Я убит подо Ржевом, В безыменном болоте, В пятой роте, на левом, При жестоком налете. Я не слышал разрыва, Я не видел той вспышки, — Точно в пропасть с обрыва — И ни дна ни покрышки. И во всем этом мире, До конца его дней, Ни петлички, ни лычки С гимнастерки моей. Я — где корни слепые Ищут корма во тьме; Я — где с облачком пыли Ходит рожь на холме; Я — где крик петушиный На заре по росе; Я — где ваши машины Воздух рвут на шоссе; Где травинку к травинке Речка травы прядет, — Там, куда на поминки Даже мать не придет. Летом горького года Я убит. Для меня — Ни известий, ни сводок После этого дня.
Опять пустые разговоры, С концами не свести концы… Нас учат честной жизни воры И — благородству — подлецы. Нас учат те, кто рвётся к власти Смириться с участью раба. Ах, как натужны эти страсти, И как внимает им толпа – Как будто шёлк по ихней коже, Как будто сладость леденца… Рабы хотят того быть может, Чтоб их учили без конца Как жить, что делать, чем питаться, Какие мысли думать впрок? Ведь те жалеют их – страдальцев, И время тратят на урок… И льются новости-помои Под ноги «праведной» толпы. Лишь единицы после моют – Те, кто на веру ту скупы, Кто глух к трезвону слов песочных, Кто думать сам во всём привык… Не верь губам мерзавцев сочным, Живи лишь тем, что сам постиг. Не подаётся ум на
Задета гордость — немного боли. Когда становишься бессердечной, То и при помощи силы воли, Корона держится безупречно. Сползает вправо, сползает влево, Но разве это принципиально? Когда сама себе — королева, Корона держится идеально! Когда внутри погибает нытик, И не волнует, что скажет стая, Когда сама себе — первый критик, Корона держится, как влитая.