В разговоре упоминалась также известная работа Льва Выготского «Трагедия о Гамлете, принце Датском, У. Шекспира»:
Венелин Йотов: Когда вы готовились к спектаклю, вы ознакомились... У вас есть такой психолог Выготский.
Владимир Высоцкий: Да.
Венелин Йотов: Он писал про Гамлета. У меня впечатление сложилось, что занавес, который у вас, имеет что-то очень общее с Выготским. Потому что он говорит так: «Читаешь «Гамлета», и тебе кажется, что все окутано в какой-то занавес».
Владимир Высоцкий: Нет, у него даже проще – я знаю эту статью прекрасно, мы ее читали. И я ее люблю, и шеф мой ее любит, Любимов. Он говорит, что это как бы на исходе дня и в начале ночи. Между этим, когда есть какая-то завеса, окутано какой-то дымкой такой непонятной – вот, одно уже кончилось, другое не началось.
Венелин Йотов: Да!
Владимир Высоцкий: И вообще в «Гамлете» – это уже есть решение. Например, по моему образу, он еще одной ногой там, с этими людьми, которые так действуют, – убийствами, драками, ножами, едят мясо горячее с ножа, и так далее, совершают преступления – довольно жестокие люди. Уже он от них отказался, а действует их методами. То есть одно кончилось, другое не наступило – вот это и есть «распалась связь времен».
А выражение зрительное – это нашлось в том, что у нас свет такой невнятный, какой-то белесый – в общем, серый свет в спектакле все время. И вот это все время тоже дает такое ощущение нервности и беспокойства, что одно ушло, другое не пришло, а что придет – неизвестно.
А в общем-то – пришла смерть, потому что это же вечная тема у великих драматургов и писателей: человек, который однажды встал на путь насилия, – будет наказан. И эти люди, которые совершили преступление, – обречены. Это по всем законам гуманизма и всего... Даже если они в мыслях совершили преступление – и то они должны быть наказаны, если не раскаялись.
Из-за этого я играю человека, который прекрасно понимает, что погибнет. И поэтому особых новостей и открытий мерзости мира у Гамлета нет. Он давно, раньше пьесы понял, что не принимает то, что здесь происходит, ему это не годится. Но что делать – он никак не может предположить. Поэтому он все время начинает что-то затеивать, делать... Вот сейчас он сделает это, это, это... А потом думает: «Господи, да зачем я, может быть, это не так?» Все время в полных сомнениях, хотя для него неясности никакой нет.
Например, когда мне сообщают про то, что ходит тень Отца моего, что он неуспокоенный дух – это в умах у людей, – я играю: «Да-да, и мне он тоже часто мерещится, я его тоже вижу как живого». Для меня никаких новостей нет, я не делаю: «Ох, да!.. Когда, где он был, а как он был одет?» Я, скорей, у них проверяю – так ли эти люди видят моего отца, как я, или по-другому. И я у них спрашиваю: «И что он – хмурил брови?» Они говорят: «Нет». И я тогда киваю головой, говорю: «Да-да, все так, верно». Значит, хорошим людям он представляется так же, как и мне.
То есть разговоры мы перевели из области ирреальной, фантасмагорической – вот этот вот дух, который где-то летает в кино у Козинцева – мы его перевели, что это вспышка в мозгу. Все люди думают о том, что, вероятно, он убит и поэтому дух его не успокоен, а он, вероятно, был достойный очень человек, и его люди часто вспоминают. Он же ведь показался кому – Горацио. Его же Король-то не видит, Мать его не видит (она его забыла) – плохие люди его не видят. Его видят только хорошие люди. Не видят, а очень часто о нем думают, очень реально о нем думают.
Поэтому у нас, например, сцена встречи с Призраком решена как ритуальная сцена, как семейная фотография. Сидит Гамлет на полу, и как будто вспышка в его мозгу вот такого разговора с Отцом, как будто это его мысли, что так произошло. Поэтому снимается налет такой вот – этих ведьм, всяких призраков и так далее. И очень жестко это...
Я думаю, что Шекспир, если б был жив, был бы очень счастлив нашим спектаклем. Потому что, практически, наш спектакль можно играть на площади, в любом театре, где угодно – нет никаких декораций, ничего. И театр при Шекспире-то ведь такой и был. Повесили занавес и стали играть, понимаете? И мне кажется, что мы не только не покривили против Шекспира, а наоборот, более явно и выпукло попытались сделать то, что он хотел в этой пьесе.
Комментарии 3