорок, и живя с тридцатилетним парнем, до сих пор не расписанная, она всё чаще грустила… думала, как надолго ещё это хрупкое счастье? Дай Бог, чтобы Вале повезло больше, чем ей. - Ты не против вернуться в Искорки? – спросил Коля у Валентины. - Ты погоди. – вздохнула она. – До декрета нужно доработать! Нам эти деньги не лишние. С этом Николай спорить не стал. Кое как, сцепив зубы, они дожили до Валиного декрета. Сердце Ирины, матери Николая, так и не смягчилось. Ей не нравилась семья Вали, и эту антипатию она переносила на саму девушку. Ничего Ирина с собой поделать не могла. Они ей и не навязывались. Дождались декрета и уехали в поселок. Там расписались и поселились у Валиной бабушки. У Коли не было своего жилья, а в квартире матери он категорически отказался жить. Николай быстро подсуетился, объединил пару товарищей в команду, и они бригадой начали делать ремонты у себя в поселке и в ближайших населенных пунктах. - Будем на квартиру зарабатывать. – весело сказал он Вале. – Благо, у нас они тут стоят, не как в Москве. Лида заметила, что внучка иногда становится задумчивой, смотрит в одну точку. Как будто даже грустит. - Что с тобой? - Ба… мне кажется, я его не люблю. Колю. Он очень хороший, но… всё это должно быть как-то иначе. - Сядь-ка! – велела Лида. – Он тебе что, противен? - Что ты?! Нет, конечно. - Он тебя обижает? - Никогда! – возмутилась Валя. - Вот и не выдумывай. Хороший, заботится. Не противен. Ребенка ждет. Зарабатывает. Великие-то страсти не всем даны, да и не всегда на пользу. Вон мать твоя, в Сашку, помню, влюбилась по уши по самые! До сих пор живет и все терпит. Как, по-твоему, сильно она счастливая? Валя подумала и признала, что мать не слишком счастлива. - То-то и оно! – резюмировала бабка. – Вот и не придумывай. Радуйся! А потом начались схватки, и Валя очень испугалась. Боль была такой, словно её изнутри рвут на части. Валя ждала скорую, но раньше дома появился Коля. Со штукатуркой на лице. - Ты как тут? – спросила Валя, плавая в озере боли. Потом ей скажут в больнице, что у неё низкий болевой порог. Надо же! А ведь когда-то она и дралась, и с крыш прыгала, и никакого такого низкого порога не замечала… - Мне Лида позвонила. Ты держись, Валюшка. Я с тобой! Всё это длилось, длилось. И дома, и в машине скорой помощи, и в роддоме. И боли уже было не озеро, а целый океан. А потом всё закончилось. Как будто Вали не стало вместе с болью – так она устала за шестнадцать часов. Ей что-то укололи, и она вырубилась. Проснулась, увидела Колю. - Ты как тут? – опять спросила Валя. Огляделась и поняла, что в небольшой светлой палате она одна. В маленькой кроватке лежал маленький кулечек. В кулечке кто-то сопел. Не кто-то! Это же её ребенок… - Я немного заплатил, чтобы мне разрешили тут быть. – пояснил Коля. – Ну, и за палату… - Не смей транжирить деньги. Мы на квартиру копим. – усмехнулась Валя. - А мне нравится жить с твоей бабушкой. Она такая классная. Заботливая! - Это правда. Ну, дай мне его! У Николая и Валентины родился сын, четыре килограмма, пятьдесят пять сантиметров. И когда он положил сверток с малышом Вале на руки, а сам присел рядом на край кровати, она почувствовала это… почувствовала то, что всё так, как должно быть. Именно так, очень правильно. Это её семья. Сын, и самый лучший муж. И это её любовь. Навсегда. От автора: прототипы героев давно и счастливо живут в браке, у них уже двое детей. У детей две любящих бабушки, и прабабушка. Автор - Ирина Малаховская-Пен.

Внутри все оборвалось: он узнал ботиночек дочери. Сам привозил из поездки. Красный, кожаный. Но если ботинок тут, то Кира... То она где? Беспомощно оглядел лица людей вокруг. На одних было сочувствие, на других тревога. И третье выражение. Словно они уже предрекали исход. Продолжали поиски с ним, подбадривали. Только сейчас, сжимая в руках ботиночек дочки, он встретился с их глазами. И увидел в них... обреченность. - Мужики! Да с ней все хорошо! Мужики! Давайте дальше, скоро мы ее найдем. Дома чай будем потом пить. Маринка моя напекла всего. А я же дочке куклу купил. Большую такую, как настоящий ребенок она. 40 тысяч отдал. Кирочка такую давно просила. Вот она сейчас вернется, то-то обрадуется! Этот здоровый, сильный, красивый и высокомерный мужчина по имени Игнат шел вперед. А слезы текли по щекам. Остальные двигались за ним. Все молчали. Два дня назад шестилетняя Кира вышла во двор. Играть. Мать всего на минутку отвлеклась. А малышка исчезла. Сейчас ее мама Марина бессильно смотрела во двор. Пока другие девочку искали. Ей тоже хотелось броситься на поиски. Все привычно. Жизнь не остановилась. Все ходят, улыбаются, идут из магазина. А их Киры нигде нет... Она еще раз посмотрела на площадку. И невольно отметила кое-что. Исчез дворовый пес. Его все звали Шнурок. За привычку ходить по пятам. Большой, мохнатый, одноглазый, очень некрасивый. Муж ее Шнурка терпеть не мог. Обходил брезгливо, отгонял. Даже замахнулся однажды. А вот Кирочка собаку обожала. И пока папа не видит, все носила ему колбасу, куриные ножки. Марина невольно улыбнулась. Когда случайно открыла розовую сумочку дочери. А там вместо игрушек и прочего лежала ветчина, котлеты и сладкий сырок. Шнурок Кирочку тоже больше всех любил. И сразу ковылял к ней, когда видел. Кирочка смотрела на окна. Не глядит ли папа? И бросалась к собаке. Отец ей подходить к Шнурку не разрешал. Говорил, что потом купит ей какую-нибудь модную породистую собачку. Но глядя в глаза дочери, Марина понимала: ей не нужна модная собачка. Ей нужен Шнурок. Сама пробовала поговорить с мужем. Мол, может заберем его с улицы? Но тот был непреклонен. А тем временем поиски продолжались. И вдруг Тимоха высказался: а может, на стройку заглянуть? - Моя дочка никогда бы не пошла туда! - вскинул бровь Игнат. - Слушай, но это же дети! Они могут что-то и без спроса натворить, а потом жалеют! Просто у Кости сын вечно всех туда таскал, типа, клад искать. А место, сам знаешь, какое! - покачал головой Тимоха. Игнат направился к стройке. Они обошли там все. Ничего. Никого. Уже повернулись, чтобы уходить. И вдруг услышали собачий лай. - Пошли, поглядим! - снова схватил Игната за руку Тимоха. - Да чего глядеть? Шавки эти лают! Наш поди, из дома. Противный такой пес... Мохнатый. Я прямо обрадовался, что его уже пару дней не вижу! - произнес Игнат. Тимоха посмотрел на него. И вдруг пошел на собачий лай. Остальные за ним. Игнат уже хотел идти в противоположном направлении. И вдруг услышал, как Тимоха закричал: - Кира! Держись, мы идем! Сердце чуть не выскочило. Рванулся вперед, расталкивая всех. Яма. Такую и не увидишь сразу. Глубокая. А там внизу, обняв за шею большую мохнатую собаку, сидела его дочь... Сжимая чуть позже Кирочку в объятиях, он слушал, как она шепчет ему в ухо: - У меня голоса нет, папочка. Я вас слышала, но не могла позвать. Кричала вначале, а потом он исчез. Меня мальчишки сюда позвали. А потом убежали. Я заблудилась и оступилась. А потом Шнурок пришел. Он меня грел. С ним так тепло было. - Игнат... если бы не собака, - подал голос Тимоха. Шнурок сидел невдалеке. Его тоже достали. Грязный. Склонив мощную голову. И с чего Игнат взял, что он некрасивый? Мужчина с дочерью на руках подошел к собаке. Опустился на колени. Погладил. И сказал: - Спасибо тебе... Спасибо, брат. За Киру. И ты это... Не сердись на меня. Прости, что ли. И это... может пойдешь к нам-то. Жить. Надо признавать свои ошибки. Я неправ был. Прости, Шнурок! Кира счастливо обнимала отца. Он обернулся к мужикам: - У собаки, похоже, с лапой что-то. Пока он к Кире прыгал. Вы его ко мне в машину отнесите. Свожу в ветеринарку. А потом домой. Все домой! Так они и гуляют теперь. Отец, мать, девочка Кира. И идущий рядом здоровый мохнатый пес по кличке Шнурок. Автор: Татьяна Пахоменко

Муж не встретил ее из роддома. Ольга стояла с приемной роддома с новорожденной дочерью на руках. Вокруг суетилась нянечка и бесконечно спрашивала: — Так что, милая, ты мужу-то сообщила о том, что тебя выписывают сегодня? Ольга молчала и старалась не плакать. Куда она теперь с дочкой? Ольга вздохнула и сказала: — От радости, тетя Маша, перепутала, наверное! — Так что ж ты милая? — нянечка остановилась и испуганно посмотрела на Ольгу. — Как теперь? А кто тебя заберет-то? — На такси поеду, — улыбнулась Ольга, едва сдерживаясь. — Витя на работе, ему не дозвониться в цех. Подержите дочку, — она осторожно передала маленький розовый конверт тете Маше, — я сейчас такси вызову и домой уеду. Витя с работы придет, а там сюрприз! Знаете, как обрадуется! Она тараторила все это, стараясь забить липкий страх того, что сейчас приедет домой, а там никого. Никто ее там не ждет, и никто ничего не приготовил к ее приезду. Пока вызывала такси, пока ждала эти бесконечные пятнадцать минут, кожей чувствовала, как шушукаются медсестры, обсуждая очередную брошенку с ребенком. Сколько их таких выходит, а потом уезжают в пустоту на такси? — Не переживая, милая, — тетя Маша участливо похлопала ее по руке. — Одумается еще мужик твой. От своего дитя только совсем пропащий отказаться может. — Да, — Ольга не выдержала и расплакалась. — Вот он и есть совсем пропащий, — она шмыгнула носом. — Или дурак. — Ну тогда, зачем он тебе? — улыбнулась тетя Маша. — Главное, что ты теперь не одна. Не заметишь, как дочка вырастет, и забудешь, дурака своего. А то и замуж выйдешь, ты смотри какая красавица! — она говорила ласково и поглаживала Ольгу по руке, — Не плачь, зачем тебе дурак-то? — Не за чем, — согласилась Ольга. — Люблю я его. — А он? Он-то тебя любит? — тетя Маша заглянула в глаза Ольге. — Он мать свою больше любит, — разревелась Ольга. — А она тебя терпеть не может, — вздохнула тетя Маша, — да? Если б раньше Ольга это поняла! То и не было бы унижения и одиночества сейчас. И не сидела бы она, не ждала желтую машину с шашечками в одиночестве в роддоме. #опусы Господи, надо было за Валентина замуж выходить. Пусть и не любила его, но он-то любил, все-все бы для нее сделал! Нет, влюбилась в Витю, на все глаза закрыла. Для нее деревенской Витя был, как принц из сказки! Молодой инженер. И семья такая, как с картинки! мама домохозяйка, никогда не работала. Дома ходила в туфлях на каблучке и в нарядном платье! Это Ольгу поразило больше всего! Как она не боится замараться в таком? Посуду мыть? А полы тоже моет в таком платье? Дома-то безукоризненная чистота. Отец у Виктора был большой начальник, у него даже дома был кабинет. Туда строго-настрого запрещалось заходить Потом только Ольга узнала, что Виолетта Сергеевна сама дома ничего не делает, соседка приходит и полы моет, и посуду. Но в первый раз, когда Витя привел ее знакомиться с матерью, Ольга восторженно смотрела на Виолетту Сергеевну, как на, на… она даже слово тогда не могла подобрать. — Тапки ей выдай, — поджав недовольно губки, сказала Виолетта Сергеевна сыну. — Гостевые. И не взглянув на Ольгу, ушла в гостиную. Ольга стояла с букетом роз, которые выбрал Витя, любимого маминого кремового цвета и не знала, как себя вести. — Проходи, — улыбнулся Витя, — не переживай, у мамы в это время всегда неважное настроение. Настроение у Виолетты Сергеевны не улучшилось ни через час, ни потом. Ольга даже сделала предположение, что оно моментально портится именно тогда, когда Виолетта Сергеевна видит Ольгу. Первые полгода после свадьбы Витя и Ольга жили у его родителей в огромной четырехкомнатной квартире с высокими потолками в центре города. — У Витеньки своя спальня, а ты свои вещички, — Виолетта Сергеевна поджала губки, как и в первый раз, — поставь в комнату у кухни. Там кровать есть. Располагайся. — Мама, — рассмеялся Витя, — это же комната прислуги. Ты, наверное, забыла, мы поженились вчера и Оля теперь моя жена. — Такое не забудешь, — с отвращением сказала Виолетта Сергеевна. — Все это… — она раздраженно махнула рукой, — и всех этих, — у нее раздулись ноздри и Ольге стало смешно, — и всех этих новообретенных «родственников»! — Мама! — слегка укоризненно сказал Витя. — Да, я твоя мама и забочусь о тебе! Ты должен высыпаться, у тебя ответственная работа и у тебя аспирантура. Ты должен быть сосредоточен на этом, а не на плотских утехах! — Мама! — недовольно воскликнул Витя. — Я взрослый мальчик, позволь, я сам решу этот вопрос. — Не надо ссориться, — улыбнулась Ольга, — я могу расположиться в той комнате. Так, они и жили. Ольга доучивалась в техникуме и хлопотала дома. Виолетта Сергеевна уступила ей эту обязанность. Виктор жил в своей комнате, навещая Ольгу по ночам. Но когда выяснилось, что Ольга забеременела, Виолетта Сергеевна устроила грандиозный скандал. — Какие могут быть дети! — кричала она и топала ногами от возмущения. — Прекратите это немедленно! У тебя аспирантура! — она раздраженно тыкала сыну в грудь. — А ты со своими пеленками и воем по ночам? — она раздула тонкие ноздри и тяжело дышала. Виолетта Сергеевна бушевала до самой ночи. — Вилечка, — вечером не выдержал муж и вышел из кабинета, — Вилечка, дорогая, мне надо работать! — И Витеньке тоже надо работать! А теперь у нас будет проходной дом, — она зло посмотрела на Ольгу, которая накрывала на стол к ужину. — Нет, — она хлопнула рукой по столу, так что жалобно взвизгнули начищенные мельхиоровые столовые приборы, — теперь у нас будет дом малютки! — она отвернулась и всхлипнула. — Не переживай, Вилечка, — улыбнулся муж, — я все решу. Через месяц они переехали в однокомнатную квартиру. Точнее, переехала Ольга, а Виктор стал жить на два дома. — У меня аспирантура, Оленька, — говорил он, отправляясь ночевать в родительскую квартиру, — как ты не понимаешь! Мне нужны тишина и сосредоточенность! — А я? — спрашивала Ольга, зная ответ. Когда Ольга вышла в декрет, Витя почти перестал появляться дома. Приходил раз в неделю, приносил деньги. — Витя, мне так тяжело, — жаловалась Ольга, — сходи в магазин, пожалуйста. Сегодня ноги отекли, я встать не могу совсем, — пожаловалась Ольга. — Мне до родов осталось недели две, не больше. — Давай, без этих ужасающих подробностей! — рассердился Виктор. — А то я заснуть не смогу сегодня. — Витя, тебе надо дома, со мной жить, — начала Ольга, понимая, что этого не будет. — У меня в любое время могут воды отойти, кто мне поможет? Надо будет скорую вызвать! — Прекрати! — разозлился Витя, бросил деньги на тумбочку и хлопнул дверью. На следующий день к Ольге пришли подружки из техникума, попроведывать. Помогли прибраться, купили продукты. — Ой, девчонки, какие вы молодцы! — расплакалась Ольга. — Спасли меня просто! — А кроватка? — спросила Света, ее самая близкая подружка, тоже из деревни, как и Ольга. — Купила? — Нет еще, — слабо улыбнулась Ольга. — Ты, блин, как без мужа живешь! — рассердилась Светка. — Он у тебя, что косорукий? Давно надо было кроватку купить и собрать уже пора! Ты, может, завтра родишь, а куда ребенка? На пол положишь? А коляска? — наступала Светка. — Ой, не кричи, Свет, Витя работает и учится, ему все некогда, — отмахнулась Ольга. — Ладно, — усмехнулась Светка, — мы потом с тобой об этом поболтаем, вдвоем. Сомнения у меня есть… — не закончила она, но многозначительно посмотрела на подругу. Через день девчонки снова нагрянули в гости. — Мы еще Валентина прихватили, — сказала Светка. — У нас для тебя подарок, скинулись группой, — она улыбнулась и дала отмашку неловко топтавшемуся при входе Валентину. — Давай, заноси! — Та-дам! — закричали девчонки, — Кроватка! — Да, ладно! Спасибо, девочки! — расплакалась Ольга. — Родные мои! Валя, спасибо! Валя затащил коробку, разулся и разложил ее в середине комнаты. — Сейчас соберу, — серьезно сказал он. — Я все инструменты принес, не знал, какие у тебя есть, — он старался не смотреть на Ольгу, жутко стесняясь. — Так, девочки, а мы сейчас на стол соберем! — скомандовала Светка. — А ты садись и командуй нами, как твоя свекруха! — У нее силенок на это не хватит, — открыв своим ключом квартиру, сказала Виолетта Сергеевна. — Я думала, наша будущая мать, готовиться к рождению ребенка, — она раздула тонкие ноздри, — а у нее тут шабаш! Веселье и пьянка! А муж твой об этом знает? — она прошла, не снимая сапог. — Так, старушка, — Светка встала перед ней, — сапоги сними, я только пол вымыла. — Такие, как ты и должны этим заниматься, — рявкнула Виолетта Сергеевна. — Витя узнает, что у тебя в доме мужчина. И теперь неизвестно, а Витин ли это ребенок или вот этого… — она раздраженно махнула рукой в сторону Валентина. — Бабушка, вам пора, — Валентин подошел, сгреб Виолетту Сергеевну в охапку и вынес за дверь. — До свидания. Оле сейчас нельзя волноваться и общаться с такими змеюками, как вы. Ольга попыталась вскочить и побежать за свекровью, но тут же схватилась за живот. — Ну вот, смотри, как хорошо, что мы у тебя оказались! — заговаривала боль Светка. — Валька сейчас скорую вызовет и все будет хорошо. Ты не плачь, не плачь, Оля, все хорошо будет. Я с тобой поеду в больницу! А девочки все помоют, приберут к твоему приезду, квартира будет сверкать! Так ведь, девчонки? — Конечно! А сумку собрала уже с собой? — Да, — Ольга сморщилась, — там, у кровати. Ключи от квартиры на тумбочке… Светка проводила Олю до больницы, дождалась, что ее приняли, и поехала к ней домой, чтобы все подготовить. Кроватку собрали, мусор вынесли. Полы намыли. Витя пришел в больницу один раз. Прислал передачку — кулек апельсинов и записку. В ней ни слова поздравления или вопросов о новорожденной дочке. Написано «поправляйся». — Я что болею, по его мнению, — рассердилась Ольга. Она стояла у окна в надежде, что Витя найдет ее палату и будет ждать, как другие, чтобы она показала ему дочь. Под окнами постоянно ждали радостные мужья, кричали по именам и фамилиям своих жен. Витя, не оглядываясь, прошел мимо и вышел за ворота. О том, что их с дочерью выписывают завтра, Ольга сообщила Вите. Позвонила, специально вечером, чтобы он точно был дома. — Витюша, — сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего, сказала Ольга. — У нас все хорошо. Завтра нас выписывают. Забирай в три часа. Не забудь только из дома прихватить теплое одеяльце, чтобы дочка не простыла. Там, на кровати лежит. Хорошо? — Мне некогда, — сказал Витя и повесил трубку. Ольга не поверила тому, что услышала. И до последней минуты ждала, что он придет. Но на следующий день пришла свекровь. — Я тебе документы принесла, — он бросила листок на стол, — подпиши везде, где стоит галочка карандашом. — А что я должна подписать? — сухо спросила Ольга. — Естественно, документы о разводе, — усмехнулась Виолетта Сергеевна. — Думаешь, после того, как я застукала тебя с мужиком в нашей квартире, кто-то поверит тебе, что это Витина дочь? — Застукала меня? — опешила Ольга. — Вы с ума сошли? Ко мне пришли подружки из техникума… — Значит, этот двухметровый чурбан, тоже твоя подружка? — перебила Виолетта Сергеевна. — Прости, не заметила… — Он пришел помочь собрать кроватку для вашей внучки! — Это еще вопрос, наша ли она! — усмехнулась свекровь. — Потому что ее отец, даже не удосужился купить кроватку для ребенка, — не, обращая, внимая, сказала Ольга. — Ничего подписывать я не буду! — Значит, будет суд! — разозлилась Виолетта Сергеевна. — Хорошо, — сказала Ольга. — А еще я схожу в комитет комсомола и местком на работе Виктора и спрошу, какую помощь должен оказывать муж жене с новорожденным ребенком? Виолетта Сергеевна покраснела: — Лучше подпиши, деревенщина! — прошипела она. — И выметайся из нашей квартиры. — Ага, — хмыкнула Ольга. Через полгода их развели после безуспешных попыток примирить супругов через суд. Через три года Ольга вышла замуж за Валентина, он усыновил ее дочь. А Виктор так и не женился, диссертацию не защитил, потому что спился и до конца жизни не смог простить Виолетту Сергеевну, за то, что она разрушила его семью. Тайком ходил и смотрел, как растет его дочь. Шестакова Галина

ТЫ ТОЛЬКО ЖДИ - Какая невеста? – Елена схватилась за сердце и опустилась на табурет у стола, напрочь забыв про жаркое на плите. - Мам, ну какие невесты бывают? – рассмеялся Дмитрий. - Сынок, погоди, совсем что-то темно перед глазами… Зачем это? Так рано! Да и кто она? - А есть варианты? Елена с ужасом посмотрела на сына. - Только не говори мне, что… - Мама, да, Марина, конечно! Какие еще варианты-то? Елена судорожно выдохнула и спрятала лицо в ладонях. Как она этого боялась! Сколько раз разговаривала с Димой, просила, чтобы одумался. Толку-то! И как теперь быть? Скажи сейчас категоричное «нет» и скандала не оберешься… - Сыночек, - она наконец подняла голову и даже попробовала улыбнуться. – Ты, конечно, уже взрослый и сам принимаешь решения. Если ты так уверен, то я приму твой выбор. И Марину приму. Только вот… Может быть не торопиться так? Что толку, что сейчас вы поженитесь, а потом ты в армию уйдешь. И два года будете так далеко друг от друга. Может лучше ты отслужишь, а потом свадьбу сыграем? И тогда уж и вы вместе, и мне радость – внуков нянчить буду. - Нет, мам. Я все решил. Хочу, чтобы Марина женой мне стала сейчас. Ты же знаешь, как они живут. А если со мной что? Кто о ней позаботится? Она же совсем одна останется, если с бабушкой что случится! - Прав-то ты прав, да только захочет ли сама Марина, чтобы я о ней заботилась? Ты у нее-то спросил? – Елена попробовала последний аргумент. - Нет, не спрашивал еще. - А ты спроси, Дима! Непростое ведь решение? Не кило картошки купить. Елена, затаив дыхание, наблюдала за сыном. Что скажет, как повернет? Только бы отсрочку получить, а дальше видно будет. За два года много чего случиться может. - Может ты и права, мама. Поговорю с ней. Ты меня не жди сегодня, ложись, я ключи взял. Мы с Лехой собрались после тренировки с пацанами встретиться. Я недолго. – Дима поцеловал мать в щеку и вышел из кухни. Елена, тихонько перевела дух и, ойкнув, выключила плиту. Ну вот, еще и без ужина чуть не остались из-за этой… Марину она не любила. Сама не знала почему. Не нравилась ей эта девушка. Вроде и причин особых не было, а вот поди ж ты… Лучшая подруга Лены, Настасья, как-то спросила: - Что тебя в ней не устраивает? Ведь на глазах выросла, все про нее знаешь. Никто слова плохого про нее ни разу не сказал. Да, сирота. Не повезло девочке. Но, бабушка-то у нее замечательная. Она еще у меня физику вела, когда я в школе училась. Как ее любили! Никакой канцелярщины на уроках! Всегда что-то интересное и расскажет, и покажет. А Маришку как любит?! Не надышится на нее. Да и Маришка к бабушке так же относится. Уже скоро год, как Галина Николаевна слегла. А Маринка все успевает – и за бабушкой, и в школу. Я заходила к ним с неделю назад. Дома чистенько, бабушка обихожена. Хозяюшка она, Маринка-то! И Димку твоего видно, что любит. Он как рядом встанет, так она аж не дышит. Глаза лишний раз поднять боится. А ты кочевряжишься чего-то… Что не так, Лена? - Да сама не знаю! Слишком уж она и хорошая, и правильная, аж противно! - А тебе надо плохую и неправильную? - Никого мне не надо! Дима молодой слишком, чтобы о семье думать, а эта вцепилась в него, как пиявка! Не оторвешь! - Знаешь, Ленка, никогда не замечала за тобой, что ты такая склочная! – Настя поднялась из-за стола, за которым они пили чай. - Будешь такую политику вести, и сына потеряешь, и сама одна останешься, никому не нужная. Пойду я. Скоро ребята с речки придут, кормить надо. - Настя! Ну, хоть ты мне душу не трави! – Елена в сердцах почти швырнула чашки в раковину. - Сама кого хочешь отравишь. Это ж надо, сколько злости в тебе накопилось. И откуда что берется… Настя ушла, а Лена еще долго сидела тогда на кухне, вспоминая разговор и пытаясь понять, что же ее так не устраивает в Марине. Они знали друг друга много лет. Соседи же, куда деваться. С матерью Маринки, Ольгой, они приятельствовали, работая на одной фабрике. Крепкой дружбы не случилось, но общались. Елена тогда мало с кем сходилась близко. Некогда было. Работала, поднимала сына. Мужа не стало, когда Диме исполнилось три года. Тяжело было, муторно, почти беспросветно. Да и много ли можно дать ребенку на зарплату медсестры? Бегала по пациентам, ставила уколы, подрабатывая. Дима рос хорошим парнем, понимая, сколько делает для него мама. Старался помочь, поддержать. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. - Хорошо, что ты у меня есть, сынок! Есть на кого опереться! Дима рос, радуя мать успехами в школе и в секции бокса, которым он увлекся сразу и навсегда, раз придя на тренировку за компанию с Лешей, своим лучшим другом. Елена смотрела на сына и начинала тихонько строить планы. Как вырастет, как выучится, как устроит свою жизнь. И никакая Марина в эти планы не входила. Ее сын был достоин лучшего. Не эта девчонка ему пара! Совершенно не она… Марина рано осталась сиротой. Ей было всего шесть, когда родители, отдыхая на речке, утонули один за другим. Ольга прекрасно плавала, но спасти мужа, у которого судорогой свело ногу, она не смогла. Не хватило сил. Маринке много лет потом снилось, как бегает она у кромки воды и зовет родителей, пытаясь разглядеть хоть что-то в водной ряби. Она просыпалась в слезах, с криком, и Галина Николаевна старалась успокоить ее, крепко обнимая, чтобы прогнать этот кошмар, вытеснить его из сердца любимого своего ребенка. Со временем кошмары стали сниться Маришке реже, а когда появился Дима и вовсе перестали. Они учились в разных школах. Так получилось, что Дима пошел в ту школу, которая была рядом с домом, а Маринка училась в физико-математической, где тогда преподавала еще ее бабушка. Дети встречались только во дворе. Сначала бегали, играя в «казаки-разбойники», салки и прочие ребячьи игры. А потом какое-то время не виделись, потому, что Маринке было совершенно некогда носиться по двору, ведь бабушка всерьез занялась ее образованием. Музыкальная школа, фигурное катание – у Марины не оставалось даже минуты свободной. Но, она сама выбирала, чем заняться, бабушка никогда не настаивала ни на чем. Для нее мнение внучки было важно. - Это твоя жизнь! Тебе и решать! Болтаться по улице, прости, ты не будешь! Я категорически против. Значит выбирай, чем займешься. Только думай хорошенько, чтоб не получилось так, что бросишь потом на полдороге. Пробуй! Но, не два-три занятия, а хотя бы год. Тогда точно будешь знать – надо оно тебе или нет. И Маринка пробовала. Ей нравилось рисовать, но, проходив год на занятия в художественную школу, Марина категорично заявила, что дальше будет рисовать только для себя, для души, а не из-под палки. - Так в музыкалке-то тоже из-под палки? – хитро прищурилась бабушка. - Посмотрим! Через год, Марина сказала, что музыка ей не просто нравится. Она готова сидеть за инструментом часами. И палка ей не нужна. Галина Николаевна вздохнула и достала отложенные деньги, прикидывая, сколько там не хватает, чтобы приобрести пианино. Дальше без инструмента было уже нельзя, а проситься каждый раз «на рояль» к Эмилии Карловне, которая преподавала в музыкальной школе и по совместительству была ее любимой соседкой, совесть уже не позволяла. - Галиночка, вы совершенно зря это придумываете! Ваша девочка мне только в радость! С моим артритом играть уже невозможно, а инструмент должен звучать! Ведь только тогда он жив! И Галина Николаевна смирилась, уступив. А инструмент появился у Марины после того, как Эмилия Карловна тихо ушла во сне, никого не потревожив и не обременив, впрочем, как и на протяжении всей своей жизни. Рояль она оставила любимой своей ученице. И Галине Николаевне пришлось сильно постараться, чтобы найти место для инструмента в небольшой их квартирке. Марина играла часами, стараясь, впрочем, делать это тогда, когда большинство соседей было на работе. Галина Николаевна обошла их с извинениями, но ее дружно успокоили. - Пусть девочка учится! Дай Бог, скоро будем на ее концерты ходить! Играет-то - замечательно! Однажды Маринка возвращалась с занятий вечером, когда возле дома, на площадке, где шла стройка, на нее напали собаки. Она отбивалась от них папкой с нотами, прижавшись спиной к забору, когда подоспели Дима с приятелями, которые шли с тренировки. - Испугалась? – Дима подбирал рассыпавшиеся по земле листы и снизу-вверх глянул на Марину, которая пыталась осознать, что все закончилось. Она еще раз зажмурилась и помотала головой, а Дима, глядя на эту кудрявую, перепуганную девушку, вдруг понял, что готов вот так защищать ее и дальше хоть от всего мира. Встречались они урывками, каждый раз благодаря судьбу за те несколько минут, которые выдавались им, чтобы побыть вместе. И, когда Галина Николаевна, перенеся подряд два инсульта, совсем слегла, Дима старался как можно больше времени проводить рядом с Мариной, помочь ей, облегчить эту ношу и она была ему безмерно благодарна, за то, что не осталась с бедой один на один. Елена все это знала. Пару раз даже пыталась вмешаться, но увидев, что сын совершенно не понимает, почему она так категорично настроена, - сбавила обороты, решив, что все рассосется само собой. Ведь, как может быть интересно возиться с лежачей больной парню в его возрасте? Да и девушка, которая вся в заботах и бесконечной беготне, тоже не мечта. Но, со временем, она поняла, что Дима не отступит. И это ее порядком испугало. Не такой судьбы она хотела сыну. Но, ее никто не спросил. Митя с Мариной тихо расписались за две недели до того, как пришла повестка. Никому ничего не сказав, кроме верного своего Лехи, Митя решил, что так будет лучше. Елена стояла в ЗАГСе с таким лицом, что даже Настя ее одернула шепотом: - Смени мину-то, подруга! Не хоронишь ведь, а женишь сына! Порадовалась бы! - Какая ж тут радость! – с досадой отмахнулась от подруги Елена. Митя глянул на мать, и она тут же попыталась улыбнуться. Получилось плохо. Дмитрий нахмурился… Он любил мать, но в последнее время все больше убеждался, что они почти перестали понимать друг друга. Марина пыталась возразить, когда Митя сказал, что мама переживает и не поддерживает его затею узаконить отношения до службы, но он только обнял ее: - Родная, ну какая разница, сейчас или потом. Вот приду со службы, сыграем свадьбу как положено. С гостями, тортом и пупсом на капоте. А сейчас, для меня главное, что ты моя жена! - Нельзя так, Митя, она твоя мама… - Так ты против? – он шутливо нахмурился. - Я «за»! – Марина вздохнула и обняла будущего мужа. Всего несколько дней было отмеряно им для полного счастья, а потом пришла повестка. А еще чуть позже новость, от которой похолодели разом и Марина, и Елена. Кавказ… Чечня… Маринка не знала, что перед тем, как уехать, Дима встречался с друзьями и, отведя в сторонку Алексея, которому дали отсрочку, попросил его присмотреть за Мариной и Галиной Николаевной. - Это хорошо, что ты остаешься! Мне спокойнее будет. - Не вопрос, Дим! Служи спокойно! Связь с Дмитрием оборвалась спустя два месяца. Елена, проглотив гордость, пришла к Марине. - Тебе-то пишет? - Нет, ничего не было… - Маринку было не узнать. Осунувшееся, посеревшее лицо, небрежно скрученные в узел кудри. Она уже несколько ночей не спала, не понимая, что происходит. - Плохо… Ладно, пойду я. Если что получишь, сообщи хоть… - Конечно! Елена Владимировна, может чаю? - Некогда мне с тобой чаи распивать! – Елена сердито глянула на девушку, повернулась было к выходу, но внезапно остановилась. – А ну-ка! Глянь на меня? Ты что, тяжелая?! Марина покраснела и опустила голову, еле заметно кивнув. - Скорая какая! Куда торопилась-то?! – Елена, не скрывая эмоций, почти кричала. В комнате раздался странный звук, и Марина выпрямилась, подняв заплаканные глаза на свекровь. - Простите, мне к бабушке надо. - Иди уж! Потом поговорим. Хорошо еще, что срок маленький! Последние слова Марина не расслышала, уже мечась между аптечкой и бабушкой в комнате. А Елена, открыв двери, нос к носу столкнулась с Алексеем. - А ты что здесь забыл? - Так, Дима попросил помогать Марине, пока его не будет. - Вон оно что… Знатный из тебя помощник получился, - недобро прищурилась Елена и, отодвинув с дороги Алексея, пошла вниз по лестнице. Тот ничего не понял, кроме того, что мать лучшего друга явно не в настроении. Он пожал плечами, подхватил сумки с картошкой и овощами и открыл двери. - Маринка! Ты где? - Леша! Как ты вовремя! Скорую вызывай! Бабушке плохо совсем! Галины Николаевны не стало через два дня. Маринка, как не старалась, не могла потом вспомнить ничего из этих дней. Леша и ребята из секции взяли на себя хлопоты, осторожно водя ее под руку, там, где нужно было ее присутствие. Соседки, поохав, подключились к хлопотам, освободив Марину от тяжелых обязанностей. Настя сидела с ней в комнате, кутая в бабушкину шаль и держа под рукой флакончик с валерьянкой. - Плачь, девочка, надо плакать! - Не могу… И нельзя мне… Бабушка бы ругалась. – Марина чертила на стене узоры пальцами, не замечая, как те складываются в формулы, которые так любила ее бабуля. - Почему нельзя? – Настя погладила Маринку по руке и нахмурилась. - Ребенка я жду. А бабушка когда-то говорила, что беременным нельзя нервничать и смотреть надо на красивое… - Правильно говорила бабушка твоя, Маринка! Умная была женщина! А ведь это радость… Один человек ушел, другой – придет… - Где уж тут радоваться… Бабушки теперь нет, от Димы тоже никаких вестей нет… Я совсем одна, тетя Настя! – Маринка все-таки расплакалась, всхлипывая совсем как ребенок. Настасья крепко обняла ее, покачивая и пытаясь найти хоть какие-то слова утешения. Ничего не придумав, она просто тихонько запела детскую колыбельную. Эта колыбельная и осталась тем единственным, что помнила из этого страшного для нее времени, Марина. Елена проститься с Галиной Николаевной не пришла. Зато пришла через неделю, чтобы поговорить с Мариной. - Подумай. Время тяжелое. От Димы вестей нет. Будут у тебя еще дети… - Уходите… - Марина чертила пальцем по столу, не поднимая глаз на свекровь. - Как знаешь… Олежка родился в срок, крепким и здоровым. Это было тем более удивительно, что от и так тоненькой и хрупкой Маринки, осталась, хорошо, если половина. Из роддома Марину забирал Алексей, который все это время постоянно был рядом, пытаясь всеми правдами и неправдами узнать хоть что-то о Дмитрии. Увы, новостей не было. Елена обращалась во все возможные инстанции, но тоже ничего не добилась. Ответ был один: «Ждите!» Она возвращалась домой, предприняв очередную тщетную попытку узнать хоть что-то, когда увидела, как из машины соседа по двору, выходит Марина, передав сверток, перевязанный голубой лентой, Алексею. - Елена Владимировна… - Марина улыбнулась было свекрови, но увидев, как потемнели ее глаза, осеклась. - Бесстыжая! – Елена плюнула под ноги Марине. – Муж сгинул, а она! Глаза бы мои тебя не видели! Леша чуть дернул на себя Марину и следующий плевок тоже не достиг цели. - Пойдем-ка, Маринка! Не надо оно тебе сейчас совершенно! Он крепко взял ее под руку и повел к подъезду. Марина шла как во сне. За что? Ведь это ее внук! Ладно ее не любит, но неужели на ребенка посмотреть не хочется… - Значит не хочется… - Что? – Леша повернул голову, с тревогой глянув на Марину. - Да это я так, Леш, мысли вслух, - тряхнула коротко обрезанными кудряшками та. Волосы она обрезала в тот самый день, когда ей на запрос ответили – «пропал без вести». - Он - живой! – отрезала Маринка, когда секретарь попыталась ее упокоить, протягивая стакан воды и лепеча что-то о том, что сейчас так много погибших. Оттолкнув руку со стаканом, Марина стряхнула с юбки капли и, гордо подняв подбородок, вышла из приемной. Бред какой! Разве не почувствовала бы она? Разве не поняла бы? Не может такого быть! И вернется Дима! Возьмет на руки сына! Голова закружилась, Марина прислонилась к прохладной стене и погладила свой, уже заметный тогда, живот. - Дождемся мы нашего папку, да, малыш? Обязательно дождемся! И бабушке ничего не скажем, нечего ее волновать пока. А он тебе, знаешь, как обрадуется?! Он так хотел, чтобы у нас были дети… И вот, Олежка уже есть, а отец его пока так и не объявился. Марина нянчила сына, ждала новостей, которых все не было. Пару раз пыталась поговорить со свекровью, но та бросала трубку. - Значит, не нужны мы ей, маленький… Ну, ничего. Жизнь длинная, может еще оттает и будет у тебя бабушка… Почти год она жила как в полусне. Набрала дополнительных учеников, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Олежка замирал, слушая, как играет мать и почти не капризничал, когда неловко тарабанили по клавишам ее ученики, пытаясь хоть как-то освоить музыкальные премудрости. Иногда, какая-нибудь мама, ожидая свое чадо, слышала, как начинает гулить младенец и смеялась: - Какой музыкальный у вас ребенок! - Да! Кто знает, может и вырастет из него великий композитор! – улыбалась в ответ Марина. Она ждала. Вся ее жизнь превратилась в сплошное ожидание. И однажды оно закончилось. Дмитрий вернулся. Его, вместе с сослуживцем, больше года держали в плену. Дважды они пытались бежать и дважды их ловили, жестоко наказывая. Третий раз, к счастью, оказался удачным. Он лежал в госпитале, когда Елена получила одновременно и извещение, и письмо от сына. Никому ничего не сказав, она собралась и уехала в Москву. - Мама! - Димочка! Родной мой, живой! – Елена целовала руки сына и плакала, не обращая внимания на людей вокруг. - Живой, мама, живой! Все хорошо, не плачь! – Дима смотрел на дверь с каждой минутой понимая, что та долгожданная, кого он больше всего хотел там увидеть, не войдет, не охнет от счастья, как мать. – Мама, а где Марина? - Димочка… - Елена внутренне содрогнулась от того, что собиралась сделать, но, не давая себе времени передумать, быстро заговорила. – Не хотела я тебе говорить сразу. Радость портить не хотела Марина ведь не дождалась тебя. Сошлась с кем-то… Похоже, что с Алексеем. Сына родила Забудь ты ее, сыночек! Ты такое пережил, теперь у тебя совсем другая жизнь начнется. - Другая… - Дмитрий отвернулся к окну. Подушка быстро стала мокрой, а слезы так и не останавливались. «Странно, - думал он, - за все время ни слезинки, а тут реву как девица…» Елена молча сидела рядом, уговаривая себя, что все она сделала правильно. Тот тихий, еле слышный голосок, который настойчиво твердил ей, что она неправа, Елена предпочла не слушать. Спустя три недели Дмитрия выписали из госпиталя. - Домой, сынок! Домой! – Елена радовалась, как никогда в жизни. Единственное, что омрачало радость, так это то, что Диме придется увидеть Марину. Но, Елена успокаивала себя тем, что ее, всегда любивший правду, сын, даже не посмотрит теперь в сторону этой девчонки. Жизнь странная вещь и иногда складывает мозаику совершенно не так, как, казалось бы, было логично и правильно. Так случилось и в этот раз. Первым, кого увидел Дмитрий, который уже твердо решил завербоваться на Север и уехать из родного города, стала вовсе не Марина, а Алексей. Вечером, выйдя прогуляться, недалеко от дома, Дмитрий встретил закадычного своего друга, который шел по улице, под руку с симпатичной девушкой, которая заразительно хохотала, пряча лицо у него на плече. - Вот, значит, как… - Дмитрий остановился, глядя на замершего Лешу. - Дима… Димка! Ты живой!!! – Лешка бросился обнимать друга, тормоша его и не понимая, почему тот замер как столб. – Когда ты? Как ты? А Маринка знает?! - Маринка? И у тебя совести хватает про нее говорить?! – Дима, уже не сдерживая себя, размахнулся и коротким хуком уложил друга на землю. - Сдурел?! Что на тебя нашло-то? – Алексей, сидя на земле, медленно потирал челюсть. Хорошо еще, что Дима столько времени не тренировался, а то бы возиться бы ему с переломом. - Что нашло? Как сына назвал, от моей жены? - Дима, ты говори, да не заговаривайся! – потемнел лицом Алексей. – Ты на что намекаешь?! - Не намекаю, а прямо говорю! С такими друзьями, как ты и врагов не надо… - Сына твоего Олег зовут, как ты и хотел, - внезапно успокоился Леша, понимая, что друг явно не в себе. – А это – Саша, моя жена. Знакомься. Мы уже больше года вместе. Диме показалось, что он провалился в какую-то яму. Голос друга звучал глухо, как через толстую стену. Казалось, ухо не хочет воспринимать звуки, чтобы не разбился на осколки разум, переосмысливая все основы, на которых стоял до сих пор его мир. «Она же мне никогда не врала… Мама, зачем?!» Дима протянул руку, помогая подняться другу. Он заглянул в глаза Леше и крепко обнял его. - Спасибо! - Иди уже! Ждет. Все это время ждала. Никому не верила, твердила, что ты живой. Дима хлопнул по плечу друга, кивнул Саше, и пошел в сторону дома. Марина дернулась, когда звонок разбудил только что задремавшего сына. - Чшшш! Спи, мой маленький, спи! – она прижала к себе Олежку покрепче, успокаивая его, и распахнула дверь. - Живой! Родной мой! – Маринка плющом вилась вокруг мужа, а Дима не знал, кого целовать первым – жену или сына. Руки дрожали, когда он первый раз взял на руки своего ребенка. Сын… Счастье в тот день тихими крыльями укрыло дом Марины. Она выдернула из розетки шнур телефона и накрепко заперла дверь. Никому нет места сегодня в ее доме! Никто не должен потревожить то, чего она так ждала и, хоть и боялась себе признаться, уже почти не надеялась получить. Они то говорили, взахлеб, перебивая друг друга, то вдруг замолкали, прижавшись друг к другу, и тишина не разделяла, а объединяла их в одно целое. - Трудно было? – Дима целовал руки Маришки. - Неважно. Все уже неважно, Димочка! Скажи мне кто-нибудь, что надо снова все это пережить, но я увижу тебя живым, – я согласилась бы не раздумывая. - Как сама справлялась? - А я ведь не сама. Леша помогал, Саша. Она очень хорошая. Работает медсестрой в нашей детской поликлинике. Ребята твои тоже помогали, соседи. Тетя Настя постоянно рядом. Олежка уже ее «бабой» зовет. Как сын ее, Толик, уехал, она совсем одна осталась. Очень мне помогла, когда бабушки не стало. - Я должен был рядом быть все это время. - Это не от тебя зависело, родной. Главное, что сейчас ты здесь. Она прижалась к плечу мужа и выдохнула. В голове еще не укладывалось, что они вместе, а сердце уже скакало от радости, сбивая дыхание, отнимая силы и даря новые. Уснули они под утро, так и не наговорившись, не надышавшись друг на друга, а проснулись от того, что входная дверь буквально сотрясалась от ударов. Марина испуганно вскочила, еще ничего не понимая и схватила на руки захныкавшего Олежку. - Ты что? Маришка! Успокойся! – Дима обнял жену. – Я же здесь. Пойду гляну, кто там такой нетерпеливый. Глянув на часы, который висели в коридоре, он удивленно поднял брови. Полпятого. Пожар что ли... Он открыл дверь и увидел мать. Елена стояла на площадке встрепанная, покрасневшая от злости. Она всю ночь думала, что скажет «этой», когда Марина откроет ей. Обегав с вечера весь район и подняв на ноги друзей сына, она узнала от Алексея, что Дмитрий теперь в курсе всего, что произошло, пока его не было. Задохнувшись от ярости, глядя на усмешку, с которой смотрели на нее Леша с женой, она молча ушла из их дома и остаток ночи бродила по улицам, пытаясь хоть как-то привести в порядок мысли. А сейчас, увидев сына, она перевела дыхание, справилась, наконец, с эмоциями, и только открыла рот, чтобы что-то сказать, как Дима, молча смотревший на нее, очень тихо, и, как-то аккуратно, словно стеклянную, закрыл перед ней дверь. Она подняла было руку, чтобы снова постучать, но в последний момент передумала. Пусть успокоится. Он в порядке, а это главное. Да и ей тоже не мешает успокоиться. Почти час просидела Елена на ступеньках в подъезде Марины, пока не начали спускаться вниз по лестнице первые жильцы, собравшиеся на работу. Тогда она встала, отряхнула юбку и вышла во двор. Яркое солнышко только начало вступать в свои права на этот день. Она прищурилась и обвела взглядом с детства знакомый двор. Здесь выросла она, вырос и ее сын. Вон качели, на который он так любил качаться, и мимо который ни разу они не прошли после садика. Вон самодельные турники, с который Дима когда-то неудачно упал на спину и перепугал ее до потери сознания, когда не смог вздохнуть. Все обошлось, но то чувство страха, которое напрочь забрало у нее дыхание, так же как у сына, Елена помнила до сих пор. Вот оно что… Вот почему она вспомнила про это! Сейчас то же самое чувство вернулось к ней. Лена поймала себя на том, что дышит резкими вдохами, как будто через силу. Страх просто парализовал ее. Что, если Дима никогда не простит ей того, что она натворила? За спиной хлопнула дверь подъезда и Лена резко обернулась. Настасья шла по дорожке, глядя прямо перед собой. - Настя! Привет! Как хорошо, что ты так вовремя, а я… Елена осеклась, потому, что Настя не сводя глаз с дорожки и глядя себе под ноги, молча прошла мимо нее. Мимо! Словно и не было ее, Елены, там. - Настя… - голос Лены прозвучал так странно, почти жалобно, что Настя не выдержала и повернулась. Не вычеркнешь из жизни полвека, которые знаешь человека, просто так, без объяснений. Пусть и не хочется даже полминуты терять, полслова, на кого-то, ставшего совершенно чужим и непонятным. Хочется закрыть глаза и уши и бежать прочь от того, с чем столкнулся в том, кого, казалось, хоть немного да знаешь. Откуда берется эта чернота в людях? Кто вкладывает ее маленькой каплей обиды или несправедливости, в светлые, детские еще души, чтобы она росла и множилась? - Что, Лена? Что ты мне сказать хочешь? Или можешь? Сама ведь все понимаешь, хотя может и не хочешь признавать пока. Откуда столько злобы? Откуда, Лен? Ведь он сын тебе. Ладно, Маринка тебе не ко двору пришлась, хотя живут люди и с менее приятными невестками, прикрутив себя, свою гордость, ради сыновей. Но, это же какой злыдней надо быть, чтобы не сказать девке, что муж ее живой?! Ведь месяц почти не знала ничего ни она, ни кто другой, пока вы не приехали. До сих пор не пойму, почему не сообщили ей. Хотя, как у нас почта работает, так… - Не почта виновата. Он к ней прописаться не успел. По месту жительства сообщили… - Елена боялась поднять глаза на подругу. - Вон оно что! Тогда вообще не понимаю тебя. Где ты себя потеряла? И вот чего я совсем не разберу, так это того, что Олежку ты не то, что не любишь, а даже видеть не захотела. Ведь он кровь твоя! Если не вернулся бы Дима, что было бы? А тут жизнь новая, часть сына твоего. Уж топать начал. А ты… Подавилась ненавистью и злостью своей… Не верим мы, выбили из нас это. Но, я тебе скажу, что есть кто-то там наверху над нами. И этот кто-то сильно пожалел твоего сына. Да и тебя, неумную и недалекую, любит, раз вернул его домой. А ты сама, своими руками все это в грязь затолкла. Эх, Леночка, жалко мне тебя… Ведь был у тебя шанс все наладить, а ты его упустила. И вот еще что, подруга дорогая. Нет меня для тебя больше! Не хочу о твою черноту мараться. С этого дня мы с тобой незнакомые люди! Настя сердито повернулась, тряхнула седой головой и пошла дальше, чувствуя на себе взгляд бывшей подруги. «И ведь ни слезинки! Не баба, а статуя! А ведь жизнь давала, должна бы и понимать… Господи, не допусти мне стать такой! Ведь скоро совсем подрастут ребята, приведут мне своих девочек. Дай мне смирения и терпения принять каждую. Любви дай к ним, незнакомым пока, ведь они тоже чьи-то дети! И Маринку с Димой охрани, как до этого берег. Пусть все у них сладится!» Елена проводила взглядом Настю, пытаясь вдохнуть и чувствуя, как острая боль разливается в груди. Что ж это такое? Почему даже Настя ее понимать отказывается? Ведь не хотела она ничего плохого. Как они не поймут? Сын для нее – все! Она еле дошла до дома, прилегла на диван в гостиной и до вечера провалилась в какой-то морок. Кружили перед глазами воспоминания, разрывалось сердце от осознания непоправимого. Ведь не простит ее сын. Не забудет. Только сейчас Елена поставила себя на его место на минуту и ужаснулась. Не прощают такое. Значит, и жизни ей теперь нет. С того дня она жила как в тумане. На автомате что-то делала, машинально отмеривая минуты, часы, дни… Ловила себя на том, что готовить перестала, но иногда так же автоматически вставала к плите, чтобы приготовить что-то для сына. Готовое выкладывала на тарелку, ставила на стол, любовно укладывая приборы, и садилась напротив. А потом, очнувшись, выбрасывала все в мусорное ведро и горько плакала, понимая, что уже никогда не придет ее мальчик, не обнимет, поблагодарив за особо удавшийся нехитрый ужин. Изредка видела она во дворе гуляющего с сыном Диму. Караулила, вычисляла, когда выйдут, а потом пряталась за занавеской и в голос выла, захлопнув форточку, чтобы не дай Бог, не услышал кто. Отношение к Марине у нее не поменялось, она все так же винила ее, придумывая все новые и новые причины, почему это необходимо. Как не странно, но это держало ее на плаву, став своеобразным буем, который не давал ей уйти совсем под воду, в том море отчаяния, где ее болтало и откуда выбраться ей, видимо, было уже не дано. А Дима с Мариной наверстывали упущенное, стараясь как можно больше времени проводить вместе. Настя, глядя на Маринку посмеивалась: - Вот, что значит - мужик в доме! Расцвела, похорошела! Не девочка, а мечта! Маринка, как дела-то у вас? - А все хорошо, тетя Настя, все хорошо! – Марина светилась от счастья. Правда, длилась эта эйфория недолго… Прошло два года. Жизнь вокруг стремительно менялась, выбивая из-под ног опору, пугая неизвестностью. Подрос и пошел в садик Олежка, устроилась на работу в музыкальную школу Марина, попав, наконец, в ту среду, к которой лежала душа. И только Дима начал сильно беспокоить жену, которая с тревогой поглядывала на него, гадая, стоит ли вмешаться более решительно в то, что происходит, не слушая его возражений. Он по-прежнему не общался с матерью, напрочь вычеркнув ее из своей жизни, и жизни своей семьи. На робкий вопрос Марины, отрезал: - Нет ее больше. Знать ее не хочу. И ни к тебе, ни к Олегу близко не подпущу. Мало ли что ей в голову взбредет? Все, родная, закрыли тему. Вы моя семья. Ты и Олег. - Дима, нельзя так. Все-таки мать она тебе. Настя говорит, болеет сильно. Она с ней рассорилась, ты ее знать не хочешь… Это страшно, Димочка, быть одной. Я знаю. Дима молча обнял жену и помотал головой. Нет, невозможно. Как простить то, что бросила их, пока его не было? Как простить, что скрыла от Марины то, что он жив? А, главное, как простить, что сына его, внука своего, не приняла? Не взяла ни разу на руки, не обняла… Это совсем не его мама. Марина больше не заводила этого разговора, понимая, как тяжело мужу. Но, с тревогой следила за ним, будя по ночам. Дмитрию стали сниться кошмары. Все то страшное, что случилось с ним с тех пор, как перебросили их на новое место службы, не давало ему покоя все эти годы. И если по возвращении домой, радость от осознания того, что жив, жена рядом, сын родился, как-то приглушила воспоминания, заменив их новыми, то со временем все вернулось и снова видел он тот окоп, после которого не осталось никого, кроме него и Мишки. Снова видел он во сне ту яму, где сидели они, пытаясь хоть как-то поддерживать друг друга. Снова видел горную тропинку и людей, который вальяжно шагали за ними, ковыляющими на сбитых в кровь ногах, понимая, что никуда они не денутся. А эта проклятая тропинка, как будто все больше замедляла их шаги, помогая преследователям. Снова видел своих парней, которые отбили их у погони в последнем побеге, а потом несли на себе до самого лагеря, молча стиснув зубы, чтобы скрыть эмоции, ведь им с Мишкой и так досталось. Все это вернулось и почти каждую ночь Дима криком кричал, пугая сына, не в силах вырваться из этой бездны отчаяния, куда снова и снова погружали его воспоминания. Марина будила его, покачивая как маленького и сама плакала с ним. Они сходили к одному специалисту, потом к другому, потом к третьему и так дальше, пока не осталось уже в городе тех врачей, кто не пытался бы помочь Дмитрию, назначая все новые и новые препараты. Помогали связи Марины, у которой в учениках ходило полгорода. Везли лекарства, которых было не найти, давали советы, к кому обратиться. И только, когда первый раз в ночной тишине прозвучал отчаянный крик: «Мама!», она поняла, что надо сделать. Елена открыла дверь и замерла. - Ты?! - Я. Мне поговорить с вами надо. – Марина решительно отстранила рукой свекровь и вошла в квартиру. – Ни к чему соседям наши семейные подробности. Речь не обо мне, о Диме. Лена прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной и выжидающе посмотрела на невестку, отмечая, что та снова похудела, осунулась. Видимо, семейная жизнь уже не так ее радовала. - Что тебе нужно? - Мне? Ничего. Вам нужно. Диме нужно. Я здесь ради него и только. - Что с ним? – Марина услышала в голосе свекрови прозвучавший страх и мысленно выдохнула. Если боится, значит есть шанс. Значит, что-то за душой еще теплится. - Он почти перестал спать. А когда спит – кричит, потому, что ему снятся кошмары. - Это все ты виновата! Был бы дома – уже успокоился, дома и стены лечат. - Замолчите. Или я сейчас выйду отсюда и больше никогда у вас не будет шанса помириться с сыном. Хватит. Я уже не та девочка, которой вы плевали под ноги. Многое изменилось и многое произошло с тех пор. Ни мне, ни моему сыну ваша любовь не нужна и неинтересна. Но, своего-то сына вы еще любите? Не поверю, что его вы возненавидели так же, как и меня. Я хочу попросить… Нет, не так. Потребовать от вас, чтобы вы сделали все возможное, чтобы помириться с сыном. Сами понимаете, что натворили. Он пока держится, но врач, у которого мы были последний раз, сказал, что это ненадолго. Слишком много он вынес и сейчас ему покоя нет. Поэтому и возвращается все снова и снова, поэтому проживает он снова и войну, и плен, и все прочее. Чем это обернется… Ничем хорошим! Поэтому, давайте, вспоминайте, что вы – его мать! Дайте своему сыну спокойствие с вашей стороны. Я знаю, как вы умеете играть на публику. Так примените сейчас свои способности так, как никогда до этого! Я открою вам свой дом, даже чаю налью и на праздниках буду на почетное место сажать. Всем соседям расскажу, какая вы прекрасная бабушка. Подарки ребенку буду приносить сама, вам останется только отдать их Олегу и улыбаться! Просто улыбаться так, чтобы Дима поверил. Засуньте свою ненависть ко мне подальше и спасайте своего сына, потому, что без вас он не справится. – Марина перевела дыхание и тихо добавила. – Когда ему там страшно, он вас зовет… - А ты не так проста, как кажешься… - Елена с удивлением разглядывала невестку. – Никогда не думала, что ты можешь вот так… Зачем? - Я люблю его. Неужели непонятно? Не так как вы, конечно, но люблю. Так вы сделаете то, о чем прошу? Елена не задумалась даже на секунду: - Да. - Тогда слушайте, что вам надо сделать. Коротко рассказав о своем незамысловатом плане, Марина дождалась кивка от Елены и, отодвинув ее с порога, вышла из квартиры. Ее трясло так, что она не сразу попала ногой на ступеньку лестницы и чуть не упала, схватившись в последний момент за перила. Перед глазами плясали противные черные мушки, а в голове крутилась только одна мысль: «Я все делаю как надо. Главное – Дима». Никогда за всю свою жизнь Марина не видела в глазах людей столько злости и ненависти, сколько увидела сейчас у Елены. Как можно жить с такой тьмой в душе? Растить, лелеять, пестовать… Она не понимала. Долго еще она сидела на лавочке, возле подъезда, пытаясь успокоиться, пока, наконец, не поднялась и не пошла медленно к своему подъезду. По дорожке, ей навстречу бежал Олежка, которого забрал из садика Дима. - Мама! – малыш размахивал какой-то цветной бумажкой. – Смотри, что я тебе нарисовал! И отпустило сердце, оттаяло, забилось снова, когда она, подхватив на руки, прижала к себе сынишку. А через две недели в квартире Марины и Димы с утра стояла суматоха. Готовили небогатый стол, готовясь встречать гостей, которые придут поздравить с днем рождения Дмитрия. - А вот эти тарелки на стол просто стопочкой поставь, я сама потом… - Марина протянула стопку тарелок Саше и дернулась, когда в очередной раз прозвенел звонок. – Я сейчас! Она выскочила из кухни как раз вовремя, чтобы перехватить в коридоре мужа, который распахнул дверь и увидел на пороге мать. - С Днем рождения, сынок… Марина вклинилась между мужем и свекровью, не дав ему закрыть дверь. Молчание затягивалось. Два человека, когда-то самых родных и близких, сейчас смотрели друг на друга, не решаясь сказать больше ни слова. Марина уже готова была прервать эту выматывающую тишину, которая, не длясь и пары минут как-то затянулась на целую вечность, но тут в коридор выскочил Олег и с размаху врезавшись в папины ноги, обнял его, и поднял свои карие глаза-вишни, точно такие же как у отца, на незнакомую женщину, которая стояла у порога. - А ты кто? Елена задохнулась, когда увидела, как Олег повернул голову, как поднял руку и почесал вихор, точно такой, как у Димы в детстве. Марина, внимательно наблюдая за ней, увидела в глазах Елены то, чего так ждала и улыбнулась. Не совсем потерянная еще - А это, малыш, новая гостья. Поможешь ей? Дай тапочки и проводи в комнату, как я тебя учила, хорошо? Олежка надулся от гордости за такое важное поручение и кивнул. Марина положила руку на плечо мужа и глянула ему в глаза. - Как решишь, так и будет. Я рядом. Дима внимательно посмотрел на жену, глянул на мать, которая столбом застыла на пороге, не сводя глаз с внука и шагнул в сторону, пропуская Елену в их дом. А Марина постояла еще немного в коридоре, после того, как они ушли в комнату, выравнивая дыхание и собирая мысли в одно целое. В коридор выглянула Саша и, приобняв подругу за плечи, спросила: - Это что за явление? - Терапия, - коротко ответила Марина. - Ясно. А тебе потом самой терапия не понадобится? Марина молча повернулась к Саше и улыбнулась. Саша удивленно и чуть испуганно посмотрела на подругу, а потом обняла ее покрепче. - Поняла. Вопрос снят с повестки. А как думаешь дальше? - Время покажет, Сашенька… время покажет… Людмила Леонидовна Лаврова, 2022

Иду как-то домой с тренировки. И вижу в одной из улочек огромное дерево с шелковицей. Ветки прям до земли, а на них спелые, аж падают от малейшего ветерка, ягоды. Я не выдержал. Пристроился, стою ветки обгладываю. И тут идёт мимо добропорядочная матрона со своим чадом. Ребёнок на меня посмотрел и сам потянулся к веткам. Мамаша как зашипит: «Ты с ума сошёл?? Они же грязные, сейчас мы пойдём в магазин, я тебе куплю, мы дома помоем и ты скушаешь. Никогда, слышишь, никогда не делай как этот дядя. Это же микробы, они могут тебя убить!!!» Ребёнок вздохнул и с сожалением посмотрел на дядю, которого по версии мамы, страшные микробы уже должны были оттащить за ногу в овраг и там дожрать. А дядя застыл, с ртом, набитым ягодами и листьями. И пронеслось у меня перед глазами мое детство. Просыпаешься, схватил хлеб, колбасу, нож. Мама кричит: «порежешься -убью». Херачишь себе по пальцу. С рукой за спиной, бочком, по стеночке, выбираешься на улицу. Пучка болтается на волоске. Приклеиваешь ее клеем ПВА, сверху подорожник. Главное, чтоб мама не узнала. Ибо прибьёт. На улице Барсик. Жрешь бутерброд на двоих с ним. Кусь он, кусь ты, по-братски. Бутерброд падает. По закону подлости колбасой вниз. Но у нас же в детстве был ещё закон «быстро поднятое не считается упавшим». Отряхиваешь колбасу, продолжаешь трапезу с Барсиком. Поскакал к своим дружбанам. Играли в войнушки. Тебя подбили из рогатки. Раз 15. Ну живучий оказался, чего уж. Сидишь, облепился подорожником. Сделали из резины тарзанку. Ты самый смелый, тебя запулили дальше всех. Приземляешься лицом об лавку. Ломаешь нос, разбиваешь губы, надщербливаешь зуб. Кровь хлещет фонтаном. Пихаешь в ноздри подорожник. Главное, чтоб мама не узнала. Убьёт. Сделали деду с сестрой «потолок». Это когда человек спит, ты натягиваешь над ним простынь и орешь «потолок падает!». Сидели три дня на липе. Пытались есть кору. Дед ходил внизу с палкой, бубнел «эх, дробовичек бы хороший сейчас». Погнали на ставок. По трое на одном велосипеде. Кому-то ногу цепью зажевало, кто-то через руль кувыркнулся. До точки назначения добрались не все. Боевые потери. По пути наворовали огурцов, помидоров и арбузов с колхозного поля. Главное, дома в огороде у каждого свои арбузы. Но трофейные же вкуснее. На ставке херачишь арбуз об колено или об камень. Жрешь без ножа и вилки. Сидишь довольный, липкий, весь в арбузных семечках. Мухи у тебя на затылке арбузный сок облизывают. Поспорил с пацанами, что переплывешь ставок. Ну а что , ты ж уже три дня как плаваешь! Спас мужик на лодке. Сидишь, отплёвываешь ил и лягушек, молишься, чтоб маме не сказали. Мама утопит нахер. Обсохли, сварганили костёр. Напуляли туда патронов и шифера. Схоронились в овраге. После «обстрела» выползли по пластунски, то есть пузом по земле. Враг не дремлет, жопу поднимешь - завалят. Накидали картошки в костёр. Сожрали вместе с лушпайками и головешками. Ночью пошли обносить соседскую черешню. Сосед спустил собаку. Собака погрызла жопы и пятки. Опять же, здравствуй, подорожник, давно не виделись. Бабушка гнала домой и лупила палкой по хребту. Ты думал - фиг с ним, маме только не говори. Мама прибьёт. Короче, нам в детстве никакие микробы были не страшны. Это микробы нас боялись. А мы боялись только маму. Ибо мама прибьёт. Автор: Максим Мельник

История от акушерки. Иногда у меня спрашивают – а какие они? Мамы, что отказываются от своих детей. Все ли они асоциальны? Пьют беспробудно, употребляют разные вещества? Мой ответ – НЕТ. Порой они выглядят абсолютно обычно, иной раз и не догадаешься, что спустя день после родов она тихо скажет: «С кем можно поговорить по поводу отказа?» И не все они просят не показывать детей. Многие проводят с ними все положенные 4 дня вместе, в одной палате. Помню, как пошла забирать бумаги отказные у одной мамочки - захожу в палату, а она… кормит грудью ребенка, левой рукой придерживает, а правой отказ пишет. Не плачет, так как уверена, что поступает правильно. Ребенок лежит и даже не знает, что через пару часов жизнь его изменится полностью – мать тихо прошмыгнет на выход, а он останется с нами. В момент выписки его унесли в детскую палату. Понял ли он, что его бросили? Понял. Но не сразу, только часа через 3. Он просто начал плакать без остановки и ни одни руки не могли его успокоить. Его носили все детские медсестры – а все не мать, не ее запах. Уснул, когда наплакался. В детской палате, где лежат кесарские дети и отказник – отказника сразу видно. Это самый беспокойный ребенок. Он всем нутром ищет мать, он зовет ее из коридора, в надежде, что та стоит за дверью. Но мать не идет – ее и в здании-то уже нет, криков она не услышит. Самая тяжелая ночь у отказника – первая. Потом ребенок сникает, как сорванный цветок. Уже кричит, но не так часто. А потом его переводят и он уходит от нас навсегда. Особенно страшно наблюдать это все со стороны – я вижу, как вершится судьба двух людей. Вижу, а ничего сделать не могу. И я все это помню, помню – хотя мне не надо. А вот ребенку бы вспомнить потом лицо и голос матери – а он не сможет. Была ли она асоциальной? Нет. Свое жилье, двое детей. Да, третий рожден без мужа. Уговаривали ли мы оставить? Конечно! Но… Как об стену - «я финансово не потяну ребенка». И таких много, очень много! Многодетные и бедные; молоденькие и до ужаса боящиеся своей родни. Многие даже не рассказывают своим родителям - настолько бояться. Рассказывали в ординатуре, что одна из студенток нашего ВУЗа написала отказ от ребенка, была на 5-м курсе. Не замужем, отец сказал, что на порог не пустит с "нагулянным". Уговаривали, могла же в другой город уехать с ребенком- ну, мало ли! Развелась и всё- кто узнает? Нет, отказ и слезы. Получила диплом, уехала. Вернулась спустя год. Расспрашивала всех из персонала (откуда мы узнали-то), куда и как ее мальчишка пропал. Говорила, что ходит и в каждом ребенке своего сына ищет, все примеряет, сколько ему сейчас. А как найдешь? Тайна усыновления, здоровый мальчик- сразу забрали в семью. Поискала, не нашла- уехала. Так и живет теперь с дырой в сердце... Много можно говорить о том, что женщины поступили плохо, но... Не бросайте своих дочерей в трудную минуту! Они с детства должны знать, что дома примут! Хоть какую. Голодную, беременную, без мужа, без диплома и без работы. Чтобы не было потом ещё двух поломанных судеб.

- Бaбyлeчка, это тeбe! – Hинoчкa протянула бабке Трифонихе кoнфeтy, завёрнутую в яркий фантик. - «Бабулечка», – пepeдразнила бaбкa, – Никакая я тебе не бабулечка! И конфетов мне твоих не нать, зyбoв на них не нaпaсёccu. - А ты её за щёчку положи, – не унималась девчушка, игнорируя бaбкинo вopчaниe, – Она у тебя в ротике и pacтaeт, вкyyycно. Tpифoниха взяла кoнфeтy, лишь бы отвязаться от маленькой липучки. Вот навязалась на её гoлoву. Как чувствовала, не xoтeлa брать на постой жиличку с дитём, но та оказалась вpaчиxoй, а Трифониxa до жути не любила больницы, вот и сдалась, чтоб на дoмy, по случаю лечиться. Председатель сам заявился к ней месяц назад, пoпpocил приютить Алёну Анатольевну с пятилетней дочуркой, пока дом врачихин достраиваться будет, посулил дров в зиму и дом подлатать обещался. Tpифониха слыла бабкой нелюдимой и вредной, но деваться Семёну Владимировичу было нeкyдa, только расселил агронома, ветврача и нескольких механизаторов с семьями, а тут – такая удача, даже не фельдшер, а целый вpaч к ним в село пожaлoвaлa, да насовсем. И бабушке будет веселее, да с приглядом. Помнил ещё председатель Трифониху шeбyтнoй, весёлой, работящей, да запевалой первой, да плясуньей такой, что равных ей не было. Правда, сам он тогда пока на отчество не отзывался, мaльцoм был. Дом Трифоновы отстроили, чуть ли не caмый приметный в селе, добротный, с peзными нaлuчникaми, да карнизами, словно cкaзoчный. Варвара Стрельцова тoлькo в свой дом хотела замуж пойти, хоть свёкpoв будущих чтила и уважала, но жeнихy своему, Петру Трифонову так напрямки и поставила условие. Вот Пётр с oтцoм да братьями и pacстapaлись. Свадьбу здесь же, в просторном дворе uгpaлu, три дня, как пoлoжeнo. Да и зажили счастливо. Детки пошли, в oтцa с мамой, кpacивые, кpeпкиe, paбoтящие с измальства. Глебушка с Бориской. Что-то не так пошло с третьей Варвариной беременностью, вот её на обследование в больницу и oтпpaвили. Тут и беда подoпела. Hoчью Трифоновский дом, как спичка вспыхнул. Пока суть, да дело, Пётр с мальчишками и угopeли. Варя, как узнала о том, дoчкy и скинула. Была семья и не стало. Как Варвара горе то пережила, как умом не тронулась, одному Богу и было известно. Только именно Бога она во всём и винила. Koмy чужое счастье глаза застило, так и не нашли, хоть и опpeдeлили, что поджог то был. Вернулась Варвара в отчий дом и жила, что дoживaлa. Вроде и есть она, а вроде как и нет, тень от прежней её только и осталась. Те двенадцать лет, что счастлива была с Петенькой своим, жизнь в ней и теплили. Постепенно, из Варвары Алексеевны превратилась она в людской молве в Трифониxy, а ей то что, она почти ни с кем и не знaлacь. - Бaбyлечкa, а ты пирожки печь yмeeшь? – Ниночка, не пpистpoeнная в дeтcкuй сад, по причине частых простуд, оставалась на бaбкинoм пoпeчeнии, пока её мама paбoтaла. Трифониха уж и не рада была, что повелась на угoвopы о пpисмoтpe, девчонка ходила за ней хвостом и постоянно донимала. - Умею и что с того? – она oтмaxнyлacь от дeвчyшки, как от мухи. - А меня научи! – глазёнки Ниночки радостно заблестели, – Бабулечка, ну что тебе стоит?! - Вот зуда! – бабка хлопотала по хозяйству, попутно oтбupaя у девочки то веник, то пoлoтeнцe, то вымытые тарелки, – Поди вон, в куклы свои поиграй, не дocyг мне с тобой лясы точить. - А ты не точи, бабулечка, ты покажи, а я повторять cтaнy, – Ниночка ухватила Тpифoниху за руку и легонько погладила, – Ну, пoжaлyйстa! Бабка отдёрнула руку peзкo, словно обжегшись. Из самых глубин памяти вдруг возникло какое-то тепло, что ли, эта непосредственная детская ласка взбудоражила и на минуточку oкyнyлa в нежные объятия её маленьких cынoвeй. Haвaждeниe. Tрифониxa даже увидала их улыбающиеся личики. Видение тут же исчезло. А по её щекам вдруг покатились крупные, гopячиe и горючие слёзы. Уxвaтившucь за стол, она шлёпнулась на табуретку и заскулила, закрыв лицо руками. Тридцать лет. Она не плaкaла тридцать лет. А может и больше. Она давно привыкла к нoющeй боли, выжигающей всё нутро. Девчонка. Как она это сделала? На какой нepв смoгла нaжaть, чтобы так внезапно выбить её из кокона, который Варвара усердно плела многие годы? Ниночка испугалась не на шyткy. Она всегда чувствовала, что бабулечка никакая не злюка, как говорили вce в сeлe, что, наверное, её зaкoлдoвaл какой-то злой волшебник. А, может, лучше надо было её поцеловать, ну, как cпящyю кpacавицy?! Но бабулечка пepeменилacь так внезапно, что девчушка тоже стала плакать, от стpaxa за неё и подвывать в oтвeт. И подошла, в каком-то внезапном порыве, и стала гладить по голове, как маленькую, так, как гладила её мама, когда пaпa выгнал их из дoмa. Алёна вepнyлacь в свой вpeмeнный дом после тяжёлого paбoчeго дня. Односельчане встретили её по доброму и вдoxновeннo стали болеть, словно терпели-терпели и больше терпеть стало не в мочь. Ниночка её не встречала, как обычно, стpaннo. Услыхав сдавленные стоны и тихий вой, Алёна вбежала в горницу и застыла. Всегда угрюмая и неразговорчивая Варвара Алексеевна, ycaдив Ниночку на колени, рассказывала той о своих мaльчикax, о мyжe, о счастье, paccкaзывaлa, срываясь на стоны, словно исповедуясь, а Ниночка подвывала сочувственно, обнимая бабулечку и, как мантру, твердя: – Не плачь. Можно cкaзaть, что бaбyшeк у её дочери никогда и не было. Алёнина мама умерла, когда ей было 16, папа заменил ей маму. А мать Игоря... Свекровь нeнaвидeлa Алёну по каким-то своим причинам, поэтому внушала сыну, что Ниночка нагулянная (мepзocть то кaкaя!). Долго внушала. Вода кaмeнь точит. Он выгнал их в одночасье. Так они оказались здесь. - Эй, егоза, пupoгoв просила, а сама спишь, – баба Варя колготилась на кухне, встав с пepвыми пeтyxaми. - Бабулечка, что ж ты меня раньше не paзбyдuлa, я бы помогла, – Ниночка потёрла зacпaнныe глазки и oтxлебнyлa из кpyжкu душистый чай. - У Бога дней мнoгo, внученька, нayчy, раз обещала, – улыбнувшись, баба Варя чмокнула малышку в макушку, – Мамка то куда с утра пopaньшe yнecлacь, вроде, выxoднoй у неё? - Так к дяде Семёну, наверное, пoмoщu пpocить с пepeeздoм, – уплетая пирожок пpoговopuла Ниночка. Варвара Алексеевна враз сникла, съёжилась, будто даже став ниже ростом. А она то себе надумала, нaмeчтaлa... Трифониха пoтянулacь к столу, стpяxивaя с клеёнки несуществующие крошки. Сердце зacaднuлo. Ну и ладно, и пусть, глотнула воздуха, и будет. Алёна вернулась быcтpo. И вeлeла собирать вещи. - Я вам помогу, – сдepжaнно пpoговopилa Трифониха. - Bapвapa Aлекceeвна, Вы что-то из мебели брать плaниpyeтe, или новую купим? – запихивая стопку вещей в чемодан спросила Алёна. - Я? – сглатывая кoмoк, внезапно пoдcтyпивший к гopлy, спросила баба Варя, – Так я же... - Так Вы же eдeтe с нами, – Алёна yлыбнулacь, – Что берём? - Там, в кoмoдe, в нижнем ящике... uкoны, забери, дочка. И у тёти Любы котёнка возьми, пepвым впycтuм в новый дом. И пupoжки. Много напекла, как знала, людей yгocтим. He зaбyдь. Автор?

Бабку собирали всей семьёй. Не тая греха, говорили ей прямо о том, как она надоела. И о том, что наконец-то настала весна, и теперь она уедет в деревню до поздней осени. Внуки были холодны к ней, невестка её не любила. А сын постоянно находился в командировках. Но когда приезжал ни чуть не лучше своей семьи относился к матери. Она была обузой для них. Сама все понимала и из последних сил терпела эти мучения, каждый год дожидаясь весны, как чего-то самого лучшего. Верного. Настоящего. Весна в этот год пришла рано. Бабка часто сидела у подъезда и любовалась тёплым весенним небом, грелась на солнце. А вид у неё был как у ощипанного воробья. Худая, в старых лохмотьях, видавших виды, в стоптанных старых валенках, на которые были натянуты резиновые калоши. Не смотря на то, что свои её не любили, соседи к ней относились хорошо. Здоровались всегда, справлялись о здоровье, помогали подняться с улицы домой на пятый этаж. А соседские мальчишки даже как-то носили сумку с продуктами, когда встречали её по пути со школы, идущую из магазина. Бабка не смотря на преклонный возраст всегда все делала по дому. Варила, стирала, убиралась. Это были её обязанности. Невестка редко занималась чем-то из этого. -Вот сидишь дома весь день, так и делай тут все. -нагло говорила она приходя вечером с работы и скидывая в прихожей обувь. Внуки с ней не разговаривали. А когда к ним приходили друзья, она не выходила из комнаты, потому что как-то один из внуков сказал, что она своим видом позорит их. Бабка никогда никому не перечила. Она больше молчала. А вечерами, когда все уже спали, она тихонько плакала в своей комнатушке о такой доле. На вокзал её отправили на такси. Чтоб не ходить с ней по автобусам. Поклажи у неё было немного. Старенькая сумка и небольшой кулек с каким-то тряпьем. Опираясь на клюшку, она тихо ковыляла по перрону. Остановившись у скамейки присела. Вскоре подошёл поезд, и она зашла в вагон. Она смотрела в окно добрым и светлым взглядом. Когда поезд тронулся, она достала из сумки смятую фотокарточку. Сын, внуки и сноха улыбались с фотографии. Она в последнее время их улыбки только здесь и видела. Бабка поцеловала снимок и аккуратно убрала его в сумку. Сойдя на станции она тихонько шла в сторону деревни. Кто-то подбросил её почти до самого дома. Она открыла калитку забора и пошла по раскисшей от сырости тропке к избе. Здесь все было родным. Своим. И здесь она была нужна. Пусть и ветхим стенам, и старому забору, и покосившемуся крыльцу, но нужна. Её здесь ждали. Деревня для бабки все. Здесь она родилась. Здесь родились дети и умер муж. Прожила она здесь без малого больше пол жизни. Пережила старшего сына. Так уж получилось, что до сегодня он не дожил. Бабка открыла ставни на окнах, затопила печь. Сев к окошку на лавку, она задумалась. На этой лавке когда-то сидели её дети. За этим столом они ели, и спали на тех кроватях. Бегали по этому полу и так же смотрели в эти окна. В ушах её зазвенели детские голоса. Тогда она была мамой. Самой нужной для них. Самой родной и близкой. А солнце тогда так же светило в окно, и было много весен, счастливых и теплых. Прожитых в этих стенах. Она улыбнулась приветливой деревенской весне. Утром она не проснулась. Оставшись навсегда на своей земле. На столе лежало много старых фотографий. И одна свежая. Но помятая, та самая, с которой ещё вчера бабке улыбались родные ей люди... Пока мы живы, мы можем успеть многое. Попросить прощения, поблагодарить, признаться в чувствах. Пока мы живы мы не имеем права откладывать такие вещи на завтра. Ведь уходя человек больше никогда не вернётся, а в наших сердцах останутся такие камни, что носить их будет очень тяжело. Нужно жить верой. Правдой. И делать добро от сердца. От себя самого. Любить и ждать, ценить чувства других, помнить о тех кто дал тебе жизнь и поставил на ноги. Евгений Шадрунов.

— Бабушка, представляешь, мы сегодня на море нашли кольцо золотое! В песке! Папа случайно руку сунул в песок, а там кольцо! — Да ты что?! — Да, бабушка, не веришь?! — Конечно верю, милая. — И папа его сразу маме подарил! Там даже бирка была! — Бирка?! — Да! Папа объяснил, что скорее всего кольцо как-то из магазина ювелирного случайно закатилось в песок. — В песок?! — Да, бабушка!!! Ну, так он нам и маме объяснил. Что это не с утопленника или не сворованное кольцо! — Ну, если папа так сказал… — Да, бабушка! И сказал, что там таких колец очень много! Мы с Лешкой ещё неделю целыми днями песок этот дурацкий роем! Нам хотя бы одно маленькое колечко найти. — У Лёши прошёл кашель? — Конечно, прошёл. Когда ему кашлять?! Тут знаешь сколько дел?! Как у Джима дела? — Нормально. Что вы там едите? — Бабушка, не переводи тему. Покажи его! Бабушка повернула камеру телефона на собаку. Джим лежал рядом и внимательно слушал диалог. — Вот. Поздоровайся, Джим. — Бабушка, а почему он грустный такой?! — Нормальный он, милая. — Нет! Я же знаю, какой он нормальный! Джим!!! Ты чего это там?! Джиму показалось, что он услышал родной и знакомый голос. Он вильнул хвостом. — Ладно, милая, мне пора на дачу собираться. Вы долго ещё там? — Мама хочет еще на две недели остаться. — На две недели?! — бабушка посмотрела на Джима. — Ну да. Нам здесь хорошо! Вот бы ещё кольцо найти… Джим, хочешь кольцо на ошейник?! — Пока, милая. *** — Мам, привет! Лиза сказала, что-то срочное? — Да. Вы когда прилетаете? — Не знаю. Тут хорошо очень. Может ещё пару недель. А что?! — Ничего! Джим не ест ни фига! — Как не ест?! — А вот так не ест. Как вы уехали, только спит и в окно смотрит, а при малейшем шорохе в подъезде бежит к двери и лает. — Вы ему точно тот корм даёте?! — Нет, блин, картошкой сырой кормим! Конечно, тот! — Блин. — Вот тебе и блин. Он похудел, знаешь, как?! — Ну-ка покажи?! Бабушка показала спящего Джима. — Вот. Кожа и кости. — Может, его к ветеринару?! — К какому ветеринару?! Ты нормальный?! Он по вам скучает?! Вас уже месяц нет! Вы его так надолго никогда не оставляли! — Мам, давай так. Я запишу вас к ветеринару. Отведи его, пожалуйста. — Ну, хорошо. *** — Мама, привет! Ну как, сходили? — Ох… Привет. Сходили. Он ветеринара укусил, когда тот хотел его взвесить. Я его удержать не смогла. Намордник пришлось надеть, чтобы УЗИ сделать. — Блин. — Вот тебе и блин. Забился в угол и рычит. Откуда силы взялись, неясно. — Ну а врач-то что сказал? — Грит, кровь надо сдать. Внешне всё нормально. Скорее всего стресс у него. — Почему? — Почему?! Ты ещё спрашиваешь??? — Мама, не кричи! Мы тоже на нервах. — Ой, делайте, что хотите… *** — Мама, привет. Почему так поздно? — Мне кажется, он еле дышит. — Как?! У нас самолёт утром. Мама, успокойся. Не плачь. — Он несколько дней не ест. Раньше хоть чуть-чуть… Кто-то из детей сзади спросил: — Бабушка, а почему ты плачешь? — Милая, Джиму плохо. — Папа говорил…. Ну мы же завтра прилетаем! — Боюсь, что можно… Неожиданно в камере телефона бабушки появилось лицо девочки. — Нет!!! Бабушка, поднеси экран телефона к нему и включи громкую связь! — Милая, он… — Поднеси!!!! Она поднесла телефон к спящей собаке. — Джим, ты меня слышишь?! Мы завтра приедем! Я знаю, что ты на нас обиделся. Ты думаешь, что мы тебя забыли! Джим, слушай меня! Собака привстала. Она внимательно слушала. — Я тоже обижаюсь, но потом забываю. Ну, а какой смысл?! Всю жизнь прожить грустной и обиженной? Пойми, Джим, ты — Зайцев! А Зайцевы, когда трудно и страшно, не унывают. Джим Зайцев, ты думаешь, я забыла, как ты тогда на ротвейлера тупого бросился, когда он на меня кинулся? Ты его меньше в два раза был, но защитил меня! Досталось тебе тогда. И ТЫ ДУМАЕШЬ ПОСЛЕ ЭТОГО Я ТЕБЯ ЗАБЫЛА?! Собака слабо вильнула хвостом. — Джим Зайцев, я прошу тебя пойти на кухню и съесть эти коричневые комочки! Марш на кухню! Собака медленно пошла на кухню и принялась есть корм из своей миски. *** Когда утром они прилетели, Джим простил их. Но не сразу. Минут через пять. Сначала отвернулся, ушел в свой угол, а потом бросился всех облизывать. Грязные же. С дороги. ©Александр Бессонов